Буря

Глава восемнадцатая

Вторник, 24 декабря 1996 года

Первое, что я увидел, когда пришел в себя в сугробе и включил секундомер, были башни-близнецы, возвышающиеся в отдалении. Как будто великан с небес только что вернул их на место. При одном взгляде на них меня охватила дрожь, но я справился с собой и поднялся на ноги.

Застегнув куртку, которую дал мне Адам, я побрел в сторону тротуара. Этот вечер перед Рождеством хорошо сохранился в моей памяти. В тот день выпало почти пятнадцать сантиметров снега. Я, Кортни и отец были дома. Поглядывая в окно на пролетающие снежинки, мы готовили подарки для гостей вечеринки, которую наши соседи устраивали в полночь. Впервые за шесть лет жизни я был так счастлив, ведь настоящий снегопад в канун Рождества невозможно купить ни за какие деньги. Возможно, потом Адам назовет меня легкомысленным, но мне было необходимо увидеть это снова. Еще раз пережить этот вечер, а потом я мог бы приступить к поиску медицинских карт. Хотя сегодняшние события тоже могли привести меня в нужное место.

Все вокруг сверкало белизной. Снег практически слепил глаза. Я шел через парк к бейсбольному полю. Мне пришлось подождать всего пятнадцать минут — и вот я увидел двух маленьких детей, укутанных настолько, что из-под одежды виднелись только их носы. Держась за руки отца, они куда-то тянули его. Отвернувшись, я прислонился спиной к ограждению поля, натянул пониже шапку и надел солнцезащитные очки. Вокруг стояло еще несколько человек, так что я не особо выделялся среди них.

— Джексон, может быть, начнешь с головы? — предложил отец.

Мне очень хотелось оглянуться на звук своего имени, но я продолжал смотреть вперед.

— Нет, сначала я попробую скатать низ. Он будет очень большим, — произнес маленький Джексон.

— Брат, ты никогда не слушаешь папу. Санта оставит тебя без подарков, — заметила Кортни, как обычно голосом всезнайки.

— В прошлом году он мне много всего принес!

— Пусть Джексон попробует, милая. Кто-то же должен и это сделать.

Через некоторое время я снова посмотрел в их сторону — дети лепили снеговика.

— Пусть у него будет три глаза, как у инопланетянина, — предложил мальчик.

— Еще чего! Ему нужен цилиндр! Он должен быть похож на человека с цилиндром на голове! — воспротивилась Кортни.

— Ну и ладно, тогда я сделаю своего снеговика.

Я услышал, как отец рассмеялся, но не стал настаивать, чтобы я делал так, как хотела Кортни.

— Папа, а почему бедным людям Санта приносит маленькие подарки? — спросила она.

— Тоже мне вопрос! Потому что у них маленькие дома! — заявил шестилетний я.

— Кортни, кто тебе это сказал? — поинтересовался отец.

— Сильвия.

Няня-пуэрториканка. Она присматривала за нами, когда отец уезжал из города.

— И что она сказала?

— Что на Рождество в ее семье Санта всегда приносил фрукты, потому что на другие подарки им не хватало денег, — объяснила Кортни.

Боковым зрением я увидел, что она повязывает свой шарф на снеговика.

— Сильвия из другой страны. Везде разные обычаи, — сказал отец.

— Я хочу отдать ей половину моих подарков, — объявила Кортни.

— Ага, можно подумать, ей очень нужен автомобиль для Барби, — заявил я. — Этой Сильвии ведь уже лет сто! Она даже на «Пауэр вилс»[4] не сможет ездить. Лучше я ей подарю что-нибудь свое.

— Если Санта принесет тебе не только уголь, — не унималась Кортни.

— А я не против. Из него можно делать алмазы, правда, пап?

— Именно так. И никто не обязан отдавать подарки. Мы можем что-то купить для Сильвии.

— Можно сфотографировать снеговика, чтобы ей показать? — спросил Джексон.

Голос прозвучал откуда-то издалека, и я знал, что должно случиться. Затаив дыхание, я ждал.

— Что ты там делаешь?

— Пытаюсь достать руки для снеговика.

Я резко развернулся, хотя и рисковал, что меня заметят. Я должен был это увидеть. Маленький Джексон карабкался по стволу дерева, стараясь дотянуться до большого сука над головой.

Отец со всех ног бросился к нему.

«Джексон! Не трогай!» — едва не крикнул я самому себе.

Шестилетний мальчик замер на нижней ветке, наблюдая, как сук у него над головой, который он только что тянул вниз, пытаясь оторвать от него часть, провисает под тяжестью огромной шапки снега.

Он уже летел вниз, когда отец нырнул вперед и одной рукой обхватил его за пояс, а другой попытался прикрыться от снега. Падая, Джексон вытянул вперед руку и сильно ударился о промерзшую, голую землю — огромное дерево прикрывало ее от снега. Я весь сжался и затаил дыхание. Даже издалека я услышал треск ломающейся кости. Или, возможно, я слишком хорошо помнил этот звук. И все же он был гораздо тише по сравнению с прозвучавшим следом криком Кортни. Она подбежала к упавшей ветке и остановилась над Джексоном, закрыв лицо ладонями.

— У него что-то с рукой!

В этот момент маленький мальчик осознал, что произошло, и расплакался.

— Дорогая, это всего лишь перелом, — объяснил отец его сестре и осторожно поднял Джексона с земли. Он подтянул рукав куртки, и тут его лицо окаменело.

Стоило Кортни увидеть торчащую из-под кожи кость, как она тут же отвернулась, и ее вырвало печеньем, полкило которого она съела чуть раньше.

— Я не хочу умирать, — услышал я собственный вопль. — Папа, пожалуйста, позвони доктору Мелвину.

— Нам нужно в больницу. С тобой все будет в порядке, обещаю, — сказал отец.

Я увидел, как отец поднес рукав ко рту и произнес:

— Эдвардс, где тебя носит, черт возьми!

Буквально через несколько секунд мимо меня пробежал мужчина.

— Простите, сэр. Вам нужна помощь? — спросил он моего отца.

— Да. Мой сын повредил руку.

Мужчина взял на руки Кортни, которую уже не рвало, — теперь она решила извиниться на случай, если я действительно умираю.

— Джексон, я ничего плохого не имела в виду, когда говорила про Санту… Он принесет тебе много подарков. Мне так жа-а-аль…

— Это открытый перелом, ему нужна операция, — произнес мужчина, которого звали Эдвардс.

Маленький Джексон прижимал сломанную руку к животу и продолжал плакать — гораздо тише, чем вопила его сестра. Держа меня на руках, отец быстро шагал по снегу. Я смотрел в их удаляющиеся спины.

Этот Эдвардс — определенно агент какой-то службы. Я помнил этого человека, но считал, что он самый обычный прохожий, который пришел нам на помощь. Но отец никогда не позволил бы незнакомцу взять на руки мою сестру. Видимо, тогда пронизывающая боль в руке отвлекала меня, и я был слишком мал, чтобы запомнить все подробности.

Я поднял рукав куртки, которую дал мне Адам, и нащупал шрамы, оставшиеся после операции в тот день накануне Рождества. За многие годы они стали уже не так заметны.

Я взял такси до больницы, в которую, как я знал, направлялся отец. Заново пережив эти события, я решил, что он не притворяется, а искренне заботится о нас. Его беспокойство было искренним. Может быть, он не знал о том, что мы не являемся биологическими родственниками. Или был одним из многих приемных родителей, кто принял решение не разглашать секрет.

А возможно, дело вообще в чем-то ином.

Когда такси остановилось у больницы, я полез в один из небольших кармашков моего бумажника, где хранил старые долларовые купюры. К счастью, я собирал их. На всякий случай.

Я вошел в отделение скорой помощи, надеясь, что там мне удастся как следует разглядеть мужчину, которого отец называл Эдвардс. Но их нигде не было видно. Насколько я помнил события того вечера, я недолго пробыл в сознании, а потом меня отвезли в операционную и там скрепили кость шурупами. Мне нужно было найти человека, который провел бы меня через закрытые двери отделения.

— Я могу вам помочь? — поинтересовалась женщина за стойкой у входа.

— Гм… Да, я пришел повидать моего… брата, Джексона Майера. Он только что приехал сюда вместе с моим отцом. У него сломана рука.

— Ваше имя, пожалуйста, — сказал она, поднимая глаза от стопки бумаг, которые лежали перед ней. Видимо, ее удивило, что я смотрю на нее так, как будто она говорит по-японски.

— Ваше имя, не его, — добавила она.

Ох, об этом маленьком осложнении я и не подумал.

— Гм… Питер… Питер Майер.

Она принялась печатать что-то на компьютере с большим старым монитором, который отображал только два цвета: черный и зеленый. Я уже много лет не видел ничего похожего. Даже прически у всех медицинских сестер, которые попались мне на пути, выглядели очень необычно. В другой ситуации они могли бы вызвать у меня улыбку.

— Ваше удостоверение личности, пожалуйста? — попросила женщина.

Ох, похоже, пора сматываться.

— Гм… Я… забыл его в такси. Но уже позвонил, и водитель возвращается. Мне нужно спуститься и встретить его. Я сейчас вернусь. — Я резко развернулся и чуть не врезался в мужчину в голубой рубашке. Ростом примерно метр восемьдесят, темнокожий, с бритой головой — он почему-то показался мне знакомым. Очень знакомым.

— Думаю, я могу помочь тебе, — произнес он низким голосом, в котором слышался легкий южный акцент.

— В самом деле?

Он кивнул:

— Почему бы тебе не последовать за мной?

И это был не вопрос. Ужасно испугавшись, я направился за ним — мне очень хотелось узнать, как связаны все эти люди и события. Кроме того, похоже, у меня не было шансов выбраться отсюда.

Я старался поспевать за его широкими шагами. Он придержал для меня дверь лифта, и я вошел в кабину. После того как он вставил карту в прорезь в стене, рядом открылось отверстие — небольшое, однако вполне достаточное, чтобы в нем поместилась рука. Я вытянул шею, стараясь как следует все разглядеть. Похоже, это было что-то вроде сканера отпечатков пальцев.

Разве такая система безопасности в больнице — это нормально? Тем более в тысяча девятьсот девяносто шестом году? И почему мы так далеко ушли от отделения скорой помощи?

Мужчина смотрел прямо перед собой, но ответил на мой молчаливый вопрос:

— В правительственное крыло больницы могут попасть только лица с допуском к государственным секретам, но я уверен, что ты это и так знаешь.

— Гм… нет, — сказал я.

Мой голос звучал испуганно, как у ребенка, но незнакомец оставался холоден и спокоен. Можно подумать, что он постоянно приводит посетителей к скрытому в лифте сканеру отпечатков пальцев.

Я чувствовал, что кабина идет вниз, но экран, на котором обычно зажигается номер этажа, оставался темным. Когда двери лифта наконец открылись, у меня перехватило дыхание. Прямо передо мной стояли четверо с оружием, которое они тут же навели на нас. Я замер на месте, раздумывая, не нажать ли мне какую-нибудь еще кнопку.

— Ты не можешь вернуться наверх без разрешения, — произнес загадочный незнакомец.

В этот самый момент я постарался сконцентрироваться и вернуться в две тысячи седьмой год к Адаму. Но, конечно, я был слишком напуган, чтобы сделать это, как и в тот раз, когда отец душил меня в своем кабинете. Один из вооруженных людей грубо схватил меня и принялся ощупывать мои брюки.

— Чист. Оружия нет.

— Благодарю. Иди за мной.

Мне удалось заставить себя переставлять ноги, и я внимательно смотрел по сторонам. Мы прошли по помещению, похожему на подземный тоннель. Мужчина открыл дверь и втолкнул меня в комнату. Там меня силой усадили в кресло, похожее на то, что стоит в кабинете стоматолога, и пристегнули руки ремнями. У меня мелькнула мысль о сопротивлении, но я решил, что в присутствии вооруженных людей это бессмысленно.

— Я шеф Маршалл, — представился человек, который привел меня вниз. — А ты кто? Мы оба знаем, что у Джексона Майера нет брата.

Я молчал, и шеф Маршалл кивнул своему коллеге:

— Проверь его кровь.

От этого меня бросило в дрожь. Я закрыл глаза и попытался исчезнуть из этой комнаты. Нужно поскорей убираться отсюда. К такому эксперименту мы с Адамом не были готовы.

Да, прыжки в прошлое — это настоящий «день сурка». И то ощущение легкости, которое я всегда испытывал при перемещениях (кроме того, единственного раза, тридцатого октября две тысячи девятого года), значительно смягчало любую боль. Другими словами, если бы я сильно ушибся в прошлом, то после возвращения у меня была бы лишь шишка на голове или в каком-нибудь другом месте, и ничего больше.

Но что если они все-таки убьют меня в этом году? Ведь моя основная база в другом времени. Я понятия не имел, что произошло бы, будь я и в самом деле мертв.

Я практически не почувствовал укола и через несколько секунд услышал шаркающие шаги, которые удалялись от меня.

— Имей в виду, что отсюда невозможно убежать, — сказал шеф Маршалл.

Мои глаза широко распахнулись:

— Вы уже говорили мне это.

— Я имею в виду, что ты не сбежишь, как бы ни пытался. Это новое изобретение доктора Мелвина — прибор для обеспечения безопасности с использованием электромагнитного импульса.

Гм… Что он имеет в виду, черт возьми? И он знает доктора Мелвина. Может быть, Кортни была права, утверждая, что наш врач как-то замешан во всем происходящем? Неужели доктор Мелвин готов поджарить меня или любого, кто окажется в этой комнате, электромагнитными волнами? Хотя, конечно, здесь со мной еще шеф Маршалл и тот, другой парень, тоже.

— Ну же, назови свое имя, — произнес шеф Маршалл низким голосом с южным акцентом. Он сидел на стуле напротив меня, скрестив на груди руки. — Откуда ты знаешь Джексона Майера?

Я сидел молча, глядя ему за спину, и старался сохранить спокойствие.

— Он не враг, — вдруг произнес второй мужчина.

— Ты уверен? — спросил шеф Маршалл.

— Да. — Он подошел ближе и внимательно посмотрел на мое лицо, а потом стащил у меня с головы вязаную шапку.

— Враг? — наконец заговорил я.

— Не валяй дурака, — сказал шеф Маршалл. — Ты разве не видишь сходства? — спросил он мужчину с иглой. — С другими?

Какими другими?

Мужчина так близко приблизил ко мне лицо, что я почувствовал запах чеснока, которым, видимо, был приправлен его ленч.

— Да, вижу. Но этого… не может быть?

Впервые с лица шефа Маршалла исчезло спокойное, собранное выражение. Он нажал кнопку на стене и прокричал:

— Эдвардс, иди сюда!

Через несколько секунд в комнату вошел мужчина, которого я видел на бейсбольном поле.

— Шеф, что случилось?

— Немедленно приведи сюда агента Майера, — приказал шеф Маршалл.

О, боже! Какой ужас!

— Извините, сэр, но он с мальчиком.

— Хорошо. Тогда Мелвина.

— Он тоже с мальчиком в операционной, — сказал Эдвардс.

Шеф Маршалл медленно повернулся к Эдвардсу и произнес:

— Я тоже с ним, но здесь…

Эдвардс открыл рот от удивления, потом закрыл его и произнес:

— Ты хочешь сказать, что он может… То есть еще не может, но со временем…

Продолжения фразы я не услышал. Я подумал о том, что отец вот-вот войдет сюда и увидит меня, взрослого, после того что случилось в его кабинете в две тысячи третьем году. И этого оказалось достаточно, чтобы у меня появились силы сконцентрироваться на побеге. Последнее, что я видел, было лицо шефа Маршалла. Он наклонился ближе, внимательно разглядывая меня. Я не знаю, что сильнее напугало меня… выражение его глаз или хищная усмешка, которая появилась у него на губах, когда я покидал девяносто шестой год.