Берегите весну

ПЕРВЫЕ ВЕСТИ

Виктор Шатков уже три месяца работал инженером-инспектором в управлении совхозов.

Управление занимало одно из старинных зданий города. Это был белый, каменный, трехэтажный дом, перегороженный внутри фанерными стенками на десятки кабинетов. В темных извилистых коридорах стоял густой запах канцелярского клея и табачного дыма. Виктор сидел за дубовым, массивным столом, наклонив голову. В выдвинутом ящике лежал свежий номер польского «Экрана». Рядом щелкали на счетах, звонили по телефону, говорили о заготовках дров и картошки на зиму.

Виктора не интересовали ни дрова, ни картошка. И заботы сослуживцев тоже. Ему претила канцелярская работа. Разве для того, чтобы щелкать на счетах, перебирать «исходящие» и «входящие» бумаги да мотаться неделями по командировкам надо было кончать институт?! Нет, Виктора удерживало здесь то, что он про себя называл своей генеральной линией жизни. Здесь, в городе, под боком управления находился его институт. Там в знакомых аудиториях, мастерских работали его учителя. Они знали и ценили его. Не зря же декан сам приходил к его начальнику и договорился о том, чтобы Виктору создали условия для научной работы. Ему, вчерашнему студенту, открывали двери в заманчивый и многообещающий мир науки. Ради этого можно было пощелкать на счетах, посоставлять сводки, поездить по совхозам… Виктор часто в мечтах представлял то время, когда он, молодой доктор технических наук, автор нескольких солидных трудов, будет читать в родном институте яркие, интересные лекции. У него, как у профессора Бороздина, будет свое, известное всей стране имя, своя кафедра, свои ученики. И он добьется своего! Ну, а просидеть всю жизнь за фанерной перегородкой, — нет уж, извините, это не его амплуа!

Искоса наблюдая за сослуживцами, Виктор листал журнал, разглядывая неестественно красивых киноактрис. Одна, с пышной прической и большими, чуть печальными глазами, была поразительно похожа на Сашу. Не на ту девочку Сашу, которую он знал, а на будущую Сашу, какой Виктор хотел видеть ее около себя. Все будет в полном соответствии: нестарый профессор и красивая молодая супруга. Союз таланта и юности. Союз глубокого ума и душевной чистоты. Союз славы и красоты…

Слава, завоеванная, добытая бессонными ночами в лабораториях, напряжением ума и воли — разве это не заслуженная награда? Наука, что спорт: выигрывает сильнейший. Когда-то Виктор усердно занимался футболом. И не безуспешно: два года был вратарем юношеской сборной города. В Сашином доме жил их тренер, и Виктор часто приходил к нему. Дворовые мальчишки восхищенно шептали, указывая на Виктора пальцами:

— Вон он, вон идет…

А он проходил мимо с безразличным видом человека, давно привыкшего нести нелегкое бремя славы.

Однажды Виктор увидел, как трое ребят, окружив длинноногую большеглазую девчонку, толкали ее и дергали за косы. Девчонка отталкивала ребят, на ресницах дрожали слезы:

— Все равно я права! Все равно ваш «Бродяга» ерунда! Подумаешь, герой: вор и все!

— Ну и дура, — кричали ребята. — Стиляга и дура!

— Дай ей, Вовка, по шее!

— Гляди, какая идейная! А сама вырядилась!

На девочке была капроновая кофточка и пышная в желто-красных цветах юбка.

— А ну, брысь, мелюзга! — Виктор хлопнул одного из мальчишек по шее, пнул другого ботинком.

Мальчишки сжали кулаки и повернули к непрошеному гостю сердитые, недовольные лица, но, узнав Виктора, молча, хотя и неохотно, отступили. Виктор вынул платок и протянул девчонке. На ее лице постепенно таяла обида.

— Я же права? Я же так думаю… Разве нельзя сказать то, что ты думаешь?

На Виктора смотрели большие доверчивые глаза. Он на минутку задумался, затем ободряюще улыбнулся:

— Видишь ли, людям порой не хватает откровенности. Правда, она не всегда и не всем по душе, но…

— Значит, я права, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Саша, — да?

— Ты молодец, — согласился Виктор, — не сдавайся никогда и никому!

То было пять лет назад, а кажется, только вчера. Со временем память уплотняет события.

…Раздался дребезжащий звонок — рабочий день закончился. Никто из сослуживцев Виктора не высказал ни радости, ни желания одеться и уйти: задерживаться после работы было модно. Виктор нарочно громко вздохнул с облегчением, быстро свалил в ящик бумаги и поднялся. Вежливо попрощался и, почти бегом миновав коридорную «гаревую дорожку», выскочил на улицу.

На троллейбусной остановке уже колыхалась очередь. Дождь, моросивший весь день, перестал. Светило солнце, и просвеченные им легкие пергаментно-желтые листья падали на асфальт. Они крепко припечатывались к влажной поверхности и напоминали Виктору горчичники: казалось, улица страдала простудой.

Он ловко втиснулся в троллейбус и во взвешенном состоянии доехал до вокзала. Здесь на большой площади, мокрой и ярко-синей от умытого неба, суетились люди. Желтые, синие, красные плащи. Ярко, пестро, шумно. Виктор обошел вокруг увядающую клумбу, потолкался у киоска, порылся в книгах и под гипнотическим взглядом продавца купил журнал «Техника — молодежи», который никогда не читал, так как считал слишком развлекательным, легковесным. Он медленно шел вдоль газона, думая, как бы получше провести сегодняшний вечер. В воздухе приятно пахло паровозным дымком. У края газона прибились мятые окурки и обертки от конфет. Одна прилипла к ботинку. Виктор осторожно, не торопясь, снял ее. «Счастливое детство», — прочел он и улыбнулся. Поднял голову и почувствовал на щеке слабую ласку осеннего солнца. Вечер обещал быть теплым. Виктор любил такие тихие и ласковые вечера. Хотя именно тогда он не мог ни читать, ни работать в лаборатории, ни рассчитывать проекты. Ему не сиделось дома. Да в такую погоду сидеть в четырех стенах просто глупо! Надо пойти куда-нибудь развлечься. Но с кем? Друзья-однокурсники разъехались. Мальчики стали взрослыми, куют свое нехитрое счастье за сотни и тысячи километров от родного гнезда. Исчезло то, что несколько месяцев назад казалось таким прочным: куда-то разбрелись люди, без которых он еще не привык обходиться, без которых он раньше не представлял себе свою жизнь, жизнь города. Эх, хоть бы одна знакомая душа подвернулась…

— Философ брел, погруженный в раздумья о судьбах мира! — услышал вдруг Виктор. Ирина! Она улыбалась и старалась сделать глубокомысленный вид, явно передразнивая Виктора. Ирина — старая его знакомая по стадиону. Он часто встречался с ней на заседаниях президиума спортивного общества «Динамо», виделся на танцах в Большом парке. Кроме того, Ирина приходилась какой-то родственницей профессору Бороздину. Или однофамилица? Не все ли равно, какое это имеет значение? Виктор обрадовался встрече. Случай не подвел его. Всегда так: стоит что-нибудь сильно захотеть — и пожалуйста! Кажется, это в науке называется телепатией?

— Салют волейболистам!

— Привет футболу!

Приятно, когда судьба идет тебе навстречу! Виктор покосился на хозяйственную сумку, которая подозрительно отдувалась:

— Ирина, ты свободна сегодня?

— А что? — Девушка подняла брови.

— Смотри какой вечер! Последний летний, прямо левитановский. Пойдем куда-нибудь? В парк, в кино…

— Да ты, оказывается, поэт? И как многие непризнанные поэты — одинок, бедняжка? — Ирина чуть насмешливо покачала головой.

— Я серьезно…

Мимо опешили прохожие. Они задевали Виктора, толкали в спину. Виктор поморщился.

— Так идем? Конкретно…

— Какой строгий, ая-яй! Хорошо, идем, только в кино мне не хочется: духота. Если в музкомедию?

Ну и женщины! Ничего себе логика! Подход к искусству с точки зрения вентиляции. В театре духоты не меньше, чем в кино. А скуки наверняка больше.

— В комедию, так в комедию, — согласился Виктор. — Ладно, идем: переодеваемся, питаемся, я достаю билеты и мы встречаемся у подъезда театра ровно в семь. Принято? Вопросы будут?

— Никак нет, все ясно, мой капитан! — Ирина приложила руку к голове. — Разрешите идти?

Разошлись, улыбнувшись дружески. Виктор посмотрел ей вслед. Ирина шла быстрой, слегка танцующей походкой, встречные вежливо уступали ей дорогу. Все-таки хорошо, когда твои знакомые — люди организованные, умеющие ценить время.

Виктор жил один. Отец погиб еще в начале войны под Киевом. Мать вторично вышла замуж за фронтового товарища отца и вот уже третий год жила с ним в какой-то далекой точке Средней Азии.

Прежде чем открыть дверь квартиры, Виктор заглянул в почтовый ящик. Там лежал голубой конверт с изображением спутника.

Саша писала круглым ровным почерком, каким пишут в школе скромные девочки-отличницы.

В конце письма был нарисован смешной человечек с торчащими дыбом волосами: автопортрет.

Виктору вдруг расхотелось идти в театр. Но и не идти — неудобно. Ирина обязательно придет и будет ждать. Правда, можно придумать какую-нибудь причину, что-нибудь вроде смерти бабушки или вызова на междугородный телефон…

Виктор надел полосатую пижаму, взял газету и лег на диван. Война, затушенная в сорок пятом, нет-нет да и прорывалась из-под пепла язычками смертоносного пламени в разных уголках земли. На второй и третьей страницах пространно описывался опыт, накопленный бригадой Хохрякова по возделыванию кукурузы в зоне полупустынь.

— Скучно, — зевнул Виктор, — как это Санька выдерживает в деревне, когда даже в городе деться некуда? За стеной играла радиола:

Видимо, сосед-бухгалтер Владимир Тимофеевич уже выпил заботливо поднесенные женой сто пятьдесят «белоголовочки», поужинал и наслаждается песнями. Да, ему хорошо, а здесь хоть рычи и катайся по комнатной клетке.

Виктор поднялся. Еще раз пробежал письмо. Какого черта все-таки ее понесло в совхоз?! Скука. Кирза. Джунгли. И среди них — Сашка в персональной летучке, похожей на клетку из передвижного зверинца. Наверняка летучка эта — развалина, барахло, дрянь. Шофер — лентяй и пошляк. Чистит сапоги дегтем. Тьфу! Виктор ощутил во рту вкус нагуталиненной кожи. Да, нервы сдают… Виктор прошелся из угла в угол. Подошел к зеркалу. Закурил. По зеркалу потекли клубы дыма.

— Я рассуждаю, как обыватель, заштампованный отрицательный тип. Такого сегодня в музкомедии обязательно покажут. К концу пятого акта перевоспитается… Комедия…

Виктор сел на подоконник, распахнул раму.

— Нет. Я не тот, а я другой, еще неведомый… Мм… забыл!

Он соскочил с подоконника: часы показывали половину седьмого. Если идти, то пора собираться. Собираться… Он повертел конверт. Что она думала все же, когда писала? Интересно, любит меня или нет? Уехала… Вот сосед наш, Владимир Тимофеевич, не уезжал в село. Более того, он когда-то приехал из села в город. Живет. Пользуется уважением и вместе с тем всеми коммунальными удобствами: газ, водопровод, туалет… Никто его не обвиняет в отсутствии патриотизма! Давайте все уедем в колхоз тогда, черт возьми!

Виктор подошел к книжной полке. Книги стояли ровно, спокойно и молча. Он вынул любимый томик Экзюпери. Раскрыл и прочел подчеркнутые строчки:

Да, француз прав. Можно уехать, но чувства от этого не потеряются. Может, так даже лучше…

Виктор выплюнул в пепельницу окурок. Сигарета догорела до того, что обожгла губы. Пора идти. А что особенного? Надо же отдыхать где-то, когда-то и с кем-то? Не будем ханжами. Да и отдых он заслужил: найдите еще такого молодого человека, который бы работал, мотался по командировкам, вечерами корпел в лабораториях, воскресенья проводил в читальне, ночами готовил материалы к будущей диссертации? А, трудно? То-то же!

Виктор подмигнул в зеркало и, открыв гардероб, стал выбирать галстук. Надевая плащ, Виктор уже по минутам распределил время: вот он сбегает по лестнице — десять секунд, идет к остановке — четыре минуты, ждет троллейбус — две-три минуты, едет по Театральной площади — четыре минуты. Подходит к колоннам у входа, встречает Ирину… Хорошо, если бы она не пришла. Да нет, придет.

Хорошо, если билеты все проданы… Нет, тогда еще хуже — придется что-нибудь придумывать, изобретать…

Ирина пришла. Билеты были.

Шла оперетта под интригующим названием «Удар в сердце». Как было указано в программе: «авторы талантливо разрешили в художественных образах тему перехода отстающего колхоза в число передовых». «Образы», повинуясь железной воле авторов, то и дело проходили по сцене с отбойными молотками, шестернями и раз даже провезли настоящий самоходный комбайн. «Старая марка, сейчас выпускают уже с измельчителями», — подумал Виктор, и ему вдруг показалось, что он сидит не в театре, а в управлении. Актеры трудились на совесть, в поте лица. В зале время от времени нестройно и робко хлопали.

Виктор сопровождал выходы актеров ехидными замечаниями. Когда он увлекался, на него шикали. Провожать Ирину он не пошел, сославшись на головную боль. По дороге домой Виктор решил зайти к Сашиной маме, но света в окнах не было. Все же Виктор подошел к дому, зашел в подъезд. Тускло светила запыленная рыжая лампочка. Было тихо — дом спал. На лестнице сидела черная кошка, поблескивая зелеными огоньками. Вдруг вверху хлопнула дверь. Виктор поднял голову, прислушался — никто не появился, стояла прежняя, какая-то удушливая тишина. Виктор вынул сигарету, чиркнул спичкой. Поднес дрожащий огонек к стене — на пожухлой масляной краске виднелись буквы: «Я всегда… Вик…» Это было будто вчера. Он провожал ее, вдруг ставшую взрослой, Сашку. Всегда она соглашалась со всем, что он говорил. Удивлялась его превосходству над остальными, его уму, гибкому и острому. Он был ее героем. А герой всегда лучше всех. Но в последнее время она не так уж внимательно слушала его. Откуда-то у нее появились свои мысли. За несколько дней до отъезда она почти соглашалась остаться и вдруг в один день решила твердо: еду. Тогда они стояли в подъезде до полуночи. Он широкими мазками набрасывал неприглядную, мрачную картину ее жизни в деревне. А она сказала только:

— Зря тратишь слова. У тебя своя система, как ты говоришь, самовоспитания, а почему же у меня не может быть своей?

Виктор почувствовал — еще немного, и вспыхнет ссора. И, хотя он считал себя сильнее, решил замять разговор. Что ж, он любит ее настолько, что разрешает ей поступить по-своему: пусть узнает жизнь. Увидим, кто прав. Время покажет.

Подошла кошка и стала тереться об его ноги. Виктор поддел ее острым носком ботинка, погладил и резко подбросил вверх. Кошка описала дугу, шлепнулась мягким комком на истертые каменные ступени и удивленно мяукнула. Виктор вышел во двор. Стояла глухая тишина. Такая, что было слышно, как тикают часы на руке. Спать не хотелось, он шел не торопясь, время от времени останавливаясь и глубоко вдыхая пахнущий прелой листвой воздух. На улице дымился туман. Позднего прохожего выдавал лишь прыгающий красный огонек сигареты. Но скоро и она погасла.

Не торопясь, Виктор поднялся на свой пятый этаж, как он называл его — скворечник. Вошел. Жестко звякнул за спиной английский замок. Зажег свет. Разделся, подошел к зеркалу.

— Ну что, брат? — спросил он свое отражение. — Хватит тебе трепаться и страдать — лучше Сашки ты все равно не найдешь. Поехала она — хорошо, пусть немного помучается, а выручать ее надо. Заключим блок с мамашей и…

Виктор подмигнул, и второй Виктор — в зеркале — ответил ему. Попросить начальника дать командировку в ее совхоз? Да разве он даст? Начальник управления, переживший десяток реорганизаций, привык ко всяким неожиданностям и любил озадачивать других: если его просили, например, послать в северные совхозы — он посылал всегда в южные и наоборот. Придется ждать случая. Ну что ж, будем ждать. А представится случай — действовать и действовать решительно. Хватит, надо подумать о себе серьезно. Вон уж у губ появились легкие морщинки, да и кожа под глазами становится коричневой и тонкой — двадцать шесть — двадцать седьмой… А что сделано? Ничего. Пока ты, старик, занимаешься самоусовершенствованием, готовишь себя к блистательной научной карьере и охраняешь четырехкомнатную городскую квартиру… Да-да, не будем, друже, кривить душой, не будем.

Виктор закурил, и отражение в зеркале скрылось в синеватых клубах дыма.

В понедельник, несмотря на все свое рассчитанное по минутам расписание, Виктор пришел на работу одним из первых. Секретарша передала ему пачку «входящих» бумаг. И сразу настроение испортилось. Виктор перебрал листки. Один, написанный карандашом, привлек его внимание. Это было письмо из совхоза «Степной».

Первая мысль у Виктора была: а все же неплохо получается, что Саша сразу же вызвала в совхозе неприязнь. Но он тут же заставил себя отогнать эту невесть откуда взявшуюся подленькую радость. Он было решил уже выбросить анонимку в корзину, но остановился: письмо зарегистрировано, в левом углу стоит сиреневый штамп: «Взято на контроль». Теперь это не просто листок бумаги, теперь это документ. Виктор брезгливо двумя пальцами взял письмо и направился к главному инженеру.

— Вот, Василь Василич, посмотрите, прислали анонимку. Что с ней делать? Пишут какую-то пакость.

Главный инженер — крепкий, с широкими покатыми плечами, с кирпичным от вечного загара лицом, сердито перебирал бумаги и одновременно кричал в телефонную трубку. Пришла разнарядка на автомашины. Пришла только вчера, но о ней уже узнали в совхозах, и кто-то, видимо, один из наиболее дотошных директоров, уже звонил, требовал, жаловался на нехватку машин. Главный сначала убеждал его: нет для вас ничего, не просите. Но тот не сдавался, напирал. Главный не выдержал:

— Черт тебя возьми! Нет у нас никаких машин. Нет, нет и нет! У тебя самого четыре «ЗИЛа» второй год простаивают и разукомплектовываются. Надо у себя наводить порядок! Что? Бросай иждивенческие настроения. Ничего не дам, не проси! Все? Жалуйся, жалуйся! Это твое право, а за разукомплектование я тебя еще к прокурору вытащу. Ага, счастливо!

Василь Василич пробежал письмо, протянул его Виктору:

— Редко, но бывает. Кого-то, видно, девушка обидела. Кому-то возиться с ней неохота. Привыкли на всем готовеньком жить! С людьми надо работать, воспитывать. Я сам помню, когда в совхоз приехал, так меня ого-го как «подрезали»! Да. Тут подписи нет. «Группа рабочих»?! Я уверен, что спроси любого рабочего — никто об этой анонимке и слыхом не слыхал.

— Так что, Василь Василич, конкретно делать-то?

— Ты что, не понял? Возьми, подшей в папку, ты же у нас порядок любишь. Подшей аккуратненько. Сними с контроля, скажи: принял к сведению. И забудь. Займись-ка лучше делом. Проверь заявки на автомашины на третий квартал, свяжись с отделом снабжения. Узнай, есть ли у них сейчас свободные машины…

Главный поднял глаза. Оглядел Виктора более внимательно, чем обычно. Потер ладонью щетину на подбородке:

— Нет, верю я все же: дождемся, что помелеет бумажный поток! А? Нельзя же так, сиди и копай горы бумажные. А ты вот что, не куксись, организуем тебе поездку в совхоз, разберешься…

Виктор бросил письмо в ящик. Ладно, примем к сведению. А Василь Василич ничего все же мужик. Или он рисуется?