Безудержная любовь

ДЕВЯТЬ

Остин

КОГДА МЫ ВОШЛИ в "Мо", Веронику встретили как знаменитость.

Гас, старый друг моего отца, и ворчун Ларри, который был владельцем парикмахерской, направлялись к выходу, и наши пути пересеклись прямо в дверях.

— Вероника! — воскликнул Гас с ухмылкой на лице. — Ты вернулась!

— Я вернулась. Привет, Гас. — затем она улыбнулась обычно сварливому парикмахеру. — Привет, Ларри.

Старый ворчун на самом деле покраснел. — Привет, Вероника.

— Привет! — Ари, которая наливала кофе кому-то за стойкой, поставила кофейник и бросилась к ней, чтобы заключить в свои объятия, как будто они были давно потерянными друзьями. — Ты все еще здесь!

— Я все еще здесь, — сказала Вероника со смехом. — На данный момент.

— Я так рада, что с работой все получилось. — Ари снова улыбнулась мне, детям и Веронике.

— О. — щеки Вероники порозовели. — Вообще-то, я не останусь в городе.

— Мы просто пришли позавтракать, — сказал я, снова чувствуя себя мудаком из-за того, что не нанял ее.

— Но как же работа? — продолжал Гас.

Вероника взглянула на меня. — Из этого ничего не вышло.

— Вы ее не нанимали? — Ларри повернулся ко мне, его лицо приняло обычное для него выражение. — Что с тобой не так?

— Ничего. — Я посмотрел мимо него на Ари. — Не могли бы мы занять столик, пожалуйста?

— Конечно, Остин. Прямо сюда.

Мы последовали за ней в заднюю часть закусочной и сели по разные стороны пустой кабинки. Оуэн сел рядом с Вероникой, и Аделаида надулась. — Я хочу сидеть рядом с Вероникой!

Ее брат пожал плечами. — Я сел сюда первым.

— Потому что ты оттолкнул меня с дороги. Папа, Оуэн толкнул меня.

— Хватит. — я посмотрел на свою дочь. — А теперь сядь.

— Хорошо. — выглядя взбешенной из-за этого, Аделаида плюхнулась в кабинку и скрестила руки на груди, как будто сидеть рядом со мной было наказанием.

— Может быть, вы могли бы сидеть по очереди, — предложила Вероника. — Оуэн может посидеть с этой стороны, пока мы ждем, а потом вы можете поменяться, когда принесут еду? Как музыкальные стулья¹¹.

Близнецы посмотрели друг на друга и кивнули. — Ладно, — сказал Оуэн. — Папа, можно нам немного денег на музыкальный автомат?

— В чем был смысл спора о том, где ты сидишь, если ты просто встаешь, чтобы уйти? — я скривился, но полез в карман джинсов и вытащил пригоршню четвертаков. — А что ты хочешь съесть?

— Блинчики с шоколадной крошкой, — сказал Оуэн, выскальзывая из кабинки.

— Французский тост. — Аделаида взяла у меня четвертаки и последовала за своим братом в угол закусочной, где стоял музыкальный автомат.

— Теперь они будут спорить о том, какие песни играть, — угрюмо сказал я. — И кто выберет первую из них.

Вероника рассмеялась. — Я надеюсь, ты дал им четное количество четвертаков.

Подошла Ари с меню и кофейником. — Вам двоим кофе?

— Да, пожалуйста. — Вероника перевернула простую белую кружку, стоявшую перед ней на салфетке.

— Можно мне миндальное молоко, пожалуйста? — спросил я.

— Конечно. Дайте мне одну секунду. — Ари налила две чашки кофе и оставила меню, но поскольку я знал все, что там было, наизусть — в Гавани Вишневого дерева из года в год мало что менялось, и меню в Mo не было исключением, — вместо этого я тайком изучал Веронику. Она облизнула нижнюю губу, читая меню.

Она была такой чертовски хорошенькой. Было бы так плохо, если бы она сидела напротив меня за столом все лето? Детям она нравилась. Моим брату и сестре она нравилась. Она нравилась даже городскому ворчуну.

Ей и так не везло — я это понимал. Она нуждалась в перерыве. Я мог бы дать ей его, и она бы тоже помогла мне.

Это продлится всего восемь недель, так как на последние две недели августа я взял отпуск. Я смог бы справиться с искушением в течение восьми недель и совершить доброе дело, не так ли?

Ари вернулась с миндальным молоком и приняла наши заказы, и когда мы снова остались одни, я наклонился вперед, поставив локти на стол. — Вероника, я тут подумал. Может быть…

— О, нет. — она смотрела на свой телефон.

— Что это?

— Мой телефон. Он кажется выключился. — она протянула его мне, и, конечно же, он был полностью разряжен.

— Ты заряжала его прошлой ночью?

— Да. Мэйбл оставила мне дополнительное зарядное устройство, и оно было подключено к сети всю ночь. Когда мы вышли ваш дом, он был на сто процентов заряжен. Это Нил — он, должно быть, отключил связь с моим номером.

— Серьезно? Он контролировал твой телефон?

Она со слезами на глазах кивнула. — Он наказывает меня.

Я хотел появиться на пороге дома этого парня и, черт возьми, вышибить мозги из его богатой задницы. — Ладно, вот и все. Тв принята на работу.

— А?

— Ты не вернешься в Чикаго и даже близко не подойдешь к его квартире. Ты остаешься здесь.

— Я не могу этого сделать.

— Нет, можешь. Ты можешь. — у меня задергалась челюсть. — Это окончательно.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы меня спасали, Остин. — она покачала головой. — И я не променяю одного хулигана на другого.

— Извини. — я убрал резкость из своего тона и сбавил команды. — Я не хотел тебе приказывать. Мне просто не нравится идея отправить тебя одну обратно в Чикаго, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

— Я его не боюсь. — ее голубые глаза были яркими и ясными, подбородок приподнят.

— Я верю тебе. Но мне все равно хотелось бы, чтобы ты осталась.

— А что насчет одежды?

Я на мгновение задумался. — Сможешь ли ты обойтись с тем, что у тебя есть, в течении несколько недель? Когда дети уедут в Калифорнию, я мог бы отвезти тебя в Чикаго, чтобы ты купила то, что хочешь.

Ее глаза расширились. — Ты бы это сделал?

— Да. Я делаю стол для пары в Саугатуке¹², который будет готов к тому времени. Я доставлю его по дороге.

— Ты делаешь мебель?

Я пожал плечами. — То тут, то там. Так что ты скажешь? Работа включает в себя проживание и питание, и вдобавок я буду платить тебе еженедельно. Тебе придется взять на себя обязательства до середины августа. У тебя будет свободное время, когда дети навестят свою маму в следующем месяце.

Она, казалось, задумалась об этом, сцепив руки на столешнице. — Хорошо.

— Значит, ты согласна на эту должность?

— Я согласна.

— Хорошо. — наши глаза встретились, и мое тело загудело — предупреждение. — Но я думаю, что мы должны… — я взглянул на детей. — Установить какие-нибудь границы.

Она села прямее. — Определенно.

Я понизил голос. — То, что произошло прошлой ночью, не может повториться.

— Я полностью согласна.

— Это было просто… — я пытался понять, что это было. Полнолуние? Минутная слабость? Глубоко внутри меня поселился страх, что мой брат был прав и я действительно был гребаным идиотом?

— Я не думаю, что это было что-то одно, — сказала Вероника.

— Что бы это ни было, это останется между нами.

Она изобразила будто закрывает свой рот на замок, а затем улыбнулась мне, ее глаза заблестели.

Отлично, теперь у нас был секрет. Я не мог вспомнить, когда в последний раз у меня был с кем-то секрет. Это заставило меня почувствовать себя ближе к ней, что было прямо противоположно тому, что я хотел ощущать.

Может быть, именно поэтому я сказал то, что сказал дальше.

— Этого не должно было произойти с самого начала.

Она выглядела немного озадаченной. — Вероятно, нет, но…

— Это была моя вина, — перебил я. — Полностью.

— Я не думаю, что нам нужно кого-то винить, Остин.

— Ты была одинока, уязвима и растеряна. Это повлияло на меня.

— Хорошо, просто подожди всего одну минуту. — она подняла руку. — Может быть, я и была одинока, но я не была уязвима и растеряна. Я знала, чего хочу. — эти глаза пригвоздили меня ледяным взглядом. — И ты тоже.

— Не совсем. — я взял свою кофейную чашку и сделал глоток, не почувствовав вкуса.

— Ты хочешь сказать, что не хотел меня целовать?

— Я говорю, что было поздно, темно…

— Темно? — ее брови взлетели вверх. — Какое это имеет отношение к делу?

— Говори тише, пожалуйста. — я поставил кружку на стол, судорожно пытаясь придумать способ, как выпутаться из того бардака, который только что сам заварил. В чем, черт возьми, была моя проблема? — Все, что я хочу сказать, это то, что увлекся. Мне стало жаль тебя, и я повел себя совершенно не характерно.

— Тебе стало жаль меня? — она наклонилась вперед. Ее взгляд скользнул вниз, к моим коленям. — Так вот что прижималось к моему животу?

Мое лицо горело. — Послушай, я даже не знаю, о чем мы спорим. В итоге, пока ты работаешь на меня, нам придется держаться на расстоянии.

— Это не будет проблемой, потому что я не собираюсь работать на тебя. — с этими словами она положила разряженный телефон обратно в сумочку и вышла из кабинки.

Услышав, как прозвенел колокольчик над входной дверью, я закрыл глаза.

Тебе же лучше, сказал голос разума в моей голове. Ее присутствие рядом было бы катастрофой. Ты слышал ее — ее не нужно спасать. Тебя слишком влечет к ней, и она слишком легко проникает тебе под кожу. Ты был бы на взводе все это гребаное время.

Но куда, черт возьми, она собиралась идти?

— Папа, можно нам еще четвертаков?

Я открыл глаза и увидел близнецов, стоящих у стенда. — Нет. Это все, что я принес.

— А где Вероника? — спросила Аделаида, глядя на пустую часть кабинки.

— Она ушла.

Оуэн посмотрел за спину, в сторону двери. — Куда она ушла?

— Я не знаю, — раздраженно ответил я.

— А как же ее чемодан? Он в нашей машине, — напомнила мне Аделаида.

— Черт. — я ущипнул себя за переносицу.

Близнецы посмотрели друг на друга и задыхались.

— Да, я сказал плохое слово, — гаркнул я. — Смирись с этим.

— Почему ты так злишься? — спросил Оуэн, когда Ари пришла с едой.

— Не знаю, я просто злюсь! А теперь садись. — я указал на место, которое освободила Вероника. — Вы оба, вон там.

Аделаида выглядела обеспокоенной, бросив взгляд в сторону двери. — Но что, если Вероника вернется?

Меня больше беспокоило то, что она не вернется. — Давай просто поедим.

Но я не был голоден.

Пока дети поглощали свой завтрак, я пил кофе и размышлял о внезапном отъезде Вероники. Каждый раз, когда я слышал, как звенит колокольчик над дверью, то оборачивался в надежде увидеть, как она направляется к нашей кабинке.

Близнецы продолжали приставать ко мне. Куда она делась? Почему она ушла, не попрощавшись? Что мы собирались делать с ее чемоданом? Увидим ли мы ее когда-нибудь снова?

— Хватит уже задавать вопросы. — я поставил свою пустую кружку на стол. Моя рука дрожала, я выпил слишком много кофеина. — Мы найдем ее.

— Но почему она вот так убежала? — Аделаида настаивала.

— Она убежала, потому что я обидел ее, — наконец сказал я, подавая знак Ари принести счет.

— Что ты сказал?

— Это не важно. Но послушайте, вы двое. — я оперся локтями о стол. — Что вы думаете о том, чтобы она была вашей няней этим летом?

— Да! — сказал Оуэн, запихивая в рот вилку с блинчиком. — Она мне нравится. Она веселая.

— Вам, ребята, придется научиться готовить, — сказал я.

— Я уже умею кое-что готовить, — похвасталась Аделаида. — Я могу сделать начос, фруктовые кебабы и тарталетки.

Ари принесла счет и взглянула на нетронутую бельгийскую вафлю Вероники. — Ей… пришлось уйти?

— Да, потому что папа обидел ее, — сказал Оуэн.

— Я собираюсь извиниться, — сказала я, бросив на Оуэна грозный взгляд. — Как только мы ее найдем.

— Она будет нашей новой няней, — объявила Аделаида.

Ари улыбнулась. — Похоже, она будет действительно веселой няней.

— Ты знала, что вон там на стене висит фотография нашего дяди? — Аделаида указала на черно-белый снимок головы Дэша, который был подписан: "Всем, кто вернулся домой к Мо, Дэш Бакли". — Он телезвезда.

Улыбка сползла с ее лица, когда Ари взглянула на стену позади себя. — Да. Я знаю твоего дядю.

— Он тебе не нравится?

— Дэшиел Бакли нравится всем. Он сам мне это сказал. — Ари схватила чек и мою кредитную карточку. — Я разберусь с этим вместо тебя.

Я кивнул, задаваясь вопросом, не произошло ли что-то между лучшей подругой Мэйбл и Дэшем в какой-то момент. — Спасибо.

— Так где же нам следует искать? — спросил Оуэн, когда мы стояли на тротуаре возле "Мо".

Прикрыв глаза от солнца, я оглядел квартал направо и налево. По воскресеньям в центре города всегда было оживленно, и Мейн-стрит была запружена людьми, которые входили и выходили из магазинов и ресторанов или прогуливались по направлению к гавани с чашками кофе.

Я вспомнил, как Вероника вчера заметила, что она его еще не видела, и как ей хотелось хотя бы попробовать немного сливочной помадки, прежде чем она уедет из города. — Пойдемте со мной, — сказал я детям. — У меня есть идея.

Они последовали за мной в ближайшую кондитерскую, где я позволил каждому выбрать по маленькому кусочку — шоколадно-арахисовое для Оуэна и шоколадно-мятное для Аделаиды. Для Вероники я купил обычную ванильную помадку, жалея, что нет какого-нибудь способа посыпать ее.

Пока дети поглощали свое неожиданное лакомство — обычно я не разрешал им есть десерт в десять утра, — мы дошли до угла и свернули на Спринг-стрит, которая спускалась к гавани.

Перейдя Бэйвью-роуд, мы остановились у подножия Уотерфронт-парка, который был забит семьями, устраивающими пикники, выгуливающими собак, бегунами и парочками, растянувшимися на одеялах в тени огромного клена. За линзами моих солнцезащитных очков-авиаторов мои глаза сканировали толпу. Была ли она здесь?

— Я вижу ее! — крикнул Оуэн, указывая на дамбу.

— Где?

— Вон там — сидит на камнях.

Я проследил за направлением его пальца и заметил развевающиеся на ветру светлые волосы. Мой пульс участился. — Ладно. Я не хочу, чтобы вы двое подходили к воде. Вы можете постоять здесь, пожалуйста? Под этим деревом?

— Я думаю, нам тоже следует поговорить с ней, — сказала Аделаида. — Что, если ты снова обидишь ее?

— Тогда она не будет нашей няней, и мы все время будем с тобой, — добавил Оуэн.

— Я не собираюсь снова ранить ее чувства, — нетерпеливо сказал я. — А теперь оставайтесь здесь.

Они застонали, но я поднял одну руку. — Послушайте, я только что купил вам, ребята, сливочную помадку после завтрака. Дайте мне передохнуть.

Они обменялись взглядом, который послужил знаком согласия, и плюхнулись рядом с деревом. — Хорошо, — сказала Аделаида, — Но не испорти всё.

— Спасибо за вотум доверия¹³. — повернувшись, я глубоко вздохнул и подошел к набережной.

Вероника сидела на одном из больших валунов и смотрела на залив, обхватив колени руками. Я осторожно подошел к ней и опустился на большой плоский камень рядом с ней.

У воды было ветрено, так что она, возможно, и не услышала моего приближения, но когда она даже не взглянула на меня после того, как я сел, то понял, что меня игнорируют.

— Привет, — сказал я.

Она не ответила. Просто поправила солнцезащитные очки на носу. Они были круглыми и слишком большими, как у кинозвезды несколько десятилетий назад… На самом деле, она могла бы быть похожей на картину, сидя у воды в своем шикарном наряде, пока солнце сверкало на её золотых волосах. Мое сердце забилось быстрее.

— Ты в порядке? — спросил я.

— В порядке.

Я поправил шляпу и посмотрел на парусники и прогулочные катера в гавани. Справа от нас находилась пристань для яхт Pier Inn Marina, а на террасе ресторана сидели люди, наслаждаясь поздним завтраком под огромными полосатыми зонтиками. Слева от нас открывался беспрепятственный вид на воду, открывающийся из гигантских домов вдоль Бэйвью-роуд. Лайтхаус — Пойнт изгибался в бухту сразу за пристанью для яхт, где у каждого дома был свой причал, уставленный водными игрушками-лодками, гидроциклами, гигантскими внутренними трубами, шлюпками. На конце полуострова стоял сам маяк, выглядевший почти таким же, каким он был построен в 1884 году — кирпичи, выкрашенные в белый цвет, окна со всех четырех сторон, двухэтажное кирпичное жилище смотрителя рядом с ним.

В Гавани Вишневого дерева все менялось медленно. И у нас был комитет по сохранению истории, которому нравилось сохранять каждый камень, дерево и кирпич такими, какими они были всегда в течение последних ста пятидесяти лет. Людям нравилось жаловаться на это всякий раз, когда они хотели модернизировать свой дом или бизнес, но я в некотором роде понимал это. Я тоже сопротивлялся переменам.

И у меня было чувство, что женщина рядом со мной может все изменить.

Я отбросил этот страх в сторону и сосредоточился на текущей задаче. — Ты пропустила завтрак.

— Я больше не голодна.

— Тогда ты, вероятно, не захочешь ту помадку, которую я тебе принес.

Она посмотрела на пакет, который я ей протягивал. — Что это за вкус?

— Ванильный. У них не было никакой посыпки — я спросил.

Она не рассмеялась. — Нет, спасибо.

— Да ладно тебе, Вероника. Я пытаюсь извиниться.

— Ты?

— Да.

— Просто обычно извинение звучит как “Мне очень жаль”, а не просто "Я принес тебе немного сливочной помадки.

— Мне жаль.

Теперь она сдвинула очки на макушку и посмотрела мне в глаза. — За что?

— За то, что заставил тебя чувствовать себя плохо из-за прошлой ночи. Правда в том, что я действительно чувствую себя виноватым за то, что воспользовался тобой в момент уязвимости, но я поцеловал тебя не поэтому.

Очевидно, сочтя меня искренним, она водрузила очки на переносицу. — Спасибо. Я принимаю твои извинения. — она протянула мне одну руку. — И твою помадку.

Почувствовав облегчение, я отдал ей сумку.

Она сунула руку внутрь, достала ломтик и откусила кусочек. — Ммм. Хочешь немного?

Я начал было отказываться, но она подняла его, чтобы я откусил кусочек прямо с ее пальцев. Когда она таяла у меня во рту, я подумал: вот какой она была бы на вкус прямо сейчас, если бы я поцеловал ее — сливочной, маслянистой, сладкой. Мои внутренности скрутило, как штопор. — Спасибо.

— Итак, какой твой любимый вкус помадки? — спросила она.

— Я не ем много сладкого.

— Но ты должен иногда потакать своим желаниям.

— Не часто. Я довольно дисциплинирован.

Она откусила еще кусочек сливочной помадки. — А чем ты занимаешься для развлечения?

— Я делаю мебель.

— Но это все еще работа, — отметила она. — Я имела в виду, в твое свободное время.

— Я провожу все свое свободное время со своими детьми.

— Ты ничего не делаешь только для себя? Типа, чтобы выпустить пар?

— Я бегаю, если у меня есть время. Раньше у меня был мотоцикл, но я продал его, когда родились близнецы.

— Боже. Ты все — работа, никаких развлечений.

— Кто это сказал обо мне? — раздраженно спросил я. — Мэйбл?

— На самом деле, это была Ари.

Я закатил глаза. — Разница та же. Она как ещё одна младшая сестра, о которой я никогда не просил.

— Тебе повезло. Жаль, что у меня нет младшей сестры. — Вероника вздохнула и снова сосредоточила свое внимание на заливе, прежде чем подставить лицо солнцу. — Здесь так красиво.

Я восхищался изгибом ее шеи. — Тогда останься на лето.

— Я не уверен, что мне следует это делать, Остин.

— Почему нет? Ты получила предложение получше с тех пор, как я видел тебя в последний раз?

— Нет, — призналась она. — Но я не хочу быть там, где меня не хотят видеть.

— Тебя здесь ждут. Господи, все, кого ты встречала, обожают тебя — мои дети, мои братья и сестра, даже старый ворчун Ларри.

Она замолчала, искоса взглянув на меня. — А как насчет тебя? Я тебе нравлюсь?

— Да. Как друг.

Ее брови приподнялись над верхушками солнцезащитных очков. — Друг, да?

— Да, Вероника. Если ты останешься, мы станем друзьями.

— Мои друзья зовут меня Рони.

— Рони. — я глубоко вздохнул и сосчитал до пяти. Эта женщина могла бы испытать терпение монаха. — Ты возьмешься за эту работу?

— Я подумаю об этом. Но, возможно, сначала мне следует задать вам несколько вопросов.

Я провел рукой по подбородку и оглянулся на детей — они были там, где я их оставил, облизывая пальцы. — Например, что?

— У тебя есть судимость?

— Нет.

— Ты собираешься заставить меня пользоваться расписанием работы по дому?

— Может быть.

— Ты уволишь меня, если я буду каждый вечер подавать жареные бутерброды с болонской колбасой?

— Определенно.

— Приятно это знать. — она коротко кивнула. — Я принимаю твое предложение. О работе и дружбе.

— Спасибо, — сказал я, хотя и не был уверен, почему я должен благодарить ее, когда это я что-то для нее делаю. — Мы можем обсудить твои обязанности, расписание и оплату, когда вернемся домой.

— Договорились.

— Я встал, затем предложил ей руку, которую она приняла, хотя, пробираясь по камням, держалась на удивление уверенно.

— Мэйбл предложила тебе воспользоваться ее машиной на лето, — сказал я, когда добрался до лужайки, где она ждала меня.

— О, это так мило. — мы направились к дереву, где дети с трудом поднимались на ноги.

— И мы должны немедленно дать тебе новый номер телефона. Мне нужно иметь возможность связаться с вами. И заведи счет в банке.

— Хорошо. — Вероника помахала детям, которые подбежали к ней.

— Я нашел тебя первым! — радостно завопил Оуэн. У него весь рот был в шоколаде.

— Я так рада, что ты это сделал. — она взъерошила ему волосы, затем достала из своей сумки упаковку салфеток и протянула ему одну. — Вот. У тебя пышные борода и усы.

— Я похож на своего отца?

Она рассмеялась. — В точности как он.

— Ты собираешься стать новой няней? — спросила Аделаида.

— Да. — она выпрямилась и отдала честь. — Рони Саттон, няня, явилась на дежурство.

— Папа, мы можем показать Рони маяк? — спросил Оуэн, вытирая рот и подбородок.

— Хорошо, но не на экскурсию внутрь. — я взглянул на часы. — Я обещал твоему дяде Ксандеру, что помогу ему кое с чем сегодня днем.

— Но внутренний тур — самый лучший, — заныла Аделаида. — Ты сможешь увидеть, где жил сторож, спальни, кухню и все остальное. И ты сможешь подняться по лестнице и посмотреть сверху!

— Я знаю, но мы должны купить Веронике новый телефон, и он уже.

— Ну же, папочка, не будь палкой в колесе. — моя дочь повернулась к Веронике и сказала: — Так тетя Мейбл называет его, когда он не хочет делать что-то веселое.

— Или любитель вечеринок. — Оуэн хихикнул, произнеся одно из своих любимых словечек. — Мы тоже часто его так называем.

— Он не может быть настолько плох, — сказала Вероника, подмигивая мне. — Держу пари, он забавный, когда хочет.

Они взяли ее за руки и потащили в направлении маяка, оставив меня стоять там и гадать, принял ли я только что лучшее решение в своей жизни или совершил самую большую ошибку в своей жизни.