Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза»

Читатель наверняка обратил внимание на повторяющуюся фразу «поход в Европу». Что конкретно кроется за ней, какие планы были у Сталина и соответственно у Генштаба РККА?

Информация по этому вопросу либо до сих пор хранится засекреченной в российских архивах, либо уничтожена, как это произошло с оперативным планом ведения войны, разработанным Генеральным штабом Красной Армии в период, когда его возглавлял Тухачевский, планом, просуществовавшим практически без особых изменений вплоть до момента гибели маршала, и об общих чертах которого мы уже составили себе кое-какое впечатление на основании «Справки разногласий штабов РККА и РККФ» по итогам маневров флота осенью 1925 года. Тем не менее все факты скрыть невозможно, а кроме того, как раз для подобных случаев существует логика и дедукция (как известно, возможности человеческого мозга обычно используются лишь на 6 %; попробуем повысить этот КПД).

В. Суворов, например, выдвигает версию «Ледокола». Суть ее в следующем. Гениальный Сталин решил втянуть Гитлера в новую мировую войну, натравить его на Францию и Великобританию с тем, чтобы после того, как фюрер поработит всю Европу (вместе с французами и британцами соответственно), разгромить Германию и в свою очередь захватить, под личиной «освободителя от нацистского ига», и немцев и все их территориальные «приобретения», то есть всю Европу. Необходимо констатировать, что даже при наличии некоторой доли достоверности, данная версия является не более чем «сказкой».

Мы уже убедились, что подготовка к мировой войне была начата Сталиным еще в середине 1920-х годов, следовательно, у Кобы уже тогда был определенный план. Но это не мог быть «план Ледокола», хотя бы потому, что в середине 1920-х еще не существовало канцлера Гитлера (а был мало кому известный отставной ефрейтор и посредственный художник Шикльгрубер, один из руководителей партии, приход к власти которой мог в то время разве что привидеться в дурном сне), а перспективы европейской гегемонии подмятой Версалем Германии могли вызвать только смех. Таким образом, «Ледокол» Суворова получает первую пробоину.

Даже после 1933 года Сталин не мог запланировать захват Гитлером всей Европы потому, что агрессивные намерения нового канцлера впервые проявились только в 1936-м (к тому времени РККА уже год стояла «под парами» в ожидании приказа начать вторжение), а окончательно оформились вообще в 1938-м. Да и кто бы позволил немцам захватить Европу при наличии могущественных противников в лице Великобритании и Франции. В. Суворов не учитывает военно-политической конъюнктуры того времени, он мыслит с точки зрения сегодняшнего дня, зная, чем все в итоге закончилось. Но Сталин-то в середине 1930-х этого не знал, а потому корпус «Ледокола» получает вторую пробоину.

Никто тогда не мог предположить не только быструю гибель Франции, но и возможность ее поражения в войне даже за сутки до 10 мая 1940 года. Сухопутные войска Франции на тот момент считались сильнейшими в мире, «линия Мажино» — непреодолима, Франция в союзе с Великобританией вообще непобедима, что показала Первая мировая война. Так полагали в тот момент почти все, и Сталин — не исключение. Никто не предполагал, например, оккупации немцами Нидерландов (мы увидим это в случае с «Красной капеллой»), ибо в Первую мировую Нидерланды остались неприкосновенны в своем нейтралитете. Люди мыслили аналогиями, и Сталин в том числе. Это уже третья пробоина, после которой «Ледокол» Суворова грузно идет ко дну. И тем не менее план у Сталина уже в конце 1920-х был, но какой? Попробуем разобраться.

Сталин не был социалистом и теорию классовой борьбы использовал в интересах своего дела, а весь марксистско-ленинский идеологический «багаж» позволял Кобе дурить 180-миллионную массу населения. Иосиф Виссарионович до мозга костей был монархистом православной теологической закваски. Изучая его личность, его политические ходы, явственно создается картина, что в области внешней политики он, как по шпаргалке, копировал практически все зигзаги 400-летней российской монархии (вот и не верь после этого «завещанию Петра Великого» шевалье Зона де Бомона!). Разница заключается лишь в том, что Коба не собирался ждать и возиться 400 лет, он хотел получить все, к чему стремились российские самодержцы сразу и, по возможности, быстро.

Проследим историю и географию имперских претензий России и сравним со сталинскими.

Балтийская политика

После провального Прутского похода (именно Петр начал торить тропу на Босфор) Северная война продолжалась с новой силой. До сих пор в российской истории культивируется утверждение, что фразу «прорубить окно в Европу» Петр бросил, якобы имея своей целью пробиться к морю в устье Финского залива и заложить там «град».

В лучшем случае, это заблуждение, а в худшем — ложь. Этим самым «окном» для Петра в действительности являлась Прибалтика в целом и Рига — в частности. Проще говоря, Алексеич хотел получить то, что не смог в свое время отхватить Иван IV. Многие советские да и российские источники объясняют Ливонскую войну необходимостью выхода России к морю уже тогда, в XVI столетии. При этом забывают взглянуть на карту границ того времени. Иван Грозный имел выход к морю на момент начала войны в Прибалтике, границы Московского государства по южному и восточному берегам Финского залива практически дублировали современные рубежи Российской Федерации в указанном районе. Просто Грозный не собирался строить городов в болотах на островах Заячий и Березовый, мало ему было и Ревеля, ему Ригу подавай, а в результате лишился всех своих владений на Балтике. Петербург для Петра был в первую очередь базой флота, а не «окном в Европу».

Санкт-Петербург был основан в 1703 году, однако Северная война после этого не прекратилась и продолжалась еще более 15 лет, пока шведы не были поставлены перед фактом окончательной потери Эстляндии и Лифляндии и невозможности их возврата военным путем. Тогда и только тогда, после завоевания Прибалтики, Петр посчитал дело сделанным и война завершилась.

Но получив широкий выход на морские просторы, российский монарх обнаружил, что это не сделало Россию балтийским гегемоном, кроме того, ключи от региона находились в руках недавних союзников по Северной войне — датчан и недавних противников — шведов. Датские проливы Скагеррак и Каттегат, запирающие выход в Северное море и далее в Атлантику, входили также в сферу особого внимания британской короны. Судя по организованному Петром браку своей старшей дочери Анны определенные планы в отношении Датских проливов были и у него, но какие — остается загадкой, смерть императора помешала их претворению в жизнь.

«…Архивы императора Петра хранились неразобранными в подвале дворца в течение полувека.

Их открыла лишь императрица Екатерина Вторая, когда большая часть папок (включая копию истории болезни государя) сгнила безвозвратно, превратившись в тлен, тайну.

…Два документа появились на Западе (да и в России имели хождение среди старобоярской оппозиции) после смерти Петра.

В первом назойливо подчеркивалось, что Петр умер от «дурной почечной болезни».

Второй документ был прямо-таки «государственным» подарком для противников России: речь идет о «завещании Петра, в коем тот повелел завоевать Запад», сделать Россию хозяином Европы и превратить ее в центр новой империи, подвластной религии православия» [58].

Самое время упомянуть о пресловутом подложном «завещании Петра Великого». И дело вовсе не в том, придумал ли его шевалье Эон от начала до конца или действительно где-то что-то прочел, а в том, что бравый драгунский капитан очень верно разобрался в хитросплетениях российской внешней политики.

Первое, что бросается в глаза при изучении истории России без купюр — это то, что каждый последующий русский монарх копировал внешнюю политику своего предшественника. Заложенную еще Иваном III (а именно с него началась имперская Россия, а вовсе не с Петра I) программу захвата Прибалтики, Литвы (Беларуси и Украины), а также Польши реализовывалась без малого 300 лет. Южный (турецкий) вектор в политике России появился уже при Петре и в свою очередь оставался камнем преткновения самодержавия на протяжении еще 200 лет. При подобном раскладе действительно впору задуматься о существовании некоего секретного «завещания». Тем поразительнее, что следующим «наследником» русских царей стал генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин (Джугашвили).

«Еще в 1933 году Сталин сказал: «Балтийское море — бутылка, а пробка не у нас» (Свидетельство адмирала И. С. Исакова//»Знамя», 1988, № 5, стр. 77).

В. Суворов, непонятно на каком основании, делает вывод, что речь идет об Аландских островах. Наделе же Сталина волнуют Датские проливы, его очень беспокоит британский флот, который войдет в воды Балтики, как только Красная Армия ринется «освобождать» Прибалтику, Польшу и Румынию (маневры 1925 года). Его беспокоит и Финляндия, но не в качестве возможного агрессора, а в качестве плацдарма для объединенных англо-французских сил, которые могут высадиться на территорию Суоми после начала «освободительного» похода и реально угрожать Ленинграду и Заполярью. Поэтому на данном участке Сталин действительно готовится к обороне — в 1929 году начинается строительство мощного Карельского УРа, только передовой рубеж которого к 1938 году включал более 80 ДОТов, 200 ДЗОТов и около 80 танковых башен на бетонных основаниях.

Одновременно Коба подстраховывается и на дипломатическом уровне: в 1932 году СССР с Финляндией заключают договор о ненападении, продленный в 1934-м. Эта мера должна была (по крайней мере теоретически) воспрепятствовать Финляндии в предоставлении территории своего государства британцам и французам для наступательных операций против Советского Союза.

«Когда Иван Панфилович (командарм Белов, командующий войсками Ленинградского военного округа в начале 1930-х. — С.З.) начал работатьс Кировым, — продолжает Александра Лаврентьевна (жена командарма. —С.З.), — они целыми днями на границе пропадали, возвращались грязные, все в глине, ставили укрепления… Кстати, немцы с финнами так и не смогли эти укрепления преодолеть, разбились о кировско-беловскую линию обороны, а ту, что Сталин пытался делать после позорной финской кампании, разрезали, как нож — масло…» [57, Т. 8, с. 538–539).

Александра Лаврентьевна наивно полагала, что Киров и Белов возводили КаУР по собственной инициативе. На самом деле средств на подобное строительство уходило столько, что Сталин просто не мог не знать о его существовании. Все, что совершалось на советско-финляндской границе, делалось с ведома и по прямому указанию Сталина.

«Подготовка театра военных действий в мирное время. С первых дней существования Финляндской буржуазной республики и до осени 1939 года не было предположений о возможности наступательных действий в сторону Финляндии. Карельский перешеек и леса к северу от Ладожского озера всегда рассматривались Генеральным штабом как хорошее средство для обороны, с тем чтобы на главных театрах вести наступательные действия (!). Дислокация войск, постройка нашего укрепленного района, развитие путей сообщения и средств связи говорят сами за себя…» (Из доклада начальника артиллерии Красной Армии командарма 2-го ранга Н.Н. Воронова народному комиссару обороны К.Е.Ворошилову об итогах использования боевого опыта советско-финляндской войны. РГВА. Ф. 33987. On. 3. Д. 1391. Л. 92-122,128–146).

«… 1. На протяжении ряда лет во всех наших оперативных планах мы рассматривали Финляндию как второстепенное направление и, в соответствии с этим силы и средства предназначавшиеся для этого участка, были способны вести только оборонительные действия» (Из доклада наркома обороны Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 74. On. 2.Д. 121. Л. 1—35).

Почему же Сталин не опасался действий экспедиционных сил союзников с территории самой Прибалтики? Да потому, что к моменту появления франко-британских сил в Финском заливе с Прибалтикой должно быть уже покончено и все побережье должно находиться в руках РККА (что и нашло свое отражение в планах маневров-25). Сталин изначально не рассчитывал на серьезное сопротивление в данном регионе и оказался прав. С Финляндией же можно было провозиться дольше и просто не успеть ее оккупировать к моменту появления сил Антанты. А Сталину так необходимо было заполучить в свои руки весь северный берег Финского залива или, на худой конец, острова в этой части.

Коба мечтал воссоздать знаменитую Центральную минно-артиллерийскую позицию русского флота в Первой мировой войне или что-то наподобие и перекрыть вход в Финский залив — реальный шанс не допустить к Кронштадту флот союзников. В 1919 году английские торпедные катера со стороны финского берега (из района архипелага Биорке) атаковали Балтийский флот в его домашней «спальне» — кронштадтской гавани. С тех пор минуло почти 15 лет. Появилась авианосная авиация, которая, в сочетании с главным калибром линкоров, могла поставить шах и мат всем береговым укреплениям Кронштадта. Само проникновение союзного флота внутрь Финского залива позволяло ему наносить бомбовые удары в радиусе до 200 километров, а также высаживать тактические десанты на эстонское побережье со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Аландские острова также интересовали товарища Сталина, но лишь как передовая позиция в Ботническом заливе. В этом же качестве острова использовались Александром I и Николаем I до их утраты в ходе Крымской кампании. Что же до того, что Аланды якобы являются чуть ли не смертельной точкой на теле Германии, как то утверждает Суворов в «Тени победы», то это откровенная чепуха. Немцы вывозили железную руду из Норвегии и Швеции, а не из Финляндии. Именно из Норвегии на протяжении всей Второй мировой доставлялся никель для вермахта. Район же Петсамо не мог быть до 1941 года поставщиком для Германии, хотя бы потому, что никелевые рудники, расположенные там, принадлежали британской концессии. Именно поэтому, чтобы не «провоцировать» в тот момент англичан, СССР, по окончании Зимней войны, вернул захваченный район финнам.

Прервать же германские перевозки из Швеции в реальности было очень непросто. Немцы часть грузов перевозили по суше в ту же Норвегию и уже оттуда морем — в Германию. Кроме того, еще в Первую мировую выяснилось, что немцы проводят свои караваны в пределах шведских территориальных вод и «достать» их без нарушения нейтралитета невозможно.

«… Стояли июльские белые ночи… Командир подводной лодки «Вепрь» лейтенант В.Кондрашев внимательно изучал материалы о движении немецких транспортов из Швеции в Германию.

— Понимаешь, — говорил он штурману, — немцы-то тоже люди. Они тоже домой побыстрее хотят.

— Вы это к чему, господин лейтенант?

— А к тому, что факты и наше наблюдение говорят о том, что немецкие транспорты не всегда следуют по извилистому прибрежному фарватеру, а иногда срезают заливчик и чешут напрямик. Значит, здесь они выходят за границу территориальных вод. На таких участках… не нарушая шведского нейтралитета, можно немцев топить!

…И вот они уже заняли место на подходах к облюбованной обширной бухте.

За пять долгих дней мимо лодки прошло шесть караванов, но никто не обнаруживал желания попасть под торпеды: все капитаны деловито и замысловато маневрировали вдоль изрезанных берегов по прибрежным фарватерам» [17, с. 35–36].

Капитану «Вепря» в конце концов повезло, но такое случалось нечасто. Открытое нарушение шведского нейтралитета вело к войне со всех сторон невыгодной для СССР. КБФ, вопреки утверждениям Суворова, был слаб и даже ВМС Германии начала 1930-х были вполне в состоянии с ним бороться (я уже не говорю о немецком флоте периода Второй мировой войны). Если же в дело вступали еще и шведы, то дело д ля РККФ принимало вообще нежелательный оборот. Защищать далеко расположенный Аландский архипелаг чрезвычайно сложно, даже обладая Финляндией (что наглядно продемонстрировала Крымская война), не обладая же землей Суоми на Аландах вообще нечего делать. Несколько авиаударов по ним хватит для того, чтобы свести значение расположенных на островах баз к нулю, да и времени на постройку этих самых баз требовалось тоже немало. Поэтому реальное стратегическое значение архипелага было не столь велико, как представляется некоторым.

Однако чем меньше по расчетам Сталина, оставалось времени до начала войны, тем больше он хотел получить требующиеся ему территории в Финском заливе любой ценой, да и против оккупации Финляндии он не имел ничего против: Коба не был бы русским царем, если бы упустил возможность вернуть старую колонию, хотя первоначально был согласен и на меньшее — на нейтралитет финнов в предстоящем «конфликте» с Антантой. Впрочем, о причинах, приведших в конечном итоге к Зимней войне, мы поговорим отдельно.

С Прибалтикой же все обстояло просто — она подлежала оккупации, после чего Балтфлот выдвигался на вновь обретенные Ревель, Либаву и Виндаву, то есть из узкой «маркизовой лужи» — на оперативный простор.

Более мощный удар Сталин планировал нанести южнее — против Польши.

«Польский вопрос» и союз с Германией. Рейхсвер и РККА

16 апреля 1922 года РСФСР и Германия заключили в Рапалло договор, установивший дипломатические отношения между государствами (временное соглашение «О торгово-экономических отношениях» было заключено еще раньше, 6 мая 1921 года). Истинная подоплека Рапалльского договора до сих пор сокрыта.

Договор заключили изгои — Германия, потерпевшая поражение в Первой мировой войне 4 года назад и подвергнувшаяся Версальскому унижению, и Советская Россия, не признанная на тот момент ни одним крупным государством мира.

В чем причина подобного дипломатического «прорыва»? Причина проста: стороны порешили (естественно, не афишируя сей факт) дружить против общего врага — Антанты. Основной принцип «дружбы» был таков — РСФСР предоставляла Германии сырье и продовольствие на льготной основе, а Германия СССР — технологии и оборудование. Кроме того, Германия получила завидную возможность в спокойной обстановке производить вооружение на советских заводах и готовить на советской территории военные кадры, укрыв их от пристальных глаз разведок Антанты.

«В свое время державы-победительницы раскинули в Германии высококвалифицированную шпионскую сеть, возглавляемую резидентами, обладающими мировой славой. И все же рейхсверу удалось многое скрыть от их «всевидящего» ока.

Вермахт можно было уподобить хищному пресмыкающемуся, которое долго отлеживалось, казалось, охваченное сонным оцепенением, в кровавой жиже, оставшейся после первой мировой войны, но при этом прожорливо пожирало и жизненные ресурсы страны и души людей. Постепенно оно покрылось тяжелой металлической броней, ощетинивалось оружием, а каждая клеточка его военного организма обрастала хорошо пригнанной чешуей, назначенной охранять, скрывать то, что нужно было скрыть» [36, с. 79–80].

«Согласно Версальскому договору, Германии было запрещено вооружать армию современной техникой, нам не разрешалось иметь ни одного танка. Я хорошо помню, как мы, молодые солдаты, обучались на деревянных макетах… В 1932 году в маневрах приняло участие моторизованное подразделение с макетами танков» [42, с. 7–8].

«По Версальскому договору Германии были запрещены как производство танков, так и исследовательские работы в области бронетанковой техники. Но нет такого договора, который нельзя было бы обойти, тем более при тогдашних способах контроля. Уже в первые послевоенные годы германская промышленность начала накапливать необходимый для танкостроения производственный опыт выпуская мощные гусеничные тракторы… многоосные грузовые автомобили, полицейские бронеавтомобили и т. п. Строится ряд опытных конструкций, известных как «малый трактор» и «большой трактор»…

…В начале 30-х годов немецкие конструкторы предприняли попытку создать свой многобашенный танк… Две фирмы — «Рейнметалл» и «Крупп» — построили свои образцы танка NbFz… Внешне машины были очень похожи. Они базировались на несколько измененной ходовой части опытного танка «большой трактор», созданного в 1929 году в обход Версальского договора. Отсюда и его «засекреченное» название. Этот танк в разобранном виде был доставлен в СССР и проходил испытания на полигоне в 30 километрах от Казани» [52, с. 82].

Примечательно, что в Казани стажировался будущий «быстроходный Гейнц» — Гудериан. В Германии из-за постоянного надзора британцев и французов немцы вынуждены были в целях секретности за неимением танков отрабатывать тактику механизированных соединений, оседлав трактора и автомобили. В СССР же они могли «оторваться» на всю «катушку».

В 1925 году стороны заключили более объемное соглашение.

«Договор (12.10.1925) состоял из обшей части и составлявших с ней единое целое отдельных соглашений: О поселении и общеправовой защите (именно тогда на Украине появились немецкие колонисты. — С.З.); экономического; Железнодорожного; О мореплавании; О налогах; О торговых третейских судах; Обохране промышленной собственности. Одновременно с договором 1925 года были подписаны: Консульская конвенция, связанные с ней соглашения О правах наследования и Конвенция о юридической помощи. В развитие Договора 1925 года заключен Протокол (21.12.1928). Деловые связи СССР и Германии в 1926—32 достигли большого размаха…» [10].

«В начале 1937 года мне поручили составить для Гейдриха справку об истории отношений между рейхсвером и Красной Армией… Как ни странно, наиболее серьезная внутренняя поддержка политики сотрудничества между Советской Россией и Германией была проявлена армейскими офицерами из генерального штаба (германского. — С.З.).

С 1923 года между Красной и германской армиями осуществлялось сотрудничество в обучении офицеров и обмене технической информацией. В обмен на германские патенты Германии разрешалось налаживать выпуск своего вооружения на территории Советского Союза.

С 1929 года Сталин дал указание германской коммунистической партии считать своим главным врагом не национал-социалистическую партию Гитлера, а социал-демократов, с тем чтобы поддержать германский национализм и противопоставить Германию западной буржуазии» [79, с. 35–36].

Именно германские патенты позволили СССР так быстро «поставить» промышленность, без них эффект первых пятилеток был бы куда менее значительным.

Немецкие пилоты у себя на родине вынуждены были практиковаться на планерах и пассажирских самолетах «Люфтганзы». Но в 1925 году в Липецке создается некогда засекреченная «школа Шта-ра» (ныне о ней широко известно). Секретные курсы в Липецке получили свое неофициальное название по фамилии их начальника майора Штара. В распоряжении липецкой школы имелось около 50 истребителей Fokker DXIII, не считая постоянно отправлявшихся туда из Германии опытных машин для проведения летных испытаний. До октября 1933 года через «школу Штара» прошли около 120 пилотов и 100 наблюдателей, большинство из которых в последствии занимали в Люфтваффе командные посты либо являлись известными ассами, как например: один из создателей немецкой ночной истребительной авиации Фольфганг Фальк; Гюнтер Радуш — ночной ас (64 победы) и командир эскадры ночных истребителей; Ханнес Траутлофт (по прозвищу «Длинный», 57 воздушных побед) — один из командиров прославленной «Грюнхерц» (JG 54), один из первых начальников Вальтера Новотного и его знаменитого звена (Новотны — Шноррер, Добелле — Радемахер); Гюнтер Лютцов (108 побед) — командующий истребительной эскадрой в Италии и на Западном фронте, и другие. Посещал Липецк и Герман Геринг, который здесь, вдали от глаз любимой Карины, даже завел себе зазнобу «на стороне».

Летом 1928 года немцы на истребителях Fokker DXIII и разведчиках Не —17 участвовали в маневрах советских войск в районе Воронежа.

Липецк являлся не только школой подготовки пилотов, но и испытательным полигоном новинок германской авиапромышленности. Так, 30 сентября 1929 года Фриц фон Опель испытал там ракетный стартовый ускоритель, установленный на планере. Полет, в ходе которого планер смог развить скорость в 140–160 км/ч, продолжался 10 минут. В разное время «обкатку» в «школе Штара», помимо Fokker DXIII, прошли Аг-64,65; Не-38,45,46; атакже Do-11.

Свидетельствует Фольфганг Фальк:

«Я и некоторые мои товарищи, были выбраны, чтобы отправиться в Советский Союз и пройти там подготовку в качестве летчика-истребите-ля… Договор между Германией и СССР был строго секретным, и поэтому мы все были одеты в гражданские костюмы, чтобы в нас нельзя было опознать военных. Наш поезд покинул Германию и направился… дальше к советской границе. Контроль на границе был исключительно жестким, но наш «руководитель» сделал так, что мы прошли его без проблем. Когда мы прибыли в Москву, нас очень тепло встретили и вскоре направили в Липецк. Там нашим жилищем были простые деревянные бараки, но к нам хорошо относились, и у нас даже был теннисный корт. Мы начали свою летную подготовку на истребителях Fokker DXIII…

У нас быстро появилось много друзей среди местного населения, но все наши инструкторы были немцами. Все оборудование и самолеты также были немецкими. Соглашение между нашими правительствами предусматривало, что русские могли фотографировать и испытывать любой вновь прибывший самолет или двигатель прежде, чем передать его нам. Обучение было очень интенсивным и суровым… Накануне отъезда нашей группы у нас был праздничный обед с некоторыми советскими офицерами. От имени своей группы я произнес тост: «За наших больших друзей в СССР!» Генерал Тухачевский еще раз поднял рюмку, наполненную водкой, воскликнув: «За великую Германию!» [29, с. 195–198].

«Среди проектов, созданных в Лимхамме, был цельнометаллический двухместный истребитель Junkers К47. Он был разработан инженерами Карлом Плаутом… и Германом Похлманом (правильнее. — Попман — С.З.)… В 1929 г. два прототипа К47 поднялись в воздух.

…Ценные данные, полученные в результате… испытаний на К47, были затем использованы Похлманом при разработке пикирующего бомбардировщика Ju-87.

Всего в Лимхамме было изготовлено 12 серийных К47, из них шесть были проданы в Китай, а четыре — в СССР.

…Три К47 в СССР были успешно испытаны на пригодность к бомбометанию с пикирования. Полеты проводились в Липецке, где тогда находились секретные курсы по подготовке немецких пилотов и летчиков наблюдателей» [31, с. 8–9].

Немцы сами выковали свой меч, пусть даже и в СССР (а заодно и меч товарища Сталина помогли выковать), но ковали они его на советском сырье.

Политика Веймарской Германии по отношению к СССР на тот период толком не сформировалась. Государство в политическом отношении было расколото на «группы по интересам»: средний класс и промышленники, а также партия власти — социал-демократы особенной любви к Советам не испытывали, договор с русскими был выгоден немцам с экономической точки зрения и они пошли на его заключение.

К союзу с СССР стремились германские коммунисты, введенные в заблуждение Коминтерном. КП Г при поддержке Сталина стремилась покорить в начале 1930-х на выборах в рейхстаг вершины политического Олимпа, на волне популизма и пользуясь значительным экономическим упадком страны.

Кроме того, как отмечает В.Шелленберг, просоветскую ориентацию приобрела позиция большей части офицеров германского Генерального штаба. Почему? Да просто Тухачевский предложил немцам долю в предстоящем деле, а тем так хотелось взять реванш за 1918 год!

Вояжи начальника Генерального штаба РККА в Германию (естественно, с подачи Сталина) преследовали одну цель — наладить взаимодействие между двумя штабами в будущей войне. Сталин, естественно, стремился устранить на своем пути препятствие в лице СДПГ. Для этого как воздух была необходима победа компартии Германии на выборах в рейхстаг. НСДАЛ отводилась роль массовки, союз «красных» и «коричневых» обеспечивал значительную долю электората в борьбе с правоцентристами, и Коба отдает приказ Коминтерну на создание «красно-коричневого» блока. Конечно же, по замыслу Кобы, главенствующую роль в нем должна была играть КПГ. Здесь проявилась характерная слабая черта Сталина-политика — незнание чужого менталитета («отец народов» еще не раз споткнется на этом оселке).

Средний класс немцев (а именно ему принадлежал приоритет в выборе) и слышать не хотел о коммунистах. В результате главенствующее положение с большинством голосов заняли как раз нацисты и именно КПГ сыграла роль массовки, обеспечив будущему фюреру более 1/3 голосов из проголосовавших за блок на президентских выборах 1932 года (около 5 миллионов из 13). Но это случится чуть позже, пока же Сталин витал в облаках. В его воображении, с приходом к власти в Германии коммунистов созревала единая ось в будущей войне с Антантой за Босфор — СССР — Германия, но на пути к созданию этого союза существовало одно геополитическое препятствие — Польша, это «уродливое детище Версальского договора», по выражению Вячеслава Молотова.

«Польша, — излагал свои взгляды Маршал (Пилсудский. — С.З.), — на протяжении всей своей истории со времен Екатерины и прусского Фридриха испытывала на собственной шкуре, что бывает, когда два ее самых могущественных соседа смогут договориться между собой. Польшу тогда рвут на куски»

Эта угроза существует постоянно. После Первой мировой войны она несколько ослабла, поскольку немцы оказались побиты Антантой, а Россию побил Комендант. А это значит, что эти государства стали менее сильными. Однако они заключили между собой договор в Рапалло, который скорее был направлен не против Польши, а против всего мира, но он представлял опасность для Польши, являющейся очагом вечного противоборства и потенциальным источником споров. Союз с Францией не давал достаточно сил… Эту постоянную угрозу Польше использовал каждый, кто мог, включая, в шутку говоря, и негров» [44, с. 190].

Ну и что с того, — скажут читатели, — где конкретные доказательства подготовки нападения СССР на Польшу в конце 1920-х — начале 1930-х годов? Насчет нападения на Прибалтику и Румынию, допустим, согласны, против документов не попрешь, НО ВОТ С Польшей-то как? Іде улики?

Имеются открытые источники информации, помогающие пролить свет на истинное положение дел, нужно только уметь их находить.

Для начала определим основные постулаты, на которых, как на пресловутых трех китах, покоится позиция оппонентов — сторонников «оборонительной линии» СССР в «польском вопросе».

«Рижскую границу (западную границу, образовавшуюся после Рижского договора 1921 года. — С.З.) советская сторона считала совершенно открытой, незащищенной, заманчивой для агрессоров. Трудно себе представить более удобную линию для развертывания войск для любого нашествия в глубь Советского Союза. Здесь пролегали два древних пути походов на Восток (в древности никто на Восток этими маршрутами не ходил. — С.З.). Главный: Берлин — Познань — Варшава — Минск — Смоленск — Москва (и в обратную сторону. — С.З.). И второй, вспомогательный: Мюнхен— Лейпциг — Вроцлав — Краков — Львов — Киев — Ростов (и так же в обратную сторону. — С.З.).

Эти «главные направления ударов» невозможно перекрыть на той линии, которую провела рижская граница (а на какой линии это вообще возможно?! — С.З.). Естественной эманацией оборонительных интересов государства, которое истоки своей силы имеет в Москве, Донбассе и на Кавказе, должно быть выдвижение «наблюдательных постов» и даже своих форпостов подальше на запад, где-то между нижним течением Немана, мазурскими озерами и полесскими болотами, с одной стороны, и между полесскими болотами и Карпатами — с другой. Оба пути вторжения сужаются здесь, а в довершение всего эти «ворота» преграждены руслами рек, удобными для обороны (детский лепет, как говаривали офицеры вермахта: «В истории нет практически ни одного случая, когда бы река стала непреодолимой преградой для наступающих». — С.З.).

Из Минска и Киева на эти ворота смотрели люди, которые сражались здесь когда-то с войсками Пилсудского. Эти два направления не могли не ассоциироваться у них с теми походами и с той угрозой. Напротив них, на границе, где застыл фронт с осени 1920 года, стояли невдалеке развернутые войска все той же «панской Польши» — противник, как они знали по своему опыту, грозный. Знали, что и теперь приходят оттуда вскормленные Пилсудским белые банды Савинкова, Тютюнника и Балаховича (в свою очередь СССР засылал, в частности, в Западную Белоруссию террористические группы сотрудников ОГПУ и НКВД, наподобие той, которую возглавлял будущий председатель колхоза «Рассвет» Кирилл Орловский. — С.З.). Знали, что, как и тогда, в 1920 году, в Варшаву зачастили французские генералы и английские банкиры (а в Германию зачастил Тухачевский и курьеры Коминтерна. — С.З.). Знали, что в военной школе в Варшаве преподают французские профессора, а в мастерских под Прушкувом механики собирают английские танки (жаль только, автор благоразумно умалчивает об их количестве. — С.З.). Для них на широких(? — С.З.), чересчур широких пространствах центральной Белоруссии (?? — С.З.) и открытых полях Украины (Карпаты — это далеко не поле. — С.З.), где стояли польские пограничные столбы, все еще продолжалась борьба. Та же самая — с мировым империализмом.

Западный Особый военный округ и Киевский Особый военный округ на протяжении всего межвоенного периода были готовыми фронтами (вот тут в точку! — С.З.), главным заслоном от внешней угрозы (неизвестно чьей. — С.З.) Советскому Союзу. Границу с Польшей прикрывали семнадцать мощных укрепленных районов, размещенных в два ряда, с развитой инфраструкгуров (про «развитую инфраструктуру» под Слуцком в начале 1930-х я поведаю отдельно. — С.З.), дорогами, аэродромами, складами. Были продуманы, запланированы и отработаны действия.

Психология укрепленного лагеря, характерная для жизни Советского Союза в межвоенный период плотного капиталистического окружения (как мы убедились на примере взаимоотношений СССР с Германией — не такого уж и плотного. — С.З.), нигде, вероятно, не проявлялась так отчетливо, как здесь.

Такова была реальная ситуация, возникшая в результате польского похода на Киев и советского — на Варшаву, в результате «чуда на Висле» и Рижскою договора» [44, с. 272–273].

Автор цитат — польский социалист Збигнев Залусский (1926–1978), принимавший участие в освобождении Польши в рядах 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта 1-й армии Войска Польского. После войны он занялся публицистикой, посвященной новейшей истории Польши. Его книга «Пути к достоверности» была написана еще в благодатные застойные времена. Поколебать железобетонную логику автора, на первый взгляд, невозможно. Однако это иллюзия. Вся картина изображенная 3. Залусским, — миф. Факты не оставляют от него камня на камне.

Для начала введем в наше расследование такой новый термин, как «скрытое доказательство», ибо нам еще не раз предстоит встретиться с этим явлением в будущем. Означает он ситуацию, при которой участники событий, зачастую сами того не желая, проговариваются о том или ином скрываемом факте, либо обнаруживается недвусмысленное, но ранее никем не комментируемое свидетельство и, таким образом, какой-либо факт (скрываемый, как правило, до сих пор) получает прямое, а не косвенное подтверждение. Итак, к фактам.

Мы уже установили, что Сталин и генштаб РККА планировали, начав войну, наступать в Прибалтике (Эстония, Латвия), одновременно обороняясь от ударов противника с территории Финляндии. Но Польша также являлась союзником Великобритании и Франции и, следовательно, автоматически должна была стать ареной борьбы с большевиками в случае войны. Могли ли Советы, атаковав Прибалтику и Румынию, игнорировать Польшу с ее миллионной армией (не считая союзного контингента) у себя под боком? Нет.

Так, может быть, Сталин в Белоруссии собирался обороняться так же, как и в Карелии? 19 укрепленных районов, о которых упоминает Залусский (так называемая «линия Сталина»), вроде бы подтверждают эту версию. Но это не так. Еще раз вспомним уже упоминавшийся отрывок из доклада командарма 2-го ранга Н.И. Воронова по итогам Зимней войны:

«…Карельский перешеек и леса к северу от Ладожского озера всегда рассматривались Генеральным штабом как хорошее средство для обороны, с тем чтобы на главных театрах вести наступательные действия!»

Доклад Воронова (начальника артиллерии РККА, кстати) «выдает» все предвоенные сталинские планы (просто потому, что документ не предназначался для чужих глаз). Бравый Николай Николаевич прямо, а не косвенно подтверждает не только то, что Коба планировал в начале 1930-х обороняться в Карелии, не только то, что в Польше он собирался наступать (ибо Западный ТВД всегда был основным), но и то, что планировалось одновременное (с обороной на финской границей), грандиозное наступление, ибо «Карельский перешеек… рассматривался, как хорошее средство для обороны, с тем чтобы (в это же время. — С.З.) на главных театрах (а не «театре». — С.З.) вести наступательные действия (без всякой обороны. — С.З.)». Это и есть ярчайший пример «скрытого доказательства». После сказанного командармом можно было бы дальше и не продолжать, нечего больше доказывать, но для настоящего исследователя важна полнота картины, а мы еще практически ничего не установили, только общие контуры. А посему еще один факт.

«Финляндский театр военных действий в общем нашем оперативном (а не стратегическом. — С.З.) плане (!) занимал при известной политической обстановке второстепенное положение, совершенно не то, которое он получил во время протекавших боевых действий. Театр подготавливался к войне(!), но не в тех размерах, какие от него потребовались…» (Из выступления начальника Генерального штаба РККА Шапошникова 16 апреля 1940 года на Совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии. Стенограмма. «Зимняя война 1939–1940 гг. Книга 2-я. М.: Наука, 1998 г.»).

А как же тогда, спросят, два десятка укрепрайонов у польской границы? А не было там никаких укрепрайонов в середине 1920-х!

Читателю известно по печальным событиям лета 1941 года, что, помимо строившихся Сталиным на Украине и в Белоруссии новых У Ров на новой границе (уже не с Польшей, а с рейхом), существовали УРы, построенные до 1 сентября 1939 года. В истории они остались известными, как «УРы на старой границе». Это прилагательное «старый» автоматически приклеилось не только к прежнему пограничному рубежу, но и к оборонительным сооружениям расположенным на нем. Отсюда у необремененного излишними познаниями советского обывателя сложилось впечатление, что эти самые «старые УРы на старой границе» были созданы в незапамятные времена при царе Горохе. Тут-то и кроется заблуждение. Оказывается, эти старые оборонительные сооружения создавались в массе своей в период с середины 1930-х до 1939 года включительно. «По вопросу об УРах, строительство которых началось в 1938–1939 годах, Генеральным штабом 8 апреля 1941 года были даны командующим Западным и Киевским особыми военными округами директивы следующего содержания:

«Впредь до особых указаний Слуцкий, Себежский, Шепетовский, Изяславльский, Староконстантиновский, Остропольский укрепленные районы содержать в состоянии консервации.

…— В расчете сил, средств и планов работ учесть железобетонные сооружения, построенные в 1938–1939 гг. в Летичевском, Могилевском, Ямпольском, Новоград-Волынском, Минском, Полоцком и Мозырском укреп-районах…» [27, Т. 1, с. 237].

Даже самые «древние» оборонительные районы, расположенные, кстати, не столько на границе, сколько в глубине советской территории (Полоцкий, Минский, Мозырский, Могилевский и Другие УРы) создавались не ранее 1929 года. «Старые УРы были построены в период 1929–1935 годов».

Таким образом, драматическая картина двадцатилетнего оборонительного противостояния советских и польских войск, укрывшихся бетоном ДОТов, в части, касающейся Красной Армии, не соответствует действительности. Никаких эшелонированных линий обороны на польской границе РККА не создавало. Выясняется, что до начала 1930-х в Белорусском военном округе и концентрации войск особенной не наблюдалось (хотя это не означает, что в Кремле бездействовали — части, которые позже будут переброшены в БВО, в конце 1920-х проходили усиленную военную подготовку в Московском и Ленинградском военных округах, подальше от вражьих глаз).

«…Лагерную учебу мы закончили с хорошими оценками, и в конце сентября наша 7-я Самарская кавалерийская дивизия выступила в район Орши для участия в окружных маневрах… Ей предстояло совершить форсированный марш-бросок в район Орши.

…Марш-бросок дивизии был завершен за 30 часов. Мы прошли около 100 километров, сделав два пятичасовых привала… Несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое, так как стало известно, что по окончании маневров вся 7-я кавалерийская дивизия будет расквартирована в Минске» [27, с. 83].

Концентрация частей в республике началась внезапно ранней весной 1932 года и сразу же начала приобретать очертания ударной группировки.

«До 1931 года дивизия (4-я кавалерийская. — С.З.Дислоцировалась в Ленинградском военном округе и располагалась в местах, где раньше, при царской власти, стояли конногвардейские части (Гатчина, Петергоф, Детское Село)…

…В 1932 году дивизия была спешно переброшена в Белорусский военный округ, в город Слуцк. Как мне потом стало известно, передислокацию объясняли чрезвычайными оперативными соображениями. Однако в тот период не было никакой надобности в спешной переброске дивизии на совершенно неподготовленную базу (и где же оборонительные рубежи товарища Залусского? — С.З.). Это важно подчеркнуть, так как в течение полутора лет дивизия была вынуждена сама строить казармы, конюшни, штабы, жилые дома, склады и всю учебную базу. В результате блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. Недостаток строительных материалов, дождливая погода и другие неблагоприятные условия не позволили вовремя подготовиться к зиме, что крайне тяжело отразилось на общем состоянии дивизии и ее боевой готовности. Упала дисциплина, часто стали болеть лошади.

Командование 3-го корпуса, куда входила 4-я кавалерийская дивизия, ничем не могло помочь, так как в аналогичном положении наход ились и другие части этого корпуса, также спешно переброшенные в округ…

…В Слуцк мы попали в период весенней распутицы. На станции была непролазная грязь, и, пока добирались до тачанки, жена не раз оставляла свои галоши в грязи.

…Мне с семьей пришлось временно приютиться в 8-метровой комнате у начальника химслужбы дивизии В.М.Дворцова, который был так любезен, что сам с семьей остался в одной небольшой комнате, уступив нам эту комнатушку. Все мы понимали трудности с жильем, и никто не претендовал на лучшее, пока это «лучшее» мы сами не построим.

…В тот же день я поехал в 19-й Манычский кавалерийский полк… После 19-го Манычского полка я подробно познакомился с 20, 21-м и 23-м кавалерийскими полками, 4-м конноартиллерийским и 4-м механизированным полками, а затем с отдельными эскадронами дивизии. В самом тяжелом положении оказался 20-й кавполк, стоявший в деревне Конюхи, в 20 километрах от города Слуцка… Полк был расположен близко к государственной границе и являлся как бы авангардом дивизии» [27, с. 129, 130–132].

Самое время коснуться вкратце появления в БВО (будущем «танковом» округе) крупных механизированных соединений.

«В 1929 году Реввоенсовет СССР (по докладу В.К. Триандафилова) утверждает постановление, в котором говорится: «Принимая во внимание, что новый род оружия, каким являются бронесилы, недостаточно изучен как в смысле тактического его применения (для самостоятельного и совместно с пехотой и конницей), так и в смысле наиболее выгодных организационных форм (так что ничему эпохальному в 1929 году в Казани Гейнца Гудериана научить просто не могли. — С.3.), признать необходимым организовать в 1929–1930 гг. постоянную опытную механизированную часть».

Во исполцение постановления в тот же год был сформирован опытный механизированный полк. Этот полк уже в 1929 году принимает участие во всеармейских учениях в нашем Белорусском военном округе. Учениями руководили К.Е. Ворошилов, Б.М. Шапошников и В.К. Триандафилов.

В 1930 году полк развертывается в механизированную бригаду, которая сразу же отрабатывается в окружных учениях.

…Проверку 4-го мехполка (весной 1932 года. — С.З.) мы начали с подъема людей по боевой тревоге. Этого, конечно, не ожидало командование, ибо полк только что закончил переброску последних эшелонов из Ленинградского военного округа. Пришлось для первого знакомства подчеркнуть командирам подразделений, что главное для механизированного Полка — это умение быстро развернуться, отлично знать материально-техническую часть и владеть особым искусством стрельбы из бронетанкового оружия. Конечно, как и следовало ожидать, боевая тревога, проведенная дождливой ночью, выявила много недостатков, особенно в вождении по незнакомой местности и стрельбе…

…Большую часть учебного времени дивизия находилась в поле, детально изучая и организацию и ведение боя в сложных условиях… Конница в то время была самым подвижным массовым родом наземных войск. Она предназначалась для быстрых обходов, охватов и ударов по флангам и тылам врага. В условиях встречного боя от нее требовалась стремительность развертывания боевых порядков, быстрота в открытии огня по противнику, смелый бросок главных сил в исходный район для атаки и неотступное преследование отходящего врага (большой привет А. И. Исаеву, великому «знатоку» тактики советской кавалерии. — С.З.)» [27].

Небольшая справка:

«В начале 30-х в БВО (Белорусском военном округе. — С.З.) были созданы соединения и части автобронетанковых и механизированных войск, в том числе 7 танковых бригад, сформирована первая бригада ПВО, к 1937 году развернуто несколько авиационных бригад, бомбардировочный корпус (пакт о ненападении с Польшей уже был подписан. — С.З.). Появились части нового рода войск — воздушно-десантные. Началось строительство укрепленных районов (только тогда! — С.З.) (Полоцкого, Минского и Полесского). На территории округа ежегодно (начиная с 1925) проводились крупные учения и маневры, он являлся своего рода опытной базой советских вооруженных сил. Важным событием стали маневры 1928, где наряду с другими задачами отрабатывалась так называемая пробная мобилизация с развертыванием соединений и частей до штатов военного времени. В 1930-е гг. в округе проверялась организационная структура войск, отрабатывались тактические приемы и способы боевых действий. Накопленный опыт использования первых механизированных частей явился основой для дальнейшей разработки теории и практики их применения. Наиболее поучительными были маневры Белорусского военного округа 1936» [59].

Обратите особое внимание на тот факт, что из 14 имевшихся к 1936 году в составе РККА СССР механизированных бригад (8 в составе мехкорпусов и 6 отдельных) 7, или 50 %, были сосредоточены в Белоруссии. Ну и что, — возразят оппоненты, — эти соединения крепили оборону границ! По этому поводу еше одна коротенькая справочка:

«…Боевой устав предусматривал для танковых частей только один вил боя как в наступлении, так и в обороне — атаку. Стрельба с места в обороне допускалась в исключительно редких случаях» [52, с.121].

Пассаж «и в наступлении, и в обороне» принадлежит авторам и составителям энциклопедии, откуда приведенные выше строки. В уставах об обороне танковых соединений не сказано ничего конкретного, только о наступлении. И никакие домыслы о якобы существовавшей в то время в РККА своеобразной тактике «активной обороны» путем массированных танковых атак (ибо по уставам танки предполагалось использовать только в массе) не принимаются — они противоречат концепции «глубокой операции», в которой нет ни слова о подобном методе оборонительных действий. Другое дело, что все свои силовые акции советское руководство обосновывало интересами обороны, но мы помним, что это не что иное, какхарак-терная черта и своеобразие российской имперской политики. Ктан-кам и УРам мы еще вернемся, пока же поговорим о более интересном.

Что же такое произошло в начале 1932 года, что вынудило Сталина начать экстренную переброску войск к польской границе? Может быть, обострились взаимоотношения с Польшей? Нет, ничего кардинально нового в отношениях двух государств в начале 1930-хне произошло. С 1926 года тянулись малоперспективные переговоры с целью заключения пакта о ненападении, которые советское политическое руководство, по известным одному ему причинам, не торопилось реализовать, и это несмотря на постоянные заверения о приверженности к миру и добрососедству. Складывается впечатление, что Сталин просто чего-то ждал. В остальном же — без осложнений.

Может быть, в самом Союзе произошло нечто экстраординарное? Тоже нет. Восстания насильно сгоняемых в колхозы крестьян были подавлены, заговор Сырцова — Рютина провалился еще в 1930 году. Так в чем тогда причина спешной концентрации дивизий на западной границе? А дело в том, что в тот самый момент, как комдив Жуков с семьей бороздил слуцкую грязь, в Германии развернулась крупнейшая политическая битва — президентские выборы 1932 года.

«Выборы в рейхстаг в сентябре 1930 наглядно продемонстрировали сильнейший рост «коричневой» опасности. Нацисты собрали свыше 6400 тыс. голосов — в 8 раз больше, чем на выборах 1928 года, выдвинувшись на второе (после СДПГ) место в рейхстаге. Крупного успеха добилась КПГ, за которую голосовало свыше 4590 тыс. человек.

…На президентских выборах в марте — апреле 1932 сторонники Гитлера собрали свыше 13 млн. голосов (нацистский электорат + электорат коммунистов. — С.З.). Но президентом вновь стал Гинденбург, которого поддержала значительная часть правящего лагеря (а также социал-демократические лидеры, призвавшие своих сторонников голосовать за него» [10].

Сталин наивно рассчитывал на победу коммунистов в Германии, немецкие коммунисты, в свою очередь, также наивно на это рассчитывали, для чего и заключили союз с НСДАП. Что же должно было, по расчетам Сталина и адептов Коминтерна, произойти дальше, после победы КПГ? Естественно, борьба с внутренней и внешней контрреволюцией в Германии. Приход к власти коммунистов мог закончиться только вводом в страну оккупационных войск Антанты, как это наглядно продемонстрировали события в Руре в 1922–1923 годах.

11 декабря 1922 года немецкий миллиардер Хуго Стиннес выступил с заявлением, из которого следовало, что германское правительство не должно платить репараций по итогам Первой мировой войны. В ответ на отказ Германии выполнять свои обязательства по репарациям 11 января 1923 года французские и бельгийские войска начали оккупацию Рурского бассейна, чем поставили немцев на грань экономической катастрофы. Против оккупации Рура во всем мире выступило только Советское правительство.

Своими силами немцы оказать сопротивление оккупации не смогли бы. Им могла оказать помощь только Красная Армия, но для этого необходимо было, в случае конфликта на западной границе Германии, быстро опрокинуть улан пана Пилсудского и выйти к Одеру, к восточным рубежам Веймарской республики. Подобные действия могли повлечь за собой лишь новую мировую войну, но разве не к этому готовился Сталин на протяжении вот уже 8 лет?

Конечно, Красная Армия еще далека от запланированного идеала, но в данной ситуации, перефразируя Клаузевица, стратегия политике не указ; если политическая ситуация диктует начинать войну сейчас — надо решаться, ибо другой такой случай выступить против Антанты в блоке с Германией может представиться не скоро. СССР и Германия в союзе — это сила, способная вступить в противоборство с французами и британцами.

Но к лету 1932 года Коба осознал окончательное поражение КПГ в Германии, а следовательно и крах этого варианта мировой кампании. Сталин решил взять паузу и понаблюдать за дальнейшим развитием ситуации в Европе (РККА же тем временем продолжала наращивать «мускулатуру»). Последовавшее охлаждение во взаимоотношениях Германии и СССР — естественная реакция Сталина на крушение его замысла, он всегда очень тяжело переносил подобные провалы.

Поскольку поход к Одеру через Вислу откладывался на неопределенный срок, СССР в неожиданно рекордные сроки, особенно учитывая 5 лет проволочек, 25 июля 1932 года наконец подписывает с Польшей пакт о ненападении. Отметим, что подобный пакт с финнами Сталин успел подписать в январе того же года, еще до провала КП Г на президентских выборах: Коба стремился обеспечить свой правый фланг к началу предполагавшегося весеннего наступления в Польше.

Южный вектор

Любопытно, что ни с Румынией, ни с Болгарией (государствами, закрывавшими дорогу к турецкой границе и черноморским проливам) СССР вплоть до начала второй мировой не пожелал заключать никаких мирных договоров. Это и не удивительно, если учесть, что именно на них должен был обрушиться главный удар в предстоящей операции. Что же до Турции, то после Договора о дружбе и братстве (1921 год), подписанного еще ленинским правительством, и Договора о дружбе и нейтралитете (1925 год) (уже без «братства»), 17 декабря 1929 года был подписан любопытный Протокол, согласно которому стороны обязались не заключать без уведомления другой стороны политического соглашения с государствами — непосредственными соседями СССР и Турции.

Несложно понять, что Сталин опасался, как бы Турция не заключила союз с теми же румынами и болгарами. Учитывая, что Румыния являлась членом «малой Антанты», союз с ней для турок автоматически означал союз с Чехословакией и Югославией, а следовательно, и с Антантой «большой». Создание, пусть даже в туманной перспективе, подобного блока на Балканах Сталина не устраивало. В «день X» он предпочитал иметь против себя пару-тройку разрозненных и малочисленных армий, а вовсе не объединенные вооруженные силы Балканских государств (к которым, в перспективе, могла присоединиться и Греция), отсюда и появление этого Дополнительного протокола.

В 1936 году на международной конференции в Монтре, посвященной режиму черноморских проливов (с участием СССР, Турции, Великобритании, Франции, Болгарии, Румынии, Греции, Югославии, Австралии и Японии), созванной по инициативе Турции, развернулось ожесточенное сражение между представителями от СССР и Великобритании.

«На… конференции развернулась острая дискуссия, вызванная попыткой Великобритании ограничить под предлогом «равенства» черноморских и нечерноморских держав право прохода через проливы советских военных кораблей. Работа конференции осложнялась сговором турецкой делегации с делегацией Великобритании…

20 июня была подписана новая конвенция о режиме проливов, на основе которой Турция получила право ремилитаризировать зону проливов. Конвенция сохраняет за торговыми судами всех стран свободу прохода через проливы как в мирное, так и в военное время. Правила же прохода военных кораблей неодинаковы для черноморских и нечерноморских держав… В случае участия Турции в войне, а также если Турция сочтет, что она находится под непосредственной угрозой войны, ей предоставлено право разрешать или запрещать проход через проливы любых военных судов; во время войны, в которой Турция не участвует, проливы должны быть закрыты для прохода военных судов любой воюющей державы» [10].

Турки почуяли недоброе: в 1930 году СССР перегнал на Черное море с Балтики линкор «Севастополь», ставший флагманским кораблем Черноморского флота, крейсер «Профинтерн» (позже «Красный Крым»). За период с 1929 по 1936 год ЧФ получил около 500 (!) кораблей, часть из которых перегонялась из Балтики на Черное море через Дарданеллы и Босфор.

Были свои виды у Кобы и на Иран. У СССР с этим государством имелся договор от 1921 года. Стороны обязались не допускать на свои территории войска третьих государств, пребывание которых создавало бы угрозу границам, интересам и безопасности другой стороны. Одна из статей договора (6 статья) предусматривала право Советского правительства ввести свои войска на территорию Персии, чтобы в интересах самообороны принять необходимые меры в случае попыток третьих стран превратить ее в базу для военного выступления против Советского государства и в случае опасности советским границам, если персидское правительство не будет «в силе отвратить эту опасность».

1 октября 1927 года СССР и Иран заключили договор о гарантии и нейтралитете, содержащий любопытный пункт. Он включал отказ сторон договора от участия в экономических блокадах против одной из них. Сталин понимал, что в случае войны на Западе англичане введут экономическую блокаду СССР (а также начнут нано-сить с территории Ирана бомбовые удары по каспийским нефтепромыслам), отсюда и этот новый пункт.

Только в 1934 году СССР установил дипломатические отношения с Чехословакией. Уже через год, 16 мая 1935 года, был подписан договор о взаимной помощи: советские войска, в случае агрессии против чехов, могли вступить на территорию этого государства с целью оказания помощи.

Чешское правительство, опасаясь усиливающейся Германии, пыталось заручиться дипломатической поддержкой большинства близлежащих государств. Тем не менее чехословацкое правительство понимало, с кем имеет дело (если русские войска вступали на территорию чьей-то страны, они очень долго «гостили»). По его настоянию в протокол о подписании договора была внесена оговорка, согласно которой обязательства сторон будут действительны лишь в том случае, если помощь стороне — жертве нападения (то есть Чехословакии) будет оказана со стороны Франции. То есть французы должны были гарантировать последующий уход РККА с территории Чехословакии.

Сталин же пошел на подписание подобного договора с совершенно обратной целью — влезть при случае в Чехословакию. Французы с чехами общих границ не имели и «обеспечить уход» первым будет затруднительно. Впоследствии этот шаблонный прием Сталин будет применять повсеместно, добровольно-принудительно навязывая «помощь» Красной Армии, даже тогда, когда она совершенно не требовалась.

На участке от Полесья до Черного моря Сталин планировал наступать в двух расходящихся направлениях. Во-первых, через Галицию в Южную Польшу и Чехословакию — это направление хотя и требовало от войск Украинского военного округа наибольшего напряжения и больших сил, все же являлось вспомогательным. Главный же удар на юго-западном направлении наносился через Западную Украину, Бессарабию, Румынию, Добруджу и Болгарию в общем направлении на Стамбул. Черноморский флот высаживал вспомогательные десанты на Румелийском побережье — в Румынии, Болгарии или Турции непосредственно, а также блокировал выход из Босфора в Черное море от проникновения союзного флота Антанты.

Таким образом, общие черты стратегического плана Сталина в конце 1920-х — первой половине 1930-х годов, были таковы:

— прикрывая от британского флота побережье в Заполярье и обороняясь на финской границе, РККА своей северо-западной группировкой наносит удар по территории Эстонии, Латвии и Литвы с выходом к границам Восточной Пруссии;

— центральная группировка, наступая частью сил в Литве, главный удар наносит по территории Польши с выходом к государственной границе предполагаемого союзника в дальнейшей войне с Антантой — Германии;

— центральной группировке содействует юго-западная группировка РККА, развивая частью сил наступление в южной Польше и Румынии с выходом на территорию Чехословакии и Венгрии, направление главного удара левофланговых частей группировки — на Стамбул;

— Балтийский флот после высадки вспомогательных десантов переходит к обороне прибалтийского побережья и Финского залива опираясь на минно-артиллерийские позиции и действия легких сил;

— Черноморский флот, высадив вспомогательные десанты в районах Констанцы, Варны, Трапезунда, блокирует Босфор и осуществляет его минирование.

Помимо подготовки наступления, Сталин и военные готовятся и к обороне. К обороне от ответного удара Антанты. В этом отношении укрепляются самые уязвимые участки (район Ленинграда, Карельский перешеек, Заполярье, Крымский полуостров, Каспийские нефтехранилища, Тихоокеанское побережье и Владивосток).

В общих чертах карта предполагаемых ТВД будущей мировой войны сильно напоминает Крымскую кампанию 1853–1856 годов. Сталин полностью учитывал уроки тех событий. Отсюда и возведение мощных береговых батарей в районе Севастополя, и укрепленный узел горы Шампаны в районе Инкермана, и проблема Финского залива, а также защиты Заполярья.

«Но форт — выдумка геббельсовских пропагандистов, пытавшихся как-то оправдать провал плана «молниеносного штурма». Не было в Севастополе суперфорта «Максим Горький», а была четырехпушечная башенная батарея под скромным номером 30. Построенная в 1933 году в устье реки Бельбек, батарея была упрятана в мощные подземные казематы из железобетона. На поверхности земли оставались лишь две громадные башни, в каждой по два 305-мм орудия весом в 50 т и длиной в 52 калибра каждая. Защищены башни были восемью слоями корабельной брони толщиной по 88—100 мм. Данные, конечно, впечатляющие, но отнюдь не уникальные, особенно если учесть, что пушки были сняты с линкора «Императрица Мария» и подняты из-под воды Экспедицией подводных работ особого назначения (ЭПРОН) в 1931 году» [35, с. 263–264].

Даже слеза просится от жалости и умиления, если только не знать, что реальное количество полевых и долговременных батарей Севастополя к началу его обороны составляло около 80, не считая артиллерии Черноморского флота. К тому же Каторин и компания по всей видимости запамятовали, что главный калибр «Императрицы Марии» равнялся 356-мм, а вовсе не 305. Что же до форта «Максим Горький», то так немцы называли действительно неприступный комплекс укреплений горы Шампаны в районе Инкермана.

Вспоминать эту гору в России не любят, так как 30 июня 1942 года, получив соответствующий приказ командования Приморской армии на эвакуацию, она была в спешке взорвана отступающим гарнизоном вместе с прятавшимися там от авиа- и артиллерийских ударов противника мирными жителями Севастополя. По результатам расследования, проведенного немцами, в результате адского взрыва погибло не менее 3000 горожан

Был в Севастополе и еще целый ряд практически неуязвимых для полевой артиллерии суперукреплений, как например береговая батарея № 35 — штаб обороны города в районе мыса Херсонес. О ней также вспоминать не принято. Не потому, что она также была взорвана при отступлении, а потому, что именно из района батареи № 35 «эвакуировался» в полном составе весь старший командный состав гарнизона Севастополя во главе с адмиралом Октябрьским (сталинским выдвиженцем), бросив здесь на произвол судьбы по разным оценкам от 40 до 80 тысяч последних защитников города, где они были уничтожены либо взяты в плен немцами.

Все дореволюционные оборонительные сооружения и батареи в СССР были перестроены и модернизированы. В книге М.В. Зефирова «Штурмовая авиация Люфтваффе» изображена одна из таких «батарей» (снимок сделан с атакующей «штуки»). Почему слово батарея в кавычках? Да потому что укрепление, которое запечатлено на фотографии, это не батарея, а именно форт.

Перед нами по всей видимости модернизированное оборонительное сооружение, поскольку конфигурация горжи характерна Для фортов открытого (полевого) типа периода XVIII — начала XX века, но 4 орудийные башни (к сожалению, по фотографии сложно определить — одно- или двухорудийные) — это уже признак фортов закрытого типа, строившихся в период от начала Первой мировой войны до 1930-х годов XX века. Вообще больше всего умиляют попытки российских историков представить Севастополь, это многолетнее гнездо русской экспансии на южном направлении (поэтому в Крымскую кампанию союзники и нанесли главный удар именно по нему), совершенно незащищенным и неукрепленным.