Глава 19 Люди и нелюди

1

То что Фольклорист на самом деле был Фольклористкой знало очень мало людей. Светиться она не любила и личность свою охраняла как нечистые свои игрушки. Кстати прислуга тоже не знала о том, кем является эта злобная женщина, но сходились на том, что это Охотница. Одна из главного Круга и обходить ее лучше стороной. Она была из тех, кого боялся Касьян Бесстрашный, а таких людей было мало и появлялись они в здании редко. Фольклорист появлялся только для того, чтобы в очередной раз уничтожить Касьяна. И сейчас она тоже пришла за ним.

Касьян сидел на стуле с высокой спинкой посреди своего полуразрушенного кабинета. Госпожа тяжело дыша стояла напротив него. «Слишком красивая для человека, — подумал Касьян — Точно есть капелька нашей крови».

Блондинка. Белые волосы водопадом сбегали на плечи обрамляя круглое кукольное личико. Немного курносый носик, кокетливо вздернутая вверх губа, тонкие реснички, гладкая без единого прыщика кожа. Красный костюм с перевязью и небольшими стальными наплечниками. Очень хороша и сексуальна, если бы не аккуратный шрам, пересекающий левый глаз вертикально: от щеки до середины прекрасного лба. Никто не знает, кто его оставил и Фольклорист не спешит рассказывать, но одно точно — это нечистый пытался. «Нужно будет спросить» — подумал Касьян — Когда будет в настроении'.

Сейчас она была в бешенстве. Смела со стола бумаги вместе с телефоном и перекинула все стулья, кроме того на котором сидел Спикер. Она точно хотела его ударить и даже хваталась за кинжал на поясе, но удержалась. С трудом, но удержалась.

— Я закурю? — спросил Касьян и полез в карман. Руки не дрожали и почему-то он был спокоен сейчас. Наверное есть вещи пострашнее разъяренной бабы.

— Нет, — оборвала она и продолжила шипя, как загнанная в угол кобра. — Что это за пьеса, урод?

— Госпожа, для такой красивой женщины вы очень грязно выражаетесь. И, да, я без понятия что это за гребаная пьеса. И можно перестать ломать мою мебель, каждый раз когда у нас проблемы?

Он все-таки достал сигарету и закурил от своей любимой зажигалки, а потом посмотрел в разъяренные глаза Фольклориста. Она успокаивалась, но процесс только начался, любое неосторожное движение, глупое слово или выражение и может разразиться буря, как пишут в книжках. А еще нужно не забывать о кинжале, который всегда висит на поясе и который она может схватить в любой момент. Говорят, что лезвие особенное, с необычным опылением или как это правильно называется. Хотя на него такие вещи и не действуют, но будет неприятно получить порезы от этого ножика.

— Я сказала не курить, — прошипела девушка, и Касьян затянулся вкусным горьким, табачным дымом. Удовольствие, которое поймет только курильщик и никогда женщина, будь она хоть трижды курильщиком.

— Успокойтесь, госпожа, — он никогда не называл её Фольклористкой. — Истерикой делу не поможешь. Нужно собраться с мыслями, объединиться хотя бы временно и трезво всё обдумать. А мне, чтобы соображать, нужно курить, особенно после пережитого шока с вашим участием. Так что давайте я не буду много говорить и просто затянусь ещё пару раз.

Он внимательно следил за ее руками. Не потянется ли за кинжалом? Не рванет ли из ножен и не прыгнет в безумную атаку. Секунды шли как минуты, время потекло киселем, переваливаясь через верх кастрюли, пальцы ее правой руки дрожали, готовясь схватить что-то, но пока хватали лишь воздух. А потом она сложила пальцы в замок перед собой.

— Ладно, нечисть. Поговорим. Тема разговора «Как все просрать и не обосраться».

— Вы конечно поражаете своим ярким языковым запасом, — улыбнулся Касьян. — Помню, как мы познакомились и вы сказали…

— Короче, Спикер. Не нужно передо мной рисоваться, я знаю, что язык у тебя подвешен где нужно, — иначе ты бы сейчас не сидел в этом кабинете, хоть и полуразрушенном. Умеешь как болтать, так и подлизывать кому нужно. Так вот, сейчас самое время начинать ублажать меня.

Она выставила вперед ногу, как будто приглашая Касьяна облизать ей сапог до блеска и он улыбнувшись затянулся так глубоко как смог.

— Итак, что мы имеем. Пьеса «Атака на АЗС № 13». Премьера завтра в Центральном театре. В девятнадцать нуль-нуль. Факт? Факт. Автор пьесы некий Андреев М. Г. ВЫ в курсе кто это?

— Не хожу в театр, — огрызнулся Фольклорист. Она внимательно слушала Касьяна. — Предпочитаю книги.

— Я тоже. Поэтому поискал это имя в театральных справочниках и не нашел. Это или псевдоним или у нас дебютант, что более вероятно. Тем более в рекламе обозначено, что пьеса написана очевидцем. Вот режиссер вполне реальный. Некий Эдуард Бочинский. Не звезда, пара местечковых премий, но премьеры постоянно. Человек работает и это видно. Что нам это даёт?

— А хрен его знает, — буркнула Фольклористочка и огляделась в поисках стула, ей становилось скучно.

— Вот и я о том же. Огромная рекламная компания, ярлык «по реальным событиям», известный режиссер, и скорее всего завтра будет аншлаг. Судя по вашей реакции резонанс у пьесы уже огромный, а актеры ещё даже не кланялись с подмостков.

— Нужно позвонить Бочинскому и выяснить, что происходит, кто автор, и что вообще будет показано в пьесе, а потом делать выводы. Где мой телефон?

Они одновременно посмотрели на расколотый аппарат под окном и вырванный с корнем из стены провод и девушка пожала плечами.

— Распорядись, чтобы слуги принесли новый.

— Я уже звонил. И Бочинскому и директору театра. Как его там? Соловьев. И ничего. Молчат как рыбы. Мои аргументы оказались слабы против театральной конспирации. Может стоило бы вам позвонить и представиться.

— Давай телефон…

— Вот только я уверен, что всё это зря. Не скажут они, а рычагов давить на интеллигенцию нет ни у меня ни у вас. Вот если бы они были нечистой крови. Тогда да. А так. Коммерческая тайна. Ничего личного, просто бизнес. Не могут они раскрыть интригу и не сделают этого.

— Очень интересно, — сказала девушка и с грохотом поставила стул перед Касьяном, стул пошатался и за неимением четвертой ножки рухнул на бок. — И что дальше, нечистый?

— Чем хороша власть, так это тем, что тебе пытаются угодить на всякий случай. Вот и директор отблагодарил меня двумя билетами на премьеру. Говорит, что хорошие места. Забрать на кассе завтра бесплатно. Сказать тетеньке «Отдел по контролю. Два билета» и она все сделает в лучшем виде.

Он затянулся и ждал ответа, кайфуя. Фольклорист молчала.

— И? — сказала она — Чего ты хочешь сказать, долбоеб?

Он вздохнул.

— Для образованной женщины вы очень много материтесь. Готовьте свой лучший выходной костюм и наточите кинжал до остроты лазера. Завтра мы идем в театр.

2

Джекки тупо уставилась на картинку Центрального театра, которую пыталась сложить из пары сотен миниатюрных кусочков. Само здание можно было рассмотреть на коробке или подойти к окну и лицезреть его фасад. Детская игрушка на самом деле взрывала мозг, настолка была сложной. Джекки уже и выспалась, и покушала, и покурила, и даже нашла у Эдуарда в шкафчике немножко коньячку, а кусочки театра не хотели вставать на свое место, хоть разорвись. Непризнанный «драматург» дрыхнул в соседней комнате и помогать не спешил. Да и толку от этой пьяни и гения литературы мало будет. Вчера так нажрался с хозяином, что испортил коридор своей непереваренной едой и лоб разбил об угол шкафа. Так весь в кровушке и заснул, не раздеваясь. Даже заходить к нему неохота, вонь там стоит непереносимая. Джекки уже хотела смахнуть пазлы на пол одним махом, да еще и попрыгать на них, когда дверь открылась.

— Првт, — промямлил Гоголь. Вид у него был помятый и это ещё мягко сказано. Волосы на голове торчат в разные стороны, шея, подбородок и футболка в мерзких объедках, ширинка расстегнута и только один носок на правой ноге.

— Здарово, — ответила Джекки и вернулась к своим пазлам. — Фуу. Иди умойся, что-ли.

Он послушно проковылял в сторону ванной и с грохотом завалился туда. Слышно было как включил воду, как споткнулся и свалился на кафель, как с трудом вставал и скинул пару баночек.

— Еще горло себе бритвой случайно перережет, — пробурчала Джекки и встала. Вообще-то волонтер из нее никакой, да и мужиков она не любила. Отец пил, заставлял готовить, стирать свои обосраные трусы и вытирать срач, оставленный собутыльниками после ночей пьянок. Собутыльники сюсюкали когда он был еще в сознании, пинками выгоняли ее из комнаты, когда батя «вырубался», и пытались приставать еще позже, но быстро получали по мордам. Зато родные братья пи-ды уже давали ей основательно. Старшой Ванька сейчас в тюрьме за ограбление, младший Петруха там же только за наркоту. Или он в психушке на Пятницкой? Не важно, главное что далеко и надолго.

Первый ее мужчина был нежен только поначалу, потом бил, насиловал и вообще оказался редкостным ублюдком. Это даже братьям не понравилось. Вчетвером они отправились на рыбалку с ночевкой, а вернулись уже трое. Неудачник утонул, затянуло каким-то злым течением под воду и не успели спасти. Менты не верили и долго всех троих мурыжили допросами, доказать так ничего и не смогли — пришлось отпустить. Тело так и не нашли. Наверное унесло — течение сильное в том месте, а девушке жить стало полегче пару лет.

Потом были еще пара неудачных попыток завести мужика, но так и не сложилось у нее с сильным полом. Джекки стала злобная, саркастичная и грубая. Её боялись и за глаза называли Черной Вдовой. Что это значит она не понимала, но догадывалась. Типа все мужики дохнут рядом. Ну и хорошо, туда им и дорога.

Потом она сошлась с нечистым, для пробы. Ну а что, если с нормальными не получается, то может она особенным предназначена? Тем более они не сильно и отличаются от своих, да и в постели лучше дёргаются. Костя был не то что бы красавец, но когда прикасался к ней, как будто множество молний мягко били сквозь тело. Встречались они долго и парень даже познакомил ее с родителями, может быть все и закончилось хорошо, если бы Костя не пропал. Однажды он вышел за сигаретами и не вернулся. Никогда. Родители его тоже изменились и девушку из дома выгнали. Отношения разорвались раз и навсегда, а Джекки невзлюбила «нечистых», как раз тогда появилось это прозвище. Человеческое общество назад ее принимать тоже не спешило. Встречавшихся с нечистыми стали называть «мразями», подстилками, войлоком и кончитами. Не в лицо, не открыто — но злоба и ненависть чувствовались все сильнее и сильнее. На работу её не брали даже продавщицей, батя сдох, старшой сидел в тюрьме, а Петруха на порошке и жизненная дорога шла с ускорением вниз. Потом она встретила Пулю и он привел ее в ОКН. Жизнь налаживалась. Как единственную женщину-бойца в организации ее обхаживали и носили на руках. Она никогда в жизни не была так счастлива, пока не попала на ту злополучную заправку. Что за жизнь у нее? Только выйдешь на белую сторону и не успеешь привыкнуть к свету, когда проваливаешься во тьму. И вот сейчас она снова шла по черной полосе и вытянул её на белую странноватый интеллигент Гоголь, который своими пьянками может опять загнать их во тьму. Чертовы мужики, как они уже задрали!

Она распахнула дверь ванной и остановилась на пороге. Гоголь обнимался с унитазом и что-то грубо в него кричал.

— Фу, как не культурно, — она зевнула. — И хочется вам заниматься этими утренними обнимашками? Вчера было хорошо, сегодня хреново?

— Заткнись, — простонал бедный Гоголь, отплевываясь в глубины белого друга.

— А ещё писатель. Смотреть противно. Дашь автограф? Или позвать журналистов для фотосессии? Писатель и его белый друг? Что скажешь Гоголь или как там тебя?

— Выйди, — простонал он, — мне плохо.

— Предпочитаю постеречь. А то мало что ли знаменитостей в своей блевотине захлебывается? А ты даже не прославился еще, Гоголь. Премьера завтра, а мы к ней не готовы. Рассольчику?

Ответом ей был стон и неприятные звуки рвоты. Она не выдержала и ретировалась из ванной, ну его. Не сдохнет. И он действительно вылез через какое-то время: отдохнувший, умытый и белый как стена. Кивнул ей и прошел на кухню, где долго хлебал желтоватую воду из-под крана. Пошатываясь вернулся и остановился в проходе, глядя на Джекки, оседлавшую диван.

— Где Соловей?

— А мне откуда знать. Ты с ним пил.

— Пил, — согласился Гоголь и пошатываясь прошел в спальню, вернулся и кивнул.

— Нету. Ушел, наверное.

— А ты что с ним спать собирался? — удивилась Джекки, — из этих что ли? Я уже ничему не удивляюсь. Все вы богатенькие такие, не знаете куда хер засунуть.

— Да не, — махнул он рукой, — я не из этих. Просто мы у него дома, а его дома нет.

— Может ты его порешил по пьяни, — предположила Джекки и сама испугалась, увидев как резко вздрогнул поэт, — шучу я. К жене он свалил, такси вызвал и тебя бросил. Я бы сама ушла если бы было куда — смотреть на блюющий ходячий манекен смотреть никому не хочется. Ну ты вообще себя не контролируешь, особенно желудок, когда пьяный.

Гоголь идет к двери со стоном, что ему нужен кефир, когда Джекки встаёт прикрывая выход грудью.

— Куда собрался?

— На выход же.

— Очнись, алкаш. На улицу нельзя. Забыл? ОКН защищает нас, но квартиру покидать нельзя.

Он застонал и схватился за голову, вспомнил, наверное.

— Почему?

— Лысый дед. Помнишь его? Он придет за нами из-за этой твоей дурной пьесы. Рано или поздно он нас найдет. Умные люди считают, что лучше поздно. Поэтому нас и прячут от родителей, от друзей и чужих глаз. Тусуем тут до завтра.

— А завтра что? Завтра мы идем в театр на премьеру.

3.

Снег разрисовал белой краской всё вокруг, включая воздух. Ветер рвал и метал швыряя комками снега, толкая в спину и образуя почти метровые сугробы. Белым было всё: голые деревья, стены домов-многоэтажек, окна в этих домах, детские качели и еле двигающиеся по дорогам машины. Люди тоже побелели и походили на огромные двигающиеся сугробы. Те, кто носил усы получил под носом две волосатые льдинки. Брови превратились в белые полосочки, а щеки сначала наливались ярким румянцем, а потом синели, если долго оставаться на улице.

Двое местных жителей что-то с интересом обсуждали, стоя у подъезда, забыв о холоде, голоде, детях и жёнах, а также о полицейских или, чёрт побери, активистах из ОКН. Что же так увлекло двух на вид обычных людей среднего возраста мужского пола? Притворимся снегом да осядем на кучерявых волосах черненького — того, который заикается и смешно кривит рот, когда хочет что-то сказать. Его собеседник, судя по противному запаху, окружавшему его, который не может выдуть прочь даже северный ветер, — любитель кошек или просто безумный кошатник.

— Ма-ма-ма-ма — напрягается заика, ужасно кривя рот.

— Мороз, — соглашается кошатник, — он снова начудил. Дин, честно я даже уже не понимаю как к этому относиться.

— Ка-ка-ка. Нормально. Он наш. Я за него.

— Тише ты, — испуганно огляделся вокруг кошатник, как-будто надеялся рассмотреть что-то сквозь плотную белую завесу снега. Хорошо отражались только фары машин, боровшихся с дорогой. Как двуглазые монстры с прожекторами из глаз они иногда пробегали по одному натужно завывая, а иногда образовывали длинную многокилометровую гусеницу, светившуюся как Китайская Стена на Китайский Новый Год. — Ты же знаешь, у них везде уши.

— Тихо! — махнул рукой Заика. — Не бойся, друг. Мороз скоро придет и защитит нас. Он уууу же здесь. Обернись!

Кошатник послушался, но никого не увидел.

— Всё, Дену больше не наливать. Перестань искать спасителя, друг. Никто тебя не защитит кроме тебя самого. Мы тут сами по себе и каждый сам за себя.

— По-потому мы и проиграли.

Кошатник опять осмотрелся и тихо парировал.

— Это ещё не факт. Мы просто стараемся ужиться вместе с ними, стараемся вернуть прежние отношения или хотя бы видоизменить их не так резко, а Мороз сломал все наработки. Говорят, что Касьян Великий очень зол на него из-за этого. Я могу его понять. У меня вчера в доме был обыск: два мента и двое активистов ОКН искали непонятно чего. Обидели жену, напугали детей, угрожали. А где я и где Мороз? Разнесли всю квартиру, телевизор разобрали, и пропали две золотые брошки. Вещи, которые они вывалили из шкафа, Оксана собирала целый вечер. Знаешь, если бы я встретил Деда, честное слово, сам бы его сдал на опыты. И не смотри волком на меня — от него одни проблемы.

— Это все на-на-на клёп. Мороз не такой.

— Все мы не такие. Он фронтовик. У них, у всех крыши текут, у деда просто потекла особенно сильно, вот и уехал. Ты слышал, что он с селюками сделал? Убивал всех людей не исключая детей, порубил на куски и в мешок сложил. Огромный такой мешок получился, я по ящику видел. Эх, теперь и не посмотреть из-за него.

— Не-не-не

— Правда. Сам великий Касьян-переговорщик подтвердил — правда это. Люди ищут Мороза и скоро найдут, наверное.

Он хотел сказать что-то еще когда заика схватил его за воротник и потряс так что снег полетел во все стороны.

— Ты чего? — попытался вырваться перепугавшийся любитель кошек, но собеседник вцепился плотно.

— Ннне, нее, нне, найдут. Мороз — профессионал и не людишкам его ловить. А ка-ка-ка-ка

— Касьян.

— Да. Он отсиделся в штабе, когда дед воевал. Не возьмут они его никогда.

— Отпусти!

Он отпустил. Кошатник отпрыгнул назад и отряхнул снег с рукавов. Злобно посмотрел на уже бывшего друга и хотел что-то сказать этакое, чтобы задеть больнее, чтобы тот заикаться не переставал неделю, но вспомнил, что бывший друг все еще должен ему некоторую сумму и благоразумно тему сменил. Хотя бы попытался.

— Говорил мне брат, никогда не спорь о политике. Ничего никому не докажешь, а хорошего друга потеряешь. Ну его этого Мороза вместе с Касьяном, сейчас мои вернутся из магазина — пойдем чай с бубликами пить.

— Мороз — это не политика, — упрямился почти не заикаясь бывший друг. — Касьян — это политика. Искуство угождать сильным и успокаивать слабых. Это про него. Мороз — это стихия! Мороз — это братство и сила природы. А ещё Мороз это праздник и теплота!

— Ну ты выдал, — одобрительно закивал воняющий кошками. — Даже не заикался! Я теперь знаю как тебя вылечить зацепить политикой и ты забываешь о своем недостатке. Кстати, завтра в театре спектакль запускается о Морозе «Разборки на Автостанции номер тринадцать». Билеты доступны всем, а играть будут неделю. Я никогда в театре не был, но пойду ради такого случая. Взял билеты себе и жене. Ты идешь?

— Не.не.не.не — пытался ответить бедняга заика, когда заметил кое-что. Сначала он как в замедленной съемке увидел расширяющиеся глаза соседа, который смотрел куда-то вдаль за его плечом. Потом заика обернулся и увидел дорогу. Стандартная двухполосная дорога с двусторонним движением. Слева едет военный грузовичок, набитый солдатами под завязку. Грузовичок еле двигается и кряхтит от напряжения, фарами он бьет вдаль ослепляя всех, кто не дальше пары метров, дальше фары просто не пробивают снежную стену, таким плотным потоком чертов снег валит с неба. «Карачун разошелся», как говорят в народе. Зато двоим мужчинам со стороны видно все очень хорошо. Слева едет громадный грузовик и вслепую как из пушки фигачит фарами. А через дорогу спотыкаясь переходят две фигурки. Большая и маленькая. Обе закутаны в шарфы, польта, шапки и платки, на ногах валенки. Лиц не видно, но ясно что это женщина и ребенок. А еще ясно, что шофер их не видит. Слишком густой падает снег. Слишком сильно ветровое стекло замело снегом и щетки не справляются, очищают только небольшой обледеневший кусочек. А две маленькие, невероятно маленькие фигурки продолжают идти не замечая надвигающейся опасности. Еще немного и машина раздавит их, размазывая о капот и подминая под себя: вдавливая в снег, подпрыгивая на телах и оставляя кровавый след на месте трагедии.

— Нет, — сказал заика, но его друг-кошатник шагнул быстрее.

Машина приближается, ещё буквально пару метров, и если бы не плохая погода, снег и ужасная дорога она уже встретилась бы с заснеженной парочкой, но пурга дает людям шанс на выживание. Перед тем как получить пряник нужно наесться грязи — таковы правила жизни. Особенно сильный порыв ветра должен был родиться из белого безмолвия именно в эту секунду. Раз, и шквал силой 25 метров на секунду ударил женщину в грудь и все силы он вложила в то, чтобы удержаться на ногах, чтобы не упасть на спину и не покатиться по дороге, нелепо размахивая руками и теряя рукавицы. Она смогла, как любая женщина может, опережая в выносливости самого сильного мужика, прогнулась почти горизонтально, позволив ветру проскочить мимо, с визгом прокатиться по ее спине и с воем уйти прочь. Опасность миновала и нужно быстрее попасть домой, успевает сообразить женщина, когда понимает, что она больше не держит маленькую ручку в своей. И плотную темноту снега пронизывает яркий свет двух железных глаз — фары. Они все еще посреди дороги и дочка то ли бежит, то ли катится навстречу четырехколесному монстру.

«Неет!»

Столкновение неизбежно, шофер потерял бдительность и уже не так внимательно смотрит сквозь размытое снегом лобовое стекло и как раз зачесалось правое яйцо, желание которое нужно удовлетворить немедленно и он отвлекается на приятный процесс и не видит клубка снега, который подозрительно тяжело катится в его сторону, как будто желая остановить движение тяжелой, семитонной машины.

«Кошатник» отходит на безопасное расстояние от друга и останавливается, тот не спешит за ним — знает, что сейчас будет, подходить сейчас опасно, нужно дать ему время и кошатник разламывается на части. Одна человеческая фигура занесенная снегом превращается в четыре, они ярко светятся и выскакивают из оригинальной тремя подделками — клонами. Ярко светящиеся в темноте, как ангелы в готических клипах фигуры разлетаются в стороны, махая руками как крыльями. Одна бросается влево, вторая вправо и третья вертикально вверх, оставляя за собой яркий след-послед. Сам кошатник вздрагивает и падает, раскинув руки лицом вниз — снег принимает его в свои обьятия, а яркая тройка аватаров несется разрезая темноту.

Солдаты угрюмо сидят в кузове стараясь не заснуть, когда машина резко тормозит и они сыплются друг на друга ругаясь.

Первый аватар молнией блеснул перед кабиной, подхватил ребенка и ушел вверх. Второй крестом встал на дороге останавливая смертельный ход ни в чём ни виноватого грузовика. Ударило жаром так, что запотело стекло и расплавился снег вокруг, а водитель закричал, закрывая глаза и ударяя по тормозам. Но это ему бы не понадобилось, потому что третья, яркая как солнце фигура, уже сделала это за него. Она просто открыла дверь и села рядом, превращая кабину грузовика в парилку из сауны — тонкая, как будто вырезанная из картона фигура, очерченная яркими полосками света.

* * *

«Спасибо!» — говорила неизвестная женщина и обнимала, целовала, дёргала и тискала довольного ребёнка. Аватар, тот, что упал с неба вместе с её чадом, уже пропал, хлопком растворившись в воздухе. Тот, что встал грудью, закрывая её от надвигающейся железной смерти, и принёс сюда, моргнул и исчез, улыбнувшись, а с земли поднимался призыватель. Он стоял на четвереньках, откашливаясь и роняя слюни, как бездомный пёс. Использование такой силы так просто не даётся — обязательно приходит «обратка». А ещё от него воняло бездомными кошками.

— Что же вы так не-не-не-не, — запнулся второй человек, который стоял немного в стороне смущенный и незаметный. — За-за-за заставили пе-переживать. Спа-спа…

— Спасибо, за спасение. Я уборкой занималась, хозяин не отпускал долго. Пока добралась до Улья, пока контроль прошла и дочку забрала из сада, то разбушевалась вьюга. Карачун сегодня необычайно свиреп.

Спаситель попытался встать, но опять упал, слишком уж ослаб и женщина бросилась ему на помощь. Кряхчя попыталась поднять его, удерживая за воротник, но в итоге сама села рядом. Заика и девочка смотрели молча на её потуги и не пытались помочь.

— Да что же вы стоите? — крикнула она в сердцах. — Мужчина!

И запнулась. Мужчина изменился. Он весь сжался, съежился, превратился в тряпочку из проколотого шарика. Она проследила за его взглядом и вздрогнула. Из закрытого кузова остановившегося грузовика выскакивали солдаты. Военные, один за другим прыгали в растаявший снег, в растекающиеся от внезапного жара лужи. Осматривались по сторонам и вставали в подобие строя

— Мммолчи жженщина. У ннас проблемы из-за тебя.

Военные выглядели жутко в своей организованности и молчании. Одинаково, как клоны, одетые и у каждого оружие в руках и дубинка за поясом, они смотрели на тех, кто их остановил. То один повернется и сверкнет глазами, то его сосед, то следующий похлопает соседа по плечу и оба поворачиваются посмотреть на живые причины остановки.

— Мама мне страшно.

Заика улыбнулся:

— Я думал, ты немая. Возьми мамочку за руку и уходи очень быстро не оглядываясь.

Из грузовика выскочил последний, отличающийся ото всех остальных военный. Он что-то крикнул и люди в камуфляже выпрямились. Построились и потащили наружу резиновые дубинки.

— Быстро, — сказал заика, — уходите. Не оглядываясь. Увидимся на Рынке.

Женщина уже схватила девочку за руку и собиралась уйти, когда обернулась последний раз. Спасший им жизни плохо пахнущий человек лежал лицом вниз и дрожащие руки скрестил на затылке. Заика медленно опускался на колени и дрожал. Военные шагали ровно, размеренно и дубинки держали у бедер, как фаллосы. Женщина дёрнула дочку за руку и быстро-быстро мелкими шажками пошла прочь. Она не оглядывалась и старалась даже не прислушиваться к тому, что происходит позади. Но ее никто не позвал и не приказал вернуться.

4

Ферст вошел в барак первым, как и следовало старшему брату. Секонд прикрыл дверь, отрезая жилище от внешнего мира. Ветер, снег, толчок в спину и коварный лед под ногами остались там. Здесь был дом и было тепло.

Плюсом улицы была свежесть. Здесь очень воняло, особенно после чистоты кабинетов Касьяна Всемогущего. Вонь множества потных немытых тел, опилок на полу, носков забытых по углам, немытых ног, засаленных волос, наполненных детскими экскрементами подгузников, перегара, вшей, грязных трусов, недопитой водки, плохо прожаренной требухи, крови, сырой земли и грязной воды. А всё вместе это запах недостаточной вентиляции и плохого настроения. Запах безысходности и отчаяния.

— Когда разбогатею, ноги моей не будет в бараках, никогда, — сказал Ферст уверенно, как только мог. Он знал, что вырвется отсюда рано или поздно, но иногда сомнения побеждали нокаутом в голову. Особенно если открывал рот братец, а он был тот еще скептик тире реалист.

— Ага, — моментально подтвердил он свой статус, — сначала Карге за тарелочку нужно ответить.

— Умеешь ты настроение испортить, братец.

Они медленно пошли вдоль коридора. Длинный серый коридор напоминал кишку по которой еда скатывается из горла в желудок, там переваривается и лезет дальше в сторону выхода, но с комнатами по обе стороны. Называть это жильем страшно, но люди привыкают и не к такому. Всегда есть надежда на лучшее, а сейчас ютятся в комнатках отделенных друг от друга картонными листами, а от коридора занавесками. Там внутри стоит одна-максимум две койки и тумбочка для вещей. Туалет для всех один, как и душевая общая для мужчин и женщин, да и теплой воды там больше нет, чем есть.

«Я обязательно выберусь», — упрямо подумал Ферст и уверенно прошел мимо своего убежища. Они с братом и там жили вместе, как неразлучные двое из ларца, одинаковы с лица. Но сейчас нужно было пройти дальше, в самый конец коридора там где живет Карга.

Секонд шел следом, решил брата перед лицом опасности не оставлять, хотя помочь он не смог бы ничем. Если уж Карга разозлится и захочет вырвать Ферсту язык, то Секонд защитить его не сможет, скорее станет вторым близнецом без языка, что и соответствует его имени.

— Братец, — тихо позвал он сзади и Ферст чуть не вступил в чей-то горшок.

— Что?

— Боязно мне.

— Так не иди. Я тарелочку брал, мне и отвечать.

Он не оглядывался, но дыхание позади не затихло, как и шаги.

— Нет, братец. Тарелочку смотрели вместе и отвечать за все будем тоже вместе.

Длинный коридор остался позади. Ферст уткнулся носом в тяжелый ковер, пятнистой леопардовой расцветки, который закрывал убежище старухи от любопытных глаз. Ферст кашлянул и оглянулся на брата, тот опустил глаза и переминался с ноги на ногу.

— Ты что ли мнешься на пороге первенец? — заскрежетал голос из-за ковра и братья синхронно вздрогнули — Забыл, что у меня глаза везде? И вторячка с собой припер? Удивительно. И тарелочки я не вижу. Ну заходите, разберемся.

Карга жила одна уже много десятков лет. Поговаривают, что у неё была любимая сестра-близнец, которая погибла при очень странных обстоятельствах: то ли схлестнулись они в интригах против третьей сестры, то ли против падчерицы — и в итоге проиграли. Ну и где-то там, в поединке, Карга и потеряла сестричку. После этого она очень быстро постарела, пострашнела, спилась и потеряла уважение граждан.

Она жила каргой как до Улья, так и внутри него. Даже когда её поселили не в хоромы, а в забитый людьми, как тараканами, барак, Карга оставалась верна себе и была одинока. Когда шторки открывались и народ собирался вместе праздновать день рождения, Новый год или день какой-нибудь неведомой людям фигни, Карга сидела за своим персидским ковром и носа не высовывала навстречу веселью. Её пытались звать, подсовывали записки под ковёр и звали хором весёлых голосов — Карга бурчала и отказывалась наотрез, даже не смущаясь.

Когда особенно пьяный сосед слева по коридору (вместо двери — душевая занавеска) попытался шутя вывести её силой, многие поняли, почему не стоит нарушать личное пространство Карги. Соседа ещё долго пытались отодрать от асфальта. А когда к бабке явились так называемые охотники за сокровищами (или сталкеры), переломанные тела нашли далеко за пределами Улья, плавающими у берега местной реки.

Соседи слышали, как бабка разбирается с вооружёнными бандитами, и боялись пошевельнуться, чтобы случайно не попасть под раздачу. Или, как говорят, «под рикошет».

Не любила Карга никого, даже саму себя. От этого и прозвище такое получила, нехорошее. В лицо старуху так никто не называл, зато за спиной не стеснялись. «Карга опять что-то у себя жарила. Или кого-то судя по крикам». «Карга не мылась уже полвека. Хотя если бы она вошла в душевую, все бы с радостью уступили бабушке все помещение на неограниченное время». «Если Каргу хорошо попросить, она покажет яблочко, которое скачет по тарелочке и показывает, все что захочешь увидеть. Но плата может оказаться непосильной. Особенно для красивого и молодого парня. А красивым девочкам она отказывает автоматически». «Карга стирала свои трусы и говорят, что в соседнем доме задохнулся новорожденный. Совпадение? Не думаю». «Карга держит труп своей сестры под кроватью. Поэтому такая страшная вонь идет из комнаты». «Карга любит близнецов. Особенно с чесночком».

Да, когда не о чем поговорить — вспомни Каргу, всегда найдется парочка интересных историй. На девяноста процентов выдумка и на четыре с половиной враньё. Правды ни знал никто. Вот только близнецов Карга действительно любила, относилась с почтением и даже могла помочь советом или парой кредитов. Ферст и Секонд знали об этом не понаслышке и удачно этим пользовались. Карга даже доверила им яблочко на тарелочке и теперь вернуть им было нечего. Касьян Тупоголовый уничтожил бабкину игрушку, а отвечать придется парням. Как сказал Секонд: «Я даже наиграться не успел, а теперь умирать из-за неё».

Они вошли внутрь, осторожно отодвинув ковер, почти на цыпочках и Карга заиграла желваками. С чего бы это бравые молодцы стали тише воды, ниже травы? Похоже кто-то сильно накосячил.

Она сидела по турецки на своей тумбочке, укрытой ковром как Чингис Хан на троне и прищурившись разглядывала выражения лиц близнецов. Пацаны приносили ей книжки «на почитать» и в серии старых рассказов она вычитала про дедуктивный метод и от скуки пыталась его применять на всём, что видит. Сейчас она видела двух перепуганных сорванцов.

Первенец побледнел и семенит бочком как принц заколдованный раком. Это значит он себя здесь неудобно чувствует. Если учесть, что раньше он ходил павлином и горлопанил, дразня бабушку выглядел типчик виноватым. А раз он бледнеет у нее дома — значит виноват он перед ней. Элементарно, мистер Ферст.

Вторячёк идет следом. Этот не рачкует, но входит медленно, неуверенно. Ей в глаза не смотрит, следит за братом. Опять чувство вины? Избегает встретиться с ней взглядом чтобы не выдать себя раньше времени? Следит за братом потому что тот должен открыть карты? Потому что он умнее?

Еще детали? Еще наводки на мысль? Думай, Карга, думай! Она вращает глазами и скрипит извилинами, а близнецы испуганно кланяются, пряча стеснительно руки за спиной.

Стеснительно. Руки. Руки пустые. Стоп! А где же игрушка?

Глаза у старухи расширяются, и из старой китайской старухи она превращается в сову с огромными глазами и мохнатыми бровями. Руки взлетают вверх и машут, подобно крыльям. Рот изображает оскал из ожерелья гнилых зубов, а глаза наливаются беспредельной красной яростью. Цветастый платок слетает с головы, открывая длинный седые волосы, сейчас заложенные пучком и поддерживаемые костяной брошью. Когда-то взмахом черных, как ночное небо, волос она покоряла с десяток мужчин, сейчас красота ушла и осталась ярость и ненависть.

— Где тарелочка? — шипит старуха, почти как змея и язык в ее рту раздваивается, болтается и манит как пальцем к себе, для поцелуя. — Где яблочко? Где моя игрушка?

Ферст падает на колени и с размаху ударяет лбом в пол. Не задумываясь, на инстинктах. Только так можно спастись, только так можно упросить старуху о прощении, только так можно избежать ее взгляда. Ферст методично бьется лбом о цементный пол и плачет от боли и унижения, от каждого удара лоб пронзает болью и сопля из носа то прилипает к полу, то втягивается обратно в ноздрю, как в норку, не желая вылезать.

Секонд падает в коленчатую позицию секундой позже. Гордость и боязнь унижения отходят на задний план, тем более кроме них здесь никого нет. Но он молился бы сейчас даже если бы Алёнушка смотрела с презрением. Бывают такие моменты в жизни, когда нужно сломать себя через колено и это всегда больно. Но уж куда лучше чем смертельная легкость небытия.

— Бабушка, прости нас! Беда! Беда! Подарок твой мы того… этого?

Старуха приподнимается и страшно кривит рот, но к счастью парней они этого не видят. Уж слишком лицо отдаёт потусторонним ужасом, чем-то чему не место на этом свете. Глаза горят красными огнями и если только на секунду заглянуть в них, то через секунду уже вспарываешь себе живот хохоча во славу черт знает кого.

— Вы потеряли мою тарелочку, мёртвые братья?

Они хорошо слышат, какое прилагательное употребила Карга, и просят её о пощаде ещё сильнее. На полу перед Ферстом образовалась небольшая красная лужица, а он всё стучит и стучит лбом об пол, и из раны между глаз торчит невесть откуда взявшаяся деревянная стружка. Она шатается и стремится выскочить при каждом ударе, но, как одинокий солдат, остаётся в строю.

— Мы не потеряли, бабушка! Это Касьян! Это все он!

Карга слышит ненавистное имя и успокаивается: складывает руки на груди и вопросительно смотрит.

— Касьян Переговорщик? Ваш начальник? Зачем ему бабушкино яблочко?

Ферст слышит перемены в голосе старух и надежда возвращается, он смотрит на неё осторожно, из-под лба и отвечает:

— Не зачем! Сломал он артефакт, бабушка! Вырвал у меня из рук и разбил тарелочку, а когда я попытался спасти хотя бы фрукт диковинный, то раздавил его своим черным сапогом.

Старуха воет и, задрав башку, ругается, да такой рёв идёт из старческой беззубой пасти, что не только в бараке, но и на улице у людей лопаются стаканы, гнутся ложки, взрываются приборы и моргает свет. Старуха материт Касьяна на одном языке — родном ей и всем жителям Улья, но делает это так мастерски, что может посрамить словарный запас любого: хоть бича, хоть академика-филолога. Старуха способна выиграть баттл с самим Сатоной или кто там у них главный, потому что её чёрный язык чернее самой чёрной ночи.

Она винит Касьяна во всех своих бедах и неприятностях. Она называет его предателем и человеческим лизоблюдом, мерзким жополизом и гондоном, наполненным кровью из его же члена. Она называет его уродом и однояйцевым. Она снова вспоминает про гондон из крайней плоти Касьяна и предлагает ему засунуть туда свой крючковатый нос, понюхать, чем пахнет раздавленное мужское яйцо, проколотое серебряной шпилькой.

Она желает ему утонуть в жёлтой подводной лодке и мечтает увидеть его труп, повешенный на ёлке. Она хочет накормить его козявками и летучими мышами-андроидами. Она зловеще улыбается и замирает на миг.

Двое из ларца, одинаковых близнеца, стоят, уткнувшись лбами в холодный цементный пол, который окрашен только их кровью, и каждый думает, жив он или мёртв.

— Не знаю, где ты сейчас Лютый, — шипит Карга и расплывается в улыбке. — Но я желаю тебе удачи, старик. Желаю прийти сюда, ворваться в этот гавёный мир и уничтожить их всех — поганых людишек и тех, кто им прислуживает. Ворваться в их дома и расстрелять в постелях, перевернуть колыбельки с младенцами и наслаждаться плачем. Идти по улице, расстреливая ментов, прохожих и дворников, приближаясь к рынку, где можно поджечь эшафот вместе с палачом. Ты будешь подходить всё ближе и ближе, а Касьян будет ждать тебя, вздрагивая от звуков своего пердежа, потому что он будет знать, что Карачун близко. Мороз идёт за ним, и скоро его яйца покроются льдом! Как же я хочу увидеть эту финальную разборку! Но не смогу, потому что два однояйцевых просрали мою тарелочку.

Она поворачивается и братья охают. Улыбка Карги стала шире широкого моря, а глаза краснее красной планеты. Первым не выдерживает Фёрст и на этот раз бьет об пол затылком, да там и замирает. Брат его не видит падения старшего и только следит безумным взглядом, как кряхчя поднимается со своего места старух с огненно-красными глазами.

5.

В дверь постучали и Он непроизвольно вздрогнул. Кто это пришел в такой мороз? Кому дома не сидится? Он поймал взгляд жены, которая что-то там вязала рядом, мелькая спицами и Она кивнула.

— Это Вася. Твой друг. Ты тоже его чувствуешь, зачем скрывать? Открой другу.

Конечно, это был Васька. Аура этого человека дышала жаром, как сердце Жар-птицы и они всегда знали о его приближении. Правда сегодня с ней было что-то не то. Не такие ощущения. Не тот запах, не тот оттенок цвета. Он не мог понять, что не так с этим человеком, но взгляд жены напоминал ' Открой ему. Не нужно с ними ссориться, пока у нас есть крыша над головой и это не доски барака'.

Он встал и подошел к двери, когда друг, одноклассник жены и свидетель на свадьбе начал помогать кулакам ногами. Дверь слегка тряслась и прогибалась посередине, но сдаваться не собиралась.

— Горбун, открывай! Открывай, Горбуша, я знаю, что вы дома! Свет в твоем окне, как он нужен мне!

— Быстрее открывай, — попросила она. — Соседям не понравится, что у нечистых вечером такой шум.

— Слишком быстро ты согласилась с ними, — сказал он. — Не хочу больше таких слов в своем доме.

И два раза провернул ключ в замке.

— Извини, — сказала Она тихо, но Он уже не услышал. Он понял, что было не так с аурой человека.

Гость был пьян. Люди говорят «мертвецки пьян».Он выглядел как пьяный, воняло от него как от пьяного, и одежда растрепана как у пьяного. А ещё это хамское неаккуратное поведение. Пьяные всегда немного наглые, даже если застенчивы. Что-то отключается в моторике и вот уже вежливый, интеллигентный тихий друг вопреки всем слухам и недомолвкам дружащий с так называемыми «нечистыми» уже отпихивает плечом хозяина квартиры и входит.

— Здров, — и пошатываясь идет между расставленными на земле туфельками с одной стороны и ботинками с другой, как по мостику. Даже руки расставил для равновесия. — Горбун, наливай.

— Зачем ты так его называешь? — спросила Она и гость остановился, крякнув. — Ты у нас в гостях. Некрасиво.

Гость замолчал на мгновение и уставился на хозяйку дома. Она сидела у окна и черный точеный профиль ярким силуэтом выделялся на фоне, за которым кружила метель. Гость дернулся как от удара, некрасивым жестом почесал у себя между ног и клоунски поклонился:

— Мне бы чайку, хозяюшка. Не откажешь гостю и бывшему другу?

— Это почему бывшему? — она встала и указала на любимый диванчик одноклассника. — Присаживайся.

— Шутка. — Гость подкатился колобком к диванчику и плюхнулся в него выдохнув. — Бывших друзей не бывает, к сожалению. Вот поэтому и проблемы у людей. Мы слишком постоянные.

Она оглянулась через плечо, перед тем как исчезнуть на маленькой кухоньке и печально улыбнулась, но улыбку заметил только Он. Друг таких мини-знаков понять был не способен, поэтому он и остался только другом двадцать лет назад.

Горбун закрыл дверь и вернулся к своему месту, пуфик в ногах у супруги — на этот раз его занял гость и сидел теперь покачиваясь. Горбун остановился напротив толстяка — гостя и они уставились друг на друга: два толстяка-шарика, только один идеально круглый, упитанный и немного попахивающий спиртом, а второй деформированный посередине, будто-его пнули изо всей силы. Зато ухоженный и пахло от него молоком и дорогими духами.

— Что? — вдруг спросил гость и отвернулся. — На улице буря, какой сто лет не было, в новостях говорят. Но мы все знаем, что они скрывают. Толерантность современная, как я ее люблю. Лишь бы не обидеть нечистых.

Горбун вздрогнул.

— Извини, забыл, что ты не любишь когда вас так называют.

Горбун промолчал. Почему-то сегодня казалось безопасным не спорить с этим пьяным человеком. Вчера, позавчера, в другие дни когда толстяк приходил к нему в гости (на самом деле он шел к ней, к своей бывшей однокласснице) они могли спорить до хрипоты: о книгах, о фильмах, об истории и политике как внешней так и внутренней. Только было два нюанса. Толстяк особенно увлеченно и яростно спорил, когда Она была рядом, в комнате вместе с ними, а не на кухне. Когда её не было запал у него пропадал и они сидели практически молча, смущенно выпивая и перекидывались смущенными фразами. Почему-то без нее разговор не клеился и толстяк терял нить. Он пытался вернуть толстяка в строй и выдавал особенно смешную шутку или фразочку, а тот только криво улыбался и смотрел на дверь. Но вот когда Она возвращалась Василий оживал и расплывался счастьем по комнате, как кот, наевшийся сметаны. Споры вдруг продолжались и Она тоже участвовала в них смеясь до упаду над своими «мужичками».

И второе. Они никогда не говорили об Улье. Несмотря на то, что Василий работал в администрации города и был близок к некоторым кругам Она никогда не пыталась что-то узнать или порешать через него, как впрочем и ОН. Василий делал всё сам — молча и без пафоса. Поэтому и досталась им эта небольшая комнатка по соседству с нормальными людьми и поэтому никто ее не забрал до сих пор, а они не переселились в бараки. Поэтому соседи здоровались, хоть и сквозь зубы — они видели на какой машине приезжал к ним серьезный толстяк. Поэтому она громко смеялась, когда одноклассник приходил, поэтому поила его травяным чаем по своему рецепту, поэтому Он терпел противного гостя. Но раньше Васька не приходил пьяным.

— Я тут немного выпил, — он смущенно опустил глаза и покачал головой. — Любой бы выпил на моем месте. Даже напился бы до белых кроликов, а не просто выпил. Когда такое наваливается проще самому навалиться по синенькой. Эх, кому я говорю. Чаю!

Он вдруг заорал не по человечески громко и ударил кулаком по колену. Она удивленно выглянула из кухоньки и покачала головой:

— Ты почему кричишь, Васька?

— Настроение шикарное. Разве не видно? Чай будет или нет?

— Не командуй, — голова исчезла и где-то начал гудеть закипающий чайник.

— Бабы, — доверительным тоном сказал Васька и подмигнул, — все они одинаковые. Что обычные, что нечистые — поверь мне, все они одинаковые даже в том самом месте. Я проверял.

— Не нужно.

— Что не нужно?

Толстяк явно напрягся и хозяин дома задумался на мгновение стоит ли продолжать, инстинкты подсказывали «нет», не трогай его, не нужно тыкать палкой вонючее — будет вонять еще сильнее, но на этот раз слушаться внутреннего голоса он не стал. Может быть и дурак, но дурак с принципами.

— Не нужно говорит слово «нечистый» в моем доме.

Гость громко икнул и уставился на него своими свиными глазками. Взгляд его не предвещал ничего хорошего и Он видел ауру вокруг толстяка. Багрово-красное пятно как нимб следовало за головой гостя пульсируя, как сердце. А еще оно хлопало, как парус на ветру и неприятно било по ушам. Красный — цвет крови и цвет ярости или ненависти, а в таком виде это просто пульсация злобы, временно скрываемая внутри чьей-то больной башки.

— В «твоем» доме? Ты сказал в «твоем» доме? — Он прошипел это наклонившись в его сторону, специально тихо, не хотел, чтобы слышала Она. Но вот унизить хозяина он был не прочь. Это все аура. Она портит человека. — Ты забыл откуда взялась эта комнатка? Ты забыл в каком городе ты живешь и в какой стране?

— Не забыл.

— Вонючий Улей. Он настолько вонючий, что проезжая мимо его кирпичных стен подхватываешь вонь. Веришь, один раз мне пришлось пересечь границу буквально на пару минут — нужно было решить один вопрос с Фольклористом и вонь Улья вцепилась в меня намертво. Меня чуть не побили на улице, приняв за нечистого, меня не пустили в магазин из-за запаха, меня чуть не пустили в отель на деловую встречу. Понимаешь, что это значит?

Он замолчал и уставился на собеседника, буравя его глазками, а тот подумал, когда же Она наконец сделает этот гадский чай и придет сюда. Быстрее бы, очень уж сильно пульсирует и хлопает крыльями багряная аура. Очень уж налились красным свиные глазки. Очень уж ноздри сильно раздуваются и нос издает хлюпающие звуки.

— Наверное. Думаю нам стоит выпить чаю и успокоиться.

— Это означает, — прерывает его собеседник махнув рукой, — что прокажённых не пускают на порог. Что прокаженных всегда боялись и обходили стороной. Что одежду прокаженных сжигали, места где они жили заливали химией, а самих чудиков отправляли в специальные лагеря с такими же чумными, понимаешь? Зараза к заразе не пристает, вот в чем дело. Поэтому и нечистых селят в Улье, чтобы вы копошились там как гребаные пчелы. Собирали мед, для матки — царицы и не кусали нормальных людей.

— Перестань.

— Что?

— Перестань так говорить?

— Что ты сказал?

Василий Батькович шептал это, как шептал и хозяин дома. Они оба не хотели напугать её, и они с одинаковой силой ненавидели и презирали друг друга. Только один человечек удерживал этот периметр ненависти и злобы. Она сейчас на кухне очень медленно, невероятно медленно готовила травяной чай.

— Все нормально, Василий.

— Не называй меня так. Ты знаешь мое отчество, нечистый. Каждый раз когда я разговариваю с тобой, то пропитываюсь вонью Улья, он достает даже сюда — вы притягиваете его на расстоянии. Соседи чувствуют, как ваша вонь туманом выходит из-под дверей и они уже бурчат, мне каждый раз приходится успокаивать их и пару раз я перехватывал заявы в ОКН, если ты понимаешь о чем я. Ты многим мне обязан горбун. Очень многим. И я еще ничего не просил взамен.

Он молчал. Он не хотел спрашивать чего хочет этот жирный колобок, пришедший в пьяном виде в его дом и угрожающий хозяину.

— Не спросишь? Тогда я сам отвечу. У меня деловая встреча завтра. Нужно поговорить с очень важными людьми. Мы встретимся в театре, завтра очень громкая премьера и будет вся элита. Как там она называется? Вроде бы «Резня на бензоколонке Вязов» или типа того. Наслышан?

Он не ответил, но гость был удовлетворен.

— Верю, что наслышан. Трое ваших вампиров порешали всех застрявших на станции во время непогоды. Да вот только один выжил и вся правда выйдет наружу завтра на премьере. Билеты продают всем, даже вашим. Ничего личного, просто бизнес, пойдешь? Ну я так и думал. С твоим горбом трудно будет пропихнуться к своему месту, а с твоей бедностью и жадностью купить билет ещё труднее. А мне нужна спутница на вечер. Понимаешь? Я одинок не только потому что я умный или типа того, я умею шутить, обладаю властью и кредитами, но моя дружба с нечистыми выходит мне боком. У меня до сих пор нет спутницы жизни, а на такие встречи по одному не ходят. Я хочу одолжить твою жену на вечер.

Горбун вдруг шагнул на него и толстяк вскочил:

— Стоять! Или я начну кричать! Ты хочешь напугать женушку?

Он стоял и тяжело дышал, он смотрел на гостя и желал вырвать сердце у него из груди, хотел чтобы аура из красной стала черной, потом серой, прозрачной и пропала совсем. Но он удержался. Так нельзя. Времена вражды и войн давно прошли. Толстяк улыбнулся, оскалился как самая ехидная на свете гиена. Они всегда скалятся когда чувствуют слабость противника.

— Один вечер. Одна премьера. Она играет мою подругу и всё. Если, конечно, она сама не захочет продолжения.

Толстяк замолчал, ожидая гневной реакции — чувствовал что наверное перегнул палку, но Он просто отрицательно качал головой.

— Нет? Ты уверен, что твоя гордость стоит того, что ты можешь потерять? Что будет когда ОКН наведается с проверкой к тебе на работу? А к твоей женщине? А если нервные пацаны с кастетами будут дежурить около подъезда, ожидая твою жену идущую с работы? А если полиция внимание обратит? Комиссии начнут ходить с проверками, дом трясти и все в доме будут знать из-за кого такое движение? Ты не пожалеешь тогда, что жену в театр не отпустил?

Он молчал. Она слишком долго сидела на кухне, как будто-то знала о чем говорят мужчины.

— И ты приходи на премьеру, — добавил толстяк. — Я думаю будет интересно.

6.

А тем временем нервные пацаны с кастетами действительно дежурили около подъезда, вот только у другого. Их было двое: длинный, усатый сын директора мебельного склада по кличке Щека и его лучший друг, а по совместительству телохранитель Пузо.

Долго стоять на морозе было невыносимо и они часто бегали греться в подъезд, но боялись пропустить бабку и выскакивали назад в пургу, в мороз и в плохое настроение. Чтобы выдерживать все это на протяжении часа нужно было очень бабку не любить и Щека ее не любил по личным причинам. А Пузо… просто всегда был рядом.

— Я сейчас себе все причиндалы отморожу, — сказал растирая посиневшие ладони мажорчик, — склоняюсь к тому, чтобы идти домой и вернуться позже. Например через неделю.

— Согласен, — Пузо всегда был согласен не работать.

— Конечно ты согласен, — сразу передумал Щека и стряхнул намерхающий снег со своих жидких усиков. — Тебе лишь бы жрать и спать. А наказывать нечисть я должен сам.

Он попрыгал на месте и постучал ладошками над головой, пытаясь согреться. Пузо предусмотрительно отошёл в сторону, чтобы не получить в ухо от усатого спортсмена. Он действительно хотел в тепло, выпить горячего чаю с пирогами и завалиться спать, но Щеку лучше не обижать.

— Напомни чего она тебе сделала, шеф.

— Я тебе не шеф. Отказала она мне, говорил же.

— Не дала? Так ей же лет девяноста не меньше. И это же нечистая.Не понимаю я тебя, шеф, в последнее время.

— Ты дурак? — Щека остановился и толкнул друга в плечо, так что тот отступил на шаг к подъезду. — Я же рассказывал. Отказала мне старая ведьма. В грубой форме выставила за дверь без зелья и денег, а я очень отказы не люблю. Нечистая не будет выставлять за дверь человека безнаказанно, им только дай волю.

— Ясно, — ответил Пузо. — Ну сейчас можешь все ей высказать сам. Вон она идет.

Бабка продиралась сквозь снег, как маленький занесенный снегом трактор идет сквозь пургу.

— В такую погоду даже нечисть дома сидит, — сказал Щека и нырнул влево, прячясь за доской объявлений. В кармане он уже нащупал резиновую дубинку. — Ведьмы хуже нечисти.

Пузо уже не слышал его из-за ветра и потому что сам ушел вправо. За почтовыми ящиками он спрятал канистру с бензином и нужно было ее откопать, снегом наверное уже занесло. Лыжные маски они вытащили почти одновременно. Нечисть практически невозможно убить, но можно помучить, так чтобы она и через сотню лет вспоминала неожиданную встречу под подъездом.

Канистра была на месте, как и скотч, молоток, гвозди, нож-выкидуха и пара досок. Пузо достал из кармана выдвижную полицейскую дубинку и прищурился — бабка уже была в трех шагах и Щека уже выскочил напротив, ожидая, что задницу ему прикрывает друг.

Бросив канистру Пузо побежал смешно задирая ноги к ним, снег очень мешал быстро передвигаться, но хорошо, что всё было рядом. Он успел увидеть как Щека почему-то пропустил старушку и даже кивнул ей, а когда она прошла мимо резко замахнулся и ударил по затылку сверху вниз. Пузо подскочил и добавил от себя, а потом принял в обьятия рухнувшее тело и потащил в сторону.

— Она не видела твое лицо?

— Конечно не видела, я же маску одел.

— А зачем пропускал её?

— Хотел по затылку дать, так надежнее.

— Шеф, крест будем сооружать? Или ну его нафиг?

— Я тебе не шеф, задрал уже. Конечно, будем. Сожжем ведьму на кресте, как в старые добрые времена. А завтра идем в театр, на премьеру.

— Ну, блин. В такую погоду только ведьмы по улицам ползают и уборщики дорог. Можно я не пойду?

— Пойдешь. Я не буду твоим другом, если позволю пропустить легендарный спектакль. Говорю тебе, там будут все.

— Я не все…

— Хватит стонать. Лучше бабке врежь, а то сейчас очнется и сопротивляться начнет.

— Хорошо, шеф.

7.

Трое полицейских последний раз смотрят на АЗС № 13 опутанную желтыми лентами, как дерево листьями и разворачиваясь идут к машине. Метёт уже не так сильно, но элегантный лексус рядом с их служебкой они заметили не сразу. Не удивительно пока не открывается дверь и наружу не вылазит мужчина кажется, что это всего лишь часть сугроба

— Чёрт побери, — сказал первый полицейский или коп № 1. Имя не важно.

— Приехал, — вздохнул полицейский № 2. Имя не важно.

— Припёрся, — прорычал вполголоса расстроенный полицейский № 3. У него болел живот и тошнило после завтрака тем, что ему передала девушка. Нужно выкинуть сучку на улицу. Имена обоих не важны.

Зато важно кто сейчас бежит им навстречу и этот кто-то очень зол. Гребаный владелец сети автозаправок «Наш Газ». Владелец или генеральный директор — не важно. Шишка большая и влиятельная — настоящий прыщ на жопе.

— Кажется он зол, — задумчиво говорит полицейский № 2. Хозяин автозаправок спотыкается, постоянно проваливается под снег и ветер бросает его из стороны в сторону, как потерянный манекен.

— Поэтому ты всегда номер два, — говорит полицейский № 1. — Доходит как до жирафа. Ясно, что он зол. Заправку мы не откроем ещё долго. Погода задержала экспертов, а им там работать и работать. Бабло уходит сквозь пальцы, а эти ребятки не любят терять денежку.

— На премьеру пойдешь? — неожиданно спрашивает полицейский № 3. — Ну в театр. Об этом деле.

— Какую премьеру? — удивляется полицейский № 1 и он уже не первый, обидно. — Даже не слышал об этом.

— Ну ты даёшь, — удивляются напарники.

Газовый магнат матерится и падает лицом вниз только успевая выставить руки вперед. Так и падает в своей дорогой дубленке, костюме, сапожках на меху и дурацкой с ушами (но наверное очень дорогой шапке). Он так и барахтается, как большой, неуклюжий северный человеко-жук. Напарники бросаются поднимать уважаемого человека, а тот отталкивает их, пытается встать сам и ветер насмехаясь швыряет его обратно и крутит по земле.

«Мне нужно в театр, — думает полицейский № 1 — Я очень устал от этого всего».

8.

Мэр стучал по столу так, будто хотел разломить его надвое, а-ля лысый боец из монастыря Шаолинь.

— Чё это за херня творится в моем городе, ты! Как там тебя!

Фольклорист опустила глаза и рассматривала носок сапога, таким мэра она еще не видела. Вот тебе и интеллигенция, белая кость — верещит как свинья под ножиком. Не видит перед собой даму, видит только того, кто не справился с заданием и принес проблемы в его уютный кабинетик.

— Ты мужик вообще или баба? Как к тебе обращаться хоть? А вообще мне похеру Фольклорист ты или Баянист! Какого хрена творится вообще? Что за резня на заправке?

— Называйте меня Госпожа.

— Да толстого тебе в рот, Госпожа, бля! Я спрашиваю, что за херня за городом произошла.

— Нечистый, которого называют Морозом, дедом Морозом, дедушкой, Зимой — по всякому, вошел на заправку с двумя подручными и убил там всех, включая женщин. Я подробности не знаю, меня туда не пустили, я ведь звонила.

— Звонила, звонила, — мэр сел за стол и рукой смел осколки разбитой в гневе чашки на пол. — Там ОКН влезли по самые помидоры и никого не пускают, все под их контролем, хрен поймешь, что происходит. Ты ведь с ними повязана! Набери — узнай!

Фольклорист пожала плечами, и мэр по клоунски передразнил ее:

— Че? Не скажут? Не такая уж ты и крутая, как хочешь показать. ОКН не в хрен тебя не ставят, дорогуша. Теперь второе, сядь!

Она послушно села на стульчик напротив и положила ногу на ногу. Мэр презрительно хмыкнул и нажал кнопку коммутатора.

— Галя, принеси-ка мне ту газету с рекламой.

В ожидании он молчал и злобно рассматривал гостью, а она безразлично смотрела в окно, там где снежинки бились за свое место на стекле. Процокала каблуками высокая секретарша и газета легла на стол. Через мгновение мэр швырнул ее в лицо Фольклористу и орал: «Прочти! Что там! Объясни мне что это за херня!» Секретарша быстро и бесшумно закрыла дверь за собой.

Фольклорист поймала газету и не открывая положила на колени. Дождалась пока начальство успокоится и наконец ответила, тихо и спокойно, хотя с удовольствием вспорола бы жирному горло от уха до уха.

— Спектакль. Посвященный событиям произошедшим в тот день на автозаправке номер тринадцать. Хорошая бизнес идея, хоть и рискованная.

Ненавистью вырабатываемой мером следующие пять минут можно было поджечь кирпичное здание. Он орал так, что дрожали двери и секретарша сломала ноготь, а этажом ниже лопнул кулер. Мэр верещал про свои неуверенные позиции и про грядущие выборы. Он говорил (орал) что из-за таких сучар вся идея Улья может превратиться в пшик. Ненависть между людьми и нечистыми растет в геометрической прогрессии, а этот гребаный спектакль может вызвать ебаный взрыв, который разнесет полгорода. А виновата во всем этом будет тупая сучка Фольклористка и он пойдет в тюрьму вместе с ней. Он орал, что если его не переизберут, то больше никто не поддержит ее дебильные идеи насчет сосуществования, паразитизма, симбиоза и прочей псевдо-научной херни. Их просто всех уничтожат ударом гребаной ракеты. На этих словах Фольклорист моргнула, не выдержала. Мер упал лицом на стол и выдохнул. Теперь он был спокоен, кровь из носа растекалась по дереву стола и успокаивала.

— Нужно найти Мороза, — прошептал он.

— Да, — сказала Фольклористка.

— Нужно казнить его на Рынке. Публично. Показательно жестоко.

— Да.

— С применением серебра.

Фольклорист промолчала. Она думала. Мэр покорно ждал и украдкой пальцем вытирал кровь из ноздри, не поднимая головы.

— Но для начала нужно сходить в театр.

Мэр рыча начал поднимать голову, пуская кровавые пузыри из носа.

— Надо, — сказал Фольклорист — Хочу подробностей.

9.

Касьян ждал её у кабинета. Слова не сказал пока она не закрыла массивные двери и не отошла в глубины коридора. Только потом он пристроился рядом и шепнул на ходу:

— Ну что там?

— Не твое дело, — она отрезала резко и нагло, даже не остановившись. Касьян покраснел, но продолжал бежать, а точнее семенить за ней. Да, настолько быстро удалялся Фольклорист от двери из-за которой доносились страшные крики. Впереди, метрах в десяти уборщик согнувшись рылся в своих ведрах, щетках, швабрах, порошках — наверное искал что-то.

— Я слышал кое-что. Думаю, что нам нужно временно объединиться, чтобы поймать банду Мороза. Как вам такая идея? Это в наших интересах найти его быстро и желательно больше не допустить жертв. А как говорится две головы лучше чем одна.

Фольклористка вдруг так резко остановилась, что Касьян проскочил на пару шагов вперед и был вынужден вернуться. Они стояли почти напротив перепуганного уборщика, который сжался в маленький незаметный комочек и изо всех сил старался быть незаметным, когда Касьяна схватили за шиворот, как паршивую собаку.

— Слушай меня внимательно, нечистый.

Она смотрела ему в глаза, но Касьян не отвел взгляд, он умел держать удар.

— Фольклорист никогда ни с кем не объединяется. Если ты мне будешь нужен — я тебе прикажу явиться куда мне нужно и ты явишься. Если я скажу принести с собой упаковку семейных трусов ты принесешь трусы, а не носки. Если я скажу привести с собой нечисть ты ее приведешь. Если я скажу думать ты будешь пытаться ворочать своими нечистыми шариками, если не скажу — не будешь. Никакой инициативы и самодеятельности, это ясно?

Он промолчал и еле заметно кивнул. Уборщик наставил ухо так, что оно заострилось как у эльфа из книжки. Замер и напрягся, забывая даже делать занятый вид. Не успеет Касьян выйти из здания мэрии, когда нечистые по всему городу будут знать, как его унизил Фольклорист, как он пресмыкался и как предательски дрожал его голос. Фольклорист улыбнулась легко, краешком губ и повторила медленно нарочито громко и растягивая слова, как жевательную резинку.

— Это ясно? Отвечай слуга!

— Ясно, — прошипел Касьян и почувствовал что краснеет, впервые наверное за сто лет. На его белой почти мертвецкой чистоты коже отражались красные пятна очень ярко. А как пылал жар внутри смущенной башки, не знает никто — даже подслушивающий нечистый.

— За мной не идти. Не хочу чтобы меня ассоциировали как подружку нечистого. Я подумаю как дальше быть и если ты мне понадобишься — вызову. Если понадобится кто-то другой вызову его. Вы мне все на одно лицо. Вот например его позову, если понадобится.

И она небрежно кивнула в сторону уборщика. Невзрачный очкарик задрожал как будто пронизывающий холодный ветер забрался ему под рубашку и гулял там как по Парижу. Еще сильнее дрожать было невозможно, но у него получилось когда Касьян обратил внимание на него. Две пары жестоких глаз скрестились на ни в чем не виноватом уборщике. «Убивать будут медленно», — подумалось ему.

— Это хоть тебе ясно?

— Ясно и понятно, — ответил Касьян, разглядывая дрожащую спину.

— Тогда я пойду? — издевался Фольклорист.

— Иди, — ответил он и сам испугался своей наглости.

— Ну пока?

— До свидания.

— До завтра.

Фольклорист зашагала не оглядываясь, только каблучки цокали звонко по полу. Прошла к лифту, нажала кнопку вызова и не дожидаясь приезда кабины зашагала вниз по ступенькам. Ох уж это слово «шагала», кажется оно не совсем идеально подходит для обозначения этой наполовину изящно-хрупко женской, наполовину грозной-мужской походки, но так вот ее обозначил Касьян Ученый, словарный запас у него был слабенький.

Уборщик сглотнул и звук прозвучал необычайно громко, как для повседневной жизни. Или это страх увеличил громкость в ушах парня, но Касьян услышал и обернулся. Фольклорист исчезла, как и звуки ее шагов. Они остались вдвоем.

— Не бойся, — сказал Касьян почти ласково, он внимательно разглядывал собеседника не пытаясь приблизиться, подать руку, ударить, уйти. Ничего. Никакой реакции просто стоял недвижимо. — Не смей дрожать и повернись ко мне лицом, когда с тобой разговаривает старший.

Медленно, очень медленно уборщик обернулся, но дрожать не перестал. Это было не в его силах, поджилки тряслись, как туго натянутые провода и рот наполнился слюной. Мягкий голос Касьяна не успокаивал его, а наоборот вдавливал в землю. Прижимал со всей силы, давил на затылок, прижимал ступни к бетону, а сдвоенный прицел глаз прожигал лазером.

— В карты играешь?

Вопрос был неожиданным, но ожидаемым. Все знали Уборщика и что с ним играть не стоит.

— Нет. Вы же знаете.

— Это хорошо. Обманывать сейчас не лучшее время. Люди обидчивые стали, особенно на наших.

Он замолчал и прищурился.

— Ты почему моргнул? Не считаешь меня своим?

— Считаю, конечно, — ответил уборщик, но глаза не поднял, только быстро глянул украдкой.

— Я знаю, — сказал Касьян. — я всё прекрасно знаю. Касьян Мудрый далеко не дурак. Всё понимаю, но принять не могу. Я ваш. И ничего вы с этим не сделаете. Пока.

Он развернулся и привычным жестом заложив руки за спину пошел к лифту, который как раз открылся и как будто ждал его.

— Мудак, — прошептал уборщик, он прекрасно видел что держал Касьян в кармане и как сильно его руки хотел вырвать нож на свободу. И резать, резать, резать чтобы напившись крови успокоиться наконец. Но Касьян сдержался. И разжал пальцы. Уборщик всё это прекрасно видел. Чудо-зрение, его дар, не даст спрятать ничего.

— Я все слышу! — не оборачиваясь провозгласил Касьян. — У кого-то рентгеновское зрение, а у меня слух!

Он шагнул в кабину лифта, отражаясь со всех ракурсов в зеркальных его стенках развернулся на каблуках и подмигнул, улыбаясь. Дверцы закрылись и кабина полетела на первый этаж.

Уборщик облегчённо выдохнул и выпрямился. Обернулся к ведру в которое собирал макулатуру, обычно прочитанные газеты. Быстро просканировал и нашел ту, что его заинтересовала. Из-за неё он и задержался и чуть не попал в неприятности.

Достал, тряхнул чтобы расправить и долго смотрел на главную страницу. Его привлекло рекламное объявление.

На город обрушилась невиданная десятилетиями зима. Ужасная метель. Пурга. Дороги занесло. Эвакуаторы и снегоочистительные машины не справляются со своей работой. Неразлучная шестерка общественных активистов движения «Чистый город» патрулировала на окраинах Города, когда непогода практически заперла их на заправке фирмы «Наш Газ».

10

«Иваныч!» — кричит взъерошенный красномордый здоровяк в дорогом костюме. У него красные воспаленные глаза, запах кофе изо рта, кофейные чашечки по всему кабинету и дрожащие от усталости руки, хотя физически он в жизни и года не работал. «Интеллигенция, — как говорила мамаша когда была под шофе — Директор театра, твою мать. Слоновая кость!»

— Чего? — отвечают из соседнего кабинета. Они перекрикиваются так уже больше суток, вставать не хочется даже ради перекуров. Курят просто в кабинетах, секретарши заходят проверить не заснули начальники с сигаретами в зубах случайно и не начался ли уже пожар?

— Иваныч! Зайди!

— Чего тебе, Николаич?

— Зайди говорю! Директор я или кто?

— Так я уже и не знаю. Голова не варит, загонял ты меня Николаич со своей премьерой!

— Не слушаешься? Без премии в следующем месяце!

— Да я тебя не боюсь, Николаич! Лишай! Я пойду в районный, меня давно звали!

— Сам ты лишай! А точнее змея, которую лично вскормил! На улице буквально нашёл, в техникуме засраном! Пригрел, вырастил, обучил и карьеру построил, а ты в «районный»! Сейчас я Петровича наберу, будет тебе и районный и междугородний!

— Эй, ну Николаич не нервничай!

Шаги уже хлопали по коридору, но не быстро. Идти тут было пару шагов. В кабинет заглянул Иваныч, полная противоположность директору. Высокий, черноволосый, мускулистый и с приятной улыбкой. Куда уж там здоровяку с одышкой и постоянно красным лицом.

— Я тебе дам не нервничай. У меня сердце, а ты шуточки решил шутить? Щас как позвоню, да как наберу.

— Николаич, по делу давай, чего случилось? Как торговля? Все билеты продал?

Директор вздохнул и грустно кивнул:

— Все, друг. На месяц вперед. Мне даже немного страшно какое болото мы растормошили. У нас ведь не кинотеатр с порнухой, к нам интеллигенция ходит, да богачи жен выгуливают, а тут прямо аншлаг, даже среди нечистых. Ох, боюсь я.

Иваныч прикрыл за собой дверь и зевая, подкатил стул к стене и уселся с серьезным лицом.

— Не вздыхай так протяжно. Чего боишься?

— Да боюсь за бизнес свой. Слишком много будет разнообразных ингредиентов в моем компоте. Как бы кастрюля не лопнула.

— Это да, — без тени шутки согласился Иваныч. — Замес может начаться в любой день. Нечистые тоже кредитов за билеты отвалили немало. Придут и те и другие одновременно. Каждый со своей ненавистью, как с чемоданчиком чистого зла. А я ведь говорил тебе сделай отдельные залы для нечистых. Или хотя бы отдельные сеансы.

— Но я, — замялся директор и почесал стремительно багровевшую лысину, — это ведь как в старые времена. С неграми. Нельзя так.

— Вот и мучайся теперь. Кредиты ослепили и оглушили тебя, так что друзей не слушал. Отвали денег полицейским, а лучше молодцам из ОКН. Пусть дежурят на всех сеансах. Много потеряешь, но не настолько много как можешь, если не будешь контролировать нашего двуглавого гостя.

Они помолчали. Директор выудил из стола две кружки, упаковку кофе и сахар в кубиках. Протер глаза и пошел ставить чайник. Долго думал, потом разливал кипяток и мешал ложечкой порции бодрящей вкуснятины. На них уже кофе не действовал, но нужно было что-то в себя заливать, чтобы не спать.

— Красиво ты говоришь режиссер. Подбил меня на эту постановку, 'я сам все сделаю, пьеса есть, актеров найду и сам поставлю её, ты только деньги считай… А сам в кусты?

Иваныч посмотрел на часы, через два часа — генеральная репетиция, скоро начнут сходиться актеры и даже авторы придут посмотреть инкогнито.

— Я обещал тебе аншлаг, Николаич? Получи и распишись. А решать проблему уже твоя работа, не моя. Говорю, дай денег этим малолеткам, пусть крутятся рядом и нечистых не трогают — следят за порядком и всё пройдет мирно.

Директор мрачно пил свой кофе и много думал.

11.

— С ним все будет нормально? — банальная фраза звучит совсем не глупо, когда мать спрашивает о своем больном ребенке. Женщине в белом приходится отвечать на таком же уровне.

— С вашим мальчиком теперь всё будет хорошо. Плохая болезнь больше не вернется, я вложила достаточно энергии в лечение. Пусть отсыпается, не мешайте ему отдыхать.

Банальные фразы они перекидывались ими как мячиком в пионерболе, в то время когда отец ребенка тяжело дышал в углу и старался не смотреть на молодую ведьму. Он очень не любил нечистых и это еще мягко сказано. Когда он был тонкогубым школьником они с друзьями издевались над слабыми младшаками и обычно под град издевательств попадали именно «необычные» дети. Одаренные, со способностями, с отклонениями, странные, потусторонние — как их только не называли пока не устоялось одно устойчивое название-«нечистые».

Теперь нечистая приходила лечить сына и отец был вынужден принять помощь, хоть и со всей человеческой ненавистью. Но показывать свое отношение к ней он не мог — мало что она может сделать своими пасами с его мальчиком.

— Спасибо вам, — чуть не плачет жена. Как стыдно, так вести себя с нечистой, но бабы глупые и эмоциональные. — Спасибо, родная. Я вижу как он расцвёл, оживал на глазах, с каждым разом как ты приходила, с каждым днем. Чем я могу расплатиться с тобой? Сколько хватит кредитов?

Женщина в белом улыбается и качает головой.

— Разве можно оценить в кредитах жизнь ребенка? Оставьте их себе, мне ничего не нужно.

Счастливая мать продолжает благодарить спасительницу и та отступает к двери, улыбаясь. Отец ребенка краснеет, но когда спасительница смотрит на него — улыбается.

— До свидания.

— До свидания, — говорит он, скрипя зубами. — Стой. Постойте секундочку, послушайте.

— Да? — она удивленно останавливается. Этот мужчина. Он никогда, почти никогда не говорил с ней. Он только сидел в стороне, только открывал дверь, когда она приходила и удалялся в соседнюю комнату. Он только сверкал глазами и односложно общался с женой, а сней почти никогда. И сейчас он решил поговорить?

— Я хотел бы отблагодарить вас.

Она думает о деньгах и смущенно качает головой.

— Мне ничего не нужно. Спасибо. До свидания.

— Стой!

Она останавливается. Интересная смесь настроений в его голосе: ярость, стыд, просьба, унижение, гордость, благодарность. И все это прозвучало в одном слове. Как интересно и как жутко.

— Да?

Он мнется как девочка только что потерявшая хвост и вышедшая первый раз из моря на сушу. Он не смотрит ей в глаза и пытается что-то сказать.

— С вашим сыном теперь все будет хорошо. Я обещаю.

Он чуть не плачет от бессилия и тихо шепчет «Спасибо». А потом добавляет: «Больше не приходи к нам. Это теперь опасно. Как для тебя, так и для нас. Времена настали злые. Много ненависти на улицах. Остерегайся ходить сама по улицам. Да и спутник тебя не спасет, только двое пострадаете».

— Что происходит? — спрашивает нечистая, — Кого я должна бояться?

— Не ты, а вы. Все вы. Но на других мне плевать — тебе я сильно задолжал и помочь могу только советом. Не высовывайся, а в идеале уезжай из Улья куда подальше.

— Скоро здесь будет холодно, я слышала об этом, — кивает она и выходит. Он смотрит на закрывшуюся дверь и прислушивается к удаляющимся шагам. Минуя жену подходит к окну и следит как фигурка сквозь пургу пробирается по свеже протоптанной дорожке к выходу со двора. Когда они исчезает за углом он может позволить себе расслабиться и вернуться к семье.

— Дорогой?

— Да, любимая.

— Что это за конверт на столе? Какие-то билеты… Ты завел любовницу и ведешь ее в театр?

— Нет. Завтра мы идем в театр.

12.

— Касьян, это ты, старая кочерга?

«Бабушка как всегда не отличается вежливостью и осторожностью», — подумал Касьян, рассматривая сгорбленную фигуру сквозь рисунок решетки. После того пиздеца, что старушка устроила во время захвата ей уже никогда не увидеть воли, но она остается все такой же наглой, самоуверенной курвой, как и в молодости. Он даже немного завидовал ее ненависти.

Вот куда ей уже рыпаться, сидит в клетке, три этажа под землей, грязная, немытая, нечесанная. Избитая и наверняка ее пытали ублюдки из ОКН, но ведьма всегда останется ведьмой. Злобная, с длинным языком-жалом и наглыми глазами, даже сейчас светятся они из-под спутанных волос. Может кинуть ей что-то вкусное в клетку, как собаке? Чтобы она почувствовала где находится и кто тут главный, — подумал Касьян и заложил руки за спиной, — нет. Здесь уже ничего не докажешь. Бесполезно. Зверь останется зверем, а Баба останется Бабой, пока ее не утопят в расплавленном серебре. Только так можно успокоить бешенную старуху, но он не собирается марать руки. Пусть сидит здесь вечно, старая крыса.

— Это Касьян, бабушка. Но наверное ты меня и имела в виду.

— Я тебя сама кочергу в одно место введу. Жаль, что она в избушке осталась, которую вы сожгли.

Она шипела злобно, уставившись на него сквозь заросли грязных волос, а он старался не дёргаться и улыбаться расслабленно, как дома перед камином. Бабушке только покажи слабость и она уцепится за нее как бешенная собака за ногу, разрывая сухожилия, твою мать. Нет, она все прекрасно понимает. Несмотря на ее ужасное состояние, несмотря на беспомощность и нулевые шансы она понимает, что он опасается (боится?) сунуть руку между прутьями и поднести бабушке подарок. Очень уж крепкие зубы у людоедки и сильны мощные волосатые руки. Если она только вцепится ему в запястье и Касьян почувствовал как возникла капелька холодного пота на затылке и медленно, размазавшись потекла вниз по спине. Страх. Он все-таки боялся ее, даже когда столетняя дикарка надежно заперта и может ранить только оскорблением или злобным взглядом. Он боялся.

— Некрасиво так говорить, люди не поймут, как и я.

— Мне насрать на людей, как и на тебя, однояйцевый выблядок. Прочь поди или тебе что-то нужно от бабушки? Может ты хочешь тепленького? Того что хранится у бабушки под юбкой, Кощей?

— Не называй меня так.

— Не нравится твое настоящее имя, мальчик? Или называть тебя просто, «внучек»? Как говорится в книжке «ты забыл имя своего отца, жалкий ублюдок»! Иди сюда, я тебя поцелую, там где маленькое становится большим. Займемся этим просто на грязном полу, а потом ты пойдешь подлизывать людям-человекам, тем, кто хочет уничтожить твой народ.

Он улыбнулся и старуху это взбесило, он видел как дернулось плечо в нервном импульсе. Пусть больше матерится и обзывает — это успокаивает. Когда наешься сладкого от сахара воротит и здесь таже логика. Чем больше ведьма шипит, тем меньше он ее боится.

Бабка умная. Кажется она тоже поняла это и замолчала. Только смотрит ожидая ответного хода. Так и стоят они друг напротив друга, разделенные решеткой.

— Я защищаю вас от плохих людей и договариваюсь с хорошими. Все эти мерзости, которые ты себе представляешь — я делаю ради нашего народа. Ради вас.

Ведьма не поверила, что было видно по саркастической ухмылке и по слюне растекавшейся по черному сапогу Касьяна.

— Ради нас, бл. Ты даже говоришь о своем народе, как о чужом, человеческий лизун. Они загоняют нас в стойла, наказывают, считаю по головам как баранов и даже вещи забирают — хорошие люди.

Она сказала это как плюнула словами и Касьян подумал, что наверное все что он делает, действительно спускается в унитаз. Если послушать Бабу, но ведь есть и другие особенные, которые любят людей. Дед Мороз, например и его Снежка. Тьфу, ты. Совсем забыл.

— А вы, что творите вы? За что тебя взяли, ебнутя ведьма? Не ты ли детей в хату зазывала и в печь сажала? У тебя в огороде ОКН вместе со следователями выкопали гору детских косточек обглоданных, зачем ты это делала старуха? Чего тебе не хватает? Кальция? Зачем ты детишек убила?

Баба уставилась на него выпученными глазами и открыв рот. Потом покрутила пальцем у виска.

— Совсем больной? Какие дети? Кто верит в нашем городе уродам из ОКН и ментам? Ты хорошо в школе учился Касьян Тупорылый? Они сфабриковали дело, потому что я отказалась прогибаться под них. Потому что Особенные должны быть свободны, а не спать в бараках под охраной!

Он развёл руками и заметил как старуха следит за ними — сложил руки за спину.

— Доказательства — есть. Доносы — есть. Исследования Фольклориста — есть. Дети в Городе действительно пропадали и перестали когда схватили тебя. Совпадение?

— Не думаю. Доказательства? Сами зарыли косточки в огороде и сами нашли. Обычная ментовская подстава. Доносы? Собираются и пишутся легко. На кого-то нужно надавить, кого-то убедить и вот уже аккуратно бумажки подшиваются в папку. Фольклорист? Как специалист он тупой и прогибающийся лох, что скажут то и напишет. Любое послание и доказательство можно трактовать двумя способами, что Фольклорист успешно делает, и ты знаешь об этом. Ну а дети пропадали и будут пропадать всегда, бабушка здесь ни при чем. И, кстати…

Она схватилась обеими руками за решетку и прижалась к ней лицом, стараясь поймать его взгляд.

— Что-то я не помню суда. Не помню допросов. НЕ помню обвинений и не видела бесплатного адвоката, как в фильмах. Где они, сэр защитник? Где справедливость и закон? Где равноправие за которое ты типа борешься? Почемя я здесь это камера предварительног заключения или уже тюрьма? И какой у меня срок?

Он молчал, ответов не было. По ночам лежа в кровати и стараясь заснуть он тоже думал о неправильных моментах и может ли он повлиять на эти факторы — он не мог. Как бы он не старался верить в свою значимость — да, он мог повлять на некоторые вещи, но далеко не на все.

— Молчишь, гад соленый? А бабушке здесь смердеть вечно?

— Я слышал ты отстреливалась? Зачем?

Она улыбнулась и он увидел желтые, но еще крепкие зубы, обветренные губы, язык мелькнувший в середине, облизнувший губы и опять спрятавшийся.

— Мой дом — моя крепость, слышал о таком? Бабушка не любит незваных гостей, а ордера мне никто так и не показал. Бабушка разозлилась. Если бы бабушка хотела, то могла бы устроить фейерверк и побольше. Как Мороз, например. Я слышал его вы взять не смогли, паршивые ублюдки, гниды, твари, уроды.

— Спокойно, — прервал ее Касьян и бабушка вздрогнула, удивленная его тоном. — Да, он ушел. Но ты не слышала, что Мороз сотворил когда сбежал.

— Мне не интересно, что говорят на человеческом телевидении.

— Я был там. Я лично видел, что осталось после него на заправке.

— На какой заправке? — удивилась старуха, — Я слышала про деревню.

— Деревня была сначала, — он протянул ей газету, которую все время прятал за спиной. — читай. Журналистское расследование. Вот, что натворил один из особенных. Старик. Любимец детишек и ветеран войны. Как должны люди относиться к нам после этого?

Он развернулся и собирался уходить когда вспомнил. Бабка не отказалась от газеты, но все еще стояла у решетки.

— Обрати внимание на рекламу. Та что поярче, про театр. Подумай.

Он зашагал по темному коридору, оставив пленницу в одиночестве и двери закрылись за длинной фигурой, а бабка жадно читала огромную статью-расследование, кивая в такт своим мыслям.

13.

В комнате темно потому что плотно завесили шторы и выключили все, что можно выключить. У двери стоит существо мертвенно-бледного цвета и тусклыми, как могильная земля, глазами. У окна стоит человек вооруженный пистолетом и изредка он украдкой выглядывает на улицу. У этого глаза живые, но вид очень уставший. Он постоянно моргает и трёт их рукавом. Зевает и смотрит вперёд.

В комнате есть и пленники. Они сидят на стульчиках посреди комнаты и дрожат. Кто-то раздет, кто-то одет, но все напуганы. Комната оборудована небольшим камином, около него в кресле устроился высокий человек. Он стар, он лысоват и в левой руке он держит двуствольное ружье. В правой у него папироса дымит. Когда дед вспоминает про неё то затягивается, кашляет и опять забывает на время. Он думает.

В углу работает телевизор который уже третий раз начинает крутить рекламу об одной премьере. И дед опять её смотрит и качает укоризненно головой. Ему не нравится это зрелище.

— Что делать будем, Фома?

— Не знаю, — отзывается уставший со своего места — Но кажется догадываюсь, что.

— Да, — сказал дед, — мы идём в театр.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги