Болото

ГЛАВА ПЯТАЯ

ВХОДНАЯ дверь коммунальной квартиры встретила его обилием звонков — верный признак, что недружно живут люди. Павлов стал разыскивать нужную кнопку, но в это время дверь открылась. В прихожей стоял Власов.

— Я вас увидел в окно и решил встретить, — и сразу же заговорил о деле: — В чемодане Алексея Шляпникова нашел дневник. Очень интересно — я успел перелистать, пока ждал вас, — потом смущенно добавил: — И больше ничего…

— Великолепно. Это большая удача, — похвалил Павлов следователя. — Поможет хоть краем глаза заглянуть в его личную жизнь, прочитать мысли. А как вообще они живут?

— У матери Алексея — я видел медицинские документы — был рак легкого. Она умерла, когда сын находился в специальном ПТУ. Отец вскоре вторично женился. Судя по всему, в доме заправляет мачеха. Ну и особа, я вам скажу.

— Пойдемте познакомимся. Отца вызовите повесткой ко мне на завтрашнее утро, а мачехой займитесь сами.

Власов провел старшего следователя по длинному полутемному коридору, загроможденному всевозможной рухлядью, отворил дверь одной из комнат и, пропустив вперед, представил хозяевам.

Павлов осмотрелся.

Какой разительный контраст с квартирой Кулаковых — неприбранный стол, плохо вымытое окно, застиранная занавеска на двери, ведущей в маленькую комнатку. И тяжелый залах непроветренного помещения.

В кресле у обеденного стола сидел крупный мужчина — отец Алексея, у окна стояла мачеха. Она была намного моложе мужа, но неухоженные волосы, спущенный чулок отнюдь не придавали ей женственности.

— Товарищ следователь, можно задать вам один вопрос? — И сразу ее лицо, до того сонное и невыразительное, заострилось, стало злым.

— Пожалуйста, — ответил Павлов.

— Как же мы теперь будем?! — заголосила она, словно над покойником. — Нам вот-вот получать ордер на трехкомнатную квартиру, а теперь, как арестовали Алексея, могут отказать! Разве это справедливо? Он, — ткнула женщина пальцем в сторону Шляпникова, — инвалид, без ног остался. Покажи протезы, — приказала мужу.

— А ну тебя, — равнодушно отмахнулся Шляпников, еле ворочая языком.

— Вот смотрите! — она неожиданно легко опустилась перед мужем на колени и, не обращая внимания на ленивый пьяный протест, задрала обе брючины, обнажая протезы.

— Отстань, Капа, — все так же вяло оттолкнул ее муж.

— Вот всегда так. О семье и не подумает. А у нас еще сын растет, кроме Алексея, — на всякий случай уточнила она.

— Значит, дадут двухкомнатную, по числу членов семьи, — попробовал Павлов подвести итог неприятному разговору.

— Как бы не так, — взвилась Шляпникова. — После спецПТУ, куда Алексей заявился? В общежитие? Держи карман шире. К нам! В наш дом! А из колонии куда придет? Опять же к нам. Значит, и на него положена площадь! Дайте справку!

— Какую справку? — оглушенный ее визгом спросил Павлов.

— Что Алексей член нашей семьи! Что на него положена жилплощадь.

— Мы таких справок не даем, — сухо сказал Павлов. — Пойдемте, Власов, здесь нам больше делать нечего.

ВЕРНУВШИСЬ в райотдел, Павлов попросил привести на допрос Владимира Кулакова. Интуитивно он чувствовал, что здесь лед тронется раньше и внутренне подготовился к большому разговору.

— Войдите, — отозвался следователь на стук, полагая, что конвоир доставил задержанного. Но вошел Власов.

— Извините, Сергей Петрович. Знаю, что не вовремя, — улыбнулся он мягкой улыбкой. — Вы, наверно, не обедали?

— Вы проницательны, — улыбнулся в ответ Павлов.

— Но ведь уже четвертый час.

— Ну, что ж. Теперь пообедаю, как говорится, вместе с ужином. Смотришь, и аппетит будет лучше.

— Дело в том, — смущаясь, заговорил Власов, — что я после обыска заскочил домой. После того, как мы с вами расстались. Рассказал про вас маме. И вот она… Вы уж, пожалуйста, не отказывайтесь… Вкусные, с мясом, — он вытащил из портфеля сверток и положил на стол перед Павловым.

Голод, весь день заглушаемый папиросным дымом, от аромата пирожков дал о себе знать. Отбросив привычную стеснительность, Сергей Петрович развернул сверток и с наслаждением откусил разом половину пирожка.

— Божественные, — сказал он. — И как только вы могли подумать, что я откажусь. Ничего не знаю вкуснее пирожков, сделанных материнскими руками. С тех пор, как женился, меня редко ими балуют, — пошутил Павлов, принимаясь за второй пирожок. — Передайте своей маме самую искреннюю благодарность.

— Спасибо, передам, — Власов осмелел. Его рука снова нырнула в портфель и извлекла оттуда бутылку пива и вяленую воблу.

— Это тоже мама прислала? — усмехнулся Павлов.

— Нет. Это я сам. Слышал, что вы любите пиво с воблой.

— Люблю. Однако спиртное, в том числе и пиво, хотя его почему-то причислили к безалкогольным напиткам, — только после работы. Поэтому, если не возражаете, оставлю на ужин.

Завернув рыбу в бумагу, Павлов вместе с пивом положил ее в ящик стола.

— Я пойду, — заторопился Власов.

И вовремя: только он ушел — привели Владимира Кулакова.

ОТПУСТИВ конвоира, следователь подошел к задержанному и, объяснив его процессуальные права, сообщил, что тот подозревается в разбойном нападении на сберегательную кассу.

Кулаков промолчал. В серых материнских глазах не было страха. Скорее, читался вызов: «Вот я каков! Буду молчать и ничего со мной не сделаете!»

Павлов с интересом всматривался в него. Если отмыть да протереть как следует, убрать грязь естественную и моральную, может получиться неплохой парень. Высокую стройную фигуру не скрывают даже старого образца милицейский китель с чужого плеча, синие галифе и огромные кирзовые сапоги. Видно, сержант, дежурный по изолятору временного содержания задержанных, пожалел мокрого, продрогшего мальчишку, сбегал домой и принес старую форму. Не по росту, зато сухое и чистое.

Под пристальным взглядом следователя Кулаков почувствовал себя явно неуютно, заерзал, спрятал под китель грязные руки с давно не стриженными ногтями.

Павлов снял трубку, вызвал дежурного.

— Отведите назад, — распорядился он, — дайте этому неряхе мыло, мочалку и покажите, как надо мыть лицо, уши, шею и руки. Потом приведете обратно. И еще. Организуйте баню. Всем. Естественно врозь, по очереди, — следователь заметил, как при слове «всем» насторожился Кулаков, и добавил: — Этого в баню после допроса. Остальных можно сейчас.

И опять что-то метнулось в серых глазах при слове «остальных».

Минут через десять чисто вымытый, с подстриженными ногтями, в той же милицейской одежде, но уже заправленной и застегнутой на все пуговицы, Кулаков снова предстал перед следователем.

— Ну вот, теперь порядок, совсем другой человек, — похвалил Павлов дежурного.

— Остальным баньку организовали, товарищ майор.

— Так быстро? — Павлов обрадовался сообразительности включившегося в игру сержанта.

Психологическая уловка следователя не была специально подготовлена. Она возникла экспромтом и благодаря догадливости сержанта «сработала». А спроси тот: «Кого вы имеете в виду под остальными?» — и весь эффект пропал бы…

— Что вы меня так рассматриваете? — спросил Кулаков, как только они остались вдвоем.

— Да вот хочу понять свою ошибку. Где я тебя проглядел? — задумчиво проговорил следователь.

— А вы тут при чем? Вы меня первый раз видите.

— Это неважно. Я коммунист. Значит, за все в ответе. Меня Советская власть поставила на эту должность не только расследовать, но и предупреждать преступления. А ты совершил уже не одно. Значит, я где-то раньше тебя прозевал, не остановил вовремя, дал возможность… Да что тут говорить… — Павлов замолчал. Молчал и Кулаков. Только тяжелое дыхание выдавало: волнуется парень. — Ну, скажи, разве не мы с тобой виноваты в случившемся, в том, что не пойдешь ты первого сентября в школу, а поедешь в колонию отбывать определенный судом срок наказания. Будешь изолирован от общества. Вот почему разглядываю тебя, Володя. И не только тебя самого — всю твою жизнь, твои интересы, твоих друзей и родных. И наши промахи, если хочешь.

По мере того как говорил следователь, голова Кулакова клонилась все ниже и ниже. Мучил ли его стыд? Навряд ли. Скорее, жалел себя, переживал, что попался. Понял, наконец, что на этот раз придется расплачиваться сполна.

Кулаков попытался незаметно смахнуть набежавшую слезу, громко прокашлялся.

— Откуда вы взяли, что я давно совершаю преступления? — спросил он, стараясь, видимо, найти нужный тон разговора.

— А разве не так? — ответил Павлов.

— Конечно, нет, — Кулаков вскинул голову, глаза сузились. — Мелочи были, в основном в детстве. Меня наказывали, родители платили за ущерб. А с тех пор ничего серьезного, что можно назвать преступлением. Из дома, правда, убегал, но ведь за это не судят…

Павлов видел, как парень наглеет буквально на глазах. Конечно, можно оборвать, поставить на место. Но стоит ли? Пусть выговорится.

А Кулаков продолжал в таком же тоне:

— Почему я из дома бегал? Так это вас не касается. Думаете, раз дома не жил, значит, воровал? Друзья кормили. Потом — мы с Лехой каждый день ходили за грибами. Продавали. Вот и в лесу нас задержали, когда выходили на шоссе с грибами.

Видя, что следователь внимательно слушает, Кулаков врал с вдохновением. А может, затеплилась надежда, что и на этот раз пронесет?

Неожиданно позвонил Спицин:

— Козловского взяли, товарищ майор. При обыске нашли вещи по нераскрытым преступлениям. В том числе и мотоцикл «Яву»…

— Пусть Власов с ним побеседует. Возможно, и по этому делу что прояснится.

Положив трубку, Павлов вернулся к прерванному допросу.

— Не мужской разговор у нас получается, Володя, петляешь, как заяц. Я думал, ты честнее.

— Причем тут заяц? — обиделся Кулаков. — Вам легко оскорблять, у вас власть!..

— Оставь это, — перебил следователь. — А заяц потому, что, как отвечать — сразу в кусты: я, мол, не я, и лошадь не моя, ничего не знаю, ничего не ведаю. Так, Кулаков, не пойдет. Я старший следователь областного управления внутренних дел. Значит — ты не маленький, сам должен понимать — расследую наиболее тяжкие преступления. Такие, к примеру, как убийства, совершенные подростками, или как ваше разбойное нападение на сберкассу. А ты мне про побеги из дома рассказываешь, сказки про грибы сочиняешь.

— Почему сказки?! Я правду говорю. Хотите верьте, хотите — нет. Это уж ваше дело.

— И тон этот оставь, ты ведь не с дружками на квартире Козловского, — Павлов сделал вид, что не заметил, как испуганно взметнулись ресницы Кулакова. — Какие, спрашиваешь, сказки? Не сказки, а быль. Пока вы топали по болоту, ко мне из леса привезли двух мальчиков лет девяти-десяти. В лесу какие-то парни отобрали у них корзинки с грибами. Не знаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — буркнул Кулаков.

— Один из них, по описанию, очень на тебя похож. Он и затрещину дал одному из мальчиков. Его, кстати, тоже Володей зовут. Или, может, ребята ошиблись?

— Ошиблись.

— Придется, видно, снова их побеспокоить, привезти сюда, показать корзинки, да и тебя заодно. Ну, как, попросить, чтобы привезли?

— Не надо, — после долгого молчания выдавил Кулаков. — Признаюсь, было дело. А все из-за чего получилось? Когда из леса выходили, провалились в болото. Вымокли до костей, вымазались, а главное — утопили корзинки с грибами. Хорошие корзинки, новые. А грибы — один к одному! Брали только белые и подосиновики. На рынке пяток — рубль! Что нам с Лехой оставалось делать? Не возвращаться же в город с пустыми руками. Ребята засмеют. Вот и пришлось взять у мелюзги мусор: корзинки — рванье, грибы — горькушки разные. Все больше рубля не стоит. И затрещину я пацану не давал. Просто положил руку на затылок, чтоб болтал поменьше. Так что грабежика не было, — он победно посмотрел на следователя.

Увидев улыбку на губах майора, Кулаков смутился.

— Что улыбаетесь? Опять не верите? Да, тяжелая у вас работа — никому ни в чем не верить.

— Врешь ты все, парень, — с сожалением сказал Павлов. — И про должность мою тяжелую, и про обстоятельства того, что называешь грабежиком. Если бы я в самом деле никому ни в чем не верил, гнать меня надо было со следственной работы. Разве можно быть следователем, не веря в людей? — продолжал Павлов. — Конечно, на слово таких, как ты, положиться нельзя. В нашей работе верить на слово всякому, значит быть легковерным — можно нарубить дров. А мы не лесорубы, мы имеем дело с людьми, не с бревнами. Улавливаешь разницу?

— А если человек берет на себя чужую вину? — воспользовавшись короткой паузой, спросил Кулаков.

— Встречаются такие случаи. Правда, крайне редко. Но истина все равно устанавливается, так как нам, юристам, одного признания мало. Выводы ведь делаются из анализа всех собранных фактов, доказательств, а не на одних показаниях обвиняемого.

Павлов взял из стопки книг, аккуратно лежащих на краю стола, Уголовно-процессуальный кодекс и протянул Кулакову.

— Найди семьдесят седьмую статью.

— Признание обвиняемым своей вины, — прочел вслух Кулаков, — может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении признания совокупностью имеющихся доказательств по делу.

Словно машинально, он стал листать страницы.

— Это Уголовно-процессуальный кодекс. А то, что ты ищешь, не здесь, а в Уголовном кодексе.

— Откуда вы знаете, что я ищу? — вспыхнул Кулаков.

— Так ведь я все-таки следователь. Твое желание узнать, что тебе грозит, вполне естественно. Только мне представляется, что заглядывать в кодекс следовало до, а не после преступления. Может, тогда его и не было бы.

— Сколько, по-вашему, мне дадут? — с внезапной хрипотцой в голосе спросил Кулаков.

— Не знаю, — просто ответил следователь.

— Неправда. Вы все знаете.

— Нет, Володя, действительно не знаю. Назначение наказания — компетенция суда. А обязанность следствия — представить суду объективно и полно собранные доказательства.

— А если вы со мной ошибаетесь? Если я в самом деле не совершал преступлений?

— Оставь, Володя. Единственный шанс — чистосердечно во всем признаться. Это может значительно облегчить твое положение и повлиять на меру наказания, — спокойно сказал Павлов. — Каждый эпизод, который я предъявлю тебе в обвинение, будет подтвержден неоспоримыми доказательствами. В это можешь поверить мне пока на слово. И еще поверь — другого выхода у тебя просто нет.

— Никаких преступлений я не совершал, — упрямо мотнул головой Кулаков.

— А знаешь, Володя, — весело, словно предлагая принять участие в занимательной игре, предложил Павлов. — Давай разберем последний случай. Он по сравнению с другими действительно не так значителен. Согласен?

Недоверчиво поглядывая на следователя и еще не понимая, куда тот клонит, Кулаков кивнул.

— Только вам это ничего не даст. Я сказал, что никаких преступлений не совершал, и добавить мне нечего.

— Не торопись. Итак, ты говоришь, что отобрали грибы у ребят потому, что, утопив свои корзинки в болоте, стыдно было заявиться в город с пустыми руками. Правильно я тебя понял?

— Точно. Так и было.

— Ты можешь показать место, где утопили корзинки?

— Нет… Не знаю. Не помню. Было темно. Да и болото. Оно везде одинаковое.

— Откуда у вас корзинки, с которыми вы пошли в лес?

— Купили.

— Где?

— На рынке.

— Кто?

— Мы с Лехой.

— Почем?

— Пять рублей пара.

— Кто продавал?

Кулаков, отвечавший вначале быстро, задумался. Очевидно, до него стал доходить замысел следователя.

— Не помню.

— Ну, хотя бы — мужчина или женщина?

— Сказал, не помню.

— Старый был человек или молодой?

— Не помню, — хмуро повторил Володя.

Бросилось в глаза, что настроение у него испортилось, веселость, с какой началась «игра», улетучилась.

— Много корзинок было у продавца или только эти две?

Кулаков молчал.

Павлов протянул ему лист бумаги и карандаш.

— Нарисуй корзину и поставь примерные размеры.

Кулаков взял бумагу, начал рисовать, потом со злостью отодвинул.

— Не получается. У меня тройка по рисованию.

— Покажи хотя бы примерный размер.

— Ну, такая, — развел он руки.

— Форма?

— Обычная.

— Круглая, продолговатая, квадратная? С одной ручкой или двумя.

— Пожалуй, продолговатая с одной ручкой посредине.

— Правильно. У таких корзинок с краев ручек не бывает… Когда купили?

— Не помню.

— Во время последнего побега из дома или раньше?

— Во время…

— Где хранили?

Кулаков опять замолчал.

— Где лежали ваши корзинки? Кто их видел? Кто может подтвердить?

— Да что вы пристали, — не выдержав, огрызнулся Кулаков. — Какое это имеет значение?

— Ладно, — примирительно сказал Павлов. — Запишем пока то, что выяснили.

Он оформил протокол допроса, дал прочитать и подписать Кулакову.

— А Шляпников подтвердит то, что ты рассказал? — неожиданно спросил Павлов. И увидел, как вдруг сник допрашиваемый, растерялся. — Не расстраивайся, Володя, — мягко продолжал Павлов, выдержав паузу. — Я понимаю, что вы сговорились все отрицать, но предусмотреть мои вопросы вы, естественно, не могли. А это так же естественно приведет к противоречиям в ваших показаниях. Простой закон логики. Когда совсем запутаетесь, я предъявлю собранные доказательства, и вам ничего другого не останется, как рассказать правду. Но в этом случае вашему признанию — грош цена. Оно будет вынужденным, данным под давлением улик. А я другого хочу.

— Чтоб я признался в преступлении, которого не совершал?..

— Не нужно громких фраз, — поморщился Павлов. — Давай вернемся к корзинкам. Чтобы покончить с ними, я скажу, зачем вы их отобрали у детишек. Только для того, чтобы замести следы. По этой причине и в болоте мокли, рассчитывали, что собака след потеряет. Нюх собаки учли, а об уме людей не подумали. Когда поняли, что петля вокруг вас затягивается, что болото не выручило, отобрали у ребят корзинки с грибами, чтобы в случае задержания правдоподобно объяснить, что делали в лесу. И опять не учли, что ребятишки к нам попадут. Видишь, сколько ошибок. Это, кстати, обычное явление — как бы ни был продуман план преступления, сколько бы времени ни затратили на его подготовку, как бы тонко и четко его ни совершили — ошибки все равно неизбежны. Все предусмотреть, предвидеть и предугадать просто немыслимо. А мы со своим опытом, знаниями, помощью граждан эти ошибки обязательно обнаружим и изобличим преступника.

— Старый приемчик. Отец, когда не знал, что я натворил, тоже делал вид, что ему все известно, — усмехнулся Кулаков.

— Не скрою, — не обращая внимания на иронию, прозвучавшую в словах Володи, продолжал Павлов, — сегодня ты в определенной степени сильнее нас: ты знаешь о совершенном тобой все, а мы только часть. Но подчеркиваю, — сегодня. Вскоре мы будем знать больше тебя.

— Это как? — не выдержал Кулаков.

— Очень просто. Вас вчера задержали в лесу двоих, а под суд пойдет значительно больше. Мы не собираемся ограничивать следствие только эпизодом в сберкассе. Вскроем всю преступную деятельность твою, твоих друзей и их друзей. К примеру, тебе известны все преступления, совершенные Козловским и его дружками? Уверен, что нет. А теперь иди, — не дав Кулакову что-либо возразить, Павлов вызвал конвоира.