Брошенная

Глава 2

Когда Марина проснулась, было темно. Она сходила в ванную, машинально почистила зубы, приняла душ — от ее тела исходил какой-то непривычный запах. «Запах брошенной жены», — подумала она отстраненно. Потом прошла в кухню, достала початую бутылку пепси-колы — единственный напиток, которым она позволяла себе себя же баловать, — и налила в стакан. Выпила и опять легла в постель.

Следующий раз она проснулась, видимо, под вечер. Попила воды и снова легла. Долго не могла заснуть, просто лежала безо всяких мыслей и через приоткрытую дверь следила, как медленно скользили прочь из комнаты последние блики солнца.

Так же незаметно провалилась в сон. Проснулась опять среди ночи. Вяло подумала: интересно, который час? Радио на кухне что-то бурбулило, и Марина встала, чтобы выключить его. Опять выпила любимой воды. Уже почти совсем негазированной.

Есть ей не хотелось. А во рту отчего-то появился неприятный привкус. Она опять сходила в ванную и почистила зубы. Легла. Заснула.

Жизнь для Марины текла совсем по-другому, чем для всего остального человечества. Она не ощущала ни дней, ни часов. Однако обоняние у нее не пропало. Она соблюдала все правила гигиены, а когда почему-то решила, что уже давно спит на одном и том же постельном белье, то спокойно поменяла его на чистое, а грязное привычно сунула в стиральную машину.

Хорошо, что у нее автомат — сама стирает, сама сушит. Не какая-нибудь «Вятка» — «Бош»! Ее купили пять лет назад с какой-то крупной премии Михаила. Это был один из немногих его широких жестов в адрес жены.

На этот раз она не смотрела ни за какими бликами. Просто легла и отключилась.

Разбудили ее своим шепотом две фигуры возле кровати, которые виделись неотчетливо из-за задернутых штор. Или на улице опять были сумерки?

Первая фигура голосом матери почему-то со слезами проговорила:

— Вика, да жива ли она?

Вторая фигура голосом младшей сестры ответила:

— Жива. Я пульс щупала — слегка замедленный, и все. А так, как говорят врачи, хорошего наполнения…

— Много ты понимаешь! — шикнула первая. — Надо привести врача, пусть ее посмотрит… Вдруг это летаргия…

— Никакая не летаргия, — не согласилась вторая. — Это реакция на шок. Другие вон из окон выбрасываются…

— Тьфу, типун тебе на язык! — рассердилась мать и передразнила: — «Реакция на шок!» Кто знает, сколько она вот так уже спит? Я-то думала, они с Михаилом уехали куда. Хорошо, сегодня в ее контору позвонила. Они говорят: ваша дочь на работу вторую неделю не выходит, а ее телефон не отвечает. И Михаилу я звонила, кобелю этому! Мы, говорит, с Мариной расстались как цивилизованные люди, без истерик и скандалов… Без истерик! Он себе козлом скачет, а Маришка, бедная, пластом лежит!

Мать тихонько заплакала.

— Ну чего ты, мама, — стала утешать ее сестра. — Третий раз одно и то же рассказываешь. Выздоровеет она. Ты же сама говорила, мы — Меньшовы — крепкой породы. А врача я на всякий случай уже вызвала. У меня знакомый психотерапевт. Владик. У него сегодня прием до шести, а после приема он сразу и приедет…

— Твой Владик адрес-то знает?

— Знает, мы с ним как-то у Ковалевых в гостях были. Как только ты мне сообщила, что Маринки на работе нет, так я ему и позвонила. А он стал спрашивать, что да как, не истеричка ли Марина, не нервная, чем болела… Помнишь, я у тебя спрашивала?.. В общем, иди, не волнуйся, я здесь побуду…

Мать медленно пошла к двери, не зная, что Марина почувствовала себя наконец выспавшейся и теперь лежит, наблюдает за Викой сквозь неплотно прикрытые ресницы.

Сестрица решила устроиться основательно. Подтащила торшер от кровати к креслу, включила его, отвернув абажур, чтобы свет не падал на кровать, и пошла на кухню.

«Сейчас себе бутербродов наделает и сядет книжку читать!» — подумала Марина.

И точно, сестра стукнула дверцей холодильника. В отличие от Марины Вика себя любила. И всюду прежде всего устраивалась с комфортом.

Несколько минут спустя она вошла с тарелкой, книгой под мышкой и стаканом воды. «С собой, наверное, принесла, — вяло подумала Марина, — я-то свою пепси допила».

Вика поставила рядом тарелку и поерзала, устраиваясь в кресле поудобнее. Зашуршала страницами и одновременно задвигала челюстями.

— Не понимаю, чего вы переполошились? — спросила Марина нормальным голосом, без хрипа и надрыва, а Вика отчего-то с перепугу уронила себе на юбку бутерброд, а потом бросилась к ее кровати:

— Маришка, ты очнулась?

Она заплакала, а Марина удивилась:

— Можно подумать, я с того света вернулась. Что ж, человеку и поспать нельзя? Ты же раньше никогда не плакала, чего сейчас ревешь?

— Поспать! — всхлипнула Вика. — Ни фига себе, десять дней спишь. Я уж матери говорить не стала, сама на твою работу перезвонила, уточнила.

— Десять дней? — удивилась Марина. — Какое же сегодня число?

— Девятнадцатое июня.

— Боже мой! Завтра Юру из лагеря забирать надо.

— Михаил заберет. Я об этом тоже матери не сказала, но я и ему на работу позвонила.

— Как позвонила, зачем?

От возмущения Марина даже приподнялась на кровати, но голова у нее закружилась, и она без сил упала на подушку. Странно, ослабеть от сна…

— Затем, что он — твой муж… Погоди-ка, но почему он не знает, что ты так долго спишь?

— Потому что он ушел к другой женщине. Он же объяснил маме: мы расстались!

Вика села к ней на кровать.

— Это как раз я знаю. Но мог бы позвонить. Мало ли… Десять лет прожили. Это что же, ушел и забыл? Я родителей накручивать не стала, но отец, кажется, все равно разозлился. Ты знаешь, что бывает, когда папа злится. Я твоему Ковалеву не завидую. Кстати, он скоро придет. Я ему на работу позвонила. Попросил у меня два часа на улаживание своих дел. У них там какие-то иностранцы… Он знает, что со мной лучше не связываться!

Марина еще раз попыталась подняться, и на этот раз ей удалось. Она не очень вежливо спихнула сестру с кровати:

— Иди садись в кресло. Я одеваться буду!

— Чего ты злишься? Прибежит твой Мишутка, никуда не денется, как миленький прибежит!

— Да не нужен он мне, твой Мишутка! — закричала Марина.

Вика от нее даже отшатнулась.

— Здрасьте, Настя! Не нужен! Взять и запросто так отдать мужика чужой бабе? Того, которого ты одела-обула и в люди вывела? Ты что, мать, и вправду умом тронулась? Какой мужик не гуляет? Все они кобели!

— Почему это я его в люди вывела? Он сам вышел.

— Уже забыла? Нет, подумать только, она его еще и защищает!

— Не защищаю. Но и напраслину чего возводить?

— Напраслину! Да в эту фирму его наш отец устроил. А на машину кто вам деньги давал? Ты на себя посмотри — тебе не тридцать, а все сорок дашь, все ради него убивалась, себе лишней тряпки не купила… А откуда у вас трехкомнатная квартира? Твой Мишенька — пролетарий, у него, кроме цепей, ничего не было.

— Каких цепей? — не поняла Марина.

— Цепей дурной наследственности.

Чувство справедливости в Марине, однако, не спало.

— Нет у Михаила никакой дурной наследственности, — сказала она.

— А патологическая неблагодарность?

— Ох и закрутила ты, сестренка! — вздохнула Марина. — Ничего мне от него не надо. Он попросил собрать его вещи — я собрала, вон, под вешалкой стоят… И позвони ему на работу, скажи, чтобы не вздумал приходить… Своему Владику, кстати, тоже позвони!

— Так ты все слышала? А почему ничего не сказала? С мамой не поздоровалась.

— К маме я завтра схожу. Сегодня, уж извини, я еще одна хочу побыть. Мне подумать надо.

— Так это что же, ты намекаешь, чтобы я убиралась?

— Хочешь, сиди, читай, зря, что ли, ты бутербродов наделала. А хлеб откуда?

— С собой принесла. У тебя же вечно хлеба нет…

— Погоди-ка… Михаилу позвони… пожалуйста! Скажи, пусть Юрку домой привезет… И еще. Твой психотерапевт больничные не дает?

— Дает, наверное. Ты же знаешь, за деньги у нас все дают, в том смысле, что можно получить… любое медицинское обслуживание.

— Договорись, чтобы я завтра к нему на прием попала.

— Марина! Что с тобой произошло?

— Я так изменилась?

— Раньше у нас я командовала, а теперь ты мне рта не даешь открыть… Хорошо, товарищ командир, я иду выполнять ваш приказ!.. Телефон небось отключила?

— Отключила. Если помнишь, розетки здесь у кровати и в кухне у стола…

— А что ты сейчас делать будешь?

— Налью ванну, лягу и буду отмокать. Ты за это время приготовишь какую-нибудь закуску. Я достану из заначки марочное вино, и мы с тобой выпьем…

— За твое выздоровление?

— Нет, за мое освобождение от старой кожи. Разве ты не видишь, что она на мне уже клочьями висит? А под ней кожица розовая. Так что прошу поосторожнее, она еще очень нежная.

— Оригинальный юмор, — пробормотала сестра, включая телефон в розетку. — Только ты, это, в ванне долго не сиди. Слаба небось, столько дней в отключке! И дверь не запирай. Я заглядывать буду. Не дай Бог, захлебнешься!

Марина открыла шифоньер и достала с полки, на которой лежало вроде на всякий случай новое, в упаковке, постельное белье и шикарный белый купальный халат — страшно подумать, сколько он стоил! Марине боязно было не только его надеть, но и вообще распаковать. Раньше.

Теперь она разорвала упаковку с каким-то мстительным удовольствием и перебросила халат через руку, идя в ванную. Как будто всегда только и делала, что надевала после ванны фирменные махровые халаты.

Ванная у Ковалевых вся в зеркалах. Михаил настоял. А Марина прежде все норовила быстрее юркнуть в ванну или встать под душ — после рождения Юрки она располнела и не любила свой новый, не лучший облик. Но не любила как-то отстраненно, словно не ее это был облик, а так, одной не очень привлекательной женщины. Чего его рассматривать?

Теперь же она задержалась у зеркала и с удивлением увидела, что за эти десять дней — если Вика, конечно, не прибавила с перепугу — она здорово похудела. Килограммов на пять, не меньше! Куда-то делся ее привычно выпирающий животик… Первое время, когда она вдруг сильно поправилась, Михаил ее грубовато-шутливо успокаивал: «Не переживай! Женщина без живота, что лошадь без хвоста!» А потом уже и не обращал внимания. Не смотрел. Вернее, не рассматривал. Влезал, как на лошадь, делал свое дело и отворачивался. Почему ее это не обижало?!

Нет, талия определенно стала тоньше. Марина не поленилась даже сходить за сантиметром. Померила. До прежнего девического размера оставалось всего восемь сантиметров. А это уже обнадеживает. Еще бы немного пресс покачать…

«Не было бы счастья, да несчастье помогло», — констатировала она не без грусти, но без надрыва. Куда подевалось ощущение катастрофы, конца света? Не иначе, заспала!

Вот и хорошо. Прочь, прочь идите, мысли о каком-то там несчастье. Как пела Эдита Пьеха, «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло!». В нашем случае ушел муж, и к другой… Стоит оглянуться назад, а заодно и подумать, как жить дальше.

Горячая вода быстро наполняла ванну. Марина бросила в нее морскую соль с ароматом фиалки и хотела по привычке просто шагнуть в нее. Перевалиться через край, но нет. Странная мысль пришла ей в голову. Стоп-кадр! Представьте себе, Марина Алексеевна, что некто мужского пола… нет, не Михаил, другой мужчина исподволь наблюдает, как вы не влезаете, как краб на песок, а входите в ванну, изящно подняв ногу и выгнув стан…

Забывшись, она расхохоталась, и тут же дверь в ванную открыла сестрица:

— Маришка, что с тобой?

— Со мной? Ничего. А что может быть со мной?

— Ты смеялась.

Подслушивала за дверью, что ли?

— Но не плакала же.

— Так ведь сама с собой!.. Может, все-таки пусть Владик приедет?

— Ты бутерброды съела?

— Нет еще.

— Тогда иди ешь.

Вика пробурчала что-то вроде «грубиянка» и даже «неблагодарная», но дверь затворила с обратной стороны.

Марина закрыла глаза и блаженно вытянула ноги. Странно, почему она раньше не обращала внимания на то, какие вещи ее окружают? Ремонт в ванной они сделали недавно. Марина понимает теперь: Михаил хотел создать нечто похожее на то, что он видел у кого-то.

Ванну он привез большую, овальную. Чтобы ее разместить, пришлось ломать стенку между прежней ванной и туалетом, совмещать до того раздельные санузлы. На всю квартиру денег не хватило, но в ванной евроремонт сделали.

Значит, совсем недавно Мишка уходить еще не собирался, иначе не старался бы для чужих мужиков…

Марина поймала себя на этой мысли с изумлением: каких таких мужиков? Где она их возьмет? Кому она, кроме Ковалева, нужна…

Но мысль о том, что Михаила застало врасплох чувство пусть к другой, пусть к более молодой женщине, странным образом успокоила ее. Все-таки эмоциональный порыв — это вам не какой-нибудь пошлый расчет…

Как и полагалось дорогой ванной, здесь стояли импортные шампуни и туалетные воды, но прежде Марине было жалко распаковывать их, и она пользовалась недорогой отечественной парфюмерией, которая, конечно, не пахла подобно той же французской, зато была, как говорили, полезной и сплошь натуральной.

Может, Марина сама превратила себя в женщину не очень привлекательную, но натуральную?.. Шутка!

Она закрыла глаза. Надо ли удивляться тому, что она то плачет, то смеется? И мысли ее скачут с одного на другое, и реагирует она на все неадекватно, потому как на самом дне души все еще копошится, кажется, первобытный жуткий страх: как же она станет жить, одна-то?!

Пришла она в себя, когда вода в ванне остыла, — вот еще одно свидетельство неблагополучной психики: провалы во времени. Марина перестала это самое время чувствовать. Вроде только легла в ванну, а поскольку вода успела остыть, значит, прошло не меньше получаса. Может, и вправду позвать Владика? Но это показалось ей излишней слабостью. Пусть Марина и была слабой, но она не хотела распускаться окончательно. Надо привыкать справляться с собой. Только так можно изменить свою жизнь к лучшему.

И еще. Слабая женщина наверняка потащилась бы к мужу на работу, стала просить его вернуться, заклинать его ребенком и своей любовью… Да мало ли возможностей для унижения? Отчего-то Марине такой быть Не хотелось. Больше не хотелось.

Она вылезла из ванны — слабость опять дала себя знать, изящно никак не получалось, — встряхнулась, как мокрый пес, и надела белый халат с капюшоном. Потом глянула на полку, где стояла подаренная ей в разное время туалетная вода, и выбрала самую дорогую. Обтерлась ею с ног до головы — пахнуть так пахнуть!

Сестренка Вика сразу унюхала:

— Ого, у тебя какая-то крутая туалетная вода. Откуда?

— У меня много чего есть, — скромно отозвалась Марина, — о чем ты даже не подозреваешь.

— Например? — заинтересовалась сестра.

— Например, огромный тюк «секонд-хэндовских» вещей.

— Ты стала одеваться в секонд-хэнде? — удивилась сестра.

— Я всегда в нем одевалась, — грустно сказала Марина. — Просто раньше не задумывалась, как это называется.

— Теперь ты поняла, что случается с людьми, которые себя не любят?

— Думаешь, в этом все дело? — без улыбки спросила Марина, но Вике тоже было свойственно чувство справедливости, и она сказала:

— Наверное, неприятности такого рода случаются со всеми, но, думаю, со здоровыми эгоистами — гораздо реже.

— Раньше я такого выражения не слышала — здоровый эгоист.

— Потому, что эгоизм бывает нездоровый. Это беспредельщики, которые считают, что на свете имеют право хорошо жить только они, как личности исключительные. Здоровый же эгоист живет сам и дает жить другим…

Марина присела на табуретку на кухне, куда за ней пришла и Вика.

— Первый раз вижу на тебе этот халат, — заметила она. — Нехилый.

— Ты теперь многое будешь видеть на мне в первый раз.

— Хочешь сказать, что ты готова начать жизнь сначала? — оживилась сестра.

Марина подумала и заколебалась. Оказывается, на эту тему легче рассуждать, чем что-то радикально менять в своей жизни. Она лишь новый халат надела, а словно революцию произвела. Плюс ко всему чувство вины еще где-то там копошится: могла бы поберечь его до лучших времен!

Потому ей пришлось сделать над собой некоторое усилие.

— Наверное, теперь хочешь не хочешь, а придется…

— Нет, так я не играю! — подражая мультяшному Карлсону запротестовала Вика. — Так я даже начинать с тобой не буду! А вот когда ты сама дозреешь и скажешь: «Виктория, я готова!» — твоя сестра к тебе тут же приедет и проведет для тебя короткий экскурс в современную жизнь…

— Хочешь сказать, что я несовременна?

— Ты несовременна, как старый большевик, ты консервативна, ты ретроград…

— Дегенерат! — рассердилась Марина. — Кончай обзываться, а?

— Сейчас доем бутерброд и уйду, — рассмеялась Вика. — А ты над моими словами подумай.

— Погоди доедать, — сказала Марина. — У меня ведь в заначке не только вино хорошее, но и банка черной икры. Я никогда не ела ее «от пуза». Все для гостей берегла, для Миши, если он болел. Иммунитет поддерживала! А сегодня я предлагаю съесть ее вдвоем.

— Разошлась! Юрке оставь, завтра ребенок приедет.

— Он икру терпеть не может. А ты чего испугалась?

— Подумала, вдруг это у тебя временное умопомрачение? Оно пройдет, ты увидишь, что натворила, расстроишься. Заставишь меня съеденное компенсировать, а у меня как раз сейчас тяжелое материальное положение…

— Может, подкинуть тебе тысчонку-другую?

— От удивления у нее на лоб полезли глаза, — сказала о себе Вика в третьем лице. — Спасибо за заботу, пока не надо, но буду иметь в виду… Интересно, произошедшие в тебе изменения необратимы или это только бзик?

— Ты подозреваешь, что я все еще сплю, но с открытыми глазами? — вздохнула Марина. — Увы, я окончательно проснулась и даже расстроилась: сколько времени прожила без любви к себе! Чуть совсем не пропала…