Без названия

6

Кира понимала, что накапливавшиеся с каждым днем какие-то данные глушат в памяти мелочи, которые могут вообще остаться за пределами ее внимания, пусть даже неизвестно, стоят ли они того, не окажется ли зря потерянным время на их прояснение. А мелочи эти проскакивали в деле, как маленькие искорки, они не давали пищу уму. Кира просто обещала себе вернуться к ним, но каждый день на них накладывались новые, а предыдущие она забывала. Вот почему сейчас решила перечитать весь накопленный в деле материал и свои беглые записи в блокноте, выписать отдельно эти детальки и уже идти по ним, решить сперва с ними, а затем уж двигаться дальше. Листая, она записывала: 1. Анкета для выезда за рубеж в бумагах Гилевского на работе. 2. На формулярной карточке рукой Гилевского: «Второе обязательно на хранение нотариусу». 3. На такой же формулярной карточке его же почерком: «Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено любых меркантильных помыслов». 4. На обрывке календарной странички написано «Вадим» и номер телефона. 5. Письмо от некоего Кевина Шобба из США. Письмо интригующего содержания, но ни с какой стороны Кира истолковать его не могла. И наконец — 6. Копия докладной на имя директора музея, почему-то подчеркнутая фраза в ней: «Отмечать 100-летие со дня рождения Диомиди безусловно надо. Однако издание юбилейного сборника о нем в университетском издательстве считаю нелепой затеей. Что в нем можно опубликовать, кроме выдумок Чаусова, если у нас ничего не существует? Ни переписки, ни дневников?..»

Она отложила ручку, и в это время в кабинет вошел Джума.

— Здрасьте, Кира Федоровна, — сказал он и глянул на пустующий стул Скорика. — А где ваш сосед?

— Уехал в СИЗо.

— Приятное место… У вас новости есть?

— Хочу пока разобраться кое с какими старыми мелочами. А вас попрошу сделать вот что: обойдите нотариальные конторы, их в городе пять, поищите, не оставлял ли там Гилевский на хранение бумагу или бумаги. Затем наведайтесь в городской ОВИР. Надо проверить, не подавал ли Гилевский документы на выезд в какую-нибудь страну по приглашению. Я тем временем попытаюсь выяснить, кто такой «Вадим» и чей телефон записан на обрывке календаря. Не возражаете?

Что он мог сказать ей? Что только и мечтал о таких поручениях, всю ночь не спал, грезил ими. Чудачка баба. Но ответил коротко:

— Сделаю, — затем достал свой блокнот, вырвал страничку, протянул: Здесь списочек солидных собирателей антиквариата. Может понадобится. Я так, на всякий случай составил.

Кира не стала спрашивать, как ему достался список, понимая, что тут могут быть способы, вникать в которые ей не следует, она пробежала глазами список, коротко отметив три фамилии — Чаусов, Жадан и Огановский кандидаты искусствоведения, первые два работают в фонде имени Драгоманова. Где Огановский — неясно. «Надо будет пройтись по всему списку подробней», — заметила она себе, а Джуме сказала:

— Хорошо, Джума, я этим займусь.

— Тогда я побежал, — он спокойно вышел из кабинета.

Спрятав бумаги в сейф, Кира направилась к Войцеховскому, нажала кнопку звонка, загудело запорное устройство, что-то щелкнуло, дверь открылась. Кира все еще с робостью и всякий раз с интересом входила в кабинет криминалистики. Комната Войцеховского находилась в конце коридора. Не сразу привыкла к стендам, развешанным на стенах коридора, где были фотографии с мест происшествия, вещественные доказательства, орудия убийства. Направо и налево шли кабинеты: лаборатория, телеаппаратура, маленький просмотровый зал с небольшим экраном.

Войцеховский разговаривал по телефону, когда она вошла, кивнул ей.

— Садитесь, Кира Федоровна, — сказал, закончив телефонный разговор. С чем поздравить?

— Пока ни с чем.

— Не огорчайтесь. Есть какие-нибудь зацепки?

— Прямых нет.

— Мой совет, по опыту знаю, не упускайте самых малозначительных на первый взгляд мелочей. И еще: многие наши с вами коллеги брезгуют психологией убийств, жуют только факты: отпечатки пальцев, орудие преступления, признательные показания в милицейских протоколах. Вы постарайтесь воспарить над этим, не утоните в этом. И в какой-то раз, когда я спрошу: «С чем поздравить?», вы мне скажете: «Дело закончила. Дописываю обвинительное, через неделю отправлю в суд».

— Бабка моя бывало говорила: «Кабы соловому мерину черную гриву, был бы он буланый», — засмеялась Паскалова.

— Не надо заниматься самоуничтожением. От этого развивается комплекс неполноценности.

— Этим я не страдаю.

— Ну и правильно… Вы к нам на экскурсию? — улыбнулся Войцеховский.

— Увы, по делу. Нет ли у вас возможности узнать на городской телефонной станции, кому принадлежит этот номер телефона? — она протянула ему листок из блокнота.

— Это не проблема, — он снял трубку, позвонил. — Аркадий Петрович у себя?.. Войцеховский из прокуратуры области… Хорошо… Аркадий Петрович? Привет, Войцеховский… Как она, жизнь? Ну и слава Богу… Дельце у меня пустяковое: установить надо, кому принадлежит телефон… — он продиктовал. — Минут через пятнадцать? Жду. — И уже Кире: — Обещал через пятнадцать минут перезвонить. Это начальник абонентного отдела.

— Я буду у себя, — сказала Кира.

— Я вам позвоню…

Позвонил он через полчаса:

— Записывайте, Кира Федоровна: телефон этот принадлежит коммерческому банку «Прима-банк».

— Спасибо…

Через пять минут она уже звонила в банк:

— Будьте добры, мне нужен Вадим, — сказала, когда там отозвался женский голос.

— Какой Вадим?

— У вас что, их несколько?

— А кто спрашивает?

— Знакомая.

— Нет, у нас один драгоценный Вадим Пестерев. Но он уехал на байдарке.

— На какой байдарке?

— Он с друзьями каждое лето уходит на байдарке, когда в отпуске.

— А давно он в отпуске?

— С двадцать третьего июня.

— А когда должен вернуться?

— Слушайте, девушка, что вы мне допрос устроили? — трубку положили.

«Итак, некто Вадим Пестерев, уехал в отпуск через два дня после убийства Гилевского, — механически отметила Кира. — Кто же он, кем работает в банке, почему в кармане пальто Гилевского оказался его номер телефона?..»

Одну за другой Джума обходил нотариальные конторы. И только в четвертой он наткнулся на то, что искал. Старший нотариус, повертев в руках удостоверение Джумы, откровенно сказал:

— Вас только мне не хватало. Вы видели, какая очередь в коридоре?

— Видел. Даже меня к вам пускать не хотели, еле пробился.

— Вам это срочно?

— Конечно, иначе бы просто письменно обратился.

— Хорошо. Можете пойти погулять часок-другой. Это надо искать. Вы ведь даже не знаете, есть ли эта бумага у нас, что за бумага, не знаете, когда сдана нам.

— Я зайду через час-полтора, — покорно согласился Джума, прикидывая, что за это время он успеет сбегать в ОВИР, там будет попроще…

В ОВИРе он прошел сразу к начальнику. Знакомы они не были, но Джума еще с порога достал свое удостоверение и это решило исход дела, потому что начальник, вскинув голову, в упор и недовольно уставился на Джуму, едва тот вошел. Сегодня у него был неприемный день.

— Ты сядь, — сказал он Джуме, выслушав его просьбу, и по внутреннему телефону сказал кому-то: Зайдите ко мне.

Через минуту вошла толстая немолодая женщина в форме майора.

— Валя, поройся у себя, — сказал ей начальник, — поищи Гилевский Модест Станиславович, гостевая поездка. Сдавал ли документы, получил ли и когда?

— Это сейчас нужно? — спросила толстая Валя.

— Да. Это майор Агрба из уголовного розыска, — кивнул он на Джуму.

— Понятно, — Валя вышла.

— Ты себе сиди, майор, а я займусь своими бумагами, — сказал начальник Агрбе, указав на высокие стопки бумаг, паспортов по обе стороны стола.

— Я думал, у нас больше этого добра, — сказал Джума.

— А в приемный день вообще спятить можно. И с каждым надо вежливо, выслушать, осушить слезы… — и он принялся за свои дела, а Джума сидел обок, ждал и тоскливо смотрел в окно, где виднелась верхушка дерева и последний этаж жилого дома.

Ждал он минут сорок, когда вошла Валя и, не глядя на Джуму, доложила начальнику:

— Был такой. Документы по приглашению от некоего Кевина Шобба из США он сдал двенадцатого февраля. Когда они были готовы, послали ему извещение, в мае. Но он пришел и отказался, зря только испортили паспорт. Почему отказался, не помню. Все?

— Спасибо, Валя, — сказал начальник. — Все.

Она вышла.

— Все ясно, — поднялся Джума. — Извини, что отнял время.

Начальник махнул рукой, мол, не ты первый, не ты последний. С этим Джума и удалился…

В нотариальной конторе народу поубавилось — до перерыва оставалось минут двадцать. Старший нотариус пребывал в той же степени любезности, с какой встретил Джуму, но был уже поспокойней, сказал:

— Нашли мы. Гилевский заверил у нас завещание и оставил на хранение. Вот, если угодно познакомиться, — он протянул страничку.

Джума неторопливо читал, чтоб запомнить, ибо понимал, что Паскалову это заинтересует. Прочитав, возвратил нотариусу.

— Будете производить выемку? — спросил нотариус.

— Это уже как следователь решит. Благодарю…

Он шел домой. В прокуратуре был перерыв, Джума не знал, застанет ли Паскалову. Да и есть хотелось. Нади дома не оказалось, ушла куда-то с детьми. Он поочередно открыл крышки кастрюль на плите, полез в холодильник. Нагрел свиные щи с большим куском мяса, на сковородке подогрел вареную фасоль, развел в мисочке польский грибной соус и сел обедать. Во время еды размышлял и пришел к выводу, что в деле Гилевского не очень-то продвинулись, невесело подумал, что еще надо будет отработать восемь фамилий тех коллекционеров, которые дал ему «Сладкий». Восемь человек! Та еще работенка… В коридоре хлопнула дверь, послышались детские голоса. Вернулась Надя.

— У тебя ничего не подгорело на плите? — спросила. — Что-то запах подозрительный.

— Все, что могло сгореть, уже у меня в животе.

Вбежали дети, окружили его.

— Папка пришел!

— У него в животе!

— Па, когда на аттракцион пойдем?..

В СИЗо Скорик ждал, пока приведут Лаптева.

Вошел он в своей аэрофлотской форме. Выбрит, но лицо осунулось, бледен.

Скорик предложил сесть, сказал:

— Я новый следователь по вашему делу. Зовут меня Скорик Виктор Борисович.

Тот молча кивнул.

— Нужно прояснить несколько моментов. Итак, четвертого мая вы посадили в свою машину Олю Земскую?

— Да.

— С какой целью?

— Она попросила подвезти ее в райцентр.

— Зачем?

— Ей надо было сдать деньги в сельпо, а в головном магазине получить товар.

— Вы приехали в райцентр. Что было дальше?

— Мы зашли в головной магазин, я купил себе тюбик крема для бритья.

— Какой?

— «Жиллет».

— И потом?

— Мы попрощались, и я уехал, а она осталась заниматься своими делами.

— Вы что, очень спешили?

— Да. Мне нужно было заехать в отряд. У нас через неделю был рейс в Нью-Йорк. Потом я собирался с приятелем в бильярдную в Дом офицеров.

— В котором часу?

— В пять. Так мы уговорились.

— Вы точно помните, что четвертого мая в головной магазин Рубежного вы заходили с Ольгой Земской и купили там крем для бритья?

— Точно.

— Однако не получается: в тот день ни сельпо, ни головной магазин не работали. Это я проверил сегодня… Как вы объясните это несовпадение?

— Не знаю.

— Вы что, собирались жениться на Ольге?

— Да.

— А вы знали, что она беременна?

— Нет.

— Она могла быть беременна от вас?

— Исключено.

— Значит из Рубежного, попрощавшись с Олей, вы отправились в аэропорт, а затем в бильярдную?

— С бильярдной не получилось. Приятель не смог, у него было какое-то срочное дело.

— Кто этот ваш приятель?

— Вадим Пестеров.

— Чем он занимается?

— Он шофер на инкассаторской машине.

— Итак, вы говорите, что поехали с Земской по ее делам в Рубежное, затем отправились в ресторан, потом повезли ее домой, но по дороге что-то у вас случилось с машиной, уже темнело, вы проголосовав, остановили самосвал, заплатили шоферу, чтоб он довез Земскую до Борщова. Было это в трех километрах от лесопосадки, где затем обнаружили труп Земской. Так?

— Так. Я об этом говорил и предыдущему следователю.

— Не получается, Лаптев: в тот день в Рубежное Земская ехать не собиралась, поскольку знала, что сельпо закрыто и денег она не сдаст. Это, во-первых, а во-вторых, знала, что головной магазин на ревизии, и товар она не получит. Есть этому и еще одно подтверждение: выручка, которую по вашему утверждению она должна была везти в сельпо сдавать, как выяснилось, лежала в целости и сохранности у нее дома.

Лаптев опустил голову.

— У вас есть хороший адвокат, — сказал Скорик. — Можете поведать ему о нашей беседе, — Скорик вызвал конвоира.

Лаптева увели…

Паскалова и Скорик сидели у себя в кабинете, когда вошел Джума. Увидев Скорика, поприветствовал, спросил:

— Ты где пропадал, дорогой?

— По вашей милицейской милости все приходится делать заново. Вы портачите, а мы расхлебываем, — подмигнул Скорик Паскаловой.

— Это не про меня. Правда, Кира Федоровна?

— Еще не знаю, — подхватывая игру, улыбнулась Кира.

— Дай пива, — попросил Джума у Скорика. — Оно у тебя в правой тумбе.

— Смотри, ты действительно сыщик, насквозь видишь. Что, вкусно пообедал?

— Вкусно.

— А пиво заслужил сегодня?

— Если не у тебя персонально, то у прокуратуры вообще — безусловно.

— Так и быть, — Скорик извлек из правой тумбы стола бутылку пива. На.

Джума привычно сдернул крышечку обручальным кольцом, взял стакан, стоявший на сейфе. Выпив, вздохнул, утер губы, уселся возле Паскаловой, спросил:

— Можно закурить?

— В коридоре, — сказал Скорик.

— Да ладно тебе! — Джума все же закурил. — Значит был я и в ОВИРе, и в нотариальных конторах, — обратился он к Паскаловой. — Документы для гостевой поездки в США Гилевский сдавал. В феврале, двенадцатого. Когда они были готовы, он вдруг отказался. Причина неизвестна. В нотариальной конторе номер три имеется его завещание на имя некоей Долматовой Людмилы Леонидовны. Завещано: приватизированная квартира, вся недвижимость, иконы, картины, библиотека. Одним словом — все.

— Почему же он не поехал в Америку? — как бы спросила себя Кира.

Джума пожал плечами.

В это время в кабинет вошла Катя, тихо обратилась к Скорику:

— Витенька, экспертиза готова. Ты обедать придешь?

Паскалова поняла, что это и есть та самая Катя — жена Скорика.

Женщины незаметно, оценивающе оглядели друг друга, прежде, нежели Скорик стал их знакомить. Обе сказали: «Очень приятно».

— Минут через десять я приду, — сказал Скорик.

Ее научно-исследовательская лаборатория судебных экспертиз находилась рядом с прокуратурой, сотрудницы обедали вместе: еду приносили из дому, складывали, кто что принес, в общий котел. Скорик ходил туда обедать, встречали его женщины гостеприимно, подкладывая, как падишаху, самые лучшие и вкусные куски.

Катя направилась к двери, когда она открылась, на пороге возник Щерба.

— Иду по коридору и вдруг слышу милые голоса, дай-ка, думаю, загляну, послушаю, о чем щебечут, — Щерба, держа в руках папку с надписью «Надзорное производство», посторонился, пропуская Катю, прислонился к дверному косяку. — Какие радостные новости, господа? — обратился он сразу к обоим — к Кире и Скорику, затем уточнил: — Что у вас, Виктор Борисович?

— Все врал, врал с косвенной помощью следователя. Я его поймал на лжи. Я почти не сомневаюсь, что это он убил девушку.

— А мотивы?

— Она была беременна. Плел мне, что довез ее до райцентра, там она осталась, а он поспешил сюда, якобы по каким-то делам в авиаотряде, а затем должен был встретиться с приятелем, неким Пестеревым, условились поиграть на бильярде.

— Хорошо, дожимайте его, шеф торопит… Что у вас, Кира Федоровна? спросил Щерба.

— Хотелось бы подвести скромный итог, — сказала Кира.

— Заходите через час ко мне, позовем Войцеховского, послушаем ваши новости, — Щерба вышел.

Едва он вышел, Кира обратилась к Скорику:

— Виктор Борисович, вы только что упомянули фамилию, которая меня заинтересовала, — взволнованно сказала Кира.

— Какая, чья?

— Приятель вашего подследственного — Пестерев?

— Чем этот Пестерев заинтересовал вас?

— Не знаю, этот ли, но в моем тоже возник Пестерев Вадим.

— Забавно… Кто же он, ваш Пестерев?

— Знаю, что работает в банке.

— Тогда это одно и то же лицо. Мой — шофер на инкассаторской машине. В связи с чем у вас возник Пестерев?

— В кармане пальто Гилевского Джума обнаружил обрывок от календаря, там было написано «Вадим» и номер телефона. Войцеховский установил, что это телефон банка. Я позвонила, мне сказали, что у них есть Вадим по фамилии Пестерев. Сейчас в отпуске.

— Надо подумать: кому он нужнее: вам или мне…

Сидели вчетвером в кабинете Щербы: он, Войцеховский, Паскалова, Джума и Скорик.

Докладывала Кира. Она немного нервничала, лицо пошло красными пятнами, время от времени убирала падавшую на глаза прядь волос, утирала пот со лба. Когда закончила, Щерба спросил у Скорика:

— Этот Пестерев вам очень нужен, Виктор Борисович?

— Допрошу, но не думаю, что это изменит ситуацию.

— Тогда отдадим его Кире Федоровне… Вы можете идти, Виктор Борисович, — и Кире: — Вы попытались связаться с Пестеревым?

— Он в отпуске.

— Джума, — обратился Щерба к Агрбе, — надо найти Долматову, которой все завещано. Это очень важный пункт. И тогда уже Кира Федоровна встретится с нею для обстоятельного разговора.

— Кира Федоровна, — подал голос Войцеховский. — Непременно задайте ей вопрос, знала ли она, что Гилевский собирался в Америку и почему не поехал. Человек, к которому наследователь так щедр, судя по завещанию, должен состоять в очень близких отношениях с ним.

Кира согласно кивнула.

— Теперь дальше. Письмо Гилевскому из США от какого-то Кевина Шобба. Прочтите-ка его нам, Кира Федоровна.

Кира взяла перевод, сделанный в «Интуристе»:

«Уважаемый мистер Гилевский! Во-первых, посылаю приглашение. Рад буду встретить вас. Во-вторых, то, о чем мы договорились, остается в силе. Все теперь будет зависеть от вас. Я предвижу большой успех, готов вложить в это дело необходимые средства. Форма вашего вклада вам известна. С уважением Кевин Шобб. Филадельфия. 15 января». — Кира умолкла.

— Тут, что ни фраза — загадка. Кто такой Кевин Шобб? В какое «дело» он готов вложить «необходимые средства»? Смотрите: «необходимые»! Это можно понимать, как «любые». Форма же вклада Гилевского, надо понимать, в то же «дело» была Гилевскому известна.

Анкету в ОВИР он сдал почти через месяц после того, как Шобб написал письмо. Шло оно сюда допустим недели три, как минимум. Гилевский сдал документы в ОВИР немедленно, едва получил письмо, — произнес Джума.

Затем почему-то оказался от поездки и вновь согласился после того, как Кевин Шобб выдвинул его в качестве официального эксперта в связи со скандалом на аукционе, — сказала Кира. — Почему? Кто этот Шобб?.. — она развела руками. — Может быть теперь к этому письму логически подверстывается и запись Гилевского на формулярной карточке: «Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено любых меркантильных помыслов»? — сказала Кира. — Не Шобба ли он собирался убеждать в простоте какой-то их общей затеи, но в сложности ее исполнения?

— В этом есть резон, — заметил Щерба. — Ищите, Кира Федоровна, тут недостающую связку.

— Она может оказаться в самом конце расследования, — засмеялся Джума.

— Ты, пессимист, не нагоняй страхов, — сказал Щерба.

— Теперь персоналии, добытые Агрбой, — продолжала Кира. — Читать?

— Давайте, чего уж тут, пройдемся по всему фронту, — сказал Щерба.

— Это список людей, которые известны человеку Агрбы, маклеру, как собиратели антиквариата. Разумеется, он возможно, не полный, но во всяком случае внушительный. Много их, думаю, в городе быть не может, это не ларешники со «Сникерсами». Итак: профессор медицины Иван Севастьянович Бруевич, собирает только старинные шахматы; скульптор Огановский Борис Никитич — восточная резьба по кости; художник-реставратор Манукян Давид Ованесович — старые офорты, в основном на библейские темы; Жадан Святослав Юрьевич, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова интересуется бронзовым литьем до XX века; пианистка, лауреат международных конкурсов Надежда Николаевна Всесвятская — ее интересы ограничены нотами храмовой музыки XVII–XIX веков, понятно, оригиналами; Павел Павлович Клюев, генерал в отставке, собиратель старинной мебели; Чаусов Алексей Ильич собирает дореволюционные и современные публикации о Фаберже и Диомиди, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова. И, наконец, Вяльцева Клавдия Васильевна, художник-модельер из Дома моделей, увлечена собиранием старинных кружев и бисерным шитьем, — Кира отложила бумажку.

— Солидный списочек, — покачал головой Щерба, — но отрабатывать его надо. Как вы собираетесь это делать?

— Я бы посоветовал по возрастному цензу, по каким-то другим признакам, чтоб просеять, кого-то отбросить, — сказал Войцеховский.

— Я тоже так думаю, — согласилась Кира. — Тут, видимо, Агрбе придется помочь мне с минимальными анкетными данными этих людей.

«Ну да, я же совсем безработный», — Агрба усмехнулся про себя.

— Что еще у вас, Кира Федоровна? — спросил Щерба.

— Пожалуй, все… Есть, правда, копия докладной Гилевского на имя директора музея. Но это сугубо служебный документ.

— Прочитайте-ка, — попросил Щерба.

— Я ее даже к делу не приобщала, — из отдельной папки она достала страницу, прочитала: «…Отмечать 100-летие со дня рождения Диомиди безусловно надо, однако издание юбилейного сборника о нем считаю нелепой затеей. Что в нем можно опубликовать, кроме выдумок Чаусова, если у нас ничего не существует? Ни переписки, ни дневников…»

— Думаю, эту бумажку можно похерить. Сейчас во всяком случае, сказал Щерба. — Она только будет путаться под ногами.

— Фамилия Чаусов есть в списке собирателей антиквариата, который добыл Джума, — заметил Войцеховский. — Там он фигурирует, как собиратель публикаций о Фаберже и Диомиди.

— Ладно. На этом закончим, — сказал Щерба.

Кира и Джума вернулись в ее кабинет.

— Джума, у нас восемь человек в списке, которых вам надо искать. Кроме того, нужно установить, кто такая наследница — Людмила Леонидовна Долматова. Поэтому я предлагаю еще раз пройтись по списку, отсеять какие-то фамилии вообще, затем кого-то поставить в первую очередь, а кого-то во вторую, — сказала Кира.

— Сразу же можно отодвинуть двоих — женщин: Вяльцеву и Всесвятскую, согласился Джума.

— В первую очередь мы поставим Жадана и Чаусова — оба кандидаты искусствоведения, работают в Фонде имени Драгоманова. А ведь это тоже музей, только называется Фондом. Затем скульптор Огановский, художник-реставратор Манукян. Я иду по близости их профессий к Гилевскому. И в последнюю очередь можно поставить генерала в отставке Клюева и профессора Бруевича, он доктор медицинских наук, если мне не изменяет память, заведует кафедрой сосудистой хирургии. Полагаю и Клюев, и профессор — люди в возрасте. А нам сперва нужны те, кто помоложе. Вы меня понимаете?

— А что ж тут не понимать? Беготни хватит.

— Что поделать, — смутилась Кира. — Такая у нас с вами профессия.

— Дай Бог до пенсии дожить.

— Доживем, Джума. Мне ведь больше, чем вам осталось.

— Ладно, не будем подсчитывать…