Блаженная (СИ)

ГЛАВА 17. Только ждать

Полиция уехала с тем же, с чем и приехала. Оставалось только ждать возвращения Вадима — он привезет новости. Тогда будет ясно — все плохо или же все очень плохо. Это для всех. Для меня в любом случае все очень плохо. Даже мысль о том, что меня могут обвинить в убийстве не особенно пугала. Я знала, что не убивала Лику. Но я знала также и то, что я виновна в ее смерти. И если меня обвинят в убийстве, это будет пусть слишком суровым, но заслуженным наказанием.

Все давно разбрелись по своим норкам, Мишка тоже уехал — у него были срочные дела, а мне он ничем помочь не мог.

Когда умерла бабушка, только работа спасала меня от ужаса, царившего в моей голове и боли в сердце. А сейчас мне нечего было делать.

“— Одно дело у тебя есть. Отнеси папку домой.

— Зачем?

— Может по дороге догадаешься?

— Ты можешь просто сказать, по человечески?

— Не могу. Я не человек. И, кстати, не дельфийский оракул. Я всего лишь твой внутренний голос.

— Ну так и молчал бы, если сказать нечего. Я все равно не смогу сейчас разбирать чертежи.

— Тебя никто не заставляет разбирать. Просто отнеси папку домой. Не нужно ею светить перед всеми. Неприлично как-то.

Что ж, он прав. Феечки на папке слишком широко улыбаются и зубы у них слишком белые.

Где-то глубоко в голове чуть встрепенулась и вяло закопошилась мысль о феечках и зубах. Слишком глубоко, чтобы зацепить ее, вытащить и понять, откуда она взялась и для чего окопалась в памяти. Я решила оставить ее в покое до лучших времен.

Голос сделал попытку что-то вякнуть, но я устало цыкнула на него и он притих.

Я вошла в актерский флигель, поднялась на второй этаж.

Моя дверь. А напротив — Ликина. Привалившись к стене, я гипнотизировала дверь, будто желая взглядом вызвать из нее Лику.

Этого не должно, не должно было случиться! Господи, ну почему мне все время кажется, что я могу все исправить?

Папку я даже не открыла — разбираться в чертежах подвалов я была не в состоянии. Бросила на стол рядом с рассыпанной колодой Таро —

так и не убрала со вчерашнего вечера.

Я начала собирать карты, но мне никак не удавалось сложить их аккуратно. Какие-то карты упрямо ложились поперек, или рубашкой наизнанку. Неловкое движение — и колода выскользнула из моих дрожащих рук и рассыпались вокруг меня узорчатым ковром. Сделав над собой усилие, чтобы не заплакать, я села на пол и стала собирать их снова, аккуратно складывая одну к одной. На этот раз получилось. Нет, вон еще одна прячется за ножкой стула. Разумеется, это был мой старый знакомый, Король Пентаклей.

— Знаю я, знаю! — прорычала я, — хватит мне пихать этого короля, я все равно ничего не понимаю! Не вижу! Не чувствую…

Я впихнула колоду в мешочек, швырнула в ящик комода и вышла вон из дома.

Куда теперь? Да, в общем-то, некуда. И делать нечего. Только ждать, когда вернется Вадим. И тогда будет ясно что делать — паковать чемоданы или продолжать мерить шагами эти дорожки и ждать очередного выверта судьбы.

А впрочем, зачем ходить? Можно сесть под кустом боярышника возле кенотафа и перечитывать буквы, составляющие имя человека, которого давно нет. Если сосредоточиться на буквах, то можно отвлечься от мыслей.

Я начинала понимать, для чего людям нужны тряпки на зеркалах, венки, закупка продуктов в промышленных масштабах и куча других дел, бессмысленных, жутковатых и никому не нужных. Если не занимать себя ими, то можно сойти с ума от мыслей. У меня похоже, уже началось — в ушах тихо и ритмично звучат две омерзительные ноты. Через секунду я догадалась, что эти ноты живут не в моей голове, а где-то снаружи.

А-а-а, это скрипит скамейка. Скрипит, потому что я раскачиваюсь взад-вперед. Так не годится. Я встала и побрела вперед. Куда? может в гости к бабушкиному дому? Мне ведь зачем-то нужно туда… Никак не вспомню, что я там забыла…

— Тина!

На моем пути возникло большое, мягкое препятствие, сильно пахнущее каким-то сердечным снадобьем. Вот так-так! Не заметить Анну Сергеевну — это ведь надо суметь. Я почти столкнулась с ней на ровной дорожке.

— Я к тебе иду. А ты мне навстречу.

Оказывается, ее голос не всегда соперничает с Иерихонской трубой.

Он умеет быть домашним, теплым, чуть сипловатым.

— Пойдем-ка походим.

Я молча кивнула. Анна Сергеевна обняла меня за плечи, будто взяла под крыло. Мы медленно пошли по дорожке.

— Я что хочу сказать… ты не злись на Давида. — сказала она через несколько шагов.

— Я не злюсь. Я все понимаю. Я бы и сама…

— Вот и хорошо. Накричал ерунды… истерика. Не принимай к сердцу. Он парнишка-то не особо крепкий. Лику как любил… — Анна Сергеевна промокнула глаза краем ладони.

— Да.

— Я еще спросить хочу… Ты ведь во вторник вечером с Борисом Палычем оставалась. Он не говорил, куда собирается?

— Нет. Ему кто-то позвонил. Он сказал — потом поговорим. И сразу ушел. Я только наутро от вас узнала, что он уехал.

Анна Сергеевна разочарованно вздохнула.

— Он и раньше, бывало, срывался по делам. Но всегда был на связи. А сейчас — звоню, пишу… ни ответа, ни привета. Думала, может ты знаешь.

Узкая дорожка, по которой мы шли, влилась в широкую аллею, обсаженную розовыми кустами, ведущую к главному зданию. — Ты была в Господском доме?

Я мотнула головой.

— Не успела еще.

— Хочешь зайдем?

Я пожала плечами. Мне и правда было все равно. И на вежливость сил не нашлось.

— Там красиво. Пойдем покажу тебе.

Господский дом — длинное одноэтажное здание, единственное в усадьбе, выкрашенное в белый. Чуть подзолоченное послеобеденным солнцем, оно казалось вырезанным из глыбы сахара. С одного бока к нему пристроен круглый эркер с плоской крышей, огороженной балюстрадой. Получалось что-то вроде балкона, или смотровой площадки.

— Видишь этот скворечник наверху? — Анна Сергеевна показала на причудливую надстройку на крыше со стороны эркера.

— Мезонин. — машинально поправила я.

— Правильно. Но мы зовем его скворечник. Здесь Борис Павлович живет. Его резиденция. Говорят, именно в нем жила когда-то Марфа. Каргопольский, ну, еще тот, ты понимаешь… был без ума от нее, исполнял все ее причуды. Кстати, тоже был Борис Павлович. Родовые имена Каргопольских… Так вот, Марфа пожелала выходить по утрам из спальни и кушать кофе на свежем воздухе. И тогда специально для нее, пристроили эркер с оранжереей и переделали мезонин, чтобы был выход на этот бельведер.

Анна Сергеевна обвела балкон с балюстрадой длинным, пухлым пальцем.

— Видишь, как бывает… Крепостная девка. Дочь сапожника. А барином вертела как хотела. А еще говорят…

Внезапный сильный порыв ветра, со звоном хлопнув окном где-то над нами, оборвал ее на полуслове. Мы дружно задрали головы. Балконная дверь медленно приоткрылась, сверкнув на солнце чисто вымытым стеклом.

— Дверь открыта! — всполошилась Анна Сергеевна, — Надо подняться, проверить в чем дело… — она достала из поясной сумочки большую связку ключей, — Хочешь со мной на бельведер?

— Хочу.

Анна Сергеевна отперла дверь круглой пристройки и мы вошли в просторное помещение, состоящее из высоких окон, затененных тропической зеленью. Здесь было прохладно, пахло землей и известкой. В середине возвышалась мраморная колонна, обвитая лестницей.

Мы вскарабкались по ней и вышли на плоскую крышу, мощеную черно-белым мрамором — тот самый балкон с балюстрадой. На крыше стоял небольшой столик с недопитой чашкой чая на нем и плетеное кресло, в котором грустил белый плед, слегка присыпанный березовой шелухой. Стеклянная дверь, ведущая на балкон была приоткрыта. За этой дверью скрывалась святая святых — резиденция Бориса Павловича. Воронье гнездо. Я не удержалась, чтобы не кинуть туда взгляд украдкой. Но мне не удалось увидеть ровным счетом ничего, кроме плотно задернутых зеленых штор.

— Борис Павлович! — с досадой цокнула языком Анна Сергеевна, — Балкон запереть забыл. Это странно… если не сказать больше.

— Наверное, сильно торопился. — вступилась я за репутацию Каргопольского.

— Исключено. Он никогда не торопится. Все планирует заблаговременно. — отрезала Анна Сергеевна. — Поэтому я беспокоюсь.

— Тогда… может быть… зайдем, проверим, все ли в порядке?

Глаза Анны Сергеевны округлились, брови поползли наверх.

— К Борису Павловичу? В его отсутствие? Исключено. Он и гостей-то не приглашает. А ты говоришь — зайдем…

— К нему что, вообще никто не заходит?

— Никто. Для решения рабочих вопросов есть его кабинет.

Последняя фраза прозвучала сурово. Помреж явно давала мне понять, что обсуждать здесь нечего. Но меня просто разрывало от вопросов.

— А готовит он тоже сам? А убирает? Воображаю Бориса Павловича с пылесосом…

Анна Сергеевна выразительной мимикой дала мне понять, что я несу неприличный вздор.

— Но все-таки? — не сдавалась я.

— Здесь есть одна женщина. — понизила голос Анна Сергеевна, — готовит ему и убирает. Наталья Павловна. Они давно знакомы. Он вызывает ее, когда требуется.

— А у нее есть ключ?

— Нет. Он сам ее впускает. И хватит уже глупости болтать. Давай-ка лучше попробуем прикрыть дверь снаружи.

Не переступая порога, Анна Сергеевна просунула руку в балконный проем, подцепила шнурок от шторы и принялась наматывать его на фигурный шпингалет с внешней стороны двери.

Я рассеянно наблюдала, как она проделывает эти манипуляции и размышляла:

Если человек до такой степени помешан на неприкосновенности личного пространства, то даже очень быстро покидая свою крепость, он тщательно проверит все засовы и замки, все окна и бойницы, как обычные люди проверяют плиту и утюг. Это значит… значит… либо он покинул дом не по своей воле, либо вовсе его не покинул. А ведь эта нехитрая мысль достойна того, чтобы ее проверить!

Анна Сергеевна тем временем завязала шнурок на трогательный бантик и подергала дверь.

— Вроде держится. Все, уходим.

“Черта с два мы уходим! — думала я, спускаясь по винтовой лестнице, — кое-кто обязательно сюда вернется.”

Мы вышли из оранжереи, Анна Сергеевна заперла дверь и дернула ее пару раз для верности. Надежная женщина. Повезло Каргопольскому.

— Хочешь пойдем ко мне? — неожиданно предложила помреж, — Чаю попьем… Уже пять часов… а я ничего не ела сегодня. Кроме валидола.

— Спасибо, Анна Сергеевна, но… я не могу. Я лучше похожу.

— Ну смотри.

— А Вадим Алексеевич когда вернется?

— Не знаю, Тин. Не раньше вечера.

Она помолчала.

— Завтра приедет отец Лики. Я позвонила ему… сообщила…

Анна Сергеевна вытащила из кармана пачку таблеток, дрожащими руками отковырнула одну, привычным движением бросила под язык. Пахнуло ментолом. Она перевела дыхание, слегка погладила меня по плечу, развернулась и пошла.

И я пойду. Мне лучше ходить. Я не могу сейчас быть на одном месте и валидол мне не поможет. Мне остается только ждать Вадима и… ночной темноты.