Братья Никитины

И опять, как тогда в Пензе, выручила смекалка: проходил по длинному ряду лубяных товаров на привозе и вдруг припомнил, что иногда балаганщики строили свои заведения из пластин лубка. Прошелся среди санных возков и раз и два и опытным глазом высмотрел степенного бородача-лубочника, с которым сторговался на поставку вязовых и частично липовых лубков. Теперь надлежало выбрать участок: хорошее место — половина успеха.

Когда Петр прямо с вокзала явился на Девичье иоле и отыскал среди строительного шума, грохота и сумятицы брата, у того уже почти готов был барабан. (Экономя на досках, Никитины решили ставить лишь три ряда — для чистой публики, все остальные места стоячие за барьером.)

Масленичные гулянья на Девичьем поле собирали всю «простонародную» Москву: фабричный и ремесленный люд, лавочных сидельцев, амбарных, подмастерье, мелкое чиновничество, толпы огородников из окрестных деревень. И вся эта празднично одетая публика, шумная, хохочущая, румяная, лузгающая семечки, толпилась с утра до вечера перед пестрым входом в лубяной цирк братьев Никитиных, сплошь увешанный плакатами и зазывными картинками. Никитины давали по восемь-девять сеансов в день. И только последний, вечерний (уже по иной цене), шел в трех отделениях. Хотя труппа к концу масленой совсем выбилась из сил, настроение было приподнятое: радовала солидная выручка.

И снова встал извечный для всех цыганствующих комедиантов вопрос — куда ехать дальше? На этот раз он был решен без особенных разногласий — двигаться к Саратову. Все рвались домой: без малого, почитай, три года не были. Тем паче что там девятого мая, в день Николы-чудотворца, зашумит, разольется, как Волга в половодье, трехнедельная Никольская ярмарка.

В Саратов приехали в конце апреля 1876 года. Аким Никитин положил семье наказ: в родном городе зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Именно здесь наметил он в недалеком будущем поставить свой первый стационар: добротный, красивый, теплый. Потому и решил идти, что называется, ва-банк, напропалую. «Вложим все и возьмем много,— убеждал он братьев.— А ежели и «прогар», так под музыку, чтобы потом звон слышался несколько лет, до следующего приезда, более везучего». Вот почему не захотел начинать в николины дни: кто там в ярмарочной сутолоке обратит на них внимание. Нет, не на цыпочках войдут, а с трезвоном— бум! Тра-ра-рах!

Строили цирк, не жались. Соответственно старинному присловию: «Все заложи, а себя покажи». Труппу подобрали, какую сюда еще не привозили: номер к номеру. Полностью заменили потрепанное Беранеково имущество: костюмы, униформу, ковры, дорожки, занавес, оборудование. И настолько заметно выделялась обнова, что скупой на похвалы «Саратовский листок» специально отметил в рецензии, что вся обстановка выгодно отличается и не напоминает «собою гардеробы прежде бывших здесь некоторых цирков, в которых приходилось встречать довольно подержанные костюмы... Что касается лошадей, то они также не выглядят какими-нибудь клячами, а сытые, красивые и хорошо приспособленные езде».

Та же газета в другой заметке выразила сожаление, что «цирк г.г. Никитиных пробудет здесь очень короткое время... побудь он подолее, он не переставал бы интересовать публику, тем более что это единственный в России цирк, директора которого — наши же саратовцы, что доказывает, что и в этом деле русаки нисколько не отстают от иностранцев. Поболее русских цирков, и мы избавимся от посещения наших городов иностранцами».

После сорока дней выступлений в переполненном цирке труппа Никитиных поднялась пароходом вверх по Волге и в конце июля начала гастроли в Симбирске. Самый большой успех у местной публики выпал на долю Петра Никитина, выступления которого стали «гвоздем» программы. 8 августа в свой бенефис Петр пообещал в афишах и летучках почтеннейшей симбирской публике употребить все «усилия, дабы доставить приятное развлечение бенефисным представлением». Семь раз появ­лялся в этот вечер на манеже бенефициант. Исполнял сценки на лошади, глотал шпаги, разыгрывал клоунское антре, балансировал на ногах лестницу с юным партнером на вершине, пел куплеты и танцевал — публика восторженно принимала даровитого артиста, такого искусного и обаятельного, так блеснувшего в самых различных цирковых амплуа.

Популярность Петра Никитина росла день ото дня. Симбирцы чуть ли не на руках носили своего любимца. Это не могло не льстить его взыгравшему актерскому самолюбию. Живой, общительный, неизменно веселый, он притягивал к себе людей и сразу же становился душой компании. Особенно его любило офицерство. Двадцатитрехлетний Петр, войдя в силу, жизнь повел легкую, беззаботную: бражничал, буянил, а там и совсем завихрился...

Конфликт зрел исподволь. Еще задолго до Симбирска Петр и Дмитрий подступали к Акиму с требованием делить выручку на три части. Им не нужен какой-то там солидный цирк, заявляли братья, их вполне устраивает и тот, что есть. Аким же, окрыленный успехом, гнул свое: «Раздувать кадило...»

Скандал разыгрался вскоре после бенефиса. Дмитрий и Петр, настроенные воинственно, под хмельком, ввалились к брату.

- Желаем,— сказал Дмитрий, кривя губы,— потолковать о деле.

Аким попытался отговориться шуткой, но его оборвали.

Ты это брось! Ты сказками нас не улещай! — Дмитрий распалял себя, произнося слова громче обычного, почти выкрикивая.— Ты сказки побереги для тех, кто тебя не знает.

Не ко времени, сынок. Пойдем, Митя...

- Погоди, мать! Объявляем тебе, Аким: больно у тебя проекты агромадные, широко размахиваешься. А как денег коснется, только одно и слышишь: «в дело», «в дело», «на разжив»...

А весь свет все одно не захватишь.— Дмитрий раздраженно выкрикивает брату в лицо, что им уже обрыдло его скопидомство, что далее заедать свой век не позволит...

— Желаем сами распоряжаться своей наличностью,— запальчиво ввернул Петр.

- Эх, Петя, Петя,— с грустью в голосе тихо сказал Аким.— Меть три коня, да нету тройки...— И уже деловитым тоном добавил: — Обсудим все утром.

И вдруг Дмитрий ударил кулаком по столу. Жалобно звякнула посуда. У матери от страха захолонуло сердце. Охваченный бешенством, Дмитрий орал, брызжа слюной и сверля брата ненавидящими глазами:

Ты, сквалыга, хучь наизнанку вывернись, хучь весь язык источи на посулы, а денежки выложь! Выложь! — Угрожающе застучал он по столу.— До копейки выложь!

Аким поднялся со стула. Крылья его носа побелели. Глухо шмякнул об стол пухлый бумажник.

- Серебро и медь у матери,— отчеканил он, нервически ища шляпу, и уже в дверях отрезал: — И поищите себе другого управляющего...

Дмитрий и Петр сгоряча заявили, что отделяются, что будут самостоятельно вести дело. Однако в последнюю минуту Аким без труда уломал старшего. Петр же, храбрясь и подхлестывая свое самолюбие, забрал двух лошадей, комплект кукол, кое-что из реквизита и ушел. Мать не захотела покидать любимца, надеясь в душе, что он, поостынув, вернется к своим. А разрыв-то оказался глубже. На целых три года развело братьев по сторонам; каждый из них глубоко переживал разобщенность.

Передо мной редкая групповая фотография, помеченная рукой Акима Никитина 1879 годом. В овальных медальонах, как тогда было модно,— снимок всей труппы цирка Никитиных, Двадцать один человек. Нет здесь только Петра. Следует чуть задержаться на этой полной драматизма странице биографии Никитиных.

Как жил Петр Никитин эти три года, как работал? Известно ли что-нибудь о том? Да, известно. Осталось свидетельство непосредственного участника его странствий — Ивана Афиногеиовича Зайцева. В музее цирка и в музее Центрального театра кукол хранятся рукописные воспоминания Зайцева, потомственного циркового артиста, а в последние годы жизни петрушечника. «Мы стояли в городе с цирком-балаганом И. А. Никитина — от двух недель до месяца... Ездило нас шестнадцать человек артистов, шесть музыкантов, пять человек технического персонала, из них один конюх и один реквизитор... Зимой балаган закрывался, и мы втроем - мать Никитина, я и шарманщик — отправлялись с театром марионеток в низовья Волги».

Юлия Никитина, видя, как терзается муж разрывом с братом, разведала его местопребывание и съездила туда. Уговором ли, мольбой ли, а может, и добрым задушевным словом она вернула деверя к братьям. С этого времени начинается новый период их деятельности.

Счастливые оттого, что опять вместе, опять — сила-мощь, братья Никитины, словно бы наверстывая упущенное, разом навалились, наддали и — полным ходом вперед, что твоя тройка, «бойкая, необгонимая», воспетая Гоголем, несущаяся вперед так, что «летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток... и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

В эти годы Никитины вынуждены были пускаться во все тяжкие. Лишь бы иметь доход. В программах, афишах и газетных объявлениях тех лет встречаешь то некую «заклинательницу змей, красавицу креолку, танцующую с четырехметровым удавом», то «диких женщин из дагомейской колонии под предводительством принцессы Гуммы», то выставку самых маленьких и красивых людей в мире, которая, как гласили объявления, «показывалась в Петербурге, в Москве и во всех столицах Европы».

Акнму Никитину пришлось научиться составлять завлекательную рекламу, не слишком-то заботясь, чтобы она строго соответствовала фактам. Долгие годы в их цирке выступала «голландская артистка мисс Ван-Дер-Вельде». Однако, по рассказам, «иностранка» в недавнем прошлом — отчаянная одесская девчонка, дитя порта; ее подобрал директор провинциальных цирков Лар, наторелый делец. Этот-то Пигмалион и превратил уличную Галатею в мисс. Броский иностранный псевдоним пристал к ней настолько прочно, что ее собственное имя уже забылось. В цирк братьев Никитиных она попала в самом начале карьеры. Не жалея красок, ее рекламировали как «королеву воздуха и воды», исполнительницу «сатанинского огненного полета или прыжка Мефистофеля и ад» (артистка прыгала из-под купола цирка с высоты 80 футов в небольшую яму, вырытую посреди манежа. Для пущего эффект поджигали керосин, налитый поверх воды, так что в момент прыжка брызги взметывались огненными снопами). В погоне за кассовым успехом директорам не приходилось быть слишком-то щепетильными...

Как-то в Костроме Аким Никитин прослышал о великане - лесном жителе. Шла молва, будто он появляется иногда на базаре. Народ дивится чудищу, ахает, судачит. Аким — нос по ветру— быстро смекнул: хорошо бы такого показывать в манеже, добрая была бы приманка. Бойкие подручные Никитина привели к нему великана. Оказалось, и в самом деле живет в лесу, в шалаше. Разговаривали с детинушкой, вскидывая головы (росту в нем 2 метра 45 сантиметров). Аким с поддакивателями долго уговаривал лесовика поступить к нему в артисты, а он никак не мог взять в толк, чего от него хотят.

Натаскивать новоиспеченного богатыря на атлетические премудрости приставили Дмитрия, который показывал ему упражнения с гирями, втолковывал секрет, как рвать цепи и пробивать гвоздем, зажатым в кулаке, с одного удара вершковую доску... в афише его объявляли: «Силач великан, лесной дикий человек. Питается исключительно сырым мясом».

Беспокойные странствия этих лет вместили в себя и стычки с класть имущими, и кипение страстей, и новые распри между братьями. Но главным было — изматывающие поиски городов, где можно поставить цирк без риска прогореть.