Вадим даже не взглянул в мою сторону. Казалось, его совершенно не волнует, как я отнесусь к его признанию.
Пока я переваривала сказанное, он заговорил снова, все так же глядя в темный куст, словно там притаился его невидимый собеседник.
— Меня взяли заведующим отделением неврологии в здешнюю больницу. Я только-только закончил интернатуру, ничего еще толком не умел. Но успел опубликовать несколько статей, в которых высказал некоторые свои мысли… неважно. Это была полная чушь. Но Михаил Семенович, главврач, разглядел во мне что-то. Он говорил, что у меня большой талант. Ему казалось, я могу стать кем-то особенным. Может, он рассчитывал, что отсвет моей славы падет на его больницу.
Он коротко рассмеялся.
— Вчерашний интерн попал из грязи в князи. Ольга радовалась за меня… больше, чем я сам. Мы с ней только поженились, и наш переезд сюда должен был стать свадебным путешествием. Когда тебе двадцать пять, для счастья нужно совсем мало. А у меня было все. Блестящие перспективы, вся жизнь впереди и любимая женщина.
Ольга… У нас была одна душа на двоих. Мы чувствовали друг друга, как сиамские близнецы. Слышали мысли друг друга. И даже сейчас… я не всегда могу понять, какие мысли мои, а какие — ее…
Он снова замолчал. Я затаилась, едва дыша.
— Мы приехали в Воронин. В первый же вечер пошли бродить по усадьбе. Восстановительные работы шли полным ходом и территория была огорожена строительным забором. Мы гуляли вокруг. Мы целовались под каждым деревом. Мы дурачились, как школьники, нам было весело и мы были счастливы. Я не помню, кто из нас обнаружил дыру в заборе.
Поднималась луна… Мы бродили среди полуразрушенных зданий. При свете дня это были груды кирпича, но свет луны превратил развалины в зачарованный город.
Огромная ночная бабочка села Ольге на плечо. Ольга затаила дыхание, она смотрела на меня сияющими глазами, с такрой гордостью, будто ее отметили высшие силы. Она верила… верила в сны, в приметы, в знаки. И чувствовала особую связь с бабочками. Она считала их посланниками высших сил и уверяла меня, что бабочки предсказывают ей самые главные события в ее жизни.
— Бабочки… — прошептала я, начиная догадываться. Вадим не услышал. Он был там, в городе, зачарованном луной, со своей любимой.
— Бабочка посидела на ее плече, вспорхнула, полетела дальше, в развалины. Ольга побежала следом и потащила меня за собой. Я пошел за ней. Я готов был идти куда угодно, лишь бы с ней.
Луна висела низко, огромная, яркая… В ее свете распущенные волосы Ольги казались покрытыми серебром… А я, как доктор Фауст, пожелал чтобы время остановилось. Я хотел, чтобы эта картина навеки осталась со мной… Зачарованный город, длинное белое платье, волосы, усыпанные серебром… И луна. Я чувствовал себя персонажем средневековой баллады, заблудившимся рыцарем, попавшим во власть лесной феи.
Ольга взобралась на полуразрушенное основание этой… проклятой беседки. Она послала мне воздушный поцелуй, спрыгнула на другую сторону и исчезла. Раздался всплеск. Я решил, что она играет со мной. Приглашает искупаться ночью при луне… Хочет изобразить русалку и утащить меня в воду. Я медленно пошел туда, где плеснула вода. Было тихо и я решил, что она затаилась в пруду…
Вадим замолчал. Я тоже молчала, у меня в голове билось:”…длинное белое платье… огромная ночная бабочка”. Мне было страшно.
— Я нашел ее почти сразу. Она лежала в воде, возле самого берега, лицом вниз. Думаю, она поскользнулась, ударилась головой о каменную ограду на берегу. Потеряла сознание и упала в воду. Если бы я бросился ей на помощь, как только услышал всплеск… я не потерял бы драгоценных минут. Сколько их прошло — пять, шесть? Этого оказалось достаточно.
— Ты… пытался ее спасти?
— Пытался. И не только я. Вся больница. Но мозг умер. Запредельная кома.
— Что это?
— Это все равно, что смерть.
— Вадим… ты не виноват, ты же не знал… не хотел… — бормотала я и мучилась от того, что плоские, корявые слова не способны выразить того, что творилось у меня в душе.
— Не надо. — спокойно остановил он меня, — Слова не помогут. Я виноват.
Он повернулся ко мне.
— Я никому не рассказывал об этом. И тебе рассказал только для того, чтобы ты знала, что с этим можно жить.
— Может быть, но… Пожалуйста, прости… В смерти Ольги нет загадки. У тебя нет сомнений.
— А у тебя есть сомнения?
Я немного помедлила, собираясь с силами и кивнула.
— Но я же сказал — это несчастный случай. Никто не виноват.
— Вадим… Меня привела сюда женщина… В длинном белом платье. С длинными темными волосами. И раньше я видела ее. А теперь я не знаю, что и думать.
Лицо Вадима окаменело, как-то вдруг осунулось.
— Ольга. — тихо произнес он.
— Я… я не знаю. Но когда ты сказал про белое платье… И бабочки… они преследуют меня с тех пор, как я сюда приехала. Может быть это она… Но я не чувствую ее мертвой. Почему она просила отпустить ее?
— Отпустить. — бесцветным голосом повторил Вадим, — Я не могу.
— Может быть, ты слишком много и тяжело думаешь о ней, и ее душе нет покоя?
— Та связь, что была между нами… мне кажется она все еще существует.
Уже много лет прошло, а я чувствую, она совсем рядом.
Я вздрогнула. Совсем недавно я слышала что-то похожее… Я даже не уверена, было это наяву, или приснилось мне. Но мне кажется, здесь кроется что-то очень важное. Но я не могу вспомнить! Как же меня измучили эти дежа вю! Вокруг меня словно приоткрываются двери, но совсем чуть-чуть, на ладонь и я не могу заглянуть и узнать, что там за ними.
— Как ты справился с этим? — спросила я, — Где берешь силы?
— Я помогаю другим. — ответил он буднично, — Ты скажешь, пафосно звучит, но это правда. Через несколько дней после… того, что произошло, к нам в больницу привезли Каргопольского. Его отправили в морг, но я обнаружил признаки жизни. Я вцепился за него, как в обломок разбитого корабля. Как будто этим можно что-то поправить. Так или иначе, я вытащил его… а он меня. Может быть, помощь другому поможет тебе справиться с чувством вины.
— Чем же я могу помочь? Я не умею спасать людей, я всего лишь актриса… очень средняя. Я даже в Таро совсем не разбираюсь.
— Ты совсем не знаешь себя. Тебе не нужны карты. Ты наделена особым даром.
Он повернулся ко мне в первый раз за все время, пристально взглянул мне в глаза. Мне стало не по себе.
— Каким еще даром?
— Едва ли я смогу назвать его одним словом, но… Твоя интуиция, твое виденье людей. Твоя способность контактировать с мертвыми… Ты сама не понимаешь, на что способна.
— Ты намекаешь, что я экстрасенс? Дельфийский оракул?
— Я мог бы сказать, что ты — чудо…
Он наклонился ко мне, я почувствовала, как его ладонь легла мне на затылок… Я закрыла глаза.
И вдруг словно сирена взревела в мозгу, яркая вспышка ослепила меня. Я отшатнулась.
— Нет. Это неправильно. Невозможно.
— Прости, я… мне показалось…
— Нет, ты прости. Но… ты ищешь ее. Ты видишь ее. И я ее вижу. Я так не могу. Я не хочу быть второй. Я…
Что-то заверещало у меня в кармане, я подскочила на месте, в первый момент не сообразив, что звонит телефон. Мишка! Как он вовремя! Я вскочила со скамейки.
— Да, Миш.
— Тин, я дико извиняюсь, тебе сейчас не до меня…
— Все нормально, говори.
— Прости, что я лезу сейчас, но твоя машина готова. Было бы хорошо, если бы ты ее завтра забрала. Там места очень мало, негде держать.
— Я все поняла, Миш. Завтра заберу.
— Хорошо. Я тоже подъеду. Ты там держись.
Я заверила Мишку, что не лежу лицом к стене и дала отбой. Мне надо домой. Я не могу продолжать этот разговор. А еще мне почему-то очень страшно. Вадим поднялся со скамейки, шагнул ко мне…
— Тиночка! Ты все бродишь? — раздалось у меня за спиной. Анна Сергеевна! Боги, пошлите счастья этой женщине! Вадим чуть отступил.
— Вадим Алексеевич, еще раз здравствуйте!
Вадим молча кивнул.
— Ребят, у меня наконец-то хорошие новости…
— А это вообще сейчас возможно?
— Борис Павлович наконец-то появился! — воскликнула Анна Сергеевна, всколыхнув своим пышным каре и сверкнув серьгами. В ее голосе прозвучал такой восторг, будто Каргопольский сможет оживить Лику.
— Он приехал? — вырвалось у меня.
— Пока нет, но он ответил на мои сообщения.
— Когда? — спросил Вадим.
— Час назад, почти сразу после того, как мы с вами поговорили.
— И что он ответил?
— Что обстоятельства не позволяют ему вернуться прямо сейчас, но он приедет, как только сможет.
— И это все?
— Нет. Он глубоко скорбит и шлет соболезнования.