Блаженная (СИ)

***

Я ожидала чего-то в этом роде, но интонация, с которой была сказана последняя фраза вызвала у меня легкий озноб. Наталье Павловне тоже, кажется было не по себе, она поплотнее завернулась в легкий палантин, небрежно наброшенный на плечи.

— Ему провели реанимацию. Он выжил. На нем не было живого места, почти все кости переломаны, повреждены несколько позвонков. если люди и выживают после таких травм, то остаются в кресле до конца жизни. Но Каргопольский поправлялся с какой-то… нечеловеческой быстротой. Через несколько дней он начал шевелиться, через две недели уже самостоятельно сидел. Я видела чудо собственными глазами. Но мне было жутко…

— Вадим… Алексеевич мне рассказывал. — робко вставила я, — Сравнил его с птицей Феникс.

— Очень верное сравнение. Да, Вадим Алексеевич… Это невероятный человек. Прекрасный врач… и мог бы стать большим ученым, если бы не его печальные обстоятельства…

— Какие обстоятельства? — насторожилась я.

— Я не вправе их разглашать. — твердо ответила Наталья Павловна. Ясно было — она ничего не скажет.

— Он был тогда совсем молодым врачом, но уже подавал большие надежды. — продолжила она уже мягче, — Настоящий подвижник. Он буквально не отходил от Каргопольского. Он помогал ему шевелиться, учил его каким-то хитрым упражнения, читал ему книги. Они подолгу беседовали о чем-то. Именно тогда началась их дружба. Если бы не Вадим Алексеевич… Каргопольский не ходил бы сейчас своими ногами. И он это понимает. И очень благодарен своему спасителю.

Последнюю фразу Наталья Павловна произнесла медленно и значительно.

— А вы не пробовали узнать у Вадима… Алексеевича, зачем Каргопольский… — осторожно начала я, но Наталья Павловна замахала на меня руками.

— Вадим Алексеевич под страхом увольнения запретил трогать эту тему. И говорить об этом с Каргопольским.

— А сам он знает? Как вам кажется?

Наталья Павловна помялась.

— Не знаю, имею ли я право… Профессиональная этика, ты понимаешь…

— А по-человечески?

— Я думаю — да, известно. Может быть не все. Но что-то он знает.

Тут замолчала я. Вадим не раз говорил, что бабушка хотела меня от чего-то уберечь. И он знает от чего, но правды от него не добьешься. Надо копать с другой стороны.

— А бабушка? Что было известно ей?

— Серафима узнала правду лишь в свой последний день.

— В последний? Почему вы в этом так уверены?

— Я много лет уговаривала ее насчет дома. Он пустовал, а у меня подрастал внук… Но Серафима не решалась расстаться с фамильным гнездом. Когда-то она была здесь счастлива…

Пальцы Натальи Павловны крепко сжали подлокотники кресла.

— А в тот день к ней пожаловал Каргопольский. Он пробыл у нее долго. Как только он уехал, Серафима пришла ко мне. Она едва могла говорить — ее буквально трясло. Я напоила ее чаем, она немного успокоилась и спросила — хочу ли я все еще купить у нее дом. Я сказала — да, конечно. “Он твой.” — сказала она, — “Приходи вечером, мы все обсудим, завтра поедем в Воронин, все оформим.” Я пыталась выпытать у нее, что произошло между ней и Каргопольским, но она ничего не сказала. Она всегда делилась со мной, а тут — как скала. Сказала только, что это для твоей безопасности. Что вы сюда уже не вернетесь. И что есть вещи, которых лучше не знать никому.

Я никогда не прощу себе, что не добилась от нее правды… Но могла ли я знать, чем все обернется?

Она поникла в кресле, опустила голову. Мне стало ее жаль.

— Бабушка умеет хранить секреты. — попыталась я ее утешить, — если он решила молчать, то правды не добьешься.

Наталья Павловна взглянула на меня с благодарностью

— Да… И вот теперь… Ты здесь. И ты в опасности. А Серафима жизни своей не пожалела, чтобы защитить тебя. Получается, ее жертва была напрасной.

Она смотрела на меня напряженным, вбирающим взглядом. Она ждала от меня… чего? Что я сию минуту решу избавиться от дома, вокруг которого словно ядовитый туман клубятся загадки?

Бабушкина смерть будет напрасной, если я не разгадаю этих загадок. Я должна узнать, что связывает мою семью с Каргопольским, иначе это будет продолжаться до последнего Блаженного.

Но приглашать Наталью Павловну в шкаф с семейными скелетами пока что не входит в мои планы. И про дневник я ей ничего не скажу. И вообще — что-то уж очень прочно она здесь обосновалась, даже кресло хозяйское к рукам прибрала.

— Ну так что, Тиночка? Как насчет дома? — не выдержала Наталья Павловна моего молчания.

— Насчет дома… — я словно вынырнула из глубокого сна, — Не знаю пока. Подумаю.

— Подумай. Я деньги хорошие дам.

Проводив Наталью Павловну, я вернулась в гостиную и села в бабушкино кресло. Как будто оно могло мне помочь понять, что чувствовала, о чем думала бабушка в свой последний вечер.

Во мне кипела дикая злоба на Каргопольского. Этот человек — кошмар моей семьи и мой кошмар. Получается, папа и мама и бабушка погибли по его вине? Он погубил всех моих близких и любимых людей… а я теперь служу в его театре. Я ведь тоже оказалась здесь не случайно. Этот гад все подстроил.

Попадись Каргопольский мне сейчас, кажется, душу бы из него вытрясла.

Вовремя он уехал! Ничего, вернется, куда ему деваться. Тогда он у меня попляшет. Но сначала я найду этот чертов дневник. Может быть, злой гений нашей семьи заслуживает, чтобы его выслушали.

Я поднялась с кресла и решительно направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Я облазила все известные мне бабушкины тайники.

Дневника не было.