Безумная вечеринка зомби

Глава 7 Гниль бросают на вентилятор

Лед

Сохранять хорошее настроение сейчас невозможно. Я просто чертовски устал. Почему Камилла должна была вести себя так очаровательно и устраивать истерику, как настоящий охотник?

Я высовываю голову из окна, чтобы наорать на нее, но в итоге говорю только:

— Просто… Я не знаю… Залезай, что ли.

Проходит мгновение, прежде чем она забирается обратно в грузовик. Камилла не смотрит мне в глаза. Я выхожу и меняю шину, затем возвращаюсь за руль и завожу двигатель.

— Если мы играем в «что бы я предпочел»… Я скорее поцелую гадюку, чем продолжу наш разговор, — говорю я. — Так что давай вместо этого поиграем в тихую игру.

Никакой реакции. Она даже не напряглась.

Это меня беспокоит.

Я — идиот, который продолжает.

— Ты когда-нибудь думала о психотерапии? Этот твой характер…

— Он не так часто выходит поиграть, как твой.

Хорошее замечание.

— Разница в том, что ярость сексуально действует на парней.

Стараясь сохранять спокойствие, она говорит:

— Парни, в которых ты влюблен, явно не впадают в ярость. Настоящая ярость? Это полная потеря контроля, и это ужасно. Что я сделала с твоими шинами? Я и хотела это сделать.

У нее есть какая-то история. Странно, но мне очень хочется ее услышать. Но я не спрашиваю.

«Используй ее и потеряй, не узнавая получше».

— Хочешь сказать что-нибудь еще, прежде чем мы начнем эту тихую игру? — спрашиваю я.

Тишина.

И снова это беспокоит меня, и я не знаю почему.

Затем она спрашивает:

— Действительно ли Коул поделился своим динамисом с охотниками?

— Динамисом?

— Огнем охотника. То, что заставляет зомби взрываться.

Я закатываю глаза.

— Да. Он поделился со мной способностями. Может быть, поделился и чем-то еще. — вообще-то я не уверен, что могу теперь делать. Не все получают всё. Но, несомненно, теперь я могу призывать огонь охотника в любой части своего тела, а не только в руках. Просто так. Так же легко, как дышать. А Коул, похоже, был уверен, что теперь у меня будет иммунитет к зомби-токсину, как будто он контролировал то, что передал. Может, и так. Этому навыку Али научилась благодаря своей матери, Хелен.

Когда мы с Камиллой приезжаем в мою квартиру, я запираюсь в спальне. Мне все равно, что она делает и где спит. Я просто знаю, что не хочу видеть ее или думать о ней прямо сейчас.

Я падаю в постель, где сплю как убитый, просыпаясь только с восходом солнца. Я принимаю душ, беру себя в руки и, выйдя, вижу, что она проснулась и, устроившись на диване, смотрит телевизор. Мы не говорим друг другу ни слова.

Я беру ключи и направляюсь к грузовику. Она идет за мной. Неважно. Этого хочет Кэт, значит, это Кэт получит.

Всю дорогу до «Хэш-Тауна» царит тишина. Здание старой школы построено из красного кирпича и растрескавшегося известкового раствора. Очаровательное, в некотором роде. Внутри стены выкрашены в бледно-голубой цвет, а полы выложены черно-белой плиткой.

Коул и Али сидят за столиком в глубине зала… с незнакомой брюнеткой. Новобранец?

Мы с Камиллой опускаемся на два единственных свободных стула, стоящих по разные стороны от незнакомки.

— Райна, это Лед, — говорит Али. Она сменила свою черную кожаную боевую одежду на розовое платье и выглядит прекрасно. Честно говоря, она немного напоминает мне Тейлор Свифт. Высокая, светловолосая, стройная, с утонченностью, которая, как утверждает Коул, пробуждает его внутреннего зверя. — Лед это Райна. И никаких разговор о работе, хорошо? Это чисто дружеская беседа.

Я понимаю намек. Девушка не новобранец.

Брюнетка застенчиво улыбается и машет рукой. Она симпатичная, но мне нравятся ее глаза. Они такие темные, что кажутся почти черными.

— Ого, — говорит она мне. — Я и не знала, что в мире есть еще кто-то такой же большой, как Коул.

Я киваю… ну что я могу сказать, в самом деле?.. и подаю официантке знак принести кофе.

Али протягивает Камилле толстую, свернутую салфетку.

— То, что ты просила. Тебе, наверное, захочется разобраться с этим наедине.

Райна смотрит на салфетку, потом на Али, потом снова на салфетку.

— Эм, что происходит?

— Я… Она… — Али смотрит на Коула в поисках помощи, но в конце концов ей отвечает Камилла.

— Тампоны. Леди должна быть осмотрительной. — Камилла подмигивает, затем встает и уходит.

— Извини. — любопытство заставляет меня подняться на ноги, и я следую за ней… прямо в женский туалет.

— Я должна была догадаться, — говорит она, вздыхая.

— Ты не должна отходить от меня, помнишь?

— Неважно. — она разворачивает салфетку. Из нее выпадают листок бумаги и шприц.

Я ловлю их до того, как они падают на пол, и передаю ей. Она бледнеет, читая записку, и ругается под нос.

Я выхватываю у нее записку, чтобы прочитать самостоятельно.

Новости плохие, но не самые худшие.

— Сейчас будет больно. — я снимаю колпачок со шприца и вкалываю ей в руку.

Она не вздрагивает и даже не хмурится. Я всегда делаю последнее. У меня были сломаны кости и порваны мышцы, но я все равно вою, как ребенок, когда в меня вонзают нож, каким бы крошечным он ни был.

Я надеваю колпачок на иглу, обматываю ее бумажными полотенцами и выбрасываю в мусорное ведро.

— Скажи мне, если тебе станет плохо. Даже при малейшем недомогании. — я избавлю ее от страданий. Потому что я такой милый.

— Сэр, да, сэр. — она небрежно отдает мне честь.

Мы возвращаемся к столу, где Али рассказывает Райне историю о своей бабушке.

— …она вошла, когда мы с Коулом целовались. У меня чуть не случился сердечный приступ. Но бабушка остается воплощением спокойствия, садясь рядом с нами на диван и спрашивая, будем ли мы развлекаться вечером или посмотрим с ней фильм.

— Хотела бы я, чтобы моя бабушка была такой же классной. — Райна улыбается и смотрит на меня. — Лед. Интересное прозвище. Кто тебе его дал?

— Коул. — наконец-то приносят кофе, и я пью его горячим и черным. Чем горячее и чернее, тем лучше. Я бы пил моторное масло, если бы оно меня не убивало. Я замечаю, как Камилла насыпает в свой кофе четыре ложки сахара и половину пачки сливок.

Райна продолжает смотреть на меня, словно ожидая ответа. Наконец она говорит:

— Когда он дал его тебе?

— В начальной школе.

Тишина.

Али пинает меня под столом. Я хмуро на неё смотрю.

— Ходит тысяча слухов о том, почему его так прозвали. — Али кладет голову на плечо Коула и гладит его грудь. — Большинство считает, что он попал в ловушку на улице после ледяного шторма и потерял два пальца на ноге из-за обморожения.

— Это моя любимая. — Кэт каким-то образом убедила себя в том, что это правда и что мне хирургическим путем пришили два пальца на ноге, несмотря на невозможность оживить мертвую плоть.

— К сожалению, — добавляю я, — реальная история гораздо менее захватывающая.

— Ну и?.. — настаивает Али.

— Я в третий раз перешел в новую школу и в первый же день понял, что должен доказать, чего стою, иначе стану мальчиком для битья для всех хулиганов. Снова. Тогда я был маленьким. Я шел по коридорам, полный решимости одолеть главного злодея, которым как раз оказался Коул. Я спровоцировал его на драку, и он ударил меня. Я упал, но быстро поднялся. Так повторялось снова и снова, пока он наконец не остановился и не сказал, что у меня, должно быть, лед в крови, поскольку я практически умолял о новых ударах, а не сворачивался в клубок и плакал.

— Впервые в жизни кто-то встал, — говорит Коул, нежно улыбаясь. — И он делал это не раз…

— Ну, ты бьешь как младенец. — я улыбаюсь ему. — Либо лежать и смеяться, либо встать и дать тебе попробовать еще раз.

Коул фыркает, а Али искренне смеется.

— А ты дал ему прозвище в отместку? — спрашивает меня Райна.

— Да. Засранец.

На этот раз Али фыркает, а Коул смеется. Камилла одобрительно кивает.

Райна наклоняется ближе ко мне, медленно ухмыляясь.

— Какое прозвище ты бы дал мне?

Прямо сейчас? Инквизитор. Для девчонки, с которой я только что познакомился, она задает много вопросов.

— Я не знаю тебя достаточно хорошо.

— Что ж, надеюсь, мы сможем это изменить.

Я безразлично пожимаю плечами и делаю еще один глоток кофе.

Коул откашливается, и я встречаю его взгляд. Уголки его губ подергиваются, когда он резко качает головой.

— Что? — спрашиваю я.

— Его забавляет тот факт, что ты не догадался, что это подстава. — Камилла открывает упаковку клубничного желе и съедает его. — Встреча и знакомство. Свидание вслепую.

«Заткнись, черт возьми. Райна флиртует со мной?»

— Али. — я изо всех сил стараюсь, чтобы в моем голосе не было злости. — На пару слов.

— О. Нет, спасибо. Мне и здесь хорошо. — она смотрит куда угодно, только не на меня.

— Сейчас же! — я встаю и «помогаю» ей подняться на ноги, а затем тащу ее через лабиринт столов в коридор ведущий в туалет. Я набрасываюсь на нее, говоря: — Какого черта, Али?

— Эй, не вини меня. — она разводит руками. — Я просто выполняю приказ Кэт.

Кэт велела ей свести меня с другой девушкой? Проклятье. Нет… Я не могу… Гнев выходит из-под контроля, поджигая мое потрясение, и все, что я могу сделать, — это задохнуться от дыма. Я бы никогда… никогда!.. не сводил бы Кэт с другим парнем. Я все еще люблю ее. Все еще хочу ее.

Но она не хочет меня.

Она там, наверху, наблюдает за мной? Ей будет больно видеть, как я флиртую с другой девушкой?

Думаю, мы скоро узнаем.

— Мне очень жаль, — говорит Али. — Я знаю, что это не…

— Где ты познакомилась с Райной? — меня не интересует ее жалость. — С какой девушкой я имею дело?

— До того как я переехала к бабушке и стала ходить в школу «Ашера», я училась с ней в «Академии Карвера». - она закусывает нижнюю губу. — Она такая же старшеклассница, как и ты, чирлидерша с милым сердцем, и она ничего не знает о З.

Кэт была чирлидершей в младших классах, пока больные почки не ослабили ее.

— Давай покончим с этим.

Али хватает меня за руку, останавливая.

— Только одно. Будь с ней вежлив, иначе завтра я буду носить твои яички как серьги.

— Устроишь мне еще одно свидание, — говорю я ей, — и я буду использовать твои женские яйца как кошелек для монет.

Фыркнув, она толкает меня своим плечом.

— Ты бы неплохо смотрелся с кошельком, но, если ты потянешься к моим женским яйцам, Коул отрежет тебе руку.

— Я готов рискнуть.

— И это будет твоей потерей.

Мы возвращаемся к столу.

— …последний парень, — говорит Райна Камилле.

Камилла открывает рот, чтобы ей ответить, но, заметив меня, замолкает.

К нам подходит официантка, и мы делаем заказ.

Райна нервно улыбается мне.

— Алиса… то есть Али… рассказала мне, что ты боксер, как и Коул.

Правда и в то же время… нет.

— Я научил его всему, что он знает. Ему еще есть над чем поработать, и он никогда не сможет победить меня, но я никогда не откажусь от него.

Али улыбается мне. Коул давится апельсиновым соком, а Камилла насыпает в свою чашку еще один пакетик сахара.

— Хочешь кофе с сахаром? — спрашиваю я.

— Нет, спасибо. Ты видел надпись? За каждую дополнительную порцию нужно платить, — шепчет она, словно это какой-то страшный секрет. — Моя первая и последняя чашка.

Потому что она не может позволить себе большего? Что-то сжимается у меня в груди. Прежде чем успеваю отговорить себя, я наклоняюсь и отливаю ей половину своего кофе. Она озадаченно смотрит на меня, и это раздражает меня, потому что я также сбит с толку.

— Если ты умрешь от обезвоживания, то не сможешь быть моим телохранителем, — прорычал я.

— Телохранитель? Конечно, она не… Вы двое?.. — Райна переводит палец с меня на Камиллу, и обратно.

— Нет, — быстро отвечаем мы, в ужасе от такой перспективы.

— Даже не друзья, — добавляю я.

Райна в замешательстве хмурится.

— Тогда почему?..

— Расскажи мне о себе, — торопливо вмешиваюсь я.

Она краснеет, нервно ерзает на стуле и запинается на слове «я», пытаясь придумать, что сказать. Замечательно. Я поставил ее в неловкое положение. Видимо, я вышел из игры. Очевидно. Я, наверное, не смог бы очаровать кролика из шляпы.

— Я начну, — говорит Камилла. Ей жаль девушку? — Мне девятнадцать, и, как и парни, я занимаюсь боксом. Недавно я поссорилась с братом, моим единственным родственником. Я боюсь пауков и обожаю вишневые конфеты «Лайф Сейверс».

Не могу даже представить, чтобы она чего-то боялась.

— Не забывай о своем фетише — резать шины.

Али сужает глаза и указывает вилкой на Камиллу.

— Ты проколола ему шины? Подожди. Неважно. Не отвечай. Мне придется сделать тебе больно.

Коул забирает у нее вилку и кладет ее на свою тарелку.

— Никаких драк с посудой. Я еще не оправился от последней.

— Отлично. — она толкает его в живот и говорит: — Твоя очередь. Расскажи нам все о себе.

— Ты уверена, что хочешь этого? Мы в общественном месте, и ты обычно срываешь с меня одежду, когда я…

— О, боже мой. Заткнись. — Али поджимает губы.

Райна зачарованно наблюдает за их общением.

Коул откидывается назад, надув губы, и закидывает руку на спинку стула Али.

— Я адреналиновый наркоман, и Аллигатор — мой любимый кайф. А еще я люблю вишневые «Лайф Сейверс».

— И как мне держать свои руки при себе? — сухо говорит Али.

— Не знаю. Я уже говорил, что ты вкуснее, чем эти вишневые «Лайф Сейверс»?

Али обмахивает себя рукой.

— Что ж… — Райна откашливается. — Я большая поклонница Алабамского университета. «Вперед Прилив»! Я буду поступать осенью. Хотя еще не определилась с выбором специальности, но склоняюсь к медсестринскому делу.

Я поддерживаю с ней разговор до конца «свидания», задавая вопросы о ее прошлом, симпатиях и антипатиях. Она пытается расспрашивать меня в ответ, но я каждый раз ее останавливаю. Мое дело — это мое дело, и я всегда делился им только с тремя самыми близкими мне людьми. Коулом, Бронксом и, когда-то давно, Кэт.

Кэт, которой не терпится избавиться от меня.

Моя чашка разбивается вдребезги, а хватка внезапно становится слишком крепкой. Горячая жидкость проливается на руку и пол, а острый фарфор врезается в кожу. Я не чувствую боли. Едва замечаю, но Райна ахает и почти теряет сознание при виде крови.

Камилла хлопает девушку по плечу.

— Не пойми меня неправильно, но я не думаю, что медсестра — это то, что тебе нужно. — она бросается за прохладной влажной салфеткой. — Прежде чем ты спросишь, — говорит она мне, — она чистая.

Я выхватываю тряпку, прежде чем она попытается промыть раны. Если бы у меня были сломаны две ноги, и я не мог дотянуться до пакетика с «Орео»… возможно, это была бы участь хуже смерти… я бы все равно не позволил ей помочь мне. Я даже не хочу, чтобы она служила мне щитом, и если бы не Кэт, я бы просто рискнул.

Живи правильно или умри, пытаясь.

* * *

— Ты потрясающий истребитель, но с тобой невозможно ходить на свидание, — говорит Камилла, когда мы забираемся в мой грузовик.

Нет нужды говорить, что я больше не буду встречаться с Райной. Она милая девушка, но совершенно не в моем вкусе.

— Уверен, ты бывала и на худших.

— Хм. Угу. — Камилла больше ничего не говорит и смотрит в окно.

— Только не говори мне, что все они были хорошими. Я пойму, что ты лжешь.

— Я ничего не говорю. Наслаждаюсь тишиной и покоем. Ну, пытаюсь.

Что-то в ее раздраженном тоне было такое…

— Ты ведь была на свидании, не так ли? Ответь, и получишь свою тишину и покой.

Ее ногти впиваются в колени, а костяшки пальцев быстро белеют.

— Я не девственница, если ты это имеешь в виду.

Я чувствую… угрызения совести?

— Чтобы тебя трахнули, не обязательно идти на свидание. — я знаю это не понаслышке, учитывая мое поведение в последние четыре месяца.

— О, просто заткнись, — говорит она.

Уклонение само по себе являлось ответом.

— Ты не была на свидании. — я в полном замешательстве. Как и Райна, она не в моем вкусе, но у меня есть глаза, и даже я должен признать, что она безумно красива.

— Парни слишком боялись моего брата, чтобы появляться со мной на людях, — говорит она, и в ее голосе сквозит обида. — По крайней мере, я так себе говорила. Они никогда не задерживались надолго, чтобы объяснить свои причины.

Поэтому парни тайком крутились вокруг нее, как будто стыдились ее, а потом уходили, получив то, что хотели.

Мои уходы причиняли такую боль?

Черт. Меня накрывает чувством вины, выбивая весь воздух из легких.

Мне интересно, что пережила Камилла, но меня раздражает мое любопытство. Я перестаю задавать вопросы, и она больше не рассказывает никаких подробностей. Тишина продолжается, пока я занимаюсь своими делами.

Сначала… Шейди Элмс. Я планирую провести собственное расследование. В отличие от Коула и Али, Камилла знает, где появилась и исчезла «Девушка с дротиками». Мы шли по ее следам до угла улицы, где ее, должно быть, поджидала машина. Поблизости нет ни фонарей, ни зданий, а значит, нет и записей с камер наблюдения.

Камилла пребывает из-за этого в ярости, поэтому следующей моей остановкой будет стрельбище. Она сможет выпустить пар.

Большое металлическое здание, расположенное в глуши, выкрашено в камуфляжный стиль, чтобы сливаться с горой за ним. Когда мы входим, парень за стойкой смотрит на Камиллу так, будто на ней висит табличка с надписью «Изнасилуй меня. Пожалуйста.» Я удивлен, что она делает вид, будто не замечает, а не ослепляет его одним ударом.

— Эй, — рычу я, и он вздрагивает. Мне не нужно говорить ни слова. Недовольство, которое я выказываю, говорит само за себя.

Он опускает голову и начинает вытирать стойку.

— Э-э… точно. Вы двое в кабинках тринадцать и четырнадцать.

Мы надеваем наушники и направляемся к назначенным нам местам. Здесь еще шестеро парней, и каждый из них оглядывается, когда замечает Камиллу. И снова она делает вид, что не замечает. Или, черт возьми, действительно не замечает. Кэт бы так и сделала…

Я сдерживаю эту мысль, прежде чем она заставит меня совершить какую-нибудь глупость.

Резкими движениями я заряжаю свой пистолет 44-го калибра и прицеливаюсь. Бум. Бум, бум, бум. Я стреляю в туловище. После того как разрядил два магазина, я сравниваю свои попадания с попаданиями Камиллы. Так, так. Она предпочитает стрелять в голову и пах. Следовало догадаться. Грязная драка — это ее стиль.

Я впечатлен.

— Решила парочку проблем? — спрашиваю я ее, когда мы уходим, снимая наушники и укладывая снаряжение в грузовик.

— Парочку? — она невесело смеется. — Ты даже не представляешь.

Нет, не представляю, потому что я ее не знаю.

И не хочу знать.

Мы отправляемся на почту, где я отправляю документы для одного из своих занятий. Затем мы едем в спортзал на очень нужную тренировку. Я нехотя достаю пропуск для Камиллы. Говорит ли она спасибо? Нет. Она вообще ничего не говорит, просто уходит позаниматься на эллиптическом тренажере, пробежаться по беговой дорожке и даже поднять несколько легких гантелей.

Я не обращаю на нее внимания. Нет. Ни капельки. Я наказываю боксерскую грушу за все, с чем мне пришлось столкнуться, каждый удар изгоняет эмоции. К тому времени, как я заканчиваю, мои костяшки становятся черно-синими.

После того как мы с Камиллой принимаем душ в своих раздевалках, нам приходится практически ползти к грузовику. Но на сегодня мы еще не закончили.

Следующая остановка… продуктовый магазин.

— Выбирай, что хочешь, — ворчу я, беря тележку. Внутри находится несколько мам со своими детьми, маленькие мальчики и девочки смотрят на меня широко раскрытыми глазами, как будто я супергерой или монстр. Я просто подмигиваю.

Проходя по первому проходу, Камилла останавливается в нескольких шагах позади меня. Я беру коробку с кексами, «Твинки», булочками с корицей и пончиками с сахарной пудрой. Охотники много тренируются и еще больше едят. Вот только она ничего не берет.

— Только не говори мне, что ты не нуждаешься в сладком. Судя по тому, как ты поглощала эти пакетики с сахаром, я уверен, что ты наркоманка.

Ее щеки заливает румянец.

— У меня нет с собой денег.

— И что? Я плачу.

— Нет. — она качает головой. — Ты не будешь платить за мою еду. Я должна тебе, а не наоборот.

— Если ты мне должна, тогда делай, как я говорю. А я говорю, выбирай еду. Сейчас. Голодные девушки — стервозные девушки.

Она сердито смотрит на меня.

— Мальчишки-шовинисты — те еще кобели.

— Камилла…

— Просто оставь это, Лед. Хорошо?

Во мне вспыхивает гнев.

— Нет, не оставлю. Ты возьмешь еду или уйдешь. Если ты ослабеешь от голода, то не сможешь защитить себя и уж точно не сможешь защитить меня.

— Говорит парень, который украл мой батончик.

Теперь краснею я.

— Выбери себе гребаный десерт.

— Ладно. — она бросает пакет пирожных с вишневой глазурью. — Теперь счастлив?

Не совсем. Но прежде чем я успеваю ответить, передо мной появляется Кэт, которая прыгает от восторга и даже хлопает в ладоши.

— Я пыталась дождаться твоего возвращения в квартиру, но больше не могу этого выносить. Как прошло свидание?

Осознание этого — холодная, жесткая пощечина. Она не ревнует. Даже не расстроена.

— Э, я буду… в другом месте, — говорит Камилла и, топая ногами, уходит прочь.

Я достаю телефон и прижимаю его к уху, делая вид, что с кем-то разговариваю.

— Разве ты не видела? — спокойствие. Держи себя в руках.

— Нет. Свидетелям не разрешается смотреть романтические или интимные моменты.

— Ничего романтического или интимного не произошло.

— Должно быть, что-то случилось, потому что экран погас после того, как ты поддразнил Камиллу по поводу ее потребления сахара.

Экран? И почему, черт возьми, Кэт не ругается на меня? Или не говорит мне, что совершила большую ошибку?

— Что случилось потом? — спрашивает она, совершенно не замечая моего растущего гнева.

Ничего, вот что. Я хотел пожалеть о своем импульсивном поступке, но не успел.

— Позволь мне прояснить ситуацию. Ты ожидала, что я только взгляну на Райну и переключу на нее все свое внимание. Ты ожидала, что я разлюблю тебя. — мой голос становится тверже, каждое мое слово словно кинжал. — Ты меня совсем не знаешь, да?

С ее лица исчезает вся краска, но она продолжает.

— Ты влюбился в меня с первого взгляда, Лед. Почему ты не можешь разлюбить так же быстро? Почему не можешь влюбиться в кого-то другого так же быстро? Конечно, я удивительная, но…

— Нет. Ты не можешь хвалить себя, пока разбиваешь мое гребаное сердце. — разбивает… нет. Оно уже разбито. С меня будто содрали кожу. Уничтожили. Черт, да от меня остались одни осколки боли.

Ее глаза блестят от слез.

— Прости меня. Я просто пытался рассмешить тебя и…

Забудьте о продуктах.

— Камилла, — кричу я, и вскоре она появляется в конце прохода.

Я не смотрю на Кэт, оставляя ее плакать посреди магазина. Прохожу мимо Камиллы, и, как я и надеялся, она следует за мной.

В грузовике мои темные эмоции выплескиваются наружу. Я рычу:

— Это твоя вина. Если бы она была жива, я был бы ей нужен.

Камилла хмурится.

— Я готова взять на себя вину за многое, но не за это. Только не за чувства другой девушки к тебе.

— Если бы она была жива…

— Да. Ты уже говорил это. Но ты уверен, что прав?

«Мы никогда не должны были быть вместе», — сказала Кэт, когда явилась мне во второй раз.

Я бью по рулю с такой силой, что раздается звуковой сигнал и отлетает кусок пластика. Моя и без того покрытая синяками кожа рвется, а костяшки трескаются, но мне все равно. Я бью по рулю снова, снова и снова.

— Послушай. — голос Камиллы невыносимо нежен. — Я знаю, что у тебя сейчас разбито сердце…

— Что ты можешь знать о разбитом сердце? Ты даже ни разу не была на свидании. Ни одному из парней, с которыми ты встречалась, ты не понравилась.

Она бледнеет, а я ругаюсь, ненавидя себя сейчас больше, чем когда-либо прежде. Чувство вины и сожаления терзают меня, оставляя раны глубоко, глубоко внутри. Она мне не нравится, но я не тот парень. И не буду им.

— Прости. Я не имел права говорить об этом.

— Не переживай. — ни в ее голосе, ни на лице нет эмоций, но она потирает большим пальцем татуировку «Предательство». — Я не заслуживаю меньшего.

Любого другого я бы исправил. Никто не заслуживает того, чтобы на него так сваливали. С ней я просто не могу так сделать.

Мы доходим до квартиры, и она входит следом. Я оглядываюсь по сторонам и пытаюсь рассмотреть это место ее глазами. Грязно, мрачно. Очень отдаленно напоминает роскошную холостяцкую берлогу. Я не повесил ни одной картины. Моя мебель состоит из дивана, телевизора и кровати.

Она подхватывает сумку, которую бросила, как только впервые вошла сюда.

— Я в душ. — не дожидаясь разрешения, Камилла закрывается в ванной и включает воду.

Я зашел на кухню, достаточно маленькую, чтобы поместиться в игровом домике Барби. И да, на самом деле я играл с ним. Кэт нянчилась со своими кузинами, а я помогал, позволяя маленьким принцессам «поправлять» мои волосы и красить ногти. Но сейчас я не могу позволить себе думать о прошлом. Я снова сорвусь.

Я достаю из холодильника «Gatorade» и выпиваю половину содержимого, охлаждая пересохшее горло.

Раздается глухой звук.

Я узнаю этот звук и понимаю, что Камилла только что уронила мыло… в душе… где она голая и мокрая.

Я тяжело дышу. Не просто так подумал об этом. Но…

Картинка ее обнаженной и мокрой не вылетает из моей головы.

Сегодняшнее свидание вслепую явно испортило мне настроение. Не говоря уже о том, что я снова потерял Кэт. Не помогает и то, что я молодой, энергичный мужчина, у которого тестостерона больше, чем у большинства, а Камилла чертовски привлекательна. Этот факт просто невозможно обойти.

Проклятье. Она олицетворяет все неправильное в моей жизни. Хуже того, она — темная лошадка. Настоящая ли она сейчас? Или ищет удобного случая, чтобы предать мою группу? Чтобы наказать нас за то, что мы выдали ее брату, что она на стороне «Анимы»?

Если честно, я так не думаю. Прошлой ночью она сражалась изо всех сил, уничтожая зомби… и шины… без единого колебания.

Уголки моих губ приподнимаются. Никто еще не нападал на мой грузовик с такой очаровательной угрозой.

Я не должен считать ее очаровательной.

К тому времени, как Камилла появляется, я усмиряю свои своенравные мысли. Но за ней тянется облако пара, пахнущее розами, орехами и моим мылом, и… черт. Моя кровь закипает. «От гнева», — говорю я себе. Только от гнева. Потому что мне не нравятся мои вещи на ее теле. Даже мой запах. Особенно мой запах.

Ее волосы мокрые, а с кончиков капает на и без того влажную майку, делая материал прозрачным. На ней короткие шорты, а на длинных ногах вытатуированы черные и белые розы с одной стороны, но не с другой. Она босая и ее ногти на ногах выкрашены в розовый цвет — полная неожиданность. Я бы предположил, что они черные.

На левой ноге у нее татуировка в виде… одуванчика? Да. Когда семена разлетаются, они превращаются в птиц. На другой ноге — татуировка в виде розовой ленты, перекрещивающейся до самой лодыжки и заканчивающейся бантом. Это единственная цветная татуировка, и я удивляюсь, почему… а еще удивляюсь, почему у меня закипает кровь.

У Кэт нет татуировок. Я никогда не думал, что они мне понравятся на девушке, но Камилле идут. Очень.

— Это уже пять секунд неловкости, — пробормотала она.

Меня поймали за разглядыванием врага. С меня следовало бы содрать кожу заживо.

— В холодильнике не так много еды, но не стесняйся, бери, что хочешь. — я закрываюсь в ванной и стою под душем, пока не заканчивается горячая вода и меня не осыпают осколки льда, а мысли наконец-то возвращаются в нужное русло. Любоваться Камиллой запрещено.

Я резкими движениями надеваю футболку и спортивные штаны. Когда выхожу в коридор, меня встречает аромат яичницы с беконом, и у меня перехватывает дыхание. Камилла сидит за кухонным столом, перед ней стоит тарелка с едой, а перед единственным другим стулом — еще одна. Наконец-то она ест. И несмотря на мое отношение к ней, продолжает отвечать мне маленькими жестами доброты.

С каждой минутой каждого дня она все больше озадачивает меня.

У меня впервые за несколько месяцев заурчало в животе, и я присоединяюсь к ней за столом, чтобы поесть. После нескольких кусочков самых вкусных (и единственных) блинчиков с беконом, которые я когда-либо ел, я бормочу:

— Спасибо за ужин.

— Всегда пожалуйста.

— Ты готовила для команды своего брата? — так вот откуда у нее столь очевидный кулинарный талант?

Она не комментирует мое нехарактерное для нее проявление любопытства и говорит:

— Нет. Моя мама была шеф-поваром, и мы… — у нее сжимается челюсть. — Я часто следила за ней на кухне.

Она и… кто?

— Была шеф-поваром?

— Она все еще может им быть. Мама уехала чуть больше девяти лет назад. С тех пор я ничего о ней не слышала.

Камилла слишком юна для того, чтобы ее бросил любимый человек. Но был ли вообще подходящий возраст для такого предательства?

— Мне очень жаль.

Мое странное проявление сочувствия вызывает небольшую улыбку благодарности.

— А как насчет твоих родителей? — спрашивает она и через мгновение сжимается на стуле, понимая, что задала личный вопрос, на который я, скорее всего, откажусь отвечать. — Не бери в голову. Забудь о том, что я спросила.

Мне следовало бы прервать разговор, но я говорю:

— Оба моих родителя умерли, когда мне было шесть лет. До недавнего времени я жил с тетей и дядей. — они были приличными людьми, но у них была своя семья, и в ней не было место для меня, трудного мальчика, которого родители усыновили в возрасте трех лет.

— Твои родители… любили тебя?

— Да, но они не знали, как справиться с ребенком, который видит монстров, которых они не могут различить.

Встреча с Коулом была настоящим чудом. Впервые в жизни я почувствовал, что не одинок.

— Потерять обоих родителей — очень тяжело, — говорит она, — и поэтому мне неловко говорить следующее, но… Я бы хотела, чтобы мой отец уехал вместе с мамой. Он не был хорошим человеком, и я бы лучше оказалась в приемной семье вместе со своими братьями и сестрами.

Братья и сестры. Во множественном числе. И что значит «не был хорошим человеком»? Он совершал психическое, физическое или даже сексуальное насилие? Я сжимаю губы, чтобы не спросить. Мы переходим на личности. Слишком личное для двух людей, которые согласились сражаться с зомби вместе, каждый по своим причинам.

Я встаю, и ножки стула скрипят по полу. Вымыв посуду, я говорю:

— Если мы собираемся жить вместе…

— Если? Мы уже живем.

— …нам нужно установить некоторые правила.

— Согласна. — она протягивает мне тарелку и вилку, выгибая бровь. — Я готовлю, ты убираешь.

Я мог бы отказаться, просто чтобы возразить, но беру посуду и начинаю мыть. Я хочу, чтобы она снова готовила.

— Дай угадаю, — говорит она. — Правило первое. Я делаю то, что ты говоришь, и когда ты говоришь.

— Да. Звучит неплохо. Давай так и сделаем. — я вытираю руки и поворачиваюсь к ней. Между нами всего лишь расстояние вытянутой руки. Но этого недостаточно. Вблизи я вижу разные оттенки карего в ее глазах, от бледно-янтарного до насыщенного черного, и мне хочется надрать себе задницу за то, что я это заметил. Я отступаю на шаг.

— Правило второе, — говорю я. — Ты будешь честна со мной всегда и во всем. Если тебя поймают на лжи, ты вылетишь, без вопросов.

— В таком случае я с удовольствием поделюсь своим честным мнением о тебе. Бывают дни, когда ты становишься полной задницей, и в один прекрасный день я, возможно, расчленю тебя просто ради веселья.

— Справедливо.

Она отодвигает меня в сторону, чтобы наполнить стакан водой.

— Я могу жить с этими правилами.

— Хорошо, но я еще не закончил. Правило третье, — говорю я. — Больше никаких личных разговоров.

Она отводит взгляд, но я успеваю заметить в нем отблеск обиды.

— Нет проблем, — говорит она. — Мы навсегда останемся незнакомцами.

Я хмурюсь, мне не нравится, что я снова причинил ей боль, и не нравится, что мне это не нравится.

— Правило четвертое. Если я хочу побыть один, ты оставляешь меня в покое.

Ее губы сжались, как будто она только что съела лимон.

— В некотором роде это противоречит цели моего присутствия.

— И все же это правило остается в силе.

— Я не буду подчиняться, — говорит она.

Девушки. Не могу жить с ними… конец. Я серьезно. Есть два способа спорить с ними: сказать «да» и сказать «нет», и ни один из них не работает.

Пока встречался с Кэт, я узнал о девушках, наверное, больше, чем кто-либо другой на планете, и все же я по-прежнему абсолютно ничего о них не знаю.

Я забираю у Камиллы стакан с водой и отставляю его в сторону. Не хочу, чтобы жидкость пролилась на мою красивую кружку, когда я прижимаю ее к столу. Мы были слишком близки и раньше, но сейчас мне нужно, чтобы она услышала меня и поняла, насколько я серьезен.

Ее глаза расширяются, но не от страха. Не знаю, что она хочет мне сказать, и не уверен, что желаю это знать. Ее дыхание становится быстрым и неглубоким.

— Может быть, ты и смогла одурачить команду своего брата. Может, парни боялись тебя или Ривера, а может, и вас обоих, но я сделан из более прочного материала. Если ты наступишь мне на пятки, я наступлю в ответ. Девушка, которая добровольно выходит со мной на ринг, никогда не получает особого отношения. Я буду поступать с ней так же, как с парнями.

Она поднимает подбородок. Свет освещает черты ее лица, подчеркивая загорелый оттенок кожи. Она лишь немного выше Кэт, но этот дополнительный дюйм делает ее ближе к моему лицу, чем я привык. Запах роз и орехов усиливается, а ее жар становится сильнее. Мне это нравится. Слишком сильно нравится.

Мое тело явно тянется к ней, не заботясь о моих мыслях и чувствах.

Мое тело — предатель. И Кэт тоже. Она хотела, чтобы я встречался с другими девушками. Чтобы я хотел… жаждал… других девушек. «Теперь ты довольна, котенок?»

— Ты поняла? — требую я.

— Да. Но Лед? — Камилла замолкает и хмурится, как будто только что наткнулась на кирпичную стену. — Подожди. Как тебя зовут?

Я выпрямляюсь и цепляюсь за смену темы, как за спасательный плот. В каком-то смысле так оно и есть.

— Это уже переходит на личную территорию, тебе не кажется?

— Имя — это что-то личное для тебя? Вряд ли. Я знаю, как зовут моего бывшего почтальона, и поверь, в наших отношениях нет ничего личного. Ему лет триста.

— Неважно. Я не скажу тебе своего имени.

— Почему нет? Тебе неловко? Держу пари, что так и есть.

— Приведи пример того имени, которым ты считаешь неловким.

— Дик. Или Дижон

— Я бы хотел, чтобы меня звали Дижон.

— Потому что тебе нравится быть приправой к мясному сэндвичу? — она ухмыляется. — Я помню твою «подругу». - она выделила это слово кавычками. — Она сделала бы все, что ты попросил, даже секс втроем.

— Меня не интересует секс втроем. И никогда не интересовал. — несмотря на мое недавнее поведение, на самом деле я предпочитаю быть влюбленным в своего партнера. Не поймите меня неправильно. Я обожаю прикосновения, поцелуи и совместное времяпрепровождение, но хочу, чтобы это что-то значило, потому что я уязвим в эти моменты… часы… когда все мои щиты опущены, и мне нравится знать, что моя девушка рядом со мной, отдает столько же, сколько и берет. — А что насчет тебя?

— Я слишком территориальна, чтобы делиться.

— У тебя есть особенный друг? — кто-то, с кем она регулярно спит.

Ее подбородок поднимается еще на дюйм, а щеки краснеют.

— Эта информация носит личный характер, и, как мы уже договорились, мы не будем ее обсуждать. А теперь прошу меня извинить. — она подходит к дивану, берет пульт и включает телевизор, делая вид, что меня не существует.

Проклятье. Теперь она мне интересна как никогда и слегка раздражает. Спит ли она с кем-то? И почему, черт возьми, меня так волнует ответ?

* * *

Я снова занимаю кровать, вынуждая Камиллу расположиться на диване. Я знаю, это не по-джентльменски, но мне есть что доказать нам обоим. Она для меня ничто. Только средство для достижения цели, как я ей и сказал.

Как обычно, я ворочаюсь всю ночь. Возможно, ко мне и вернулся аппетит, но сон все еще ускользает. И это, наверное, хорошо. Мне снится только смерть Кэт — ужастик, который я видел столько раз, что мельчайшие детали навсегда запечатлелись в памяти.

Когда встает солнце, я пробираюсь в гостиную и вижу Камиллу, спящую на диване. Она сидит, вся в поту, а ее тело сотрясается, словно у нее приступ. Я бросаюсь к ней, но к тому моменту, как до нее добегаю, она уже заваливается набок, оставляя за собой полосу сажи.

Сажи?

Она ворочается, и очевидно, что ей снится кошмар. Знаю, что лучше ее не будить. Я изучаю спутанные черно-белые волосы, розовый оттенок кожи, ее ранимость. В ней сочетаются красота и чудовищность. Ее нижняя губа припухла о того, как сильно она ее кусала.

Бретелька ее майки сползла с плеча, обнажая загорелую, аппетитную кожу. Камилла уже сбросила одеяло, обнажив длинные ноги. Я хмурюсь, когда замечаю неровную рельефную кожу под несколькими ее татуировками. Шрамы, и их много.

Дело в том, что если шрамы видны снаружи, то внутри они обычно скрыты.

Меня мучает все больше вопросов. Еще больше вопросов, которые нужно запихнуть в ящик.

Когда она замирает и вздыхает, что является сигналом к успокоению, и сон ослабевает, я начинаю действовать.

— Пора просыпаться. — я подталкиваю ее коленом, и ее веки открываются.

Она еще не проснулась и пинает меня в живот, прежде чем вскочить на ноги.

— Лед? — ее взгляд скользит по мне, от обнаженной груди до спортивных штанов и босых ног.

— Кто же еще?

Она хмурится все сильнее и сильнее.

— Если ты так будишь девушку, то неудивительно, что в последнее время у тебя нет постоянных клиенток. Никогда больше так меня не буди.

Мои кулаки сжимаются.

— У меня не было постоянных клиенток, потому что ты убила единственную, кто мне был нужен.

— Сколько раз мне тебе повторять? Я не убивала…

Я несусь в спальню, беру чистую одежду, затем запираюсь в ванной, где снова принимаю душ, чтобы остыть. Когда выхожу из кабинки, на моей одежде лежит написанная от руки записка.

«Прости за то, что набросилась на тебя».

Камилла пробралась сюда? Ей пришлось бы взломать замок и двигаться так тихо, что мои натренированные органы чувств не заметили бы.

Так, так. Я не хочу, чтобы на меня производили впечатление. Нет, правда, не хочу.

Я успокаиваюсь, когда надеваю простую футболку, рваные джинсы, армейские ботинки и на всякий случай припрятываю немного оружия. Я никогда не выхожу из дома, по крайней мере, без небольшого арсенала.

Захожу в гостиную и вижу Камиллу, одетую в кружевную розовую блузку и сверхкороткую юбку… такую короткую, что любой парень возненавидит ветер со скоростью сто миль в час. Она избегает моего взгляда, и вскоре я понимаю, что она тоже не отходит от меня ни на шаг.

Одна неделя перетекает в две… три… Я постепенно привыкаю к своей тени. У нас даже выработался распорядок дня. После завтрака в тишине я выполняю все школьные задания, которые в данный момент должны быть выполнены, обычно за один-четыре часа, а она планирует стратегию боя с З в блокноте. Затем мы вместе обедаем… опять же, ни один из нас не произносит ни слова… и занимаемся спортом. Я стараюсь не смотреть на Камиллу, когда она на беговой дорожке, — мне не хотелось наблюдать за тем, как подпрыгивает ее тело.

Каждый вечер мы ужинаем вместе… еще одна тихая трапеза. Она готовит, я мою посуду. После этого мы охотимся на зомби. Пока что ничего нового не обнаружено. Ни с нашей стороны, ни со стороны Коула. Мы с ним каждый вечер пишем друг другу сообщения с отчетом о проделанной работе. На самом деле, он пишет мне постоянно. Все мои друзья пишут. Хотите знать, что я обнаружил в своем телефоне сегодня утром?

Гэвин:

Бронкс:

Али:

Я наконец-то начал отвечать на сообщения.

Гэвину:

Бронксу:

Али:

Однако не все идет по плану. Камилле каждую ночь снится кошмар, ее стоны заставляют меня вставать с постели. Я видел, как кончики ее пальцев загораются. Пламя здесь, пламя там, хотя они никогда не горят дольше нескольких секунд… но даже это слишком долго. По крайней мере, это объясняет появление сажи.

Чего я не могу понять? Почему пламя цвета крови.

Каждое утро я даю ей противоядие, и несколько раз Рив приходила, чтобы взять образцы крови на анализ. Но какова бы ни была причина странного цвета пламени, Камилла всегда в отличной форме. Идеальный телохранитель.

Однажды мы шли по тротуару, и рядом с нами остановилась машина. Она выскочила передо мной, думая, что кто-то стреляет в меня. И каждый раз, когда я вхожу в здание, она настаивает на том, чтобы войти первой, на случай, если кто-то затаился за углом.

Камилла серьезно относится к своей роли, и… черт, это начинает меня беспокоить. Несмотря ни на что, я не хочу, чтобы она получила пулю, предназначенную мне, даже если она не пострадает. Черт, ей, наверное, больше понравится, если она пострадает. Судя по тому, как она чешет татуировку «Предательство», я знаю, что чувство вины — ее постоянный спутник.

— Лед? Ты вообще меня слушаешь? — Кэт щелкает пальцами перед моим лицом.

— Твои слова, словно поэзия, — говорю я по привычке. — Конечно, я слушаю.

Она навещает меня раз в день, как и обещала, но только на час. Сегодня я предпочел провести время на кухне, а не в спальне. Не спрашивайте меня почему.

Поскольку стойка была облита «Линиями крови», она может сидеть передо мной, скрестив ноги, пока я ем вполне посредственный сэндвич. Камилла в гостиной, смотрит телевизор и наслаждается блюдом того, что она называет «Спагетти-о-о-о». Каким-то образом ей удалось превратить консервы в изысканное блюдо с помощью соленого перца и смеси специй.

— Лед, — вздохнув, говорит Кэт.

— Я на сто процентов участвую в этом разговоре. — я так сильно хочу попробовать эти спагетти, что готов рискнуть и наколоть их на вилку.

— Ты меня просто убиваешь, — бормочет Кэт.

Я свирепо смотрю на нее.

Она ухмыляется.

Каждый день я пытался очаровать ее, заставить снова влюбиться в меня. Однако сегодня у меня просто не лежит к этому сердце. Она сопротивлялась мне на каждом шагу, держа меня во френдзоне, и мое разбитое сердце просто не может больше этого выносить.

«Я люблю тебя, котенок».

«Я тоже тебя люблю. Эй, спроси Али о такой-то девушке. Она симпатичная».

Я устал, так устал. И, черт возьми, неужели Камилла только что съела последний кусочек этих спагетти-о-о-о?

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Кэт указывает на мое тело. — Или у тебя что-то случилось?

Раньше она бы страстно поцеловала меня и сказала что-нибудь вроде: «Если ты умрешь от чумы, то и я умру от чумы». В ней была искра, интерес к жизни. Сейчас же? Она все время занята делом.

— Я в порядке, — говорю я и снова бросаю взгляд на Камиллу.

Она поспешно отводит взгляд. Она наблюдала за мной? Так, как я так часто наблюдал за ней…

— Обычно мне приходится говорить парню, чтобы он отвернулся от моей груди, — говорит Кэт, — а не от другой девушки.

Я скриплю зубами.

— Ты хочешь, чтобы я влюбился в другую девушку, помнишь? Ты настаиваешь на этом. Ты не можешь злиться, когда я подчиняюсь.

— Только не она, — тихо говорит она. — Кто угодно, только не она.

Я не хочу Камиллу, не так… черт возьми, не хочу.

Телефон издает звуковой сигнал, спасая меня от ответа. Кэт пытается поднять устройство, но ее рука проскакивает сквозь него, и она рычит от разочарования, стуча кулаком по стойке, отчего моя тарелка дребезжит.

Я зачитываю ей сообщение.

— Коул говорит: «Тук-тук».

— И это все?

Я киваю и откладываю телефон в сторону.

— Что ж. Ты не собираешься ему ответить?

— Позже. — мой телефон снова подает звуковой сигнал. — «Тук-тук», — читаю я.

— Лед, — говорит Кэт, снова вздыхая.

Хорошо. Я набираю:

Коул:

Тук-тук.

На самом деле шум доносится из-за моей входной двери. Мой взгляд падает на Камиллу, и она встает, ее тело напряжено.

— Я знаю, что ты там, — кричит Коул через дерево. — И я не уйду.

Кэт улыбается мне со смесью нежности и грусти.

— У него есть к тебе предложение. Ты захочешь отказаться, но я хочу, чтобы ты смирился и сказал «да»». - а затем она исчезает.