— Шлет соболезнования и… все?
— А что еще он может сделать? — округлила глаза помреж.
“Действительно. Он уже все сделал” — чуть было не произнесла я вслух. Вадим тоже промолчал. Только бросил на меня быстрый взгляд. Анна Сергеевна выдержала паузу и заговорила уже другим, соответствующим сообщению тоном:
— Завтра привезут Лику. Яна шьет ей платье. Белое. Уже почти готово.
— А когда… похороны?
Анна Сергеевна пожала плечами.
— Прилетает ее отец — он где-то заграницей. После прощания увезет тело домой. В Петербург. — ровным голосом сообщила Анна Сергеевна.
Тело. Меня передернуло. Где-то за моим плечом вздохнул Вадим. Ни он ни я не нашли слов, чтобы ей ответить.
Не сказав больше ни слова, Анна Сергеевна ушла. Я проводила ее взглядом.
Завтрашний день, последний, когда я могу что-то сделать. Когда Лика покинет усадьбу, рухнет занавес. Захлопнется моя дверь и я уже не найду ответы. Почему я в этом так уверена? Не знаю. Но чувствую — между моей семьей, Каргопольским и Ликой есть связь. Запутанный узел, в котором не найти концов. И если я не распутаю его завтра, вся моя жизнь пойдет по совершенно другому пути. И это будет не тот путь, который мне хотелось бы выбрать.
— Ты домой?
Вадим. Я совсем о нем забыла, погрузившись в раздумья.
— Да.
— Я провожу тебя.
— Не нужно.
Надо было уходить, но я чувствовала, что он хочет что-то сказать, он не отпустит меня, если не скажет. И я догадывалась, о чем пойдет речь. Поэтому стояла и молча ждала, пока он перестанет пинать камешки на дорожке и наконец-то соберется с духом. Наконец он поднял голову.
— Можно попросить тебя об одной вещи?
— Попроси.
— Если ты снова увидишь её… можешь попытаться поговорить с ней?
Ну конечно! Так я и думала.
— Вадим… Я не разговариваю с визитерами. Я не экстрасенс.
— Просто попробуй.
— Я не могу. Я боюсь.
— Собака на сене. — процедил Вадим.
— Что?
— Будь у меня твои способности…
— Перестань! Мои способности… — повторила я с горечью, — Я умею угадывать, кто звонит, находить потерянные вещи и хорошо чувствую эмоции. Обычная интуиция. У женщин через одну такое. Если бы у меня были такие способности, о которых ты говоришь, Лика была бы сейчас жива.
Вадим смотрел на меня застывшим взглядом, его глаза, своей прозрачностью всегда напоминавшие мне оконное стекло, стали еще светлее. Мне казалось, он не слышит меня и не видит.
— Ты можешь хотя бы попытаться?
— Нет.
— Но почему?
— Она не хочет разговаривать. Она хочет уйти.
Вадим медленно отступил на несколько шагов. Я шагнула к нему.
— Отпусти ее!
Он вздрогнул, замотал головой и быстро пошел к больничному флигелю.
— Тебе станет легче… — беспомощно крикнула я ему вслед. Но он меня уже не слышал.
Я вздохнула и побрела домой. Я сделала все, что могла.
Я шла очень медленно, словно несла на голове кувшин с водой в котором колыхались смутные догадки.
Бабушка, Лика, теперь еще Ольга. Каргопольский. Тина. И Вадим. Мертвые и живые. Кусочки пазла, который я должна собрать, не имея картинки. Почему мне так плохо и страшно? Думай, Тина, думай! От этого зависит твоя жизнь.
Какая связь между всеми нами? Погибла Ольга. Потом, через шестнадцать лет — бабушка. Потом Лика. Кажется, эти смерти не связаны между собой. Но между тремя мертвыми есть двое живых. Даже трое. Я, Вадим и Каргопольский. Кто будет следующим?
Я остановилась, охваченная внезапным приступом страха. Тяжелого, вязкого страха, который из солнечного сплетения расползается по телу и лишает способности шевелиться.
Следующей буду я. Очень скоро, я знаю…
Бежать отсюда, прямо сейчас! Вызову такси. В Воронин, в гостиницу. Завтра заберу машину, уеду и никогда не вернусь сюда.
Мысли перекатывались в голове, как чугунные шары, а ноги не слушались, как во сне, когда ценой неимоверных усилий продвигаешься вперед на пару метров.
Я доползла до дома, вскарабкалась по лестнице, дрожащими руками отперла дверь, ввалилась в комнату и заперлась на два оборота. Включила свет. Перевела дыхание.
Выволокла из шкафа чемодан и принялась опустошать ящики комода, не глядя, швыряя вещи в чемодан. Атласный мешочек с картами выскользнул из кучи одежды, упал возле ног. Я присела на корточки, подняла мешочек.
Точно так же, как в день моего приезда. Только тогда Лика уронила его. Она помогала мне разбирать вещи и случайно рассыпала карты.
Я ей гадала… а от карт веяло холодом. А потом я увидела Лику мертвой. Это было в воскресенье. А в понедельник упала ширма.
А вечером во вторник Лика вернулась сама не своя. Она увидела и узнала что-то страшное. И сказала, что я была права. То есть, ее возлюбленный — опасный человек. И она намерена с ним поговорить. Господи, какая же я дура! Я должна была вытрясти из нее правду!
В среду Лики не стало.
А я ведь и правда что-то предчувствую, предвижу. Но что толку с того, если я не могу ни на что повлиять?
Неправда. Кое-что я могу. Наказать того, кто ее убил.
Порок сердца? Допустим. Но если сильно напугать человека с пороком сердца… Но о пороке не знал даже Вадим. А Каргопольский? С его педантичностью — вполне мог. Мне нужны доказательства. И я их найду.
Я взглянула на часы — одиннадцать(двенадцать). Во флигеле тихо, все затаились по своим норкам. Может так же как я собирают вещи. Интересно, все уже слышали, что Лику никто не убивал? Анна Сергеевна знает, она успела поговорить с Вадимом. Думаю, новость уже облетела усадьбу. Кто-то вздохнул с облегчением. А кому-то никогда не будет покоя.
Словно в подтверждение моей последней мысли, в коридоре послышались тихие, осторожные шаги. По мою душу? Я обмерла. Шаги приближаются, они уже возле моей двери… Я помню, что заперла ее, но вдруг у него есть ключ? Разумеется! У него есть ключи от всех дверей в усадьбе. Я не успела. Мне конец.
Скрипнула дверь Ликиной комнаты. Что ему там надо? Уничтожает улики?
Мне страшно так, что сердце выпрыгивает, но это мой шанс схватить его с поличным. Застать врасплох. Он не посмеет напасть на меня, здесь люди кругом. Наверное… Почему так тихо во флигеле? Может все уже сбежали?
Нет. Не может быть. Иди и сделай хоть что-то стоящее в твоей дурацкой жизни!
Я на цыпочках прокралась к выходу. Проходя мимо кухни, прихватила с собой нож для фруктов — первое, что под руку попалось. Без единого звука повернула ключ в замке, вышла в коридор. Собрала остатки отпущенной на мою жизнь храбрости, рывком распахнула дверь Ликиной комнаты…
— Черт! Это ты?
— Давид?
— Ты… Ты что? Ты зачем…
Давид не сводил вытаращенных глаз с ножа, который я сжимала в кулаке.
Мысли проносились в моей голове с такой скоростью, что я не успевала их думать.
— Я… не знала, что это ты. Я думала… Ты что здесь делаешь?
Давид молчал. Он, должно быть понял, что я не кинусь на него с ножом и глаза его приобрели свою нормальную форму и размер.
— А ты?
— Я? Я хотела поймать убийцу. А ты?
— Я ищу телефон.
— Чей?
— Ликин, разумеется.
Умница! И как я сама не додумалась? Ее последние звонки!
— А полиция? Разве они его не забрали?
— Они не обыскивали комнату. А теперь, наверное, и не будут.
Давид сел за кухонный стол. Выглядел он плохо — осунулся, под глазами темнели круги. Я заняла место напротив. Положила нож на стол. огляделась.
— Нашел?
Давид, не поднимая глаз, угрюмо помотал головой.
— И не найдешь.
— Почему?
— Его забрал убийца.
Давид вскинул на меня горящие глаза.
— Ты тоже так думаешь? Не веришь в сердечный приступ?
— Я не знаю… У сердечных приступов бывают разные причины. — вывернулась я. Мне пока не хотелось озвучивать свои подозрения. С Давидом надо быть поосторожнее. Кто знает, какая телега на него наедет!
А он словно прочел мои мысли:
— Тин… извини за то, что я устроил утром. — пробормотал он, глядя в стол.
— Не будем об этом. Я все понимаю. Скажи лучше, почему тебя не устраивает официальная причина смерти?
— Потому что это неправда.
— Что именно неправда?
— Что это из-за алкоголя. Она не пила в тот вечер. Я знаю. Я почти все время был рядом с ней. Она пила вишневый сок.
— Вишневый… подожди! Я же вела ее домой… Она еле шла! Она Марфин бокал опрокинула, так ее шатало!
Давид горько усмехнулся.
— Я тоже купился. А это был спектакль. Лика сыграла пьяную. Классно сыграла!
— Но… как же запах?
— Мы все понемножку пили. Никто не почувствовал, что она не выпила ни капли вина. Она все рассчитала. Она была умница.
— Но зачем?
— Чтобы мы были уверены, что она пошла спать. А она что-то задумала. У нее были большие планы на эту ночь… И она не хотела, чтобы ей помешали.
Давид несколько раз ударил себя ладонью по лбу. Я перехватила его руку.
— Хватит. Ты мне нужен живым. Я одна не справлюсь.
— А ты что задумала?
— Я тебе все расскажу. Чуть позже. Я хочу понять… Если она не пила вина, а в крови обнаружен алкоголь, то это значит…
— Алкоголь могли влить… уже потом.
Я ругнула себя, что так медленно ворочаю мозгами. Бедный Давид! Каково ему все это обсуждать, когда об этом даже думать страшно!
— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Конечно. Это сделал Аркадий. А потом украл телефон, чтобы уничтожить их переписку. Чтобы Яна не узнала. И Лику убил по этой же причине. Я видел его днем. Он крутился возле ее двери. И тогда я догадался. Я и раньше подозревал…
Он сжал кулаки.
— Давид, я не думаю, что Лика и Аркадий… — я запнулась. В этой версии что-то есть. Лика в первый день говорила, что ее возлюбленный никак не может разорвать какую-то связь, но скоро разорвет. Возможно, она увидела Аркадия с Яной в любви и согласии и это заставило ее действовать. А Аркадий, оберегая свое семейное счастье, устроил ей сердечный приступ… Как? Напугал до смерти? Бред!
— У меня есть еще одна версия. — сказала я, — Правда, в ней не хватает мотива… Зато она объясняет факты.
И я изложила свою версию с Каргопольским. Давид отнесся к ней скептически. Отсутствие мотива — серьезный недостаток. Но и его версия не выдерживала серьезной критики. И у обеих версий было общее слабое место — они не объясняли сердечного приступа.
— А что ты думаешь насчет доктора? — вдруг задумчиво спросил Давид.
— Насчет доктора я не думаю. Я знаю, что он не при чем.
— Откуда знаешь?
— Я не имею права с тобой об этом говорить, не мой секрет. Но поверь, ему не до Лики. И вообще не до кого.
Давид уныло кивнул.
— Я слышал какую-то болтовню об этом. Но…
— Что?
— Лика закончила театральный институт. Мы-то с тобой знаем, какие там нагрузки. И физические и эмоциональные. Человек с тяжелым пороком сердца таких не выдержит.
— Напугать до полусмерти можно и здорового человека… — неуверенно возразила я.
Мне вдруг вспомнилась девочка с больным сердцем, с которой мы вместе учились в школе. Она чуть что, начинала задыхаться, от малейшего волнения у нее синели губы. От физкультуры она была освобождена. В итоге ей сделали операцию, а потом она ушла из нашей школы.
Лика не была похожа на человека с больным сердцем. Вадим сказал, что ей были опасны эмоциональные перегрузки… А падение ширмы? Я помню, как Лику трясло после этого, как она переживала за Давида. Ее сердце все это выдержало, она даже от валерьянки отказалась. Но Вадим сказал, что видел порок… Он врет? Или Лика была не Лика? Бедная моя голова! Этот дурацкий Давид все мне спутал. Но я не поддамся на провокацию. Сначала проверю собственную гипотезу, а уж потом, если не сработает, займусь другими.
Давид сидел, подперев голову рукой и внимательно за мной наблюдал. Я все время забываю, что мое лицо — открытая книга.
— Давид. — ласково сказала я, — Давай залезем в мезонин. К Каргопольскому.
Давид снова вытаращил на меня глаза. Он явно не ожидал такого поворота.
— С ума сошла?
Но по азартному блеску его глаз я поняла — его не придется долго упрашивать.
— Помоги мне проверить мою версию. А я помогу тебе с твоей. Сделаю все, о чем попросишь.
— Ладно. Я тебе припомню. И как же мы туда попадем?
— Пошли, покажу.
***
Я хотела стащить где-нибудь стремянку, но она не понадобилась. Вскарабкаться на балкон оказалось несложно — эркер был изукрашен всяким штучками, название которых знают только архитекторы. Выступы, козырьки, декоративные розетки, водопроводная труба — тут и лестница не нужна. Давид полез вперед, я за ним. Я мысленно благодарила архитектора, который понапридумывал столько финтифлюшек. Давид с обезьяньей ловкостью перемахнул через балюстраду и помог перебраться мне. Он, в отличии от меня даже не запыхался.
Мы распутали шнур от шторы, заботливо намотанный Анной Сергеевной на оконную ручку и бессовестно вторглись в частную собственность Бориса Павловича Каргопольского. Давид включил фонарик, мы поплотнее занавесили окна плотными гардинами и включили настольную лампу.
Мы стояли посреди комнаты, служившей, судя по всему, кабинетом. Письменный стол, глубокое кресло, обтянутое синей кожей, несколько книжных шкафов с дверцами из рифленого дымчатого стекла.
Я распахнула один наугад. Книги в нем хранились в раздражающем порядке. Я пробежалась взглядом по корешкам.
Ух ты! Никогда бы не подумала, что Каргопольский до такой степени увлечен эзотерикой и оккультными науками.
Астрология, нумерология, гипноз, магия, спиритизм… В другое время я засела бы в этом кабинете с чашечкой чая, надолго и с комфортом. А сейчас со вздохом сожаления закрыла дверцы шкафа и перешла к следующему. Та же история. Только книги старинные, девятнадцатый, восемнадцатый век. Многие на иностранных языках. Есть рукописные.
— Тин, у тебя там что?
— Да чертовщина всякая. А у тебя?
— И у меня. Заговоры какие-то… Проклятия… Ритуальная магия.
Я пересекла комнату и подошла к шкафу, возле которого врос в пол Давид, листая толстую книгу с красноречивыми иллюстрациями — жабы, коты, пентаграммы, заклинания, образующие круги, непонятные значки.
— Господи… Неужели он этим всерьез увлекается?
Все книги выглядели так, будто их читали неоднократно. Некоторые пестрели пометками — выцветшими до рыжизны чернилами, карандашом, ручкой, будто их читали разные люди. Причем не просто читали, а пытались применить.
— Знаешь, я думаю, он увлекся всем этим… — Давид обвел взглядом книгохранилище, — после аварии. Он пережил клиническую смерть. Кто знает, что он там увидел…
— М-да… А мне кажется, он и до аварии этим увлекался. — пробормотала я.
Спинным мозгом я чую, что вся эта литература имеет отношение к моей истории и лично ко мне.
Следующий шкаф был посвящен современным достижениям науки — нейролингвистика, пластичность мозга, книги о телепатии, гипнозе, биографии знаменитых оккультистов и менталистов.
— Кто такой Агасфер? — спросил вдруг Давид. Он успел переместиться к следующему шкафу.
— Агасфер… Насколько я помню, сапожник, который не позволил Иисусу сесть на скамью и перевести дух, когда он нес свой крест на Голгофу. Агасфер велел Спасителю идти своей дорогой.
— Вот гад! И что было дальше?
— Дальше. Иисус сказал: “ Я-то уйду, но и тебе придется побродить по свету, пока я не приду за тобой.” И теперь он бродит по миру и спрашивает каждого встречного, не видал ли кто человека с крестом. А раз в пятьдесят лет он возвращается в Иерусалим и сидит у Гроба Господня в мучительном ожидании его чудесного воскресения. Почему ты спросил?
— Здесь целый шкаф посвящен этому парню.
Я поставила на место жизнеописание Елены Блаватской, подошла, заглянула в шкаф. Давид не преувеличивал. Шкаф был забит книгами о проклятом на вечную жизнь сапожнике. Книги на русском, немецком, французском. “Der ewige jude” Гете, “Рукопись, найденная в Сарагосе” Яна Потоцкого, “Вечный жид” Киплинга, “Агасфер” Стефана Гейма. И еще куча книг неизвестных мне авторов на неизвестных языках. В жизни не видела, чтобы этот неприятный персонаж вызывал такой интерес. Но если вспомнить предсмертный бред моей прабабушки и восстание из мертвых Бориса Павловича…
— Он что, мечтает о вечной жизни? — прервал Давид мои размышления.
— Если так, значит он не в своем уме. Кто захочет жить вечно?
— Очень многие, судя по этим книгам.
Следующий шкаф был забит трудами о продлении жизни всеми правдами и неправдами. Этот шкаф был последним. Захлопнув его дверцы, я подумала, что на месте Каргопольского тоже не хотела бы, чтобы кто-то увидел эту странную библиотеку и не пустила бы никого на порог своего жилища.
Мы перебрались в соседнюю комнату — гостиную. Здесь было помпезно и тоскливо. У меня зарябило в глазах от золотого и красного и мы поспешили убраться. По небольшому коридорчику проникли в спальню. Здесь тоже не было ничего интересного, кроме идеального порядка, явления для меня непостижимого.
Если бы я была одна, я пропустила бы эту дверку, удачно замаскированную под нишу в стене. А вот Давид заметил темное пятно с одной стороны, такие пятна бывают вокруг дверных ручек и выключателей. Едва заметное, оно не укрылось от его внимания. Он надавил рукой на пятно, что-то щелкнуло и ниша будто провалилась в стену, открыв проход в крошечную комнатку, темную, как колодец в безлунную ночь.
Мы включили фонарики и оказалось, что это не комнатка, а лестница, ведущая вниз.
— Идем? — шепотом спросил Давид.
— Идем.
***
Сползая по узким, выщербленным ступеням, держась обеими руками за холодную цепь, прибитую к каменной стене, я ругала себя последними словами за безрассудство. Будь я одна, я бы вернулась, не пройдя и десяти ступенек — очень уж было жутко. Но я сама втравила Давида в эту авантюру и надо было держать лицо.
Мы спускались долго, запахло сыростью, стало холодно и промозгло. Лестница вела нас в подземелье. Тут я снова мысленно отпустила крепкое словцо в собственный адрес. Но теперь у нас под ногами была более-менее горизонтальная поверхность, земляной пол, судя по удушливому запаху глины и плесени.
— Ну вот мы и на месте.
Давид обвел фонариком грубые каменную кладку, низкий свод потолка — до него легко можно было дотронуться вытянутой рукой. Посветил вперед — тоже стена. Абсолютно глухая камера.
— Ну, все? Можем идти обратно? — издевательски-вежливо спросил он.
Я хотела что-то ответить, но в этот самый момент моя нога наткнулась на лежащий на полу предмет.
— Дай фонарик.
Давид протянул мне телефон, я посветила себе под ноги и прижала руку к губам, чтобы не взвизгнуть.
Под ногами у меня лежало нечто, бывшее когда-то человеком. Я отпрыгнула, насколько позволяли размеры камеры, Давид тоже шарахнулся в сторону.
Я медленно провела лучом фонарика вдоль человеческих останков. Это был не скелет. Это была мумия. Кости обтянутые потемневшей кожей, похожей на мятую бумагу, остатки рыжеватых волос на черепе, черные ямы глазниц. Истлевшее тряпье неопределенного цвета покрывало то, что нельзя было назвать телом. Вокруг останков были разложены полузавядшие белые розы и расставлены оплывшие свечи.
— Господи… Это Марфа? — прошептала я, не в силах оторвать глаз от жуткой картины.
— Да. Наверное.
— Что… Что он делает с ней?
— Не знаю… Ритуалы какие-то. Надо рассказать всем. — Тяжело дыша, еле слышно ответил Давид.
— Пожалуйста, пойдем отсюда…
— Пойдем.
Я карабкалась по лестнице почти ползком, хватаясь руками за ступеньки, и подвывая от страха. Я слышала шаги Давида за спиной, а воображение рисовало мне мумию, которая ползет за мной по ступенькам. Едва живая от ужаса я ввалилась в спальню Каргопольского, Давид закрыл за нами потайную дверь.
Я улеглась на пол, остатки моих сил были съедены страхом. Давид сел рядом со мной.
— Давид… Ты думаешь, Лика видела это?
Он кивнул.
— Наверное. Застала его, когда он…
Давид скрипнул зубами и ударил кулаком в пол. Я подскочила, тихонько пискнув. Нервы у меня ни к черту.
— Я его убью. — спокойно сказал Давид.