Брошенная

Глава 5

Загоревшаяся идеей Вика — это тайфун, цунами, извержение вулкана. Вчера посадила Марину на маршрутку — домой сестру провожала, — а сегодня чуть свет примчалась:

— Вставай, мы с тобой идем на барахолку!

— Они так рано начинают работать? — удивилась Марина; одна ее знакомая говорила, что раньше девяти на «толчке» делать нечего.

— Сейчас половина восьмого, так? Сорок минут тебе на сборы: душ, косметика, то да се…

— Ты же знаешь, я не пользуюсь косметикой, — запротестовала Марина. Но тут же вспомнила, что не далее как вчера она накрасилась, и даже с удовольствием.

— Не поль-зо-ва-лась, — раздельно произнесла сестра. — Но смогла же вчера выглядеть как человек. Правда, тени выбрала не те и накрасила по старинке, все равно, это шаг вперед. Сегодня воспользуешься косметикой под моим руководством. Я лично тебя нарисую.

— Спасибо, мама с папой меня давно нарисовали.

— Мама с папой делали тебя в советское время, а тогда с красками была напряженка! — отпарировала эта хулиганка. — И потом, они сделали заготовку, так называемый полуфабрикат, а шлифовка женщины происходит в течение жизни. Иди в душ. Принимай контрастный. Надеюсь, ты знаешь, что это такое? Горячий — холодный, горячий — холодный. Закончишь холодным.

— Так холодно же, — поежилась Марина.

— Ни фига себе, на улице плюс двадцать пять.

— Вика, а может, не надо?

— Надо, Мара, надо!

Так они прежде поддразнивали друг друга. И что интересно, и прежде, и теперь Виктория всегда стояла на своем, а Марина рано или поздно ей подчинялась. Конечно, она могла бы сжульничать с душем, но отчего-то побоялась, что младшая сестра уличит ее в обмане, и тогда шуму не оберешься.

Контрастный душ оказался вовсе не так страшен, как Марине представлялось, а когда она после него взглянула на себя в зеркало, на нее смотрела свежая, порозовевшая, непривычно молодая физиономия — она давно уже такой себя не видела. И вообще, прежде Марина принимала душ по вечерам — утром ей было некогда. Она кормила Мишку, отправляла в детсад, а потом в школу Юрку, так что до себя руки уже не доходили. А ведь могла просто встать на пять минут раньше…

Свой экскурс в будущий «прикид» Вика начала еще в трамвае.

— Как ты думаешь, что главное в женщине, едущей на море?

— Лицо? — попробовала угадать Марина.

— Шляпка! Женщина на отдыхе начинается со шляпки, потому на нее нельзя жалеть деньги.

Они такую и купили. За эту цену у оптовиков Марина запросто могла купить себе неплохое платье.

Босоножки… Оказалось, что босоножки по важности стоят на втором месте после шляпки. Их отчего-то Вика выбрала на высокой платформе.

— Я еду отдыхать или дефилировать? — уже стала пугаться сестринского размаха Марина.

— Отдыхать дефилируя, — отмахнулась та. — Скажи спасибо, что не выбрала тебе их на шпильке. Ладно, думаю, пожалею. Еще сломает ноги, катай ее потом в коляске! Но вечерние туфли купим на шпильке, тут уж не обессудь. Привыкай.

— Зачем туфли-то, босоножками обойдусь!

— А если кто-нибудь пригласит тебя в ресторан?

Первое выбранное сестрой платье было из материала, напоминавшего тонкий ситец, розового цвета, с маленькими белыми цветочками, длинное, до щиколоток, оно оканчивалось двумя рюшами. Сзади платье выглядело более-менее закрытым, зато спереди неожиданно резко ныряло вниз, обнажая грудь почти до сосков. Причина, чтобы тут же купить под него особый лифчик.

Следующим был цыпленочно-желтый махровый костюмчик: футболка и короткие шортики.

И сам «толчок», и вещи, которые прежде она на себе даже не представляла, а теперь оказалась вынужденной постоянно примерять, менторский тон Вики, который она принимала с покорностью, так сбили Марину с толку, что она ходила за сестрой, будто бычок на веревочке, и кивала на все ее вопросы, как китайский болванчик.

Большая дорожная сумка, в сложенном виде поместившаяся в небольшой пакет, по мере покупок все увеличивалась в высоту. Вика сначала открыла одну молнию, а когда это отделение заполнилось, потянула за другую. Марина и не ожидала, что столько вещей для нее можно купить вместо японских часов для Мишки.

— Ты хоть на отдых что-нибудь оставь, — попробовала утихомирить сестру Марина.

— Тебе батя две штуки обещал? Думаю, даст пять. Обойдешься! В крайнем случае скажем, пусть еще в кошельке пороется.

Остановилась она лишь на белом спортивном костюме — тайной мечте Марины, теперь осуществившейся. На нем Викина энергия иссякла.

Правда, прощаясь недалеко от дома Ковалевых, Виктория сообщила еще более странную весть:

— Днем выспись, волосья уложи, я приду ближе к вечеру, где-то в половине пятого, сделаю тебе лицо. Сегодня мы с тобой идем слушать оперу.

— В каком смысле — оперу? Это что, шутка такая?

— Господи! — простонала Вика. — Тебя, случайно, звать не Маугли?

Марина как раз в это время ела мороженое в вафельном стаканчике, так она этим стаканчиком едва не подавилась.

— Настоящую оперу? А как она называется?

— Тебе не все равно? Хорошо, оперу Шарля Гуно «Фауст». Слышала о такой?

— Вика, умоляю, оставь меня в покое, — заныла Марина. — Я сроду не ходила в оперу. Нашла меломана!

— И не мечтай! — категорически заявила сестра. — Ты начинаешь новую жизнь, а это всегда трудно.

— А без оперы нельзя?

— Никак нельзя!

А правда, почему Марина никогда не ходила в театр? Она вообще мало куда ходила, но в их городе три театра, не считая филармонии, в которой постоянно выступает какая-нибудь знаменитость. Билеты дорогие? А во сколько же вы ценили свою жизнь, госпожа Ковалева?

Поругав себя для порядка, Марина смирилась и приготовилась к походу в театр, как и требовала Вика. И платье приготовила. Новое, вечернее, которое они как раз сегодня купили с Викой.

Чувство какой-то праздничной торжественности охватило Марину, едва она с сестрой вошла в фойе музыкального театра. Всюду сияли зеркала, с высокого потолка лила яркий свет хрустальная люстра, стены украшали фотографии ведущих артистов…

К сожалению, как отметила Марина, люди были одеты средненько. Некоторые вполне буднично, так что обе сестры в вечерних платьях даже выделялись из толпы.

Для чего Виктория это придумала, непонятно. Вернее, было бы перед кем выкаблучиваться, потому что мужчин в театре оказалось гораздо меньше, чем женщин, а те, что пришли, в основном были с женами.

Но интереснее спектакля ей показалась реакция на него Виктории. Та комментировала содержание вполне в современном духе:

— Нет, ты подумай, какие козлы! Что же это они все про невинность да про невинность пели? Можно подумать, женщину, кроме одной самой первой ночи, больше использовать нельзя!.. Ты посмотри на этого мерзкого братца! Мало того что он сестру ославил на весь город, он еще ее проклинает за то, что она с красивым мужиком по любви переспала!.. Чего она перед этими ханжами в ногах валяется: простите да простите! Не прощают, и не надо!

На сценах Вальпургиевой ночи Вика оживилась:

— Если бы кто этой дурехе Маргарите рассказал, как в аду весело, она бы так не убивалась. Посмотри, какие черти красивые. Не чета этому престарелому Фаусту!.. Подумаешь, соблазнитель! Да наш Сережка Никольский ему сто очков форы даст!

— Кто это такой?

— Так, один мой знакомый адвокат. Красивый до потери пульса!

В конце концов какая-то женщина с переднего сиденья не выдержала и прикрикнула на нее:

— Девушка, в опере принято слушать, а не разговаривать!

Вике пришлось замолчать, но потом, когда ехали в троллейбусе домой, она все возвращалась к разговору об опере.

— Этот «Фауст» безнадежно устарел. Просто зло берет! И чего я тебя на него потащила! В наше время, между прочим, нормальные мужики вообще не любят с девственницами связываться. Говорят, возни много, а удовольствия — ноль целых хрен десятых…

— Ой, сестренка, до чего тебя работа с мужиками портит! Можно подумать, я не с молодой девушкой общаюсь, а с лихим гусаром. Что за выражения!

— Ладно, Марка, не будь ханжой. Это я для прикола так говорю. С любимым человеком я плохих слов употреблять не стану.

— А зачем ты меня заставила вечернее платье надеть? Ты же видела, таких, как мы, там почти не было.

— Вот и хорошо. Я хотела, чтобы ты к нему привыкла. Как говорится, обкатала. А где-нибудь на званом вечере ты бы кукожилась и старалась в толпу затереться. Там, знаешь, какие фифы попадаются! Надо соответствовать.

— Погоди, куда ты меня тащишь?

— Как это — куда: разве ты не у нас сегодня ночуешь?

— Нет, я хотела бы поехать к себе домой.

— Я тебя понимаю, — завистливо вздохнула Вика. — Если бы у меня была отдельная квартира, да еще на другом конце города, подальше от родительского дома…

— Что за странные нотки я слышу? — покачала головой Марина. — То ты мечтала подольше оставаться рядом с папой-мамой, а теперь вознамерилась отделиться?

— Созрела, значит, как говорил Высоцкий. Смотри, сейчас уже поздно, а ты пойдешь домой одна. У нас город криминогенный. Ты давно по вечерам одна не ходила?

— Лет десять.

— Вот видишь, подумай. Я не хочу каркать…

Но, как оказалось, сестренка все-таки накаркала.

Марина сразу почувствовала нездоровое любопытство этого парня. Он не просто смотрел на нее, а как бы ощупывал взглядом. Никогда прежде она не думала, что взгляд может быть таким осязаемым!

Вначале парень стоял в другом конце вагона. Марина обратила внимание, как тщательно он осматривает находящихся в трамвае женщин. И вот его взгляд упал на нее.

А Марина увидела себя его глазами. Платье они с Викой купили синее, цвет электрик, как сказала сестра. Он так оттеняет ее глаза, что они кажутся не голубыми, а синими. Импортная бижутерия сверкает в ушах и на шее. Декольте наполовину обнажает грудь — прозрачная накидка не столько прикрывает глубокий вырез, сколько его подчеркивает.

В какой-то момент она подумала: «Проеду в этом трамвае круг, а в центре пересяду на троллейбус и таки переночую у родителей. Улица там освещена, в холле консьержка дежурит…»

А потом ей стало стыдно: у страха глаза велики. Парень просто пялится на нее, а она напридумывала черт-те что!

И даже когда он встал за ее спиной, чтобы выйти на той же остановке, Марина все еще не верила, что он идет следом за ней.

Чтобы не поддаться страху, она намеренно не стала ускорять шаги, даже будто замедлила их. Тот, сзади, тоже не торопился, но и не отпускал ее от себя. Так они и шли на расстоянии, шаг в шаг.

Мысли ее лихорадочно работали, но Марина никак не могла придумать, что делать. Наконец она не нашла ничего лучше, как изобразить, что у нее расстегнулась пряжка на босоножках. Она отошла на край тротуара и нагнулась. Он поначалу проскочил вперед, а когда она пошла следом, обернулся и буркнул:

— Что вы там за мной колдуете?

— Я не люблю, когда кто-то идет за моей спиной! — проговорила она как ни в чем не бывало.

— Я тоже не люблю, — сказал он и замедлил шаг. Некоторое время они шли рядом, как двое хороших знакомых.

— Вы живете неподалеку или просто пошли за мной? — спросила она напрямик.

— Пошел за вами. — Он тоже не стал скрывать своих намерений.

От его неожиданного признания она даже остановилась посреди дороги: еще подобного ухажера ей не хватало в довершение ко всем жизненным неприятностям!

— Да уж не убить, не бойся, — сказал он грубовато. — Трахну пару раз, и иди себе домой.

Его неприкрытое хамство на несколько минут лишило ее не только всяческих умных мыслей, но и вообще дара речи, так что Марина никак не могла придумать очередную реплику. Но вот что странно, она стала вспоминать то, что когда-то читала, над чем смеялась да потом забыла, точно освобожденное от неких пут подсознание стало бурлить и выбрасывать на поверхность всякие куски и обломки. Например:

Марина засмеялась, но от волнения смех у нее получился хриплым, как у заядлого курильщика.

— Ты смеешься? Молодец, — похвалил он, — а то я побоялся, кричать начнешь.

Марина и не заметила, как они перешли на ты, но так было даже лучше, без церемоний. Теперь парень шел рядом, и раз отпала надобность скрывать свои намерения, он одобрительно посматривал на нее, будто примеривался…

Молодой, глупый… Марина вдруг почувствовала себя женщиной хитрой и многоопытной. Откуда пришла к ней эта самоуверенность? Прежде она частенько чувствовала себя слабой, неловкой, инфантильной.

Михаил вечно дергал ее по любому поводу. Она может скороговоркой перечислить ограниченный запас выражений, которые обычно использовал муж: «Тебе этого не понять. Что ты можешь об этом знать? Не напрягай попусту свои извилины, а то морщины появятся…»

Почему она прежде не замечала, что Михаил ее не то чтобы презирает, а ценит предельно низко? То есть заранее уверен, что Марина — дурочка, женщина с низким интеллектуальным уровнем, а потому ничего умного она не скажет и ничего интересного не придумает.

Вот и этот тоже, супермен. Еще не запряг, а уже погоняет.

Она представила, как бьет ему в пах острым концом лаковой туфли. На время это лишит его охоты приставать на улице к женщинам. Членистоногое! Так пошутил по телевизору кто-то из юмористов. Мол, куда член, туда и ноги…

Нет, положительно общение с идиотами делает и ее… не очень остроумной. С кем поведешься, от того и забеременеешь! Так шутит у нее на работе главный экономист…

— А чего ты не женишься? — поинтересовалась Марина у своего сексуального маньяка. Черт-те что, люди о таком по телевизору смотрят, а ей, нате, пожалуйста, наяву! Можно подумать, она одна в чистом поле и молниям просто некуда бить, кроме как в нее…

— Так я женат, — хмуро пояснил ее преследователь. — А жена у меня такая сучка холодная… неделю надо просить, пока допросишься!

— Ты решил, что я — горячая?

— А хоть и холодная, да никуда не денешься. На мою-то попробуй руку подними. Тесть — амбал еще тот, брат — качок, оба за стенкой живут.

— Иными словами, ты приготовился меня насиловать? А ты разве не понимаешь, что твоя задумка — уголовно наказуемое деяние? — Вот что значит сестра юрист, нахваталась от нее спецтерминов. — Если я заявлю на тебя в милицию, лет пять схлопочешь!

— Кроме шуток? — изумился он. — Пять лет за то, что я захотел сделать женщине приятное?

— Чего же твоя жена этой приятности не хочет? — ехидно спросила Марина.

— Так она же дура, а ты нет. Я по лицу вижу.

— Спасибо за комплимент, — медленно проговорила Марина. — А скажи, пожалуйста, где именно ты меня собираешься… трахать?

Слово, так в современном языке распространенное, отчего-то произносилось трудно. Наверное, потому, что по отношению к себе она его прежде никогда не употребляла.

— Думаю, в подъезде, — помявшись, сообщил будущий насильник.

— А ты каких женщин любишь: покорных или чтобы сопротивлялись?

— Покорная — значит, согласная? — Он нахмурил лоб. — А чего ж тогда в подъезде? Пойдем к тебе домой!

— А если у меня дома муж?

— Нет у тебя никакого мужа! — хмыкнул он.

Марина обиделась.

— Почему это, интересно, у меня не может быть мужа?

— Ну, я не в том смысле говорю, что ты страшная какая или не при фигуре. У тебя все — высший класс! В натуре! А в том смысле, что если мужик нормальный, он ни за что такую телку одну не отпустит. Чтобы такие, как я, не привязались. Я бы тебя к себе наручником пристегивал!..

Марина активно поддерживала этот дурацкий разговор потому, что парня забалтывала, отвлекала от его намерений, расхолаживала, в то время как сама настороженно поглядывала по сторонам и почему-то была уверена, что стоит ему перейти от слов к делу, как она найдет выход из положения.

Мысль ее продолжала работать в поисках этого самого выхода. Если, войдя в подъезд, она просто побежит, то до третьего этажа, где находится квартира Ковалевых, он ее догонит. Если она вырвется вперед, то, пока будет открывать ключом дверь, он все равно успеет ее схватить.

И самое главное, ни на улице, ни возле дома — никого! А ведь всего одиннадцатый час вечера. Что делают жители микрорайона в такое время? Неужели все разом пошли спать? Или прилипли к своим телевизорам?

Между тем до ее дома оставалось совсем немного, и она по привычке сокращать путь пошла через детскую площадку рука об руку с ее преследователем.

— Марина! — раздался вдруг строгий, но заплетающийся голос от одного из грибков; она сразу узнала голос соседа дяди Вити, которого в сильном подпитии жена частенько выгоняла проветриваться. — А с кем это ты идешь?

— Все пропало! — шепнула Марина своему спутнику, сразу сориентировавшись, что это именно тот самый шанс, о котором она в последние пятнадцать минут так горячо просила свою судьбу.

Каким бы крутым ни старался прикидываться парень, стычки с мужем, судя по всему, ему не хотелось. Он отошел от Марины, но остановился поодаль, то ли не доверяя женщине, то ли решив посмотреть, чем закончатся ее разборки с так называемым мужем.

— Витенька! — закричала Марина, побежала в своих лаковых босоножках на шпильке по песку, проваливаясь и неуклюже взмахивая руками, и рухнула на колени перед пьяницей, повергнув его в неописуемое изумление.

Он бы, конечно, все испортил, если бы не был так пьян, если бы его реакция не была такой замедленной. Но даже в этом состоянии сосед отшатнулся от нее и прошептал:

— Маринка, ты чего, напилась?

— Молчи, дядя Витя, — сквозь зубы проговорила Марина. — Ругай меня, ругай последними словами, ведь я чуть было тебе не изменила.

— Ах ты, шлюха! — поднялся во весь рост сосед, много лет сгибавшийся перед суровой супругой и вдруг получивший возможность отпустить на волю свои задерганные эмоции. — Ты с кем это хороводишься, сука? С этим молокососом?!

Такого ответа на свою просьбу Марина никак не ожидала. Пьяный дядя Витя почти без задержки подхватил ее реплику, вошел в роль, и теперь даже ее несостоявшемуся насильнику было ясно, что с таким психом лучше не связываться.

Сосед лишь качнулся в его сторону, как он стал отступать все дальше и дальше, будто на всякий случай выставив перед собой ладони:

— Спокойно, дядя, я только проводил твою жену! Я к ней даже не прикасался!

Повернулся и быстро пошел прочь.

— Давай я отведу тебя домой, дядя Витя, — предложила довольная Марина.

— Лидка не пустит! — сказал он убежденно.

— Пусть только попробует! — рассмеялась она и чмокнула пьяницу в щеку.