Буря

Глава девятнадцатая

Воскресенье, 16 сентября 2007 года,

12 часов 30 минут

— Джексон! — закричал Адам мне в ухо.

Я лежал на полу у него в спальне, уставившись в потолок.

— Какой сейчас год?

— Две тысячи седьмой, — медленно произнес он.

Комната кружилась. У меня перед глазами летали красно-синие шары, и, когда я сел, они начали вращаться вокруг гигантской модели ДНК на столе у Адама — как птички вокруг головы мультяшного героя.

Я схватил Адама за рубашку и потряс:

— Мне нужно позвонить отцу. Немедленно!

— Хорошо. — Он помог мне встать, но я тут же повалился на него.

— Я не чувствую ног, — пробормотал я перед тем, как упал на кровать.

Потом я поднес руку к лицу и повертел из стороны в сторону, как будто ожидал, что она исчезнет или станет прозрачной.

Внезапно красно-синие шары потемнели, и вместе с ними все вокруг.

Проснувшись на следующее утро, я тут же увидела Адама — он крепко спал рядом со мной. Я перекатился по кровати и встал, с удовольствием осознав, что ноги держат меня. Но я все равно чувствовал сильную слабость, а голова гудела, словно с сильного похмелья.

Адам медленно открыл глаза:

— Ты стоишь!

— С трудом! — Я изо всех сил обхватил себя руками, пытаясь утихомирить пронизывающую боль под ребрами.

Адам натянул футболку через голову и открыл дверь спальни.

— Тебе нужно поесть.

В этот момент я меньше всего думал о еде, но из-за отсутствия аппетита я и так сбросил пять фунтов на прошлой неделе. Если так пойдет, то скоро я могу по-настоящему исчезнуть.

— Доброе утро, мама! — поздоровался Адам с женщиной, которая жарила что-то на кухне.

— Ты рано встал. Я и не знала, что у тебя ночевал друг! — Миссис Силверман повернулась спиной к плите и улыбнулась мне.

Я сдерживался, чтобы не засмеяться, — в две тысячи девятом году мне всегда было весело смотреть на родителей Адама. Я звал их «Пол и Джуди», потому что они напоминали мне Дика и Джейн — героев моих любимых книг из пятидесятых годов прошлого века. Я читал их в детском саду. Они не имели ни малейшего представления о том, что затевает их сын и на что он вообще способен. Главным в жизни для них были блинчики и хорошая погода.

— Меня зовут Джексон, — представился я.

Мы с Адамом сели за стол, и он пододвинул ко мне мой дневник:

— Запиши, что ты помнишь.

— Какое время показывал секундомер? — поинтересовался я.

— Чуть больше двух часов.

— А твои часы?

— Четыре минуты, — ответил он.

Хотя в будущем мы с Адамом неоднократно проверяли это, мне по-прежнему казалось странным, что за время моего долгого, как мне казалось, прыжка в прошлое, в настоящем проходило всего несколько минут или, что бывало чаще, несколько секунд.

— Что со мной происходило?

— То же самое, что и раньше, судя по вашим записям со мной… с тем другим парнем. Ты ни на что не реагировал. — Адам снова постучал пальцем по странице. — Пиши.

Казалось, моя память сохранила лишь беспорядочные отрывки, но как только я начал записывать, а Адам задавать вопросы, мне удалось вспомнить большую часть событий.

— Ух ты, похоже, ты не промахнулся с датой! Итак, теперь мы знаем, что он точно агент, — сказал Адам.

Миссис Силверман поставила перед каждым из нас по огромной тарелке с блинчиками и спросила:

— Кто агент, дорогой?

Адам пожал плечами:

— Один герой из телешоу.

Она улыбнулась сыну:

— Будете апельсиновый сок?

— Конечно, — ответил он.

— Нет, спасибо, — поблагодарил я.

— Итак, значит, ты похож на кого-то… или он хотел сказать, что ты похож на себя в детстве? Я не удивлюсь, если он именно это имел в виду.

— Он спросил: «Ты разве не видишь сходства?», а потом что-то о том, что я похож на других… или, может быть, «на другого»… то есть на другого меня, — объяснил я.

Тошнота после рискованного приключения прошлой ночью так и не прошла, поэтому я отодвинул тарелку, но Адам вернул ее на место:

— Ешь!

Я только попробовал и тут же побежал в туалет, где меня вырвало. Когда я чистил зубы, Адам объяснял матери:

— Судя по всему, несвежие суши.

— У меня есть «Маалокс», — прокричала мама Адама, подойдя к туалету.

Я вышел и увидел Адама, который стоял рядом с дверью и держал в руке бутылочку с лекарством. Я глотнул прямо из горлышка, и мы вернулись в спальню, где я тут же упал на кровать. Адам закрыл за собой дверь. В руках он держал тарелку с блинчиками.

— Перемещение во времени изматывает тебя. Судя по записям в дневнике и тому, что я сейчас вижу, в этом можно не сомневаться.

— Ты уверен, что это не психосоматика? Может быть, так проявляется мое чувство вины? Я чувствовал себя абсолютно нормально, пока Холли не застрелили. — Дрожа, я натянул одеяло и свернулся в клубок.

— Похоже, кое-кто изучал психологию, — заметил Адам и сел на стол, продолжая жевать. — Мне кажется, это все относительно. До того как ты отправился в две тысячи седьмой год, ты не прыгал дальше, чем на два дня. Мы вывели формулу зависимости времени, которое ты проводишь в прошлом, от дальности прыжка. Но ты это прекрасно знаешь, потому что все формулы записаны в твоем дневнике.

Я кивнул:

— Но почему в этом году тошнота не мучит меня постоянно? Ведь формально я нахожусь в своем прошлом.

Он пожал плечами:

— Думаю, потому что для тебя здесь и сейчас — это основная база. Любой другой год — это время, в котором ты не должен находиться, поэтому ты будешь плохо себя чувствовать всякий раз, когда окажешься за пределами базы. И чем дольше ты там находишься, тем тяжелее симптомы. Как будто ты раздваиваешься, и, возможно, пока это предел твоих возможностей.

— Думаю, это вполне разумное объяснение. Я только не могу взять в толк, почему?

— По-моему, мы можем с уверенностью сказать, что не поняли еще и малой части того безобразия, которое с тобой происходит.

— Согласен. Но… Мне и в самом деле надо позвонить отцу. Я мог бы поинтересоваться, действительно ли он агент правительства. Сказать, что подслушал разговор, или придумать еще что-нибудь в этом роде. Ведь он вряд ли из плохих парней, как считаешь?

Адам поднял бровь:

— Ты в этом уверен? Но на каком основании? Он отвез тебя в больницу, когда ты сломал руку. Ну и что такого? И даже если он действительно хороший парень… это не поможет, потому что он вынужден будет отвернуться от тебя, когда поймет, что ты все знаешь. Раз прыжки во времени так сильно изматывают тебя, мне кажется, следует ограничиться только решением очень важных задач. Тебе нужно восстановиться, дружище, и прикидываться дураком, общаясь с отцом. Ну, мне так кажется. Это облегчит сбор информации. Судя по твоему рассказу, парни в больнице не очень тебе обрадовались, а они знают твоего отца… то есть они вроде как на одной стороне. — Адам замолчал на мгновение, и мне показалось, что я вижу, как он не успевает за своими мыслями.

Я сел и прислонился к спинке кровати.

— Вот черт, я ужасно себя чувствую, а ведь думал пригласить Холли на свидание сегодня. Вчера вечером она дала мне номер телефона.

Адам повернулся ко мне спиной и принялся перебирать бумаги на столе:

— Она занята.

— Ты так думаешь?

— Я обещал ей помочь подготовиться к зачету по математическому анализу.

— Отлично, тогда у меня есть повод ее увидеть. Я могу присоединиться к вашим занятиям. Скажем ей, что мы вместе проводили время.

Он достал из шкафа джинсы и натянул их, по-прежнему не глядя на меня.

— Мне кажется, это плохая идея. Она по-настоящему переживает из-за этого зачета…

— Адам, ты недоговариваешь. Она сказала тебе что-то?

В конце концов он перевел на меня взгляд и вздохнул:

— Я не собирался сегодня поднимать эту тему, но, похоже, у меня нет выбора. Я прочитал все твои записи, и мне кажется… ты просто развлекался с Холли. У вас не было ничего серьезного.

— Ты говоришь о Холли «ноль-ноль семь» или о той, другой?

— Холли «ноль-ноль семь»?

— Да, это звучит круче, чем Холли из две тысячи седьмого года.

Адам покачал головой и рассмеялся:

— Интересный способ шифрования. Но я говорю о другой Холли. Из две тысячи девятого года. Скажи… твое отношение к ней сейчас такое же, как в будущем? Если забыть о чувстве вины из-за того, что ты оставил ее умирать?

Я уставился на Адама, не зная, что ему ответить, и почувствовал, как мое лицо краснеет в приступе гнева, который я не могу контролировать.

— Джексон, послушай, я не имею ничего против тебя. Тебе столько пришлось вынести! И то, что ты хочешь уберечь Холли и готов сделать все, чтобы она осталась жива, подтверждает, что ты честный парень. Но разве ты не задумывался, что находиться с ней рядом слишком рискованно, и причин этому несколько. Холли — моя подруга, и я не хочу, чтобы она страдала.

— Ты считаешь, что я стремлюсь общаться с ней из-за чувства вины? — уточнил я, потому что сам тоже не был уверен в своих мотивах. Для меня это была еще неизведанная территория. Честно говоря, я плохо разбирался во взаимоотношениях любого рода.

— Мне так показалось… хотя я могу ошибаться. Как бы то ни было, ты должен перестать винить себя.

Адам включил компьютер, а я перекатился на живот и принялся разглядывать рисунок на простынях, пытаясь осмыслить его проницательное замечание. Я не готов оставить Холли в покое из-за чувства вины, или мне снова хочется сделать так, чтобы она увлеклась мной? Есть и еще кое-что — я ведь мог уйти в тот наш последний вечер две тысячи девятого года. Я на целый час опоздал на ужин, а потом сообщил ей, что не могу пойти в кино, потому что встречаюсь с Адамом.

Холли тогда поднялась со стула, взяла сумочку и спокойно произнесла: «Что ж, у меня тоже есть чем заняться, так что я начну прямо сейчас».

Я понимал, что она сердится, хотя она даже не повысила голос, пока я не пошел за ней. Наверняка мое решение сделать это было на чем-то основано. Я никогда не встречался с девушками из своей школы и вообще ни с кем, кто знал хотя бы что-нибудь о моей жизни. Как и с теми, кто был знаком с моей умершей сестрой. В колледже все стало проще, и однажды я обнаружил, что рассказал Холли практически все о себе. Но в этом случае я был для нее единственным источником информации. Она не собирала слухи и сплетни, которые циркулировали по моей школе.

С Холли было легко разговаривать — какую бы фразу я ни начинал, она могла закончить ее за меня. Она знала, о чем я думаю. Как в тот первый раз, когда я поцеловал ее…

Это произошло в мой девятнадцатый день рождения — двадцатого июня две тысячи девятого года. После смерти Кортни отец уже несколько лет как будто забывал об этом дне.

Холли только что рассталась с Дэвидом и с неохотой согласилась пойти в клуб вместе с другими вожатыми из нашего лагеря. Конечно, мне очень хотелось остаться с ней наедине, но я видел, что она грустит и пытается сделать вид, что хорошо проводит время. Так что я отказался от своего первоначального плана вытащить ее танцевать.

— Может быть, уйдем отсюда? — спросил я.

Она кивнула.

— Хочешь есть?

— Умираю от голода.

— Я тоже.

Пальцы Холли нашли мою ладонь, и, стиснув их, я вывел ее на улицу. Стоял теплый летний вечер. Я отпустил ее руку, и мы вместе пошли по тротуару.

— Ты ведь не ешь пиццу?

Она покачала головой:

— Нет, у меня аллергия на молочные продукты.

— Я знаю одно замечательное место на другой стороне города. Там большой выбор блюд, которые тебе можно есть, — сообщил я.

— Звучит заманчиво.

Мы сели в такси и уехали далеко от клуба. Кафе было практически пустым, и мы достаточно долго изучали меню с разнообразными вегетарианскими блюдами, а потом расположились за самым большим столом.

— Ты давно отказалась от мяса?

Прежде чем ответить, она обмакнула кусочек питы в хумус.

— Несколько лет назад. Если бы мне нравился вкус мяса, я бы его ела, но мне не нравится.

— То есть дело не в том, что ты хочешь сохранить жизнь коровам?

— Не совсем, — она улыбнулась и сделала глоток холодного чая. — Можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Ты давно планировал все это? Я имею в виду, остаться сегодня со мной наедине. Я слышала, что ты… часто так поступаешь.

Прошла минута, и я не знал что ответить. Стандартная реакция казалась мне неправильной. Я сложил руки на столе и внимательно посмотрел на Холли. Она жевала что-то, но тут же замерла.

— Честно говоря, я увидел, как ты танцуешь с Бруком, и понял, что ты винишь себя за то, что тебе весело. Я сегодня чувствую то же самое.

Я говорил правду. Мне хотелось быть рядом с ней, но я не знал почему. И это немного меня пугало. Холли опустила глаза и принялась водить вилкой вокруг вазы с фруктами. Она отлично понимала, о чем я говорю.

— Да, так и есть.

— Здорово! Итак, вот что нужно сделать, чтобы облегчить наше чувство вины. — Я выпрямил спину и увидел, что у нее загорелись глаза. — Сегодня вечером разрешаются только самые обычные дела. Такие как еда, питье и сон.

Она слегка улыбнулась:

— Разрешены только обычные дела — звучит неплохо.

— Может быть, добавим к этому списку беседу? — предложил я.

— Мистер Майер, как поживаете? — раздался голос у меня за спиной.

Я развернулся на стуле и увидел, как к стойке подходит мой отец.

— Папа, что ты здесь делаешь?

Отец оглянулся и кивнул мне:

— Я планирую работать допоздна и решил взять ужин в офис.

— Ведь это обычно делает твоя секретарша? — удивился я.

Он пожал плечами:

— Я отпустил ее домой.

Он хотел остаться в одиночестве по той же причине, которая вынуждала меня искать компанию. Я вскочил со стула и посмотрел на Холли, а потом снова на отца.

— Это Холли Флинн. Мы вместе работаем.

Отец протянул ей руку:

— Кевин Майер.

— Приятно познакомиться, — сказала Холли.

Отец взял пакет у человека за стойкой и снова повернулся к нам.

— Ты ходишь в школу в Нью-Йорке? — спросил он у Холли.

— В сентябре я начну учиться в Нью-Йоркском университете.

— Она первокурсница, — объяснил я.

Отец кивнул и собрался уходить.

— Тогда этот второкурсник сможет все тебе показать. У Джексона это хорошо получается.

Я решил сделать еще одну, последнюю попытку.

— Я, наверное, вернусь домой поздно, если ты не возражаешь…

— Никаких проблем! — Отец даже не обернулся.

Я втянул в себя воздух и провел ладонью по волосам.

— Неловко получилось, — заметила Холли.

Я резко повернулся и посмотрел на нее.

— Его офис на противоположной стороне улицы. Именно он рассказал мне про это место.

— Я не это имела в виду. Я говорю о… гм…

Я опустил глаза.

— Да, точно…

Холли, вероятно, почувствовала, что мне нужно сменить тему:

— Итак, о чем будем беседовать?

— Что произошло у тебя с Даниэлем или Донни? Как там его звали?

Она спрятала улыбку:

— Дэвид, но ты ведь и так знаешь. И, по-моему, это неправильно — обсуждать своих бывших на свидании?

— Но у нас ведь не свидание, так что ты не нарушишь никаких правил, — сказал я.

Обычно я не выспрашиваю таких подробностей, но, мне казалось, что я не смогу разобраться в Холли, если не буду знать, что представлял собой парень, с которым она встречалась целый год. Я считал немыслимым, что в нашем возрасте можно так долго встречаться с кем-то. Самые длительные мои отношения с девушкой продолжались месяц, две недели из которого она провела в другой стране.

— Ничего интересного. Обычная история, когда постепенно вырастаешь из отношений со школьным бойфрендом.

— А он… нормально это воспринял?

Она слегка улыбнулась:

— Да, Дэвид нормальный парень. Я не знаю, что он об этом говорит, так что не буду лишний раз переживать.

Мы сменили тему и проговорили еще целый час, прежде чем собрались идти домой. Я старался, чтобы наша беседа получилась непринужденной, и надеялся, что Холли поверит, что у меня нет «больших планов» на вечер.

— Что теперь? — поинтересовался я.

— Думаю, мне пора домой.

Нет, нет, нет!

— Может быть, сначала прогуляемся? Разве ежедневная физическая нагрузка не входит в список разрешенных дел? Вряд ли это можно назвать весельем.

— Конечно нет, — сказала Холли.

Напряжение, исчезнувшее за ужином, снова начало нарастать. Холли тоже почувствовала это и, видимо, ждала какого-то развития событий или, напротив, хотела как можно скорее закончить вечер.

— Ну и как, есть что-нибудь хорошее в твоей новой свободной жизни? — поинтересовался я.

— Все хорошо. Думаю, именно поэтому я и чувствую себя виноватой.

— Логично. — Я повернул за угол, особо не задумываясь, куда мы идем. Главное, чтобы дорога не кончалась.

Холли взяла меня за руку, и мы остановились посередине тротуара. Я повернулся и, увидев выражение ее лица, понял, что обычные дела на сегодня закончились.

Она подошла ко мне поближе:

— Я должна тебе кое-что сказать.

Ох! Сейчас она предложит нам остаться друзьями.

— Да? Ты уверена?

Ее светло-голубые глаза встретились с моими:

— С днем рождения, Джексон!

Я открыл рот, чтобы ответить ей, но не смог произнести ни слова. Сегодня мне нужно было одно: услышать эти слова от моего отца. Не дорогие подарки, не вечеринка в мою честь — всего одна фраза. Может быть, даже что-то вроде: я знаю, что Кортни нет с нами, но ей хотелось бы, чтобы ты сегодня был счастлив. Это меня вполне устроило бы.

Холли наморщила лоб и отпустила мою руку:

— Извини, мне не стоило так говорить, да? Но после ухода твоего отца я подумала…

У меня появилась цель, и мозг принялся лихорадочно придумывать способы ее достижения. Я стал осторожно теснить Холли к стене, пока она не уперлась в нее спиной. Ее глаза были широко распахнуты, щеки порозовели. Я не колебался, опасаясь, что она может остановить меня. Прижавшись к Холли всем телом, я наклонился и поцеловал ее в губы, которые оказались очень приятными на вкус. От нее пахло клубникой и мятными леденцами.

Она перестала держаться за стену и, подняв руки, обняла меня за шею и еще ближе притянула к себе. Запустив пальцы мне в волосы, она касалась моей щеки губами. Наши сердца бешено колотились. В этот момент мне захотелось сорвать с нас двоих одежду и почувствовать Холли всем телом.

А потом она уперлась руками мне в грудь и оттолкнула меня. Я тут же сделал шаг назад и взглянул на нее: она прислонилась к стене, чтобы не упасть, ее грудь вздымалась и резко опускалась, ресницы трепетали. Я заволновался: неужели я неправильно истолковал ее поведение?

Но тут она улыбнулась:

— Вот это да!

Я вздохнул с облегчением и, приблизившись к Холли, обнял ее за талию.

— Я так давно хотел это сделать.

Она открыла глаза и взглянула на меня:

— Мне кажется, я тоже.

Конечно же, это была совсем другая Холли, не «ноль-ноль семь», и ее поцелуй был очень чувственный.

Та Холли из будущего зацепила меня. Еще никому из девушек не удавалось этого сделать. Вероятно, через какое-то время я испугался, что настолько открылся перед ней. И когда началась учеба и у нас появилось много дел, я действительно немного оттолкнул ее от себя. Было проще придумывать оправдания, чем признаться ей (и себе тоже) в истинных чувствах. Думаю, я тогда очень легко относился к жизни. Какой смысл анализировать отношения, если это всегда можно успеть.

Вот только оказалось, что я не успел.

Вернувшись мыслями в настоящее, я увидел, что Адам решил дать мне немного отдохнуть и подумать и продолжает печатать что-то на компьютере. Может быть, лучшее, что я мог сделать для Холли в две тысячи седьмом году, — это позволить ей узнать меня. Больше никакого актерства и никаких игр. Я буду таким, какой я есть на самом деле. Не считая того, что я из будущего. И если нас двоих такие отношения не устроили бы, я был бы готов отступить и следить за ее безопасностью с расстояния.

— Адам, послушай! — позвал я и сел на кровати.

Он повернулся на стуле и произнес:

— Я думал, ты спишь.

— Нет, я думал над тем, что ты сказал. Не могу ответить ничего определенного, но обещаю, что буду с ней осторожен.

— Отлично, друг. Рад это слышать, — сказал Адам и показал мне несколько строк, написанных от руки на внутренней стороне обложки моего дневника: — Это для тебя.

Я взглянул и удивился:

— Снова латынь?

— Гм… в некотором роде. — Он снова посмотрел на меня. — Если тебе вдруг потребуется сказать мне что-то, но делать это на основной базе будет слишком опасно или ты не сможешь остаться со мной наедине, возвращайся на один-два дня назад. Я научу тебя, как передать мне информацию втайне от всех. А потом ты сможешь вернуться назад и воспользоваться тем, что узнал.

— Что ты имеешь в виду? Ты не объяснишь мне прямо сейчас?

Адам покачал головой:

— Даже ЦРУ не сможет вычислить, что это, и я не хочу рисковать и раскрывать тебе секрет здесь, на основной базе, где любое действие имеет последствия.

Я кивнул и убрал дневник в сумку.

— Пойду-ка я домой, чтобы не мешать твоим планам на вторую половину дня.

— Если хочешь пойти со мной, то я не против. Уверен, что Холли все равно.

— Нет, я подожду до завтра, чтобы увидеть ее.

Я был очень удивлен, когда, вернувшись домой, обнаружил в компьютере сообщение от Холли. А я-то думал, что она некоторое время будет вести себя сдержанно, даже если я заинтересовал ее. У Холли терпения было больше, чем у всех девушек, которых я знал. Иногда это меня ужасно раздражало.

Ну вот, я начал говорить правду и немного рассказал о себе. Все прошло не так уж плохо. Во всяком случае, сейчас. Я уснул на кушетке, записывая в дневник все о Холли из две тысячи девятого года, что только мог вспомнить. На тот случай, если вдруг память начнет подводить меня. Было очень много моментов, которые я в свое время даже не подумал записать, потому что считал, что все успею.

Когда я открыл глаза, было уже темно. Видимо, я проспал весь день. Почти целый час я занимался всякой ерундой, пытаясь решить, стоит ли звонить или снова писать Холли. Я уже собирался написать ей, но тут от нее снова пришло сообщение. Похоже, у Холли в семнадцать лет гораздо меньше терпения.

Мне следовало предвидеть, что она так скажет. Прежде чем набрать номер, я забрался в кровать и выключил свет.

— Привет, — отозвалась Холли.

— Привет…

— Итак…

— Итак… расскажи мне что-нибудь интересное из школьной жизни. Мне кажется, я уже целую вечность не учился. — Вот еще одно правдивое заявление. Пока что у меня все получалось.

— Ну, например… мне нужно сделать новый проект для углубленного курса английского. Очень интересное задание: в течение дня записывать в дневник слова песен, которые отражают мое настроение, — и так целую неделю.

— И какая же у тебя сейчас песня?

— «Каникулы» группы «Гоу-гоу». Ты ее знаешь? — спросила она.

Я пропел первую строчку:

— «Не могу перестать думать о тебе».

— Тебе она кажется дурацкой?

— Вовсе нет!

— А какая у тебя сейчас была бы песня?

Голос Холли смягчился, и я закрыл глаза, представляя, как она забралась под теплое белое одеяло и положила голову на голубую подушку с оборками.

— Гм… «Все перемешалось».

— Никогда такой не слышала, — сказала Холли.

— Это группа под названием «Триста одиннадцать».

— Ты хорошо разбираешься в музыке, да?

— Да, можно сказать, помешан на ней.

— А у меня очень своеобразный вкус. Иногда я даже стесняюсь сказать, что мне нравится, — призналась Холли.

— Например?

— Песня Билли Джоэла «Не спрашивай, почему».

Я пропел в трубку первую строчку из этой песни.

— Поверить не могу, что ты ее знаешь, — удивилась Холли.

— Я и на гитаре могу ее сыграть.

— Не может быть!

— Я не шучу. Как-нибудь покажу тебе.

— Круто!

Согласен, я не смог удержаться и немного схитрил. Я ведь знал, какая песня у Холли любимая, и в две тысячи девятом году разучил ее на гитаре, чтобы произвести впечатление.

Этим вечером я лег спать, впервые за долгое время чувствуя себя самим собой. Пусть Адам, который соображает гораздо лучше меня, разбирается с новой информацией, а я поступлю так, как он советовал, и не буду торопиться подводить отца к разговору.

Я по-прежнему заперт в этом странном чистилище, ожидая, что кто-нибудь или что-нибудь поможет мне понять, что делать дальше.