Мы ничего не знаем, о том, как восприняла Матрона весть о начале Германской войны. Есть святые, которые стоят как бы в стороне от истории: что бы ни случалось в мире, для них главное делание — молитва и боговидение. Таков прп. Серафим Саровский: мы не знаем, что говорил он, к примеру, о таком великом всенародном потрясении, как Отечественная война 1812 года. Война началась, окончилась — и впечатление таково, что Преподобный Серафим не обратил на неё внимания. Его делом было — молиться о спасении душ человеческих, а дело спасения страны он всецело предоставил воле Божией. Таков был и прп. Силуан Афонский: революция 1917 года, гражданская война, бурное и кровавое начало Советской эпохи — всё это никак не возмутило молитвенный покой великого боговидца.
Но есть и другие святые, которые в своей духовной высоте помнят о земной Родине, о соотечественниках, о судьбах исторической России. Таков прп. Сергий Радонежский, молитвой воевавший за спасение Руси от татарского ига. Таков был прав. Иоанн Кронштадтский, молящий Бога о спасении России от беззакония…
Ни в коем случае нельзя говорить, что те святые лучше этих. Нет! У каждого свой путь и свои дарования от Бога. Но если теперь подумать о Матроне: где было её место? — Среди «чистых молитвенников» или среди «ратующих за Отечество»?
Нет сомнения: среди вторых. Матрона жила не в скиту, не в монашеской келье, но всегда среди народа, всегда в водовороте русской истории, и судьба России была и её судьбой, её молитвой.
И всё-таки, очень мало осталось нам свидетельств о том, как блаженная восприняла революцию, — и совсем нет свидетельств о том, как коснулась её Первая мировая война. А ведь должна была коснуться: её односельчане уходили на фронт, — неужели матери и жёны новобранцев не просили её молитв за своих родных? Но нет, ещё раз повторим: мы не знаем об этом ничего. А ведь в эти же годы другая великая русская блаженная Паша Дивеевская с восторгом говорила о посмертной участи наших воинов, павших на поле брани: «Грешнички-то полками в рай идут!»
Несколько лучше известно отношение Матроны к революции. Мы уже писали об ощипанном курином пере: «Вот так обдерут и нашего царя-батюшку»… Много позже, уже перед кончиной матушка говорила: «Напрасно император Николай отрёкся от престола. Не надо было этого делать. Принудили. Пожалел народ, собою расплатился! — зная вперёд путь свой». В этих немногих словах — целая историческая концепция: свой взгляд на царствование последнего русского императора, на причины его отречения, и на последствия этого шага. «Напрасно отрёкся!» — это значит, что пришедшие на смену царю демократы-февралисты были плохой заменой самодержавной власти, что эта власть не годилась для России. «Напрасно отрёкся!» — значит, прояви государь больше твёрдости, поступи по примеру своих предков (Петра I, Николая I), и дело ограничилось бы малой кровью — пострадали бы только сами заговорщики. «Принудили!» — значит, февралисты прибегли к шантажу, запугивали царя, суля ему и личные потери (убийство царицы и наследника), и массовые кровопролития. «Пожалел народ, собою расплатился!» — значит, царь-мученик искренне надеялся своим отречением утишить бурю, удалить с политической арены самого себя, как причину распри, искренне веря, что февралисты долго не продержатся и народ найдёт достойную замену…
В предреволюционные годы Матрона предрекала грядущий переворот. Вот рассказ односельчанки:
— Когда барыня купила в Себино дом, то пришла к Матрюше и говорит: «Я хочу строить колокольню». Та ей отвечает: «Что ты задумала делать, то не сбудется». А барыня уже известку нажгла, все приготовила. «Как же не сбудется? Все у меня есть и деньги, и материалы». Так ничего с постройкой колокольни и не вышло. А было это все перед революцией.
Барыня — это, видимо, та самая благочестивая Мария, которая возила Матрюшу и Лидию Янькову по святым местам России.
И ещё один рассказ, — о барине, которому, ещё перед Германской войной Матрюша посоветовала продать имение и уезжать за границу. Барин, конечно, не послушал блаженной, — и всё в революцию потерял…
И всё-таки: каково было отношение блаженной к перевороту, к новой власти, к новой политике?
Оба её брата стали коммунистами, — и это понятно: бедняцкая семья не испытывала больших симпатий к режиму, при котором им предоставлялось только голодать да не видеть ничего, дальше своего нищенского двора. Опять же, как представители деревенской бедноты, они были на хорошем счету у новой власти, и их охотно продвигали по административной линии…
А Матрона?.. Разве она не сочувствовала беднякам? Разве она не знала, как дорога для крестьянина земля, как хочется всякому малоимущему увеличить свой скудный надел?
И мы вынуждены сказать: насколько теперь известно, никогда Матрона не проклинала советскую власть, не призывала к борьбе с ней, не отрицала определённой справедливости новых порядков…
Но вы помните, как пророчествовала она о грядущем перевороте, как осуждала жадность, с которой крестьяне будут захватывать землю?
Земля нужна крестьянину, да о небе-то нельзя забывать… Жадность на земное ведёт к забвению небесного.
Что плохого, если бедняки Иван и Михаил Никоновы выбились в люди? Плохо, что для этого им пришлось от веры отбиться. Они, воспитанные боголюбивыми родителями, с детства видевшие многочисленные чудеса Божии, совершаемые через их святую сестру, оставили всё это ради строительства земного рая. Впрочем, никто, как будто, не вспоминал о них, как о злостных безбожниках, бесчинствующих на развалинах церквей, — быть может, и не вовсе забыли братья родительскую веру… И всё-таки они с сестрой пошли разными дорогами.
И не гнали они Матрону из дома, а сама она, чтобы не мешать любимым братьям, ушла из родного села в мир чужой и неприютный. Случилось это уже в 1925 году, после двух страшных войн, после жестокой продразвёрстки и голода, в то время, когда русская деревня вновь оживала, и когда прокормиться на селе было намного легче, чем в городе…
Что было причиной Матрониного ухода? Во-первых, как мы уже сказали: нежелание мешать братьям-коммунистам. Но учтите: Матрона ушла не в другую деревню, — пусть даже дальнюю, где о семье Никоновых не слышали, и где слава блаженной никак не могла бы повредить её родным. И не в Богородицк она ушла, и не в Тулу — ближний из больших городов. Она, повинуясь воле Божией, направилась в самое сердце страны, в Москву, чтобы оттуда молиться за всю Россию.