Блюз белого вампира

Глава одиннадцатая

— Итак, герои-победители вернулись. — Морин даже не потрудилась поднять голову от дамского журнала, когда Джулс с Дудлбагом вошли к ней в гримерную. — И где же твоя победоносная армия, Джулс? Сидит в зале и смотрит стриптиз? Или ты набрал так много воинов, что пришлось оставить их на улице?

— Лучше не спрашивай, — ответил Джулс, кисло поглядев на Дудлбага.

Морин повернулась на стуле.

— Но я хочу спрашивать! Я хочу узнать все! Блестящий план сработал? Судя по счастливому выражению твоего лица, успех был колоссальный. Ах, милый Дудлбаг, представляю, какое моральное удовлетворение ты испытываешь от того, что помог своему другу в столь благородном деле.

— Если б он правда мне помогал, — сказал Джулс, — то, может, мы бы сегодня чего и добились. Только вот благодаря этой мисс Пенелопе Гну все, что я сделал за ночь, это зря потратил три газовых баллона и заработал резь в желудке.

— Джулс мною слегка недоволен. — Дудлбаг открыл сумочку и вынул французскую губную помаду. — Боюсь, я несколько подпортил ему дело. Испугался, что оно выходит из-под контроля.

— Подпортил? Ты называешь это «подпортил»? Да я в жизни ничего страшней и противнее не видел! Ты же не кого-нибудь убил, а вампиров! Тупых, конечно, бестолковых, да все равно вампиров!

Дудлбаг взглянул на Джулса с откровенным сочувствием.

— Согласен, нехорошо получилось. Только если ты бы немного остыл и как следует поразмыслил, то понял бы, что другого выбора не оставалось. Единственная из них, кого мне действительно жаль, — это несчастная жена раввина.

— Ты не дал мне шанса! Ведь я мог их переубедить! Ну пускай не хотели они мне помогать. Так и что?! Если бы мы поговорили еще немного, я уверен, половина из них перешла бы на мою сторону. Даже две трети! Вместо этого вылез ты и превратил их всех в вонючую кашу!

— Бог ты мой! Неужто великий альянс распался? — Морин поднялась со стула и направилась к Джулсу, воинственно выпятив живот. — Знаешь, Джулс, как бы нетипично глупо ни вел себя Дудл последнее время, не стоит винить его в провале операции. Уверена, не будь его рядом, все закончилось бы куда хуже. Сказать тебе, кто тут виноват на самом деле? Советую посмотреть в зеркало! Жаль только, никакого проку в том не будет.

Что-то в голосе Морин задело Джулса за живое.

— Да ну? Я, значит, виноват? Я, значит, сам попросил Мэлиса с его бандой довести меня до ручки? Это ты имеешь в виду?

Морин притиснулась к Джулсу так, что они уже стояли нос к носу.

— Черт тебя побери, Джулс Дюшон! — Ее глаза полыхали ненавистью и отвращением к самой себе, а в голосе дрожала горькая обида. — Ты сам во всем виноват! Сам! Во всех несчастьях, которые свалились на твою голову за последние недели, повинен только ты! И только по твоей вине я каждую секунду страдаю вместе с тобой!

Джулс нахмурился, но не от гнева, а от удивления.

— Что ты такое говоришь, Мо?

— Ты сам меня заставил, черт тебя побери! Сам заставил его сделать! Ты меня бросил! Оставил совершенно одну! Ты хоть представляешь, что это значило для меня? Представляешь?!

Морин рухнула ничком на диван и уткнулась лицом в ладони. Под звуки ее надрывных всхлипов Джулс стоял посреди комнаты, как хмурая, потертая статуя, и только нервный тик в уголке его рта показывал, что он не окаменел на самом деле.

Дудлбаг опустился на колени рядом с Морин и ласково погладил ее по волосам.

— Успокойся, дорогая… Успокойся… Возьми себя в руки. Я подозревал нечто подобное. Расскажи по порядку. Мы должны знать все, от начала до конца.

— Господи… господи, прости меня.

Морин наконец подавила рыдания и подняла голову. От слез ее макияж размазался и превратился в диковинную маску. Над ручкой дивана был виден только ее перепачканный лоб и воздетые к небу глаза.

— Господи, я знаю, что не имею никакого права взывать к тебе. Никакого права. Но если в твоем сердце найдется хоть капля жалости к такому проклятому созданию, как я… пожалуйста, прости меня.

— Начни с самого начала, Морин.

— Десять лет назад мы… Я просто не могла больше жить вместе с Джулсом. Он сводил меня с ума. Не хотел слушать, что я говорю. Обещал сесть на диету и следить за тем, что ест, и месяц за месяцем становился все толще и толще. Он губил себя, губил того красивого мужчину, с которым я мечтала остаться вместе навсегда… В конце концов мое терпение лопнуло. Я велела ему убираться. Сказала, что если он не желает заботиться о себе, то пусть уходит. Я вовсе не хотела, чтоб он уходил! Совсем не хотела, но он все понял дословно. Оказался слишком бестолковым, слишком тупым. Он не догадался, что да, я на грани срыва, и тем не менее это всего лишь предупреждение… Я хотела, чтобы он стал другим, исправился… Я совсем, совсем не хотела, чтобы он уходил…

— Значит, на место Джулса ты взяла того, кто потом стал Мэлисом Иксом? Он стал твоим любовником, так?..

— О господи… Ну поймите вы… В доме стало так пусто. Через несколько месяцев я почти свихнулась от одиночества. Пыталась найти друзей в клубе, да там никто меня не понимал. Думала даже вернуться обратно, в поместье на Бамбу-роуд, но прошло столько лет… Я не могла явиться туда как неудачница, как толстуха, которая не в состоянии справиться с собственными проблемами. Мне было так одиноко! Из клуба я приводила мужчин, и с ними было еще хуже. Некоторые, до того как заняться любовью, пытались завязать разговор, и все же это не имело никакого значения. Я знала, что незадолго до рассвета они застынут, как вчерашние пончики, и отправятся вниз, в мою печь. Белые, черные, китайцы, испанцы, кто угодно… Через какое-то время это стало не важно. Я отправляла их в печь, и у них у всех было одно и то же выражение лица. Одно и то же — удивленно-глупое и застывшее. Как-то ночью в клубе я заметила, что на меня смотрит один паренек. Конечно, все они смотрели, но тот глядел по-особенному… Будто я нравлюсь ему как женщина, а не как кусок танцующего мяса. Он приходил в клуб несколько месяцев, по пять-шесть раз в неделю — темнокожий парень, молодой и симпатичный. С красивыми глазами и приятной улыбкой. Я думала, он подойдет ко мне так же, как другие, которых увозила домой, но нет. Он смущался. В конце концов я сама подошла к нему и привезла домой. Ночь прошла точно так же, как все остальные. Да только когда я выпила его кровь и смотрела, как он лежит в моей постели, лицо его было не таким, как у всех. Никогда в жизни не подумала бы, что могу так поступить, но я не бросила его в печь. Оставила спокойно лежать в постели, пока он не проснулся…

— Хватит, — сказал Джулс. — Я больше не могу все это слушать.

Морин со страхом в распахнутых глазах обернулась на глухой, безжизненный голос бывшего любовника.

— Джулс… Джулс, пойми, я представления не имела, что случится потом…

Он медленно покачал головой, как неисправный автомат, который с трудом принимает команды от слабого радиосигнала.

— Не надо. Ни одного слова не собираюсь слушать. Пошли отсюда, Дудлбаг.

Дудлбаг растерянно посмотрел на друга. Его голос, обычно такой уверенный и твердый, теперь прозвучал нерешительно.

— Джулс… я думаю… честное слово, нам надо остаться. Мы нужны ей сейчас. Давай выслушаем ее и…

Джулс развернулся и направился к двери. Открыл ее и, глядя в коридор, тихо сказал:

— Или ты со мной, или с ней. Выбирай. Я ухожу.

— Вся моя жизнь — одно сплошное бесконечное дерьмо.

— Неправда.

Джулс и Дудлбаг сидели за маленьким грязным столиком в «Таверне святого Чарльза». Джулс не захотел идти туда, где мог встретить знакомых. За исключением двух друзей и нескольких сонных посетителей у барной стойки темная, неопрятная таверна была пуста. Большая часть ее клиентуры сидела сейчас несколькими кварталами вверх по улице — в «Трамвайной остановке».

— Нет, правда. Правда. Одно сплошное дерьмо. Когда я рассказывал тебе про те четыре недели и про то, как ездил в Батон-Руж, то не все рассказал. Я сделал кое-что очень стыдное. Такое, чего не забуду, сколько бы мне ни осталось жить на свете.

Дудлбаг задумчиво помешал свой кофе.

— Я уверен, ничего особенно страшного в этом нет. Всем случается делать такие вещи, которых потом приходится… э-э… стесняться. Даже мне.

Он слабо улыбнулся, надеясь, наверное, увидеть ответную улыбку. Ее, однако, не последовало. Лицо Джулса оставалось каменным.

— Ты когда-нибудь трахался с собакой?

И тут его словно прорвало. Он рассказал Дудлбагу все. Рассказал, как на одной из улиц Батон-Руж встретил дворнягу, как залез в магазин и украл ей собачьего корма, как презрел все нормы и правила цивилизованного вампира, превратившись в волка, чтобы разделить с псиной ее трапезу. Наконец рассказ приблизился к самому худшему. Лицо у Джулса стало совершенно серым.

— Я даже не успел толком понять, что происходит. Сначала на земле лежал, думал, сейчас брюхо от еды разорвется, а потом вдруг раз — и нюхаю собачью задницу. И, главное, думать ни о чем больше не могу. Со мной в жизни ничего похожего не случалось. Чувство такое, будто у меня, кроме носа и члена, ничего не осталось. Короче говоря, не успел я глазом моргнуть, как залез на нее верхом и уже делал свое дело. Какой-то части меня было ужасно противно. В смысле, я ведь насиловал бедную беспомощную псину. И потом, у меня же член в собаке находился! Пускай в тот момент я и был волком. Но другая часть… Дудлбаг, я еще никому в этом не признавался. Даже себе не признавался. Другая часть меня радовалась. Я умирал от счастья, что больше не один, пускай моей подругой и стала блохастая дворняжка. Какая-то часть меня наслаждалась всем этим — ощущениями, запахами… чувством, что я сам себе полностью не подчиняюсь.

Какое-то время Дудлбаг молчал. В таверну вошел посетитель, в открытую дверь ворвалось дребезжание позднего трамвая, а ветерок занес бумажную кепку из соседней закусочной. Дудлбаг глотнул кофе.

— Честное слово, Джулс, я не знаю, что сказать. — Он снова попытался улыбнуться. — Если у твоей подружки родятся щенки, назови одного в мою честь, ладно?

Джулс, казалось, не слышал.

— Теперь еще это. Как она могла так поступить? Разрушила мне жизнь, потом врала, снова врала и опять врала… Знаешь, Мо была для меня всем. Она сделала из меня вампира и стала практически второй матерью. Научила всему, что надо знать вампиру, — точно так же, как я учил тебя. Когда я встретил Морин первый раз в жизни, то понял сразу — это самая великолепная женщина из всех, что я видел, и самая великолепная из всех, что когда-нибудь увижу. Поверить не мог, когда она меня — меня! — выбрала своим парнем номер один. Своим возлюбленным, как она говорила. Она много лет оставалась моим лучшим другом, не считая, может, только Эрато. Господи, да мы были почти женаты! Во всяком случае, ни одной женщины ближе, чем Морин, у меня не было… Сказать тебе, что самое плохое? Я на нее молился. Мне всегда казалось, что она лучше, чем я. Почему, думаешь, я терпел столько лет? Каждый раз, когда она говорила мне всякие гадости, я себе повторял: «Джулс, заткни пасть и не вякай. Ты сам все это заслужил, поэтому молчи и слушай. Может, чему-нибудь научишься. Мо — умная женщина, а как вампир она гораздо лучше, чем ты. Она знает, что делает». Даже тогда, когда поступал не так, как она говорит, когда не мог понять ее, я все равно старался! Знаешь, что держало меня на плаву весь последний месяц, когда все, к чему я прикасался, превращалось в дерьмо? Мысль о том, что, как бы пакостно дело ни обернулось, чего бы я там ни напортачил, Мо меня примет. А если Мо примет меня, значит, я еще чего-нибудь да стою… И что получилось? Она ничуть не лучше меня. Ни капельки. Еще до того, как ты на свет появился, Морин снова и снова повторяла, вбивала в голову как гвоздь: «Делать чернокожих вампиров нельзя». Будто это самый страшный грех во вселенной. Мне ведь не раз хотелось. До того, как встретить тебя, и после того, как ты ушел, среди моих хороших приятелей были чернокожие парни — не женатые, без детей, которые ничего не имели бы против бессмертия. Черт его знает, сколько раз я думал, как здорово, если бы один из них тоже стал вампиром, и каждый раз слова Мо вспыхивали у меня в голове будто огромная неоновая вывеска: «Делать чернокожих вампиров нельзя». Ну, нельзя так нельзя, думал я, Мо больше знает. Мо умнее. Мо лучше. А выходит, ни черта она не лучше. Выходит, она просто-напросто чертова врунья, лицемерка и ничего больше… Такое паршивое чувство, словно ничего и никогда уже в моей жизни не исправится. Сначала я думал, может, все наладится. Может, когда-нибудь все вернется на свои места и жизнь у меня опять станет такой, как раньше… Ни черта у меня не наладится, Дудлбаг. Станет только хуже. Дерьмо станет еще дерьмовее. Ничего хорошего меня не ждет. Ничего.

Дверь снова открылась, сквозняк подтолкнул грязную бумажную кепку к ноге Джулса, а тот даже не потрудился ее пнуть. На этот раз Дудлбаг шутить не пытался. Он посмотрел на чашку холодного кофе перед Джулсом.

— Сходить принести тебе горячего кофе?

— Спасибо, не хочется.

— А чего тебе хочется? Что я могу для тебя сделать?

Джулс задумался. Голова у него работала с трудом. Мысли, казалось, вязли в густом темном сиропе.

— Можно я у тебя какое-то время поживу? Так спать охота. Больше ничего, только спать. Я ведь не могу… не могу туда вернуться…

В отеле Дудлбаг переговорил с консьержем. Тот, с радостью получив щедрые чаевые, разбудил управляющего и объяснил ему ситуацию. Управляющий, как обычно, отнесся к уникальным запросам творческой калифорнийской элиты с большим сочувствием и сделал ряд звонков. Спешные переговоры встали Дудлбагу в пятьсот долларов с его карты «Америкэн экспресс» и клятвенное обещание перечислить завтра еще тысячу на счет организации «Католическое милосердие» и закончились тем, что владелец музыкального магазина «Уэрлайн» той же ночью доставил в коттедж «Губернатор Клейборн» пустой корпус от рояля. Огромный деревянный короб с откидной крышкой занял в гостиной почти все место.

Дудлбаг остался чрезвычайно доволен тем, что смог сделать за столь короткое время, но Джулс не оценил потраченных усилий по заслугам. Взяв на кухне кувшин, он медленно вышел из дома. Через несколько минут вернулся с полным кувшином комковатой земли, которую набрал возле прудика с золотыми рыбками, и высыпал ее в открытый корпус рояля.

— Джулс, давай лучше съездим к твоему дому и наберем земли там. Как ты думаешь?

— Неохота.

— А вдруг эта земля… ну… не подходит?

— Вот завтра вечером и узнаем.

— Не очень-то убедительный ответ.

— Сойдет.

Джулс вскарабкался на кушетку, которую грузчики отодвинули к стене, а с нее забрался в корпус рояля. Дудлбаг помог опустить крышку. Джулс очутился в полной темноте. Благодаря мягким подушкам, которые Дудлбаг заботливо положил в корпус, лежать в нем оказалось на удивление удобно. Темнота стала мало-помалу успокаивать Джулса. Он закрыл глаза. Мрак и тишина манили к себе, как старые добрые друзья.

Счет времени Джулс потерял очень быстро. Дремота и бодрствование слились для него в сплошное, неразличимое месиво из безрадостных снов и горьких воспоминаний. Вместе с мамой Джулсу часто снилась и Морин. Объединялись они трое всегда по-разному. Иногда он с вместе мамой давал нагоняй Морин. Другой раз мама яростно бранила его вместе с Морин. Время от времени, в самых ужасных сновидениях, мама с Морин превращались в пару женщин-борцов и, прыгая на Джулса с канатов ринга, лупили его складными деревянными стульями и душили в смертельном захвате.

Через какое-то время он очнулся от резкого стука по крышке рояля.

— Джулс! Это я, Дудлбаг. Ты проснулся?

— Теперь да.

— Слушай, я ухожу ненадолго. Купить тебе чего-нибудь?

— А ты куда?

— Да так, подышу немного воздухом. Скажи, что надо, я возьму «линкольн» и поеду куплю.

— Как насчет машины времени? Чтобы я смог вернуться на десять лет назад, а?

— Очень жаль, но это мне не под силу.

Джулс немного подумал.

— Знаешь, чего мне хочется? Комиксов почитать. «Капитан Америка» или «Подводник»…

— Погоди секунду. Запишу. — Дудлбаг замолчал на несколько секунд. — Готово. Куда ты дел ключи от машины?

— В верхнем ящике комода, рядом с бумажником.

— Пока я не уехал, может, принести тебе бутылку крови из холодильника?

— He-а, я есть не хочу.

Это была неправда. Желудок у него давно урчал, будто пустой мусоровоз, громыхающий по ухабам Чопитула-стрит. Тем не менее Джулс твердо решил, что есть ничего не станет.

Через какое-то время Дудлбаг вернулся с полной сумкой комиксов, ручным фонарем и большой упаковкой батареек. Поставив в фонарь батарейки, Джулс прочел несколько комиксов, а затем опять заснул. На этот раз ему приснились счастливые, достойные ночи — ночи, когда он сражался на Второй мировой в образе Плаща Возмездия. Вскоре он опять проснулся от стука.

— Джулс, мне надо поговорить с тобой.

Он потянулся (насколько позволяло пространство) и зевнул.

— Ну, давай поговорим. Что тебе?

— У меня в «Нью-Орлеан таймс» есть друг. Ну, не столько друг, сколько знакомый по Интернету. Я с ним познакомился в чате для трансвеститов на сайте «Америка он-лайн». Так вот он работает по ночам. Я рассказал ему все, что мы знаем про Мэлиса Икса, и он согласился поискать в архиве, не найдется ли в старых выпусках газет какой-нибудь информации. Только, чтобы начать поиск, сведений пока недостаточно. Ты рассказывал, что подростком Мэлис оказался в какой-то банде и взял кличку Эльдо Радо. В криминальных сводках за последние пятнадцать лет никакой Эльдо Радо не упоминается. Может, он и есть там, но в газетах написано его настоящее имя или другая кличка. Нам надо поподробнее расспросить Морин. Кто знает, может, с ее помощью мы нападем на след.

— Тебе это надо? Вот ты и расспрашивай. Я здесь останусь.

— Я думаю, нам обязательно надо идти обоим.

— Ни за что. Даже не проси.

— Джулс, тебе пора выйти из этого ящика. Хоть ненадолго.

— Пора будет тогда, когда я скажу, что пора.

На этом разговор закончился. К тому времени у Джулса появилось чувство, будто в желудке у него сидит бешеная игуана, остервенело царапаясь, чтобы выбраться наружу. Он постарался не думать о голоде. Поставил в фонарь новые батарейки и перечитал две последние истории про Общество справедливости. Последняя страница заканчивалась очень интересно: все члены Общества справедливости оказались в плену у злобного Сверхчеловека, и их приковали к огромной скале в его подземной крепости. Когда мерзкий злодей уже приготовился навести на беспомощных героев свой луч смерти, история вдруг закончилась. Последняя подпись обещала читателям… продолжение через тридцать дней. Вот так наглость! Когда Джулс был молод, истории в комиксах всегда рассказывали до самого конца. Что за дешевый, низкий трюк! Через тридцать дней его, может, и в живых-то не будет!

В следующий раз стук был другим. Почти музыкальным. На Дудлбага не похоже — тот ни слухом, ни чувством ритма не отличался.

— Кто там?

— Ты в этой коробке остаток жизни сидеть собрался или как?

Разумеется, Джулс разозлился, что его снова беспокоят, однако от улыбки все равно удержаться не смог. Он узнал голос. Это был Эрато.

— Может, и собираюсь. Мне тут нравится.

— Узнал меня?

— Ага.

— Ага? И это все, что ты скажешь? Да я за последние недели чуть не спятил, так за тебя волновался. Виделись мы последний раз в «Остановке», а на следующий день жена мне говорит, в новостях показывали, будто твой дом сгорел. Ну, думаю, позвонит скоро, расскажет, что случилось, мобильник не выключаю — три дня не выключал, заряжал то и дело. При всяком случае заскакиваю в «Остановку». Думаю, натолкнусь на тебя там или хотя бы что услышу. Ничего! Будто сквозь землю провалился. В конце концов иду в клуб, к твоей Морин, но она, оказывается, тоже ничего не знает. Что, дьявол побери, с тобой случилось?

Отлично! Опять он виноват. Еще немного чувства вины — как раз то, чего ему сейчас не хватает.

— Слышь, Эрато… Прости меня, ладно? Прости, приятель. Это такая длинная история, ты не представляешь. Я просто не могу ее рассказать, потому что…

— Знаю, знаю. Если расскажешь, придется меня убить.

— Точно.

— Твоя подружка мисс Дудлбаг — миленькая, кстати, девчонка — сказала, тебе сейчас дерьмово из-за неприятностей с женщиной.

— Ну да… можно и так сказать.

— Так вот слушай сюда. Ни одна женщина в мире не стоит того, чтобы залезать из-за нее в ящик. Возьми меня, например. Я люблю женщин. На одной женат, другая у меня в дочках, но честно сказать… они все сумасшедшие. С гормонами там у них это дело связано или еще с чем, не знаю. Ничего не поделать, есть у них такая чертова сила — ранить нас в самое сердце, и не могут они ею не пользоваться. Только это ведь не их вина, понимаешь? Так природа устроила. Подумай сам, ведь и у нас есть над ними такая же сила. Ну, может, не в твоем именно случае, но, в общем, так оно и бывает.

Джулс подумал немного над тем, что сказал Эрато. Смысл в его словах был. По крайней мере так Джулсу показалось. К сожалению, вылезать из укрытия от слов друга ему все равно ничуть не захотелось.

— Да уж… Ну а как там твои поживают? Все здоровы?

— Да вроде ничего. Дочка тест школьный сдала, теперь вот переживает, что не очень высокий балл получила. Она ведь в колледж Батон-Ружа пойти хотела. Я говорю, будет у тебя время пересдать этот тест, чего переживать-то? На худой конец, поступит в колледж поскромнее, в Дельгадо, пару лет поучится, подтянет отметки, а там, если захочет, попробует опять в Батон-Руж.

Джулс знал, что на самом деле Эрато переживает гораздо сильнее, чем хочет показать. Многие годы он мечтал только об одном — чтобы его дочь поступила в первоклассный колледж и сделала карьеру. В основном по этой причине Эрато и работал так много, часто разъезжая на своем такси по две смены в день. Как у человека семейного у него были такие тревоги и чаяния, которые Джулс мог представить только очень приблизительно.

— Надеюсь, она подтянет свои баллы, — сказал Джулс, — и вы оба добьетесь того, чего хотите. Я знаю, Эрато, у тебя своих забот хватает, а тут еще из-за меня хлопот добавилось. Прости, ладно? Я правда не хотел.

— Да я знаю. У тебя доброе сердце. Ну так ты вылезаешь из этого рояля или как? Ребята в «Остановке» про тебя все время спрашивают. Даже те, которые обычно пыхтят, что ты сильно много места в баре занимаешь. Чего им сказать-то?

Джулсу показалось, что он застрял. Застрял между корпусом от рояля, чьими-то ожиданиями и собственной судьбой, которая с каждым восходом луны становилась все несчастнее и несчастнее. Сначала ему казалось, будто оставаться там, где он есть, — наименьшее из всех зол. Теперь получалось, что даже это доставляет боль близким ему людям.

— Черт, если б я знал, Эрато… Просто попроси их не волноваться. Мне еще надо много чего обдумать. Не знаю, когда выйду. Если вообще выйду. Дай мне время, ладно? Так много всего надо обдумать…

— Ты, главное, сильно долго не думай. Элвис вон думал-думал, и к чему это привело? Совсем петь перестал, а потом пошел в туалет, и сам знаешь, что случилось.

— Учту обязательно.

— Давай. Я тебя тут не брошу, ясно? Скоро опять приду. Кстати, кому в голову пришла блестящая идея поставить рояль в такую малюсенькую комнату, а? Будешь там долго валяться, я подумаю, будто ты вампир или что-нибудь в этом роде. Черт, никогда в жизни не слыхал, чтобы такое вытворяли из-за женщины!

— Пока, Эрато. Береги себя.

Джулс почувствовал крохотное, но заметное желание выскочить из рояля, нагнать друга и вместе с ним отправиться в «Трамвайную остановку». Однако пока что оставить темноту и покой своего убежища он был не готов.

Дверь снова открылась.

— Джулс, это я, Дудлбаг. Судя по тому, что ты до сих пор заперт, визит Эрато особой пользы не принес, верно?

Джулс почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и громко всхлипнул. Ему казалось, он снова шестилетний мальчик, которому в драке на школьном дворе разбили губу, а рядом впервые не оказалось мамы, чтобы его защитить. Покинутый и преданный, он был совершенно один.

— Дудлбаг, ну почему она это сделала? Почему?

Его друг вздохнул.

— Ах, Джулс… хотел бы я знать верный ответ. Хотел бы я, чтоб люди стали совершеннее и последовательнее и никогда не делали ничего необдуманного. Хотел бы взмахнуть волшебной палочкой и вернуть тебе дом с машиной и заставить твоих врагов заняться садоводством, вместо того чтобы охотиться за тобой. Жаль, но ничего этого я не могу.

— Тогда что ты хочешь сказать? Что жизнь — полное дерьмо, и надо с этим просто смириться?

— Ну… не совсем… Просто иногда люди попадают в очень трудное положение и поневоле совершают поступки, о которых раньше даже помыслить не могли. Например, от голода и отчаяния кто-то может превратиться в волка и вместе с уличной дворнягой есть сухой собачий корм. Потом этого волка могут охватить звериные инстинкты, и он взберется на эту дворнягу верхом, невзирая на отвращение своей человеческой половины. Если бы год назад ты сказал мне, что никогда и ни за что не будешь есть собачий корм и заниматься сексом с собакой, а потом случилось то, что случилось, разве ты стал бы от этого лгуном и лицемером?

— М-м… я не знаю.

— Морин было так одиноко, Джулс. Не важно, чья вина, что ты ее бросил. За столько лет она впервые осталась совсем одна. Ведь Морин не относится к тем женщинам, которые легко переносят одиночество. Ей было ужасно, катастрофически одиноко. Поэтому она сделала то, чего раньше представить не могла. То, что запрещала делать другим. Она не хотела причинить тебе боль, Джулс. Не думала, что подвергнет тебя опасности. Единственное, в чем она нуждалась, это друг. Будь к ней немного справедливее. Постарайся ее понять, Джулс. Она заслуживает твоего сочувствия.

Не хотел Джулс ни понимать, ни сочувствовать. Он хотел злиться на Морин и ненавидеть ее сильнее и сильнее. Хотел лелеять свою злость. Однако Эрато с Дудлбагом говорили правду, хотелось Джулсу это признавать или нет. Он вспомнил несчастную неделю, проведенную им в Батон-Руж. Если после его ухода Морин испытала хотя бы десятую часть той же боли и отчаяния, он не имел никакого права винить ее за желание найти и прижать к своей пышной груди нового друга. Даже если позднее этот друг превратился в такого паразита и мерзавца, как Мэлис Икс.

В соседней комнате зазвучала музыка. Она просочилась в импровизированный гроб, и Джулс прислушался, стараясь разобрать мотив. Узнав мелодию, он робко и неуверенно улыбнулся. Бикс Байдербек играл «Блюз жестяных крыш».

— Эй, Дудлбаг! Сделай погромче.

Ответа не последовало. За мелодией в корпус рояля пробрался дивный, соблазнительный аромат. Кофе. Свежемолотый кофе с цикорием — крепкий, как железная броня, и варили его в такой заманчивой близости… Если прислушаться, то можно было различить, как небесный напиток медленно появлялся на свет от союза простой воды и кофейных зерен. Кап-кап-кап…

Джулс усмехнулся. Значит, маленький хитрец пытается выманить его наружу? Отличная попытка. На пять баллов с плюсом. Наверное, было бы неправильно, если бы столько усилий пропало даром. «Какого черта! Пожалуй, пора старой гусенице вылезти из своего кокона».

Он медленно поднял крышку рояля. Свет в комнате был выключен. Вместо него Дудлбаг зажег несколько свечей. Молодчина. Не хочет, чтобы стоваттная лампочка сразу ударила Джулсу в глаза. Он стал выбираться из короба. На ноги Джулс не вставал почти трое суток, поэтому колени у него подогнулись, он потерял равновесие и, как срубленный дуб, рухнул на антикварную кушетку. Одна из ее ножек подломилась.

Из другой комнаты появился Дудлбаг.

— Джулс! Надо было меня позвать! Я бы помог.

Распростершись на кособокой кушетке, Джулс скривился и потер колено.

— Когда ты слыхал, чтобы я кого-то звал на помощь, а? Тебе самому надо было стоять рядом и ждать, когда она мне понадобится!

Дудлбаг помог другу устроиться поудобнее.

— Ну конечно, ты совершенно прав. Это было очень непредусмотрительно и эгоистично с моей стороны. — Он тепло улыбнулся. — Тебе что-нибудь принести?

— Кофе у тебя здорово пахнет. И жрать чертовски охота. И принеси мне таблетки дока Ландрю. Они в комоде, рядом с ключами.

— Слушаю и повинуюсь.

Дудлбаг принес таблетки и литр своей фирменной калифорнийской крови. Голодный до смерти Джулс сделал огромный глоток и тут же понял, что старая пословица, что гласит, будто голод делает вкусной любую еду, — это полная ерунда. Вкус у крови был просто отвратительный. Он вспомнил, как первый раз в жизни пил обезжиренное молоко — почти никакого вкуса и запаха и совершенно никакого удовольствия. Однако кровь есть кровь, а Джулс так хотел есть, что разборчивость была неуместна. Он сделал еще один глоток. Потом торопливо открыл баночку с таблетками и высыпал на ладонь сразу шесть пилюль. Джулс не знал, можно ли принимать столько таблеток сразу и не нанесет ли это вред его здоровью, но страх снова оказаться старчески беспомощным пересилил. Кроме того, док Ландрю ничего не говорил о том, что нельзя превышать дозировку после того, как не принял вовремя несколько таблеток. После недолгих раздумий Джулс выпил все шесть, проглатывая их по две штуки за раз.

— Ну как? Стало лучше?

Джулс почувствовал, как потихоньку возвращаются силы.

— Да, немного.

Он вынул ноги из корпуса рояля.

— Я вот лежал тут и все думал про то, что ты с ребятами Найта сделал. Откуда ты знал, интересно, что если они выпьют свою кровь, то с ними такая фигня случится?

Дудлбаг лукаво улыбнулся.

— A-а, ты про тот маленький трюк? Меня научили ему на Тибете. Мои духовные учителя, как ты знаешь, сами вампиры. Основа их мудрости и духовности заключается в том, чтобы избавиться от всех свойственных вампирам желаний. Особенно от жажды крови. Им всем уже многие сотни лет от роду, и ни разу за это время они не выпили ни капли крови.

— Ага, так я тебе и поверил. Если сам не врешь, значит, они тебе набрехали.

— Вовсе нет. Доказательства я видел собственными глазами. За все три года, что я у них прожил, ни один монах не пил кровь — ни людей, ни животных. Они никогда не страдают от голода.

— Ну а ты-то что ел все это время? Овсяную кашу? Только не говори мне, что три года сидел без крови.

Дудлбаг с грустью посмотрел в окно.

— Если бы так… Нет, конечно, все это время они давали мне достаточно крови. К сожалению, когда я впервые узнал об их учении, отказаться от крови стало для меня невозможно. Я пил ее слишком долго, многие годы, и уже не мог надеяться, что когда-нибудь достигнутого блаженного покоя, что и эти мирные монахи. Хотя отчасти из-за того, что я пью кровь, они и позволили мне жить с ними и учиться. Им требовался «павший» вампир, чтобы пополнять ряды своего ордена. Все эти годы именно я превращал новичков из обычных претендентов в молодых вампиров. После того, как новообращенный просыпался, он видел перед собой два предмета — набор для медитации из грубого дерева и серебряную чашу с кровью. Монахи приказывали ему выбрать один из предметов — тот, который ему хочется взять сильнее. Того, кто выбирал набор для медитации, они принимали к себе послушником. Те, кто выбирал чашу с кровью… Скажем так, неверного выбора монахи не прощали.

Джулс тихо присвистнул.

— Вот это да. Круто, ничего не скажешь. Дали бы мне такой выбор, я бы точно красной лужей закончил. Ну и как? Сколько человек прошли испытание удачно?

— В монастыре я провел тридцать девять месяцев. За это время на гору пришло тридцать шесть претендентов. Послушниками стали двое. Так что через пару месяцев мой желудок от вида и запаха красной слизи уже не выворачивало наизнанку.

— Хм… — Джулс посмотрел на своего миниатюрного друга новыми глазами. Паренек здорово повзрослел с тех пор, как тридцать лет назад Джулс разорвал с ним все отношения. В конце концов, может, он и правда сгодится в борьбе с Мэлисом Иксом. — Кстати о желудках — моему стало гораздо лучше. Как насчет того, чтобы выпить кофе, а? Зря ты его сварил, что ли? Ну а потом можно будет нанести визит мисс Морин.

— Джулс! Ты вернулся! Слава Богу и всем его ангелам!

Джулс позволил ей себя обнять, но сам даже не шевельнулся в ответ. Пусть теперь он и понимал Морин чуть больше и все же простить не простил.

Если Морин и заметила, что Джулс не ответил на ее объятие, то виду не подала.

— Господи, я так волновалась! Думала, никогда тебя больше не увижу. На работу все три дня не ходила. Дома сидела у телефона, молилась, чтобы ты пришел или хотя бы позвонил. Никто из вас обоих даже не побеспокоился сказать, где Дудлбаг остановился! Я тут с ума сходила. Самым натуральным образом сходила с ума!

Джулс молчал. На несколько долгих секунд молчание повисло в гостиной Морин, как наэлектризованное грозовое облако. Наконец Дудлбаг его нарушил.

— Я остановился в «Двенадцати дубах», в гостевом домике. Очень милое местечко. На Байю-стрит находится. У меня там собственный прудик с золотыми рыбками…

Морин не слушала. Не отрываясь она смотрела на Джулса со смесью страха и робкой надежды. Затем взяла его за руки и потянула к кушетке.

— Сядь со мной, Джулс. Иди сюда. Господи, как же я рада тебя видеть!

Они сели рядом, сразу заняв довольно просторную кушетку целиком. Морин зажала одну его руку между ладоней и постоянно гладила и мяла ее, будто голубя, который может вдруг взять и улететь.

— Что мне сделать, Джулс? Как я могу исправить то, что натворила?

— Ты можешь сделать только одно — рассказать про своего любовничка номер два. Мне надо знать про Мэлиса Икса все.

Морин быстро отвернулась, но Джулс успел заметить испуг на ее лице.

— А что… что рассказывать-то? Я его давно не видела, и время мы вместе не проводим. Никаких хороших воспоминаний у меня о нем не осталось. Выбросила его из головы с концами.

— Так не пойдет, Морин. Никаких оправданий. Хочешь со мной помириться? Рассказывай, что знаешь. Нам зацепка нужна, что-нибудь такое, что нас к нему в нору приведет. Давай рассказывай — кто он, как зовут, номер тачки, у кого он костюмы шьет, где его бабуля покупки делает, размер обуви. Все что угодно!

Эта тирада довела Морин чуть не до слез.

— Пожалуйста, не впутывай меня! Мне страшно! Он ведь на все способен. Догадается, что никто, кроме меня, рассказать этого не мог… Ну пожалуйста.

— Детка, ты и так уже впуталась, — с горечью сказал Джулс. — Ты впуталась гораздо раньше, чем я. В сторону тебе не отойти и обратно дороги нету.

— Джулс прав. — Дудлбаг опустился на колени рядом с Морин и взял ее за руку. — Пути назад у тебя нет. Единственный способ вернуть спокойствие и равновесие — идти вперед. Чем больше мы от тебя узнаем, тем скорее его найдем. Чем скорее мы с ним разберемся, тем скорее избавим тебя от любой возможной опасности.

У Морин дрогнула нижняя губа. Она посмотрела на Джулса, потом на Дудлбага, потом снова на Джулса.

— Он… он называл себя Эльдо Радо. Как автомобиль.

— Знаю, — чересчур резко сказал Джулс. — Эту драгоценную информацию я получил из вонючей пасти самого Мэлиса.

Дудлбаг от него отмахнулся.

— Успокойся, Джулс. Главное, она начала говорить. Солнышко, он называл тебе свое имя? Настоящее имя?

— Нет, кажется… Нет, не думаю. Даже уверена, что не называл. Эльдо Радо — это его кличка в банде. Он очень ею гордился. Все его так называли. Насколько я знаю, настоящего имени он никому не говорил. Не хотел, наверное, чтобы его семью как-то связывали с тем… с тем, что он делал.

— Он говорил, на какой улице вырос? В какую ходил школу?

— Как насчет имени его лучшего друга? — спросил Джулс. — Или любимого дядюшки?

— Погодите… не надо меня торопить! Дайте подумать. Я пытаюсь вспомнить. Улица, улица… нет, про улицу он ничего не говорил. Думаю, вырос он где-то в верхней части города. Точнее не знаю. Может, Централ-сити, или Ирландский канал, или даже Бродмур. Школа, школа… Господи, не помню!

— А приятели? Родственники? Он тебя знакомил с кем-нибудь?

— Джулс, ну не были мы с ним так близки. Он был очень скрытным и молчаливым. Думаю, не хотел знакомить с друзьями. Почти всегда мы встречались или в клубе, или у меня дома. Я представления не имею, где он жил. Пару раз он водил меня в другой клуб, послушать музыку…

— Какой именно клуб, помнишь?

— Ну разумеется, нет! Где-то в цветных кварталах. Маленький, грязный, неприметный. Я никакого внимания на него не обратила.

Джулс презрительно фыркнул.

— Значит, ты хочешь сказать, что обратила парня в вампира, регулярно делила с ним гроб, а знать про него самого ни черта не знаешь, так? Отлично. Просто отлично, Морин! Снимаю перед тобой шляпу. Спасибо, что помогла, детка.

— Но я ведь стараюсь! Разве не видно? Я стараюсь.

— Ладно, тогда вот что мне объясни. Почему он так меня ненавидит? Как я впутался в ваш маленький роман? Что я такого сделал этому парню, чтобы оказаться в его хит-параде под первым номером?

— Понятия не имею! Конечно, я ему про тебя рассказывала…

— Рассказывала? Например? Что ты про меня говорила? Надеюсь, не сравнивала наши размеры или что-нибудь в этом роде?

Морин бросила на Джулса испепеляющий взгляд.

— Ты за кого меня держишь?

— Тогда что?

— Ну, я не знаю… Надо же было нам хоть о чем-то говорить. Про свою семью и друзей он никогда не рассказывал, поэтому, когда мы были вместе, но не занимались сам понимаешь чем, я говорила про тебя. Когда он включал погромче радио, чтобы послушать какую-нибудь песню, я рассказывала, какую музыку ты любил. Если в клуб заглядывал таксист, я вспоминала забавную историю про тебя и рассказывала. Иногда он дарил мне цветы или что-нибудь такое. Тут я вспоминала, какие милые подарки делал мне ты — ужасно милые, как тот медвежонок с третьим глазом посреди лба, помнишь? Он до сих пор у меня хранится. И еще — я не один год вбивала ему в голову правила, которым обязан следовать каждый вампир. У тебя с этими правилами никогда никаких проблем не возникало, а он и слушать не хотел. «Чем больше ты сделал вампиров, тем меньше для тебя останется еды» — чего, казалось бы, проще? А он ни черта не понимал. Если уж ты, такой твердолобый, мог следовать правилам, как маленький ангел, то почему он не мог?

Джулс слушал болтовню Морин и падал духом все сильнее и сильнее. До этой самой минуты он надеялся, что, может, еще удастся как-то вразумить Мэлиса. Например, тот увидел бы, что у Джулса есть собственная банда, и они оба, как разумные люди, сели бы за стол переговоров и приняли взаимовыгодное решение. Теперь на такой исход не осталось никакого шанса. Черт знает сколько лет Морин ворчала, сравнивая их, а в результате, если эта война и закончится, то очень плохо.

— Святые угодники, Мо, на месте Эльдо Радо я бы тоже себя ненавидел.

— Почему? Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, это я во всем виновата, да? Ну, должна ведь девушка о чем-то говорить! Нельзя же, чтоб каждую ночь был один только трах-бам-спасибо-мадам. Он не разговаривал, Джулс! Пойми! Мне приходилось говорить за нас обоих!

— Да, детка. Отлично понимаю. — Он повернулся к Дудлбагу. — Пошли отсюда. Ничего полезного она нам не скажет. Наверное, надо просто прошвырнуться по местам, где я обычно бываю. Он сам меня найдет.

Джулс попытался встать с кушетки, но Морин ухватила его за руку.

— Не уходи! Я пытаюсь помочь. Правда, Джулс, я пытаюсь. У меня есть для тебя бумаги на подпись! Это страховка. Тебе выплатят деньги за дом! Я ходила в банк «Уитни», проверила твой сейф. У меня до сих пор ключ хранится, уже столько лет — с тех пор, как мы жили вместе, почти семьей, и ты во всем доверял мне. Еще с того времени, как была жива твоя мама, банк каждый месяц посылал от твоего имени чек в страховую компанию и…

Джулс направился к двери. Точнее, попытался направиться.

— Какая от денег польза, если мне воткнут кол в сердце?

Морин подтащила его к обеденному столу, где лежали документы.

— Просто подпиши, и все! — Она заставила Джулса взять ручку. — Плохо не станет. Кто знает, купишь себе новый «кадиллак» или старые джазовые пластинки вместо тех, которые в огне погибли. Как твой соисполнитель я уже заполнила все, что надо. Тебе осталось только подписать. Я поставила в нужных местах крестики, видишь? Вот и вот…

Джулс неохотно поставил подпись везде, где стояли жирные красные крестики. Дудлбаг подошел к столу.

— Морин, постарайся еще разок что-нибудь вспомнить. Любой пустяк может иметь значение. Может, он носил какую-нибудь особенную одежду? Например, рубашку с логотипом любимого бара или куртку с эмблемой школы?

Морин села за стол и уныло подперла голову кулаками.

— Я старалась, я так старалась. Ну не могу я ничего вспомнить! Хотя… Погодите-ка. Куртка! Он много раз надевал одну и ту же куртку — школьную куртку. На ней была какая-то птичка!

Джулс, продолжая подписывать бумаги, скривился.

— Ничего не скажешь, очень полезная информация, Мо. Птичка! На свете всего-навсего… Сколько? Тысяч десять разных видов птиц? Что это была за птица? Попугай? Сокол? Может, колибри?

— Я в птицах не разбираюсь!

— Какого она была цвета, помнишь? — мягко спросил Дудлбаг.

— М-м… вроде бы синяя. Точно! Синяя с белым.

— Может, голубая сойка? Или синешейка?

— Наверно, голубая сойка. Думаю, да.

— Интересно, — пробормотал Джулс, — откуда этот придурок взял куртку школы «Иезуит»?

— Ну конечно! — вскрикнула Морин. — Я вспомнила! Он говорил, что учился в «Иезуите»! Священники дали ему стипендию! Он играл в какой-то спортивной команде. Не футбольной и не баскетбольной… Не знаю. Может, в команде по боулингу.

Лицо Дудлбага просветлело.

— Вот если бы заглянуть в их школьные ежегодники…

— Мы узнали бы его настоящее имя, — закончил Джулс.

— Есть только одна проблема — сейчас лето. Все школы закрыты на каникулы.

— Но они открываются по понедельникам, — перебила Морин. — Летом все католические школы открыты вечером в каждый понедельник. Чтобы родители, которые подыскивают для ребенка школу, могли зайти и посмотреть.

— А ты откуда знаешь? — подозрительно спросил Джулс. — Ты что, когда-нибудь отдавала ребенка в католическую школу?

— У нас в клубе есть один завсегдатай, у которого слабость к ученицам из католических школ. Лето — его любимое время года. Он притворяется, будто у него есть дочь, ходит по понедельникам во все католические школы для девочек и строит там ученицам глазки. Вы не представляете, сколько раз он умолял меня нарядиться для выступления школьницей. А где я, интересно, найду школьную клетчатую юбку моего размера?

— Значит, в понедельник вечером? То есть завтра.

Широкая ухмылка медленно растеклась у Джулса по лицу.

— Дудлбаг! Я думаю, старина, самое время подыскать тебе хорошую среднюю школу, а то из-за меня ты так и не смог ее окончить.

— Но ведь «Иезуит» — школа для мальчиков.

— Так точно, напарник.