Борода из ваты – пули из серебра. Том 1

Глава 8…Но деньги вперед

1.

— Серебра боишься, упырь? Сразу очухался.

Фома убрал кинжал и проверил узлы на прочность. Подергал там-сям, затянул туже и довольно выдохнул.

— Хорошо. Не сорвёшься. Женька, держись крепче, будем ехать!

Женька дёрнулся просыпаясь и обернулся через плечо. Помотал башкой, соображая где находится, и вдруг побледнел — вспомнил. Взгляд у него был отсутствующий, но голова ещё соображала:

— А что с дедом будет? Его отвязать нужно.

— Поедет так. Волоком, на веревочке. В коляске места нет. Если ты такой добрый, то ноги ему развяжи — пусть бежит. Только смотри, чтобы лысый тебя этими ногами не забил, они же мстительные. Сначала дохлым притворяется, а потом башку с плеч.

— Хорошо.

— Что хорошо? Иди, проверь его.

Женька послушно вылез из коляски и обогнув мотоцикл встал напротив связанного деда. Тот уже пришел в сознание и молча наблюдал за его действиями. Женька замялся и отошёл чуть дальше, потом ещё шаг назад — от деда исходила молчаливая угроза, злобная аура и мужичку было страшно. В конце концов он видел убитых друзей в доме. Фома возился впереди, у фыркающего мотоцикла, что-то крутил у зеркала, но ситуацию контролировал и Женьку не забывал.

— Что там? Живой упырь?

— Да.

— Пытается освободиться?

— Нет.

— Смотрит на тебя?

— Да.

— Не встречайся с ним взглядом. На всякий случай.

Дед вдруг улыбнулся, и Женька вздрогнул. У лысого внезапно были белые, идеально ровные зубы. Тут молодой может позавидовать такому старику, что уже говорить о простых пенсионерах.

— Кажется, я начинаю понимать, почему вас ненавидят.

— Что ты говоришь?

Женька продолжал смотреть в рот деду, а тот продолжал широко улыбаться и смотреть в ответ. Немая сцена длилась пока Фома не газанул, так что мотоцикл взревел и выпустил темную дымную тучу из железной задницы. Дым на мгновение окутал пленника полностью, оставив только белоснежную улыбку и за секунду сгинул.

— Всё нормально?

Дед продолжал улыбаться и смотреть на Женьку.

— Да.

Дед подмигнул.

— Но я бы на всякий случай проверил веревки, а то мало ли что.

— Ты сам не можешь это сделать, помощник сраный? — Фома подошел и посмотрел на деда. Улыбка пропала без следа. «Хитрый, — подумал Женька — Опасный и хитрый.»

Фома проверил веревки ещё раз и посмотрел на Женьку:

— Освободить ему ноги? Пусть пробежится или проедется на жопе?

— Здоровый, — неуверенно пробормотал Женька, — мы как-то в детстве кусок бревна так домой тащили. Не помню зачем это нужно было, молния ударила в осину и оставила несколько обгорелых кусков после себя. Мы как раз на рыбалке были, ехали мимо и увидели. Не помню кто, надумал в деревню притащить один пенёк. То ли столик из него хотел сделать, то ли подарок для растопки кому-то, но факт в том, что мы его цепью обвязали и пристегнули вот также к коляске. Потащили за собой и поначалу все нормально было, мощи хватало вполне. Деревяха волочилась за коляской подпрыгивая на ямках, отлетала то вправо то влево, напрягая водителя и мотоцикл, но ничего страшного не было пока он не раслабился и газу не дал чуть больше, а потом еще больше и еще.

— Короче. Что случилось?

— Как-то этот пень по-особенному выкрутился и подпрыгивая вокруг проносящегося мимо телефонного столба обвился и вцепился в него как поп в крест на пасху. А мотоцикл разогнался уже и сначала цепь натянулась, а потом я это увидел, а потом…

— А потом ты обосрался.

— Ну не без этого. Я пятнадцать лет на мотоцикл не садился, чудом выжил, отделался сотрясением. А Игорёк нет.

— Очень интересный рассказ, но у нас ещё много работы.

Фома достал нож и пленнику его продемонстрировал нагло в лицо ткнул, чуть не отрезав нос:

— Видишь это? Сразу в сердце войдет, если надумаешь хитрить. У нечистых ведь тоже есть сердца? Я не проверял, но может посмотрю, если будешь хитрить.

Он нашёл нужное место в переплетении веревок и одним движением разрезал веревку.

— Встань! Ноги разомни! Бензина жалко тебя по земле тянуть. Займёмся физкультурой.

Дед сидел и смотрел на него снизу вверх.

— Ну? Сам встанешь или помочь?

— Зачем вы это делаете?

Женька сделал ещё шаг назад. Фома открыл рот в изумлении.

— Чего?

Ножом он показал на дом, там еще одиноко светилось окно, пустым взглядом:

— Два трупа! Ты убил двоих наших друзей и спрашиваешь почему? Ты, что совсем отмороженный?

Женька шагнул назад ещё на шаг. Ему было страшно.

— Вызови службы. Тех, кто занимается такими, как я. Вызови и пусть разбираются. Куда ты меня хочешь отвести, старик?

— Ты кого стариком назвал, нечистый? Если это ваше колдовство — мой нож гипнозу не поддается. Встать!

Женька икнул и шагнул назад. Кажется в этом дворике все сошли с ума. Этот нечистый дед, убивающий направо и налево и дразнящий того, у кого нож, Фома — который совсем не похож на себя прежнего. Может он и любил командовать раньше, но никогда так не звучал его голос. «Пятьдесят оттенков безумия». И сам Женька, который из нормального человека, который любил немножко выпить в свободное от работы время стал трусливым, обоссаным человечком, прислужником безумца.

И дед не вставал. Он сидел связанный, смотрел на своего потенциального убийцу и грустно улыбался.

— В глазах у тебя тоска и старость. Я видел такие взгляды на войне. Когда человек ещё убивает, но уже не хочет. Когда идёт в бой, потому что нужно, а не потому что за идею. Когда пытает, а потом жалеет об этом. Когда нечего больше терять, но так хочется чтобы было. Это и есть старость, человек. У тебя постарел организм, но еще больше постарела душа и молодость уже не вернётся.

«Гипнотизирует, — подумал Женька и у него вдруг резко заболела голова. Резко, так как будто ударили в висок чем-то острым. Ткнули, не пробивая черепную коробку, только боль прошла навылет, разрывая зубы остротой — Сейчас Фома развернётся и пристрелит меня, а потом разрежет себе горло от уха до уха».

Но Фома только хмыкнул.

— Иди сюда. Не бойся его. Эти нелюди только и могут, что детишек пугать. Смотри, Жека.

И он вдруг быстро наклонился и полоснул деда по щеке кинжалом. Красный полукруг разрезал лицо деда и задымился. Дед отшатнулся, ударился затылком о железо коляски и закричал. Дым резко валил вверх, как будто внутри деда разожгли огромный костер и накидали туда использованные автомобильные шины.

— Ого! — закричал Фома и отвёл нож. — Вот это его колбасит!

Дым понемногу сходил на нет, но Дед еще кричал, не справляясь с болью. Рана затягивалась и разрезы раны булькали, как масло на сковороде, а он всё продолжал кричать.

2.

«Видишь? — кричал Фома. — Как сделать нечисть послушной? Покажи ей серебряный нож и делай с ней что хошь!»

Чтобы общаться приходилось перекрикивать ревущий как взлетающий аэроплан мотоцикл. Наверное Фоме нравилось это делать. Женька предпочитал молчать. Он неуютно чувствовал себя в тесной коляске когда сзади бежал привязанный к ней человек. «Как-то это не по-людски, — думал он оглядываясь. — Он конечно убийца, но это плохо. Не по нашему это негров привязывать к своим повозкам и пусть бегут как собаки. Даже уголовников машинами перевозят, хоть и в наручниках, но не ведут на цепи».

Когда Женька оглядывался назад он избегал смотреть в глаза пленнику. Высокий лысый человек бежал старательно, старался не споткнуться и перепрыгивал мелкие лужи, но все равно был по пояс в грязи и черный от дыма, который летел в него из выхлопной трубы. Если бы он ошибся, оступился, или не заметил камня, скрытого под толщей воды и грязи, нанесённой прошедшим ливнем то сейчас бы его уже волочило мокрым грязным мешком вслед за истерично рычащей машиной.

Они летели по центральной улице села издавая такой шум, что в старые добрые времена мужики уже бы выходили на пороги своих домов, доставая из схронов кто чем богат — кто двустволку, кто вилы, кто нунчаки, а кто топор. Если бы село не вымерло и девяносто девять процентов жителей не оставило свои хаты, они бы просто не смогли совершить такое преступление незаметно.

Женьке вдруг вспомнилось, как он неудачно свалился с чужой яблони, потянувшись за особо аппетитным кругляшком, а потом убегал отвзбесившихся разрывающихся от лая меховых «шариков» прихрамывая на одну ногу, а дед Фёдор смеялся в окне, даже не пытаясь отозвать своих шавок. Семилетний мальчик тогда отделался испугом и даже штанину собаки порвать не успели, так быстро он перелетел через высокий забор. «Паркур», — говорят модные пацаны. Слабаки. Пусть бы попробовали гонки наперегонки со злыми собаками.

Они повернули направо, и деда понесло влево. Дежавю. Сейчас он не удержится на ногах из-за резкого поворота и по инерции забежит за столб, и там упадет, веревка зацепиться, закрутится и будет плохо. Вряд ли мотоцикл перевернется на этот раз, скорее встанет на месте завывая и чадя, а веревки будут душить деда, впиваясь ему в тело.

— Почти приехали! — крикнул Фома.

Хозяйство в деревне заброшено уже больше десяти лет. Поля заросли сорняками или проданы темным личностям, которые выращивают на них непонятную траву и водит там хороводы моторизированная охрана. Здания, в которых ранее размещалось колхозное начальство, пустуют. Закрыты наглухо или зияют выбитыми стеклами окна. Там где выбиты — тусуется молодежь. Точнее тусовалась. Брали бутылку, закуску, девок, залезали подсаживая красавиц за задницы внутрь здания и пили в осиротевших кабинетах. Там же и занимались непотребствами позже. Женька к сожалению был уже тогда стар и его на «блядки» не звали. А жаль, может был бы не одинок сейчас и не ехал в ночи на заброшенную ферму с безумным мотоциклистом и глухонемым рабом на привязи.

Ну а свинофермы, птицефермы тоже разграблены и стоят только бетонные коробки стен — то, что вынести нельзя, а сжечь жалко. К одной из них на краю села они и подъехали когда мотоцикл застрял.

Засели плотно. Коляска и заднее колесо попали в скрытую под водой яму и колесо ушло в воду почти полностью, а передок машины задрало вверх. Фома тут же заглушил движок и выскочил. Вместе с Женькой они обозревали трагедию при свете луны забыв про деда. А тот стоял смирно и с интересом наблюдал как ругается хозяин мотоцикла.

— И что делать будем? Вытащим?

— Вряд ли, — ответил Женька — Разве что из брёвен рычаг сделать. Я бы за трактором пошел и за тросом. Так и так будем мучиться здесь до рассвета. Хорошо засели.

— Не хочу, чтобы чужака с нами увидели, нельзя нам здесь оставаться. Короче.

Он достал вещи из мотоцикла и ружье взял в первую очередь. Направил оба ствола на мокрого и коричневого пленника и подал Женьке нож.

— Освободи его. Пешком пойдем. Если бросится бей ножом, на нем серебряное напыление — он его боится, ты сам видел. Главное спиной к гаду не поворачивайся.

Когда дело было сделано Лысый продолжал стоять и Женька только отойдя от него расслабился, всё ждал удара в спину или еще какого подвоха.

— Думал тебя с ключами за мини-трактором послать и за тросом. У меня есть в гараже. Но как-то стрёмно один на один с этим чудовищем оставаться.

— Отпустил бы ты меня, милок, пока грань не перешел, — вдруг заговорил дед, напугав Женьку.

— Рот закрой! Нечистому слова не давали!

— Я ведь могу мотоцикл достать твой из ямы. Сила имеется. Сам понимаешь, нечистые мы. Только руки связаны, ухватиться нормально не смогу.

— Рот закрой или получишь пулю в живот! Пошел медленно в ту сторону. Видишь здания? Туда и иди. Не останавливаясь. Я сразу за тобой.

Дед двинул медленно, не делая резких движений. Проходя мимо затонувшего «Титаника» не остановился, а только посмотрел. Секундной задержки хватило, чтобы Фома отскочил и ткнул ружьем в его сторону.

— Не останавливаться, я сказал!

Дед пожал плечами и Женьке стало страшно. Он почувствовал кое-что, уловил практически на подсознательном уровне. Плечи деда не были опущены, не дрожали трусливо и не дергалось одно в смертельной икоте. Они были широко расправлены: мощные, красивые плечи храбреца, а не труса. Женьке стало страшно.

— Фома, давай я за тросом сгоняю. Пока туда-сюда, закреплю его, может на толкаче заведёмся и не придётся на буксире тащить. Разбужу твоих племянников, если не успеешь разобраться с этим. Жалко ведь машинку оставлять. Если дождь начнется, ты её и не починишь уже.

Фома замялся. Смотрел то на застрявший мотоцикл, то на Женьку — мучился выбором. «Это жадность — подумал Женька — Фома всю жизнь был жадный, только скрывал это хорошо, крохобор. Строил из себя крутого и общего друга — но если подумать, то он никогда не скидывался, если был на пьянке. Ключи от своей техники давал очень неохотно и только за ответную услугу, хотя и денег не брал. Он никогда не приводил друзей к себе домой и они оправдывали это тем, что 'жена злая», но ведь прекрасно понимали, или нет?

— Тебе правда нужна моя помощь с этим? Я даже «гаркнуть» на него не смогу, если что. Мне бы штаны сменить, прежде чем с нечистыми бороться. А у тебя ружье с серебряными пулями. Что он сделает? Я лучше побегу переоденусь и займусь мотоциклом пока не поздно. Подумай хорошо, а?

Фома думал.

3.

«Не делай этого, дедушка».

Ему уже надоел этот голос. Вечно она хочет управлять, командовать, решать — даже сейчас. Даже сейчас, когда ему так тяжело и стоит только встать, повести широкими плечами и раскидать сельских дураков в стороны она не разрешает.

«Нельзя. Не можно. Ты помнишь, что было последний раз.»

Ну да, он иногда терял контроль, но ведь люди сами напрашивались. Плохие люди. Непослушные и злые. Детишек он никогда не обижал, но когда карапузы вырастали, начинали бриться, материться, они теряли свою броню. Они становились вот такими, как эти двое, которые привязали его к столбу, подпиравшему крышу посредине заброшенного свинокомплекса.

Когда-то десятки свиней толкались, хрюкали и пищали в загонах. Тёрлись грязными спинами о толстые деревянные доски, чавкали, пожирая еду в кормушках и совали, толкаясь, рыла в поилки. Загоны шли длинными рядами параллельно друг другу, но сейчас большинство из них был поломаны, распилены, вырваны. В стенах которые должны были обеспечивать тепло зияют дыры на месте окон. Поломана вытяжка, вместо освещения с потолка свисают куски проводов. Опилки на полу никто не менял и они сгнили, лежали черными пятнами, въевшимися в пол. Но запах, специфичный запах остался здесь навсегда, пропитал каждую дощечку и каждую щепотку опилок.

Фома не отпустил алкаша. И это правильно, предателям веры нет — предал один раз, предаст и второй. Если бы человек знал, кто убил тех двоих, он бы сильно удивился. Но пока Мороз решил не рассказывать, оставить это при себе.

«Нет, — сказал Фома, — Пойдешь со мной, я чувствую что мне нужна поддержка. Этот лысый не так прост. Глазом моргнешь и он вырвет мне кадык. Поэтому когда я буду моргать, ты будешь с открытыми глазами — так и победим.»

Алкаш не стал спорить, но дед видел что он боится. Алкаш не понимает чего боится, не помнит, что может сделать с ним Лютый Мороз, но чувствует. Люди всегда чувствуют, как и Нечистые — необъяснимое Шестое Чувство. Иногда его еще называют Интуиция.

«А как же мотоцикл?» — спросил он неуверенно.

«Когда я выбью из лысого нужную нам информацию я куплю десять новых мотоциклов. А потом сдам его на опыты. Пусть разбираются».

Алкаш смотрел на него не моргая, шестеренки тугих мыслей закрутились в пропитой башке. Дедушка с интересом ждал, что он скажет. Жадность. Жажда наживы. Человеческое на все сто процентов. Люди никогда не меняются. Жадность и страх вот что может даже самого конченого труса бросить в последний бой.

«Не понял.»

«Что?»

«Ты купишь себе десять мотоциклов? А что достанется мне?»

Фома вдруг перестал улыбаться и смотрел на оппонента внимательно. Они стояли друг напротив друга в грязи по колено, посреди ночи, как ковбои-вампиры и мерились взглядами, как новогодними подарками.

Сейчас самое время. Позвать алкаша, отвлечь его на себя и быстро, как пуля войти в его сознание. Отдать приказ или просто взять управление на себя. Одеть его разум, как пожарники одевают свои комбинезоны — впрыгнуть обеими ногами и потянуть вверх, натягивая. Развернуться и броситься на противника. Быстро напасть не получится, грязь до колена мешает двигаться быстро, но он точно обомлеет на секунду. Главное добраться до горла. Вцепиться в него руками, потянуть на себя, укусить за кадык и мотать головой из стороны в сторону разбрасывая кровь. Даже если он успеет выстрелить это ничего, нужно нанести первые повреждения, отвлечь его, пока сам дед освободится и подойдет неслышно со спины. Постучать нехорошего человека по плечу, он будет ещё бороться с Женькой и обернётся испуганно. Глаза у него округлятся и он быстро поймёт, что происходит — этот хитрый. Он моментально поймет и даже рискнёт противостоять Стуже. Но не зря его называли Морозом. Мороз ударит быстро и сильно. Висок будет удобной мишенью, а потом ещё раз ногой пониже пояса.

Как же все-таки легко это сделать, прикрыться личным безмозглым эльфом-зомби и убить почти не рискуя, но наверное следует подождать. Фома еще не разболтал все секреты. Нужно подождать ещё, пусть он убедится в своей абсолютной силе и безнаказанности, а потом он заговорит и сам всё расскажет. Про то, что здесь происходит, почему они так ненавидят таких как Мороз и что им нужно.

Ему было очень интересно изучить происходящее вокруг, понять все тайны, которые не спешат раскрываться, но для начала он должен найти тех, кто ворвался в его дом и обидел Снежку.

' А что ты хотел бы получить?' — мягко, максимально мягко спросил Фома. Он заговорил первый не потому что оказался слабее духом и проиграл моральный поединок. Он спешил, и судя по тому, на кого он посмотрел спешка связана с Морозом.

«То же что и ты — ответил второй, — Я его заманил. Я потерял друзей. Я рискую больше всех, но меня устроит половина».

Дед заметил улыбку скользнувшую в уголке губ Фомы. Сосед точно не получит приз, даже несмотря на свою наглую речь. Фома не делится сокровищами.

«Хорошо. Нет проблем, друг. Отведем его на свиноферму, узнаем все что нужно и сдадим куда нужно. Пусть там разбираются, но деньги вперед. Верно говорю?»

«Угу», — промычал Женька. Он не доверял ему, он знал, что Фома это знает. А тот знал, что он знает, что он знает.

«Дела, — подумал Мороз, — как в кино попал»

«Вот и хорошо. Помоги мне отвести этого упыря. Бог даст, сегодня до вечера получим первые кредиты».

И теперь дед сидел привязанный к столбу, который уже не вонял свиньями, но только старостью, плесенью, дождём и мокрым деревом. И немножко свинюшками, куда же без них. А бравые воины света и человечности бродили вокруг осматриваясь — как будто не решаясь тянули время.

Фома не доверил Женьке ружье и носил его на плече, боялся, что друг его пристрелит? Как будто смерть от ножа намного приятнее. Или он думает, что окажется быстрее в нужную минуту?

Женька ходил взад-вперёд и на дедушку посматривал искоса. В руке он прятал нож — опасное оружие, острое лезвие. Фома приказал ему сторожить упыря, а сам вышел, судя по звукам отлить.

— Эй! — Мороз негромко позвал своего охранника и тот вздрогнул, остановился, посмотрел на него. Дед улыбнулся. Фома не переставал безмятежно журчать за стеной. Ничего не слышит пока. Женька посерел. Он дрожал и смотрел себе под ноги. Он боялся смотреть на пленника, который вдруг выпрямился во весь рост и звал Женьку.

— Станцуешь для меня?

4.

Не так просто начать пытать человека. Даже если он не совсем человек. Даже если он постоянно молчит, не смотрит тебе в глаза и делает всё, что скажешь.

Фома облегченно выдохнул и потрусил хозяйством, стряхивая коварные последние капли. И его учил отец, и он учит своих — всегда стряхивай, чтобы последние капли не оказались пятном на белых штанах. Он застегнул ширинку и задержался рассматривая синее небо, затянутое темными, грязными облаками. Скоро опять рванет как из водяной пушки. Достал уже этот сезон дождей. Живешь как будто в Лондоне, а качество жизни далеко не западное. Нищета и разруха, размытые дороги, которые дорогами может назвать только полный дебил. Дома с дырявыми крышами, тепло, зависящее от дров которые нужно покупать, грязные от химикатов реки, тяжелый, наполненный дымом заводов воздух, ржавые остовы комбайнов на заброшенных полях, другие поля, окруженные колючей проволокой и сторожевыми будками по периметру, один бесплатный канал по телевизору и заброшенные поселки.

Нет, он выберется из этой нищеты и семью вытащит. Батя всегда говорил про долг и про то, что если завел семью, то обязан тащить до конца этот груз. А он уж грузиков наплодил, мама не горюй. Галка по молодости очень любила ноги раздвигать, ненасытная была, словами не передать. То на сеновале, то на стадионе, то на пшеничном поле, то в лесу. Один раз даже в сарайчике рядом с церковью пришлось работать — возбуждало это её.

Потом уже когда женились можно было не напрягаться и не искать траходромы — постель, она всегда постель, только надоедает быстро. Ну и потомство начало размножаться почкованием одновременно разрушая село. С каждым новым человечком жить становилось все хуже. Закрывались фермы, переставали ходить автобусы, менялась власть, пропадала власть, приходили бандиты — уходили бандиты, приходили менты, уходили менты — приходили полицейские. И вот докатились до самого дна, когда кроме своей «коровы» уже и довериться некому. Алкаш Женька не в счет. Этот держался только за счет своих городских друзей. Это были мужики, да. Ничего не скажешь. И сами держались и друга не забывали. В его доме обоих и завалили. Фома негромко как пес на цепи зарычал и сжал кулаки. Злость. Хорошо. Давай иди сюда. Ты нужна мне. Хватит этого психоанализа, мудак застрелил двух твоих друзей. Убил жестоко, не сомневаясь, а одного еще и добивал прикладом превратив голову в месиво. А он еще сомневается стоит ли пытать этого урода? Да они наверное и боли не чувствуют, отбросы. Если бы они были людьми разве правительство делало то, что делает? Разве за головы нечистых давали бы награды? Нет, Фома. Ты не такой тупой, как Женька и у тебя семья. А у нечистых нет семей, нет детей, нет родных. Они живут долго, но одиноко.

Фома закрыл глаза и глубоко вдохнул ночного воздуха, всей грудью. Он настраивался на плохие вещи, которые предстояло совершить, но разве плохие вещи не делаются всегда ради благого дела? Он представил Город. Представил высокие сверкающие небоскребы, представил ровные дороги, огни заправок и мега молов, представил как смотрит вниз со своего балкона на тринадцатом этаже, а все дети чистенькие и нарядные ушли в школу, жена готовит пожрать вместо того, чтобы доставать его нытьем о кредитах. А потом он представил злобного деда в синем уродливом колпаке и ночном халате. У деда почему-то был длинный горбатый нос с уродливой родинкой на кончике. Он восседал верхом на олене, шкура которого была покрыта коричневыми пятнами старости или какой-то болезни. Животное лысое, как египетский кот, скалило кривые зубы ржало как конь.

«Но!» — крикнул Дед и ударил ногами по бокам уродливому существу. Олень фыркнул, присел на зад и прыгнул вперёд, так скачками и понёсся.

«Пошла! За Орду! Зима близко!» — кричал неразборчиво дед, и Фома почувствовал прилив адреналина в кровь. Ему вдруг тоже захотелось туда, захотелось скакать рядом с дедом и кричать как он, и убивать как он. У него было оружие похожее на деревенскую косу: длинная рукоятка и на конце железное треугольное навершие в виде длинного ножа. Дед резко наклонялся и бил косой, протыкая противников. Лезвие входило в грудь, ломая кости грудной клетки, и выходило из спины. Он дергал оружие к себе и напрягая мускулы вырывал лезвие из еще бежавшего по инерции человека, причиняя еще большие повреждения. На груди оставалась огромная дыра в виде звезды, а воин падал когда не него уже не смотрели, потому что дед замахивался и бил с размаху, уже не колол. Бил наотмашь и голова жертвы слетала с плеч, а тело роняло оружие.

«Отлично! — восхищенно подумал Фома. — Хочу туда».

Он забыл, что ненавидел, кого ненавидел, и кем был по жизни. Он хотел скакать там, рядом с этим, на таком же олене и убивать, хотя он бы предпочел меч: широкий и короткий, с плоской рукояткой. Чтобы он был заточен так остро, что оруженосцы боялись его брать в руки и проходил он сквозь доспехи быстро и легко. А в другой руке щит.

Потом он услышал хлопки. Или выстрелы? Странные звонкие звуки были чужими в этой тишине. Женька? Сам начал нечистого допрашивать? Но ведь он ничего ему не говорил, не давал указаний.

«Женька? Это ты?»

Монотонные хлопки один за другим, равномерно, звонко и чуждо как будто кто-то с размаху хлопает гладкую от сала свинью по спине. Но здесь нет свиней уже много лет. Только одна привязана к столбу. Фома похолодел, пот ручейком побежал по спине, затекая между ягодиц.

«Че это за херня? Что происходит твою мать?»

Фома медленно снял с плеча ружье, нажав на механизм открывания ствола опустил его вниз, проверил наличие патронов в магазине и быстрым движением закрыл до щелчка. Медленно пошел в обход стены, приближаясь к проёму окна. Хлопки не только закончились, а еще и ускорились. Плюс добавились новые звуки. Человеческое дыхание, тяжелое дыхание запыхавшегося человека, толстяка начинающего бежать марафон и мягкий стук ног.

«Да что там происходит вообще?»

Фома осторожно заглянул в окно. Не понял. Потом еще раз и ошарашенно прижался к стене, пытаясь сообразить.

Женька танцевал посреди заброшенной фермы. В одной руке он держал доверенный ему кинжал, а второй рукой картинно делал дурацкие движения. Он приседал и выбрасывал вперед ноги, вставал и двумя руками изображал то ли как лезет по дереву, то ли как что-то снимает с него, то ли флаг опускает. Потом опять пускался в пляс тяжело дыша и кашляя.

«Чё за?.. Перед кем он так выкаблучивается?»

Фома выглянул еще раз и увидел.