Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза»

Июнь 1940 года — германский блицкриг на Западе. Можно только догадываться, в какой эйфории пребывал в этот момент Сталин. Да и было от чего впасть в экстаз — разгром Франции и вступление в войну с Великобританией Италии практически полностью парализовывали какую-либо возможность Альбиона повлиять на ход событий в районе Босфора и Дарданелл. Путь на Стамбул был открыт!

Гитлер в свое время признал:

«Если бы не удалось во время вторжения русских в Румынию заставить их ограничиться одной лишь Бессарабией и они забрали тогда себе румынские нефтяные месторождения, то самое позднее этой весной они бы задушили нас» [65].

Правительство Кароля II было смещено только в сентябре 1940 года, когда в результате организованного немцами переворота на престол был посажен Михай, а вся власть фактически перешла к Антонеску. Лишь в октябре 1940 года в страну были введены немецкие войска и только в ноябре Румыния присоединилась к Берлинскому пакту 1940 года. Какое отношение к Германии мог иметь ввод советских войск в Румынию (союзницу Антанты на тот момент) в июне 1940 года?

Вторжение же в Румынию СССР было запланировано еще в 1925 году. Основным поставщиком нефти и стали для Германии был сам СССР. По хозяйственному соглашению между СССР и Германией на 1940 год Советский Союз обязался поставить в Германию в течение года (и поставил) почти миллион тонн нефти, 500 тысяч тонн железной руды, 300 тысяч тонн чугуна и железного лома, 100 тысяч тонн хромовой руды, 2,4 тонны платины, лес, марганцевую руду. СССР также обещал закупать сырье для поставок в Германию у третьих стран [1].

Какой же тогда смысл в этом вторжении, если ты сам продолжаешь поставки нацистам?! Если верить Суворову, то вторжение в Бессарабию было враждебным актом в первую очередь по отношению к Германии. Тогда почему Сталин сразу же не начал с немцами войну по всему фронту, ограничившись лишь Бессарабией (к Германии на тот момент не имевшей ни малейшего отношения — Румыния еще не являлась союзником рейха)? Почему Сталин не напал на немцев тогда, в июле 1940-го, когда все основные силы вермахта вели наступление во Франции и Германия на востоке была «голенькой»?! К чему эта возня с румынскими месторождениями, если всю Германию тогда можно было забирать голыми руками, а союзники (Антанта) еще и помогли бы?! Почему одновременно с вторжением в Румынию не прекратились поставки немцам советского сырья?

Если Сталин совершал враждебный акт якобы по отношению к Германии, значит, должен был быть готовым к дипломатическим и политическим осложнениям. И что же мы видим: стоило немцам «сдвинуть брови» и потребовать «нажать на тормоза», как Сталин, поджав хвост, послушно выполнил все их требования, а затем всю осень пребывал в откровенной растерянности. К чему тогда затевался весь этот сыр-бор? К чему новое хозяйственное соглашение с Германией, подписанное 11 февраля 1940 года? И что это за странная «война за Бессарабию» (так у Суворова)? Так Сталин нефть у румын (и немцев) хотел забрать или Бессарабию? Но в Бессарабии нет нефти! И почему тогда в июне 1940-го Сталин не попытался сделать того же, что он попытается сделать в июне 1941-го — бомбардировал Констанцу и Плоешти (если его так беспокоили румынские месторождения)? Хотел забрать все целым и невредимым? Но ведь немцы, разделавшись с Францией, придут и дадут в зубы?! Почему Сталин, если уж начал бить, не добивал Германию в июне 1940-го «на всю катушку»?

Да потому, что не собирался он, до румынского похода, вообще воевать с Германией! И поход в Румынию (а не в Бессарабию) вовсе не в пику немцам затеян был! В июне 1940-го Коба шел на Стамбул!

В апреле Сталин срочно вызывает Жукова из Монголии. Он еще не знает нового комкора толком, это новое для него лицо (назначение Жукова в Монголию проводилось через Тимошенко, Буденного и Ворошилова), и хочет с ним познакомиться.

«В апреле и мае 1940 года о подготовке войны за Бессарабию знали только в стенах сталинского кабинета и Генерального штаба. В штабы Киевского особого военного и Одесского военного округов из Генерального штаба поступали короткие распоряжения о том, что надо делать, без указаний зачем» [65].

Сталин открыл основной замысел операции Жукову, не мог не открыть, ведь Жуков не мог наступать «туда, не зная куда»!

Подготовка частей УОВО к наступлению на Румынию началась еще при прежнем командующем округом Тимошенко, нынешнем наркоме обороны. Никакой «войны за Бессарабию» не намечалось.

Претензии на Бессарабию — такой же повод для начала вторжения в Румынию, как «безопасность Ленинграда от немцев» явилась поводом для вторжения в Финляндию, а «безопасность граждан Белоруссии и Украины» — поводом для вторжения в Польшу.

Начинался «Босфорский поход» и Румыния на пути Жукова была всего лишь «коридором», который также, между делом, планировалось прибрать к рукам.

В апреле и начале мая 1940 года Сталин все еще пребывал в нерешительности, выжидая удобный для наступления на юге момент. Но 10 мая немцы начали свое сокрушительное наступление на западе, чем застали Кобу (уже уверовавшего в затяжную войну Германии с Антантой и опасавшегося заключения мира между ними) врасплох. С одной стороны, он был рад, что война там, наконец, началась по-настоящему, а с другой стороны, он совершенно не ожидал такого быстрого прорыва фронта союзников частями вермахта. Почти три недели Сталин выжидал, чем завершится стремительное продвижение немцев во Франции, но 20 мая 1940 года германские войска вышли к побережью Ла-Манша, 5 июня пал Абвиль и стало ясно, что судьба Франции решена. С этого момента события в СССР развивались стремительно.

«7 июня приказом НКО № 2469 генерал армии Жуков был назначен командующим войсками Киевского особого военного округа.

…В беседах со Сталиным, Калининым и другими членами Политбюро я окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима… Но какая она будет, эта война? Готовы ли мы к ней? Успеем ли мы все сделать? И вот с ощущением надвигающейся трагедии я смотрел на беззаботно провожающих меня родных и товарищей, на Москву, на радостные лица москвичей и думал: что же будет с нами? Многие этого не понимали. Мне как-то стало не по себе, и я не мог сдержаться. Я полагал, что для меня война уже началась. Но зайдя в вагон, тут же отбросил сентиментальные чувства. С той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне, хотя на земле нашей еще был мир…» [65, с. 69–70].

Над этими словами Жукова стоит хорошенько задуматься. Действительно, вторжение в Румынию (до лета 1940 года не являвшуюся союзницей Германии!) теперь уже без всяких «может быть» и «если», означало вступление СССР во Вторую мировую войну, причем на стороне Тройственного союза, так как Румыния тогда еще являлась союзницей Антанты. Ну, а уж к чему вел захват черноморских проливов (а также, возможно, и Балкан), было понятно любому школьнику, не то что генералу армии.

«После разгрома Франции Гитлер приказал резко сократить германские вооруженные силы. И это сокращение проводилось широко и интенсивно, ибо война против Советского Союза не намечалась, не предусматривалась и не планировалась» [65].

Это и есть как раз та дезинформация, которую немецкие спецслужбы скармливали советской разведке. Как раз 22 июня 1940 года Гитлер сообщил Кейтелю:

«Война против России после победы над Францией будет для нашего вермахта вроде детской игры в кулички». Через месяц (31 июля 1940 года) генерал Гальдер записывает исходные данные для нового плана войны: «…Начало — май 1941 г. Продолжительность операции 5 месяцев… Было бы лучше начать уже в этом году, однако это не проходит, так как осуществить операцию надо одним ударом. Цель — уничтожение жизненной силы России…».

Ф.В. фон Меллентин:

«Верховное командование готовилось расформировать большое число дивизий (после победы над Францией. — С.З.), были аннулированы крупные контракты на поставку вооружения. Однако наши надежды на спокойную жизнь рухнули, когда Англия отклонила предложения Гитлера и Черчилль заявил о непоколебимой решимости своей страны продолжать войну. Верховное командование приступило к спешной подготовке операции «Морской лев» и германские военно-воздушные силы стали готовиться к завоеванию господства в воздухе над Ла-Маншем и Ирландским морем…» [42, с. 50–51].

«И вырисовывается вот какая картинка: гениальный Жуков плакал о грядущих жертвах, ибо уже в начале июня 1940 года знал, какая идея придет в голову Гитлера через полтора месяца» [65, с. 71].

Жуков плакал оттого, что понимал, во что и на чьей стороне ввязывается СССР своим походом на Босфор. Он осознавал, что война неотвратима, вот только не о войне с Германией шла речь.

«Всего под командованием Жукова в составе фронта было 13 корпусов: 10 стрелковых, 3 кавалерийских.

Общее количество дивизий — 40: 32 стрелковых, 2 мотострелковые, 6 кавалерийских.

Количество бригад — 14:11 танковых, 3 воздушно-десантные.

Усиление: 16 тяжелых артиллерийских полков РГК и 4 артиллерийских дивизиона РГК БМ (большой мощности).

Авиация Южного фронта — 45 авиационных полков, в том числе истребительных — 21, бомбардировочных — 24.

Общая численность войск — 460 тысяч бойцов и командиров, 12 тысяч орудий, 3 тысячи танков, 2 тысячи самолетов.

Сосредоточив такую мощь на границе Румынии, Сталин потребовал возвращения Бессарабии и Северной Буковины» [65, с. 72].

Не многовато ли сил нагнали для «войны за Бессарабию»? И почему части УОВО были преобразованы именно в Южный фронт, а не в Юго-Западный? Хотели просто завоевать Румынию? Но зачем? Ради нефти? Своей хватало, еще и с Гитлером делились! Лишить немцев румынской нефти? По этому поводу выше уже ответ прозвучал.

В действительности острие Жуковского фронта должно было выйти в Болгарии, а уж там и до «Святой Софии» рукой подать. Момент был лучше не придумаешь: Франция разгромлена, Англия сброшена в Ла-Манш! Но вот тут-то и произошло непредвиденное.

«Южный фронт Жукова был готов сокрушить Румынию, но воевать летом 1940 года не пришлось. Правители Румынии были свидетелями блистательных побед Красной Армии в Финляндии и давали себе ясный отчет, что лучше Сталину уступить без боя. Стороны согласились на мирное разрешение конфликта. Румынские войска отошли, а войска Жукова вошли в Бессарабию и Северную Буковину» [65].

Все обстояло несколько иначе.

«Блистательные победы» в конце 1939 — начале 1940 годов заставили потешаться над Красной Армией всю Европу, крупнейшие газеты мира публиковали «победные» фотоснимки из-под Толваярви, Суомуссалми, Леметги и Карельского перешейка. Немцы, так те вообще лишились к Красной Армии всяческого уважения, что в итоге и привело к плану «Барбаросса» (спасибо товарищу Сталину!): «Далее он (К. Типпельскирх. — С.З.) говорит о больших потерях советских войск во время боев за «линию Ман-нергейма», об их «тактической неповоротливости» и «плохом командовании», в результате чего «во всем мире сложилось неблагоприятное мнение относительно боеспособности Красной Армии. Несомненно, впоследствии это оказало значительнеое влияние на решение Гитлера» [54, с. 194].

На самом деле Сталина в Румынии остановили немцы. Как только советский МИД заявил румынам о претензиях на Бессарабию и Буковину, а на советско-румынской границе собралась крупная группировка РККА, немцы, которые быстро поняли, чем это может кончиться для Кароля II (хотя и не представляли, зачем в действительности Сталину Бухарест; они решили, что все дело в нефти!) и поскольку Румыния, как сырьевой придаток, самим была необходима в предстоящей войне с СССР, Берлин стал действовать. Германский МИД предложил румынам союз (а куда после разгрома главного союзника в лице Франции они денутся?) и посоветовал уступить русским требуемые теми территории («все равно потом заберем назад» — тот же прием, что и с Прибалтикой). Попутно ведомство Риббентропа по Венскому арбитражу 1940 года вынудило 30 августа румынское правительство вернуть Венгрии территорию Северной Трансильвании, а 7 сентября по Крайовскому соглашению отдать Болгарии Южную Добруджу, отторгнутую у последней в ходе второй Балканской войны. Советам же немцы недвусмысленно заявили, что не потерпят продвижения Красной Армии в глубь Румынии — раз, а также не потерпят дальнейших территориальных изменений в пользу СССР в Европе — два. Гитлер прямо заявил своему окружению, что в свое время достаточно расплатился с русскими за невмешательство в ход кампании на западе и на дальнейшие уступки идти был не намерен, тем более что уже начал подготовку к нападению на Советский Союз. Сам того не ведая, фюрер подыграл своим военным противникам британцам и попутно оградил от напасти и Болгарию с Турцией.

Это была катастрофа, причем там, где не ждали. Выяснилось, что «друг Адольф» вовсе не друг и уж точно не считает таковым Иосифа. Вся длительная подготовка, все лишения и жертвы советского народа пошли псу под хвост. Немцы поставили барьер на пути к Босфору. Вдобавок, в сентябре 1940 года финское правительство предоставило Германии право ввода своих вооруженных сил на территорию Финляндии, скомкав тем самым всю подготовку частей ЛВО к повторному вторжению в Суоми. В ноябре 1940 года Гитлер заявил Молотову, что не потерпит никаких шагов СССР и в Финляндии.

«Немецкий посол в Хельсинки так прокомментировал эти сообщения: «Фюрер укрыл финнов своим зонтиком» [29, с. 237–238].

Как справедливо отмечают свидетели и многочисленные исследователи, в лице финнов Сталин нажил себе врагов «на ровном месте». Даже придворный сталинский диверсант Старинов, и тот сказал следующее:

«Финляндия из англо-французского блока перешла в гитлеровский лагерь, а это привело позже к гибели сотен тысяч ленинградцев во время блокады, которой не было бы, если бы мы не воевали с Финляндией» [1, с. 359].

Однако те же самые исследователи совершенно упускают из виду, что то же произошло и в отношении с Румынией. Когда бы еще фюрер заполучил румын с их нефтью себе в союзники, если бы товарищ Сталин не мчался, не разбирая дороги, на Босфор! Такова цена топорной политики «гениального» вождя.

Конец идиллии — от любви к ненависти

Никакой ошибки с точки зрения осуществления замыслов Сталин не допускал. Он всего лишь действовал согласно собственному плану (иное дело, что сам этот план был нужен только Сталину, а советскому народу в нем отводилась лишь роль массовки). Вовсе не поползновения Сталина в Румынии заставили Гитлера перейти к «Барбароссе». Как уже неоднократно отмечалось выше, Гитлер никогда не считал британцев кровными врагами, ему не нужна была Великобритания, ему нужен был мир (выгодный Германии) с Великобританией. Заметьте, что, объявив в июне о намерении наступать на востоке, он не слишком поспешил перебрасывать туда части и еще несколько месяцев вел воздушные операции над Британскими островами. Гитлер тоже все делал по плану: потерпев поражение в «битве за Британию» и тем самым лишившись даже гипотетической возможности провести операцию по высадке своих сухопутных сил на гранитные берега Темзы, фюрер германской нации решил оставить на время в покое упрямых британцев и занялся претворением дела всей своей жизни — завоеванием для Германии жизненного пространства на Востоке. Ведь всем был давно известен стратегический девиз фюрера: «Единственным союзником Германии в Европе может быть только Англия и никто больше».

Из дневника начальника немецкого генштаба Франца Гальдера:

«11.00 — Большое совещание у фюрера. Почти 2,5-часовая речь следующего содержания. Обзор положения после допущенной Англией 30 июня 1940 года ошибки, заключавшейся в отказе от представившейся возможности заключить мир… Англия возлагает свои надежды на Америку и Россию».

14 июня 1941 года: «…Большое совещание у фюрера… После обеда фюрер произнес большую политическую речь, в которой мотивировал свое решение выступить против России и обосновал расчеты на то, что разгром России заставит Англию прекратить борьбу».

Вот зачем Адольф полез в СССР, а вовсе не из-за румынских месторождений!

«Генерал-майор Адольф Галланд позднее заметил, что военная камлания против Англии никогда не входила в первоначальные военные планы Гитлера. Великобритания была своего рода камнем, который надлежало либо убрать с дороги, либо обойти. Она никогда не была главной целью в воинственных устремлениях Германии. Не сумев убрать это препятствие со своего пути летом 1940 года, Гитлер предпочел его обойти и заняться Россией. А после оккупации Советского Союза несговорчивым островитянам пришлось бы иметь дело с более могущественной Германией, обогатившейся, по словам Геринга, неисчерпаемыми стратегическими ресурсами русских» [77, с. 366].

План фюрера был предельно прост: уничтожив СССР и захватив его неисчерпаемые природные богатства, немцам не страшна была никакая экономическая блокада, они могли вести затяжную войну с англо-американцами сколь угодно долго. Фактом разгрома Советского Союза фюрер рассчитывал все-таки навязать свою волю Великобритании и вынудить ее подписать выгодный Берлину мирный договор. Только тогда, в сентябре 1940 года, вермахт, не торопясь, стал стягиваться к советским границам. Гитлер не боялся Сталина как возможного противника, а РККА, особенно после Финляндии, в грош не ставил, поэтому уже тогда срок кампании был намечен в 5 месяцев протяженностью.

У Гитлера в 1940 году в разгар сражения за Францию не было никаких средств повлиять на Сталина. Тогда вопрос — почему Сталин сразу не накинулся на немцев без этой возни с Румынией? А потому, что именно Сталин и не планировал никакой войны с Германией (по крайней мере на ближайший период), отсюда же и попытка заказа на немецких верфях в конце 1939 года эскадры линкоров и тяжелых крейсеров со сроком строительства около 5 лет!

«Если бы Сталин приказал разгромить Румынию летом 1940 года, то остановить Южный фронт Жукова не смог бы никто (кроме румын. — С.3> [65].

К концу июня 1940 года (к моменту вступления войск Жукова в Бессарабию) с Францией уже фактически было покончено. Великобритания провела операцию по эвакуации своего экспедиционного корпуса из Дюнкерка. Если бы Сталин игнорировал дипломатический нажим немцев, это означало бы фактически немедленную войну с победоносным вермахтом, к которой Сталин, особенно на западном участке, не был готов совершенно (одно дело — «валить» Бухарест, другое — Берлин). Кроме того, нападение на Румынию и поход на Балканы в этом случае означали вероятность (по крайней мере теоретическую) заключения между немцами и британцами перемирия (особенно в условиях победы вермахта на материке), а это в свою очередь означало конец всех сталинских планов.

Война с Тройственным союзом и Великобританией не оставляла ни малейших шансов на Средиземное море.

«… Сложившуюся ситуацию следовало осмыслить и обсудить. И вот в сентябре 1940 года…» [66]. Сталин начал «осмысливать ситуацию» раньше — в июне того же года сразу же после румынского провала. Именно летом 1940 года Сталин впервые задумался о войне с Германией. Итогом его размышлений стало указание в конце лета Генеральному штабу Красной Армии о внесении изменений в стратегические планы.

А.М. Василевский один из «знающих», он готовил «Большую войну» с Шапошниковым, затем принимал участие в разработке январского плана с Мерецковым, а позже и в разработке плана «Гроза» с Жуковым и Ватутиным. Поэтому Александр Михайлович в своих мемуарах «сочиняет» в основном только тогда, когда дело касается подготовки РККА к вторжению.

Свидетельствует маршал:

«1939 год оказался до предела насыщен событиями, резко осложнившими международную обстановку; дело шло ко второй мировой войне… Убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши заключить соглашение о совместной борьбе против гитлеровской агрессии, Советский Союз принял предложение Германии заключить пакт о ненападении. Подписав 23 августа этот пакт, СССР расстроил планы международной реакции и повернул ход событий в благоприятную для себя сторону. Теперь и Япония была вынуждена признать свою неудачу у Халхин-Гола, пойти на подписание с нами и МНР 15 сентября мирного соглашения.

1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу началась вторая мировая война. В тот же день сессией Верховного Совета СССР был принят Закон о всеобщей воинской обязанности. Красная Армия окончательно стала кадровой» [14].

Это важное свидетельство: наконец Сталин смог открыто покончить с ленинской милиционной (оборонительной) системой комплектования Красной Армии.

«Нам пришлось проделать большую работу в связи с назревавшим военным конфликтом между СССР и Финляндией и в ходе его… Главный военный совет РККА рассмотрел вопросы боеготовности Советских Вооруженных Сил на случай возникновения спровоцированного Финляндией военного конфликта. Генеральный штаб предложил разработанный им еще ранее, с учетом возможности возникновения такого конфликта и одобренный народным комиссаром обороны частичный план отражения агрессии…

По долгу службы я тоже имел прямое отношение к разработке плана контрудара. Его основные идеи и главное содержание были определены Б.М. Шапошниковым» [14, с. 83–84].

Итак, планы финской кампании разрабатывались Шапошниковым, а вовсе не Ворошиловым, который якобы «не слушал своего начальника Генштаба».

«Докладывая план Главному военному совету, Б.М. Шапошников подчеркнул, что сложившаяся международная обстановка требует, чтобы ответные военные действия были проведены и закончены в предельно сжатые сроки, ибо в противном случае Финляндия получит извне серьезную военную помощь, конфликт затянется. Однако Главный военный совет не принял этого плана и дал командующему войсками Ленинградского военного округа… командарму 2-го ранга К.А. Мерецкову указание разработать новый вариант плана прикрытия границы при возникновении конфликта» [14, с. 84].

Требуется пояснение. Почему же не был принят план Шапошникова, ведь он также был рассчитан на «блицкриг»? П.Аптекарь подвергает сомнению само существование «шапошниковского плана», считая его вымыслом Василевского. Скорее всего, это неверно. Тогда в чем же дело? А дело, по всей видимости, в сроках и масштабах «шапошниковского» плана. Василевский нигде не указывает, когда именно Шапошников докладывал Главному военному совету свой план по Финляндии. Оно и понятно. По всем признакам, Борис Михайлович делал свой доклад задолго до подписания пакта Молотова — Риббентропа, очевидно, весной — в начале лета 1939 года, но признать сей факт, значит признаться в том, что агрессия против финнов планировалась задолго до липовых «провокаций финской военщины» в ноябре.

Почему не был принят план Шапошникова? Просто на тот момент еще не было ясности ни с союзом с Германией, ни с походом в Польшу и Прибалтику. Шапошников, очевидно, по своему обыкновению, очень тщательно проработал свой план и для обеспечения «предельно сжатых сроков» захвата Финляндии предполагал сконцентрировать у финской границы очень большие силы да к тому же провести операцию летом. Вспомните его косвенное признание на апрельском совещании 1940 года в Москве о том, что он на оперативно-стратегических играх лично «доходил до Выборга» летом.

Но летом 1939 года политическая обстановка Сталину была еще не ясна, кроме того, основная масса войск концентрировалась у польской границы, так как западное (польское на тот момент) направление, еще по плану Тухачевского, считалось главным с точки зрения прилагаемых здесь военных усилий. С политической же точки зрения приоритетным всегда являлось юго-западное направление. В этой связи концентрировать на границе с Финляндией (которую в Кремле никто не считал за противника) крупные силы, уже приготовленные для вторжения в Польшу и Прибалтику, вождь советского народа не собирался. Поэтому летний план Шапошникова был летом же отложен до подписания пакта с немцами и решения «польского вопроса», а после указанных событий наркомат обороны посчитал, что с разработкой расправы над беззащитной Финляндией прекрасно справится своими силами и штаб ЛВО.

«Заключение мирного договора СССР с Финляндией сорвало планы англо-французских империалистов. Советский Союз сумел улучшить условия для обеспечения безопасности Ленинграда, Мурманска, мурманской железной дороги… Коммунистическая партия и Советское правительство, трезво анализируя события, всемерно стремились… поднять обороноспособность страны, уделяя особое внимание западным границам и отдавая себе отчет в том, что решающая схватка с фашистским блоком впереди… Подписание мирного договора между Финляндией и СССР вызвало глубокое разочарование наших недругов. Однако они не оставляли своих агрессивных планов против нашего Отечества…

…С середины апреля 1940 года я включился в ответственную работу Генерального штаба — работу над планом по отражению возможной агрессии. Справедливость требует отметить, что главное к тому времени было уже выполнено» [14, с. 86–87].

Вот тут Александр Михайлович сплоховал. Какая «возможная агрессия» угрожала СССР со стороны Германии в апреле 1940-го? Немцы в это время все свои силы сконцентрировали на западе и Сталин об этом знал. Тем более, что в рейхе не были настолько сумасшедшими, чтобы начинать войну еще и на втором фронте, не решив проблему первого. Какую же «агрессию» собирались отражать советские военачальники на сей раз? А это нам уже известно — румынскую. Для того и Жукова отозвали из Монголии аккурат в апреле 1940-го.

«В течение всех последних лет подготовкой плана непосредственно руководил Б.М. Шапошников, и Генштаб к тому времени завершал его разработку для представления на утверждение в ЦК партии. Основные установки по составлению доклада давал нам Б.М. Шапошников. 7 мая 1940 года ему было присвоено звание Маршала Советского Союза» [14, с. 87–88].

Василевский сам косвенно подтверждает, что план вторжения в Румынию начал разрабатываться задолго до апреля 1940-го и автором его был все тот же Шапошников.

«Работали мы очень дружно и напряженно. Оперплан занимал в те месяцы все наши мысли» [14, с. 88].

Любопытно, что ровно через год так же дружно и напряженно они будут вместе работать уже над другим планом.

Далее Александр Михайлович вновь начинает лукавить.

«Наиболее вероятным и главным противником в нем (в плане. — С.З.) называлась гитлеровская Германия. Предполагалось, что на стороне Германии может выступить Италия, но она, как отмечалось в плане, скорее всего, ограничится боевыми действиями на Балканах (снова проговорился: каким образом Италия сможет вести войну с СССР на Балканах, если только РККА сама туда не заявится! — С.З.), созданием косвенной угрозы нашим государственным границам. По всей видимости на стороне Германии могут выступить Финляндия… Румыния… и Венгрия» [14].

Мы уже неоднократно отмечали, что рассматривать Германию в качестве «вероятного агрессора» (военного противника) в апреле— мае 1940 года СССР не мог. Финляндия договорилась с немцами только в сентябре 1940-го, не вступая в военный союз и не заключая никаких договоров, поэтому она тоже еще не могла рассматриваться в апрельском «оборонительном» плане в качестве союзника Германии (другое дело, что осуществлялась отдельная разработка плана нового вторжения в Финляндию и ее оккупации). Также не могла рассматриваться в качестве военного союзника Германии в апреле 1940 года и союзная Антанте Румыния, вошедшая в кильватер немецкой политики только осенью 1940 года и вступившая в блок с тройственными державами вообще только в 1941 году. Венгрия же вообще никогда не рассматривалась в качестве отдельного агрессора. Апрельский план касался в действительности только Румынии, Болгарии и Турции, то есть это был план «Босфорского похода». Кроме того, отдельно разрабатывались планы вторжения в Финляндию, Иран, Афганистан, Китай, Корею и южную часть Сахалина с Курильскими островами. План, о котором Василевский ведет разговор ниже, появился только в августе — сентябре 1940 года, уже после «бессарабской репризы», когда стало ясно, что без войны с немцами завоевать Босфор и Финляндию не удастся.

«Б.М. Шапошников считал, что военный конфликт может ограничиться западными границами СССР. На этот случай оперплан предусматривал концентрацию основных сил страны именно здесь…

…Говоря о предполагаемом направлении главного удара противника, Б.М. Шапошников считал, что самым выгодным для Германии… является развертывание основных немецких армий к северу от устья реки Сан. Соответственно в плане предлагалось развернуть и наши главные силы в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья…

Этот проект и план стратегического развертывания войск Красной армии докладывался непосредственно И.В. Сталину в сентябре 1940 года в присутствии некоторых членов Политбюро ЦК партии» [14, с. 88–89].

Таким образом, «сентябрьский» план Шапошникова попросту не мог иметь ничего общего с «апрельским». Александр Михайлович пытается уверить читателя в том, что план, который был практически готов в апреле 1940 года, идентичен тому, что докладывался Сталину в сентябре того же года. На самом деле это был уже другой план. «Сентябрьский» план увидел жизнь уже после того, как в начале лета (после Бессарабии) Сталин, пребывавший в расстроенных чувствах, распорядился, чтобы Генштаб Красной Армии проработал новый план войны, на сей раз с Германией.

«Прежде чем рассказывать о дальнейшем ходе событий, упомяну о том, почему в представлении ЦК партии важнейшего оперативного документа не участвовал один из основных его составителей и автор главных его идей. Дело в том, что в августе 1940 года на должность начальника Генерального штаба был назначен генерал армии К.А. Мерецков» [14, с. 89].

Далее следует уже известная нам история о личной встрече Сталина и Шапошникова, на которой вождь отметил, что в Финляндии все получилось так, как предполагал Борис Михайлович. Очень важное свидетельство. Историки обычно трактуют этот факт так-якобы Шапошников перед Зимней войной предвидел сложности в борьбе с финской армией. Сталин тогда его не послушал и вот сейчас (в сентябре 1940-го) признает свои ошибки.

В действительности весной — летом 1939 года Борис Михайлович предупреждал Главвоенсовет не о сложностях войны с финнами, а о том, что кампанию в Суоми необходимо провести в сжатые сроки. Если операция затянется, возникнут политические осложнения с западными державами (Антантой), которые могут выступить на стороне финнов, что в итоге произошло. Вот об этом и вел речь Сталин в разговоре с Шапошниковым. Но почему все-таки сняли Шапошникова? Прежде всего, Сталин действительно решил поменять всю ворошиловскую команду полностью. Кроме того, Коба решил дать пост начальника Генерального штаба практику, имевшему опыт проведения крупномасштабной наступательной операции, коим, на его взгляд, и являлся Мерецков. Шапошников в сентябре 1940 года принес не то, что хотел получить от него Сталин. Когда генсек потребовал у Генштаба план войны с Германией, Шапошников без всякой задней мысли предоставил вождю план прямого столкновения с немцами на западном фронте «севернее реки Сан», то есть в Прибалтике, Восточной Пруссии, Белоруссии и Польше. Но у Сталина тогда уже имелись стратегические контуры собственного последнего плана «большой войны», направленного на захват вожделенных черноморских проливов. Основные черты этого замысла и легли позже в основу сперва «январского» плана Мерецкова, а затем и операции «Гроза».

Официальная версия гласит, что СССР в июне 1941 года готовился обороняться от агрессии. Суворов вполне обоснованно утверждает, что Сталин готовился наступать, только, если верить Виктору Богдановичу, выходило, что Иосиф Виссарионович готов был к битве с немцами «стенка на стенку». Мало того, он всерьез рассчитывал на сокрушительную победу в расчете на внезапность, которая позволит упредить готового, в свою очередь, к удару противника. При этом обе стороны (и «патриоты» и «агент вражеских спецслужб») не могут правдоподобно объяснить тот факт, что главная группировка советских войск располагалась не в Белоруссии (на традиционном направлении главного удара), а на Украине. Официальная версия гласит, что сие была стратегическая ошибка Сталина, неверно оценившего замыслы противника и решившего, что немцы будут наступать на юге, а не в Белоруссии. Суворов же утверждает, что Сталин опять-таки хотел лишить рейх румынской нефти и тем самым автоматически выиграть войну. Как будто вермахт ответным ударом не мог вернуть все месторождения себе, не говоря уже о том, что немцы могли попросту не позволить Сталину захватить румынскую нефть, сконцентрировав на своем юго-восточном фланге достаточное количество войск.

С самого начала было ясно, что открытый бой — это не по-сталински, не по-византийски. Как правильно отметил Суворов: «Сталин — урка», именно поэтому он скорее предпочел бы ударить немцам в спину, чем драться с ними лицом к лицу. Мы уже видели, как он за спиной у Германии норовил стянуть у Антанты необходимые ему территории. После блицкрига на западе «вождь народа» вообще предпочел бы не связываться с Германией, ибо уже прекрасно понял, что то, что умеет на сегодняшний день вермахт, РККА делать совершенно не в состоянии. Финская кампания открыла на это глаза. Однако ситуация осенью 1940 года сложилась таким образом, что война за Босфор и война с Германией означали одно и то же. Гитлер стал у Сталина поперек дороги. Как же быть? Совершенно очевидно, что Сталину сейчас очень хотелось бы повторения ситуации мая — июня 1940 года, когда немцы стояли к Красной Армии спиной. Но после разгрома Франции рассчитывать на материке было практически не на кого. Кто же мог заставить вермахт повернуться спиной к РККА? К тому же Сталин еще не утратил надежду на то, что фюрера удастся уломать дипломатическими средствами, дружба будет восстановлена и все вернется на круги своя.

«Вернемся, однако, к плану по отражению агрессии. Как нам рассказал К.А. Мерецков, при его рассмотрении И.В. Сталин, касаясь наиболее вероятного направления главного удара потенциального противника, высказал свою точку зрения. По его мнению, Германия постарается направить в случае войны основные усилия не в центре того фронта, который… возникнет по линии советско-германской границы, а на юго-западе, с тем, чтобы прежде всего захватить у нас наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы. В соответствии с этим Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки наших войск на Юго-Западном направлении.

Требовалось в предельно сжатые сроки выполнить весь объем той колоссальной работы, который бьгл связан с этим. Маландин, Анисов и я были обязаны не позднее 15 декабря закончить разработку всех соответствующих вопросов, касавшихся Наркомата обороны и Генерального штаба, проблемы, связанные с Наркоматом путей сообщения, а также определить задания соответствующим военным округам, с тем чтобы с 1 января 1941 года командование и штабы округов могли приступить к разработке окружных планов» [14, с. 93].

Так что же, выходит, что Суворов прав, и Сталин собирался биться с Адольфом «грудь в грудь», нанося свой главный удар в Румынии? Не будем торопиться с выводами. Лучше вернемся к интереснейшим событиям поздней осени 1940 года, которые откроют глаза на истинные сталинские планы даже нашим закоренелым оппонентам.

«Исключительно напряженной была в те месяцы и дипломатическая деятельность. 7 ноября 1940 года… генерала В.М. Злобина… и меня вызвали к С. К. Тимошенко. Нарком сообщил нам, что в ближайшие дни, по решению правительства, нам надлежит отправиться в составе правительственной делегации в Берлин в качестве военных экспертов и что необходимые указания мы получим непосредственно от главы делегации. Возглавил ее Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел В.М. Молотов. Инициатором поездки был Берлин.

Специальным поездом, шедшим вне расписания, делегация выехала 9 ноября… Утром 12 ноября состав прибыл в Берлин. На Ангальтском вокзале нас встретила группа государственных деятелей Германии во главе с министром иностранных дел Риббентропом и генерал-фельдмаршалом Кейтелем… В тот же день глава делегации в сопровождении советского посла в Берлине, наших переводчиков и Риббентропа отправился в здание имперской канцелярии для встречи с Гитлером.

Как мы вскоре узнали, Гитлер попытался вовлечь советскую делегацию в грязную игру, предложив обсудить провокационный план «раздела мира» между Германией, Италией, Японией и СССР. Отвергнув политические инсинуации, Молотов потребовал конкретных ответов на наши вопросы о политике Берлина в Центральной и Юго-Восточной Европе и целях Германии в Финляндии и Румынии. Не найдя общего языка, стороны разошлись…Состоялась вторая встреча с Гитлером. И она не дала никаких результатов.

Вечером 13 ноября Риббентроп принимал у себя на Вильгельмштрассе В.М. Молотова. Не удалось и здесь договориться.

Следующим утром мы покидали Берлин. Позднее, всему миру стало известно, что уже 5 декабря Гитлер, рассмотрев «план Отто» (план нападения на СССР), одобрил его в принципе, а 18 декабря подписал «план Барбаросса» со сроком готовности нанести удар по СССР 15 мая 1941 года» [14, с. 95–97].

Впервые познакомившись в свое время с этим свидетельством Василевского о ноябрьской встрече Молотова с Риббентропом и Гитлером в Берлине, я понял, насколько важно узнать, о чем в действительности шла речь на этой встрече (ибо совершенно очевидно, что сентенции Александра Михайловича «о попытках втянуть СССР» в непонятную «грязную игру» не более чем пропагандистский штамп). Ведь это была последняя встреча бывших союзников на высшем уровне перед тем, как вермахт, ранним утром 22 июня 1941 года, форсирует Буг. На этой встрече в Берлине должны, просто обязаны были говорить о конкретных вещах без всякой задней мысли, о том, что в эти роковые для двух государств дни привело «красный» СССР и «коричневый» рейх к окончательному разрыву. Сталин, если он действительно хотел договориться с Гитлером, просто обязан был перестать, наконец, «темнить» и приоткрыть своему контрагенту хотя бы краешек своих истинных замыслов и желаний, а иначе как и о чем можно было договариваться?!

«…Однако все свое внимание Гитлер направил на Восток. Он не верил, что Россия может быть надежным союзником и это его волновало. Резкая реакция русских на переброску немецких войск в Румынию также беспокоила его. Поэтому в октябре 1940 года Гитлер решил окончательно выяснить намерения русских. По его указанию Риббентроп написал Сталину письмо, в котором он охарактеризовал международное положение и намекнул на то, что участие России в пакте трех держав оси было бы желательным. Сталин ответил довольно вежливо, однако чувствовалось, что он сильно колебался. Сталин писал, что предварительно необходимо обсудить некоторые вопросы. В связи с этим Молотов был приглашен в Берлин. 13 ноября он прибыл с вновь назначенным послом Деканозовым, другом и земляком Сталина… Молотов вернулся в Москву через 4 дня. 27 ноября немецкому послу была вручена нота министрества иностранных дел Советского Союза. В этой ноте, излагавшей основные принципы русских, содержалась просьба сообщить точку зрения немцев по раду вопросов» [79, с. 141–142].

Сейчас внимание!

«В частности, каково наше отношение к политике Советского Союза в Финляндии (в переводе с дипломатического языка это означает: «Как Германия отнесется к оккупации Финляндии СССР?»)?

Русские намеревались ввести войска в Болгарию и начать переговоры о таком же соглашении, какое мы имели с Румынией. Для этой цели в Дарданеллах должны были быть созданы базы; если Турция не согласится с этим, то присоединятся ли к России Германия и Италия для оказания давления на Турцию?

Сфера интересов в районах южнее Баку и Батуми (то есть в Трапезунде и Иране. — С.З.)?

Германия должна повлиять на Японию, чтобы разрешить спор относительно острова Сахалин.

Если на все эти вопросы будет дан положительный ответ, то Россия присоединится к пакту трех держав.

Переговоры Молотова с Гитлером проходили в довольно холодной атмосфере. На указанные выше вопросы Гитлер не ответил. Уже в сентябре 1940 года Гитлер усилил Восточный фронт, перебросив туда двадцать дивизий, а летом того же года генеральный штаб представил на рассмотрение проект плана нападения на Советский Союз. Вслед за этим под руководством генерала фон Паулюса были проведены крупные маневры» [79, с. 142–143].

«В январе 1941 года я вернулся в штаб 10 армии в Нанси. Там полковник Рерихт, начальник штаба, сообщил мне, что переговоры между Гитлером и Молотовым, происходившие в Берлине в ноябре, потерпели полное фиаско. Вместо того, чтобы присоединиться к трехстороннему пакту, как надеялся Гитлер, Молотов выдвинул, как говорили, непомерные требования, касающиеся Румынии, Болгарии и Турции. Гитлер ответил на это приказом вооруженным силам начать подготовку к операции «Барбаросса» — вторжения в Россию» [42, с. 53].

Это уже «куп де гра» всем будущим оппонентам, ибо ни один из них теперь не сможет опровергнуть правильность основных логических выкладок. Подготовка Сталина к походу по маршруту Бухарест — София — Стамбул отныне исторический факт!

Молотову необходимо было любой ценой добиться «позволения» немцев на захват Финляндии, Румынии и Турции (как минимум). Мутить воду, как обычно, сталинские посланники не могли, поскольку им было сделано конкретное предложение о вступлении в Тройственный союз. Сталин вынужден был снять маску и наконец ясно и членораздельно объяснить фюреру, пусть и через Молотова, что же собственно ему конкретно нужно в этой жизни для полного счастья, а также для вступления в Тройственный союз. И Иосиф Виссарионович конкретно объяснил немцам, что он хочет за согласие вступить в фашистский блок. Примечательно, что немцы так и не поняли, зачем русским понадобилась Турция. Они не изучали историю российского империализма. Однако непонимание тайных замыслов Кобы не помешало германской стороне осознать, что русские вконец обнаглели, и «отфутболить» наркома Вячеслава вместе со сталинскими планами.

Тут ведь еще любопытно и то, что Сталин фактически согласился на вступление в Тройственный союз, ведь если бы немцы согласились отдать ему вожделенные территории, так оно и было бы! Вот и вся цена липового советского антифашизма! Отдал бы Адольф Кобе Турцию, и сейчас уже никто в России не восклицал бы пафосно: «Мы остановили фашизм!» В этом случае Советский Союз сам вполне логично оказывался бы членом фашистского блока и с 1941 года вступал бы в войну с Великобританией и США, то есть с цивилизованным миром, во имя византийского средневековья!

«Сталин требовал возвращения двух областей в Восточной Турции, потерянных Россией в 1921 году (в действительности потерянных Арменией в ходе армяно-турецкой войны 1920 года. — С.З.), а также размещения советских военных баз на берегах проливов, принадлежавших Турции и соединявших Черное море со Средиземным. Советский Союз пытался создать просоветское сепаратистское государство в Северном Иране (для чего в ходе Второй мировой и ввел свои войска на территорию Ирана; помните «территории южнее Баку»? — С.З.). Наконец, короткая война СССР против Японии в августе 1945 г. привела к тому, что Красная армия заняла Северный Китай и Корею. Сталин требовал предоставления части Японии для оккупации ее советскими войсками» [51, с. 5].

Это свидетельство принадлежит не немцам и происходило все вышеописанное через 5 лет после осеннего вояжа Вячеслава Молотова в Берлин. Это то, что Сталин потребовал у союзников на Потсдамской конференции 1945 года.

Парадоксально, но факт — своим отказом на сталинские поползновения Гитлер дал миру шанс на более скорый разгром агрессивного блока и завершение мировой войны, чем он произошел бы (а рано или поздно так все равно и случилось бы), если бы в этот блок вступил еще и СССР. И еще один парадоксальный факт — немцы оказались на страже европейских интересов (естественно, в своем понимании), не допустив очередного передела Европы. Сами того не подозревая, немцы сыграли на руку своим противникам британцам, против которых, собственно, и были направлены удары Москвы.

По этому поводу напрашиваются любопытные исторические параллели. Приведем в этой связи слова Черчилля:

«На протяжении 400 лет… внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем, столкнувшись с Филиппом II испанским, с Людовиком XIV.. с Наполеоном, а затем Вильгельмом II германским, ей было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и таким образом наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана', кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял. Так мы сохранили свободу Европы, защитили развитие ее живого, многообразного общества и вышли из четырех ужасных битв с растущей славой и расширяющейся империей, а независимость Бельгии, Голландии, Люксембурга была сохранена. В этом замечательная инстинктивная традиция английской внешней политики…

Заметьте, что политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремится к господству в Европе. Дело не в том, Испания ли это, французская монархия, французская империя, германская империя или гитлеровский режим. Ей безразлично, о каких правителях или странах идет речь… Это закон государственной политики… которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими-то другими чувствами».

А что же Россия, которая, если верить российской пропаганде, всегда спасала если не мир, то Европу? Поразительно, но все обстоит до зеркального противоположно: русские пошли на сговор и с Наполеоном, и с Гитлером. Даже в начале XVIII века, хотя и не имея стремления к союзу с империей Людовика XIV, царь Петр тем не менее вел войну с союзником Великобритании — шведами и тем самым, пусть и косвенно, играл на руку «королю-солнцу». И вот сейчас в 1940 году новый «русский» царь фактически расписался в стремлении разделить свободный мир между агрессивными союзниками по блоку. И надо же было такому случиться, что именно Гитлер, который на Западе почитается как абсолютное зло в мировой истории, не согласился на подобный раздел! Невероятно, но факт!