Царство Тени

Глава двенадцатая

Кейл, Ривен и Ривален оставили статую Маска и Шар и по осыпающейся земле направились к двойным дверям храма. По бокам от входа стояло два восьмиугольных гонга.

Кейл искоса взглянул на Ривалена и напомнил себе, что не следует доверять шадовар, несмотря на их общие интересы. Бог Кейла мог служить Шар, но сам Кейл слугой шарранцев не был.

— Двери зачарованы, — сказал Ривален. Он поднял свой священный символ и прочитал контрзаклинание, не замедляя шага. Двери, вырезанные из богатого чёрного дерева и украшенные надписями на том же языке, что и на статуе, щёлкнули и распахнулись. Исчезающая магия заставила гонги издать глубокий похоронный звон. В сухом воздухе возник слабый, едва заметный запах ладана. Кейл мог поклясться, что слышит шёпот в вое ветра, но шёпот стих, прежде чем он успел об этом сказать.

Ривен заглянул внутрь, сжимая в руках сочащиеся тенями сабли.

— Ничего, — сообщил он.

Кейл позволил Ривалену последовать за убийцей, а потом пошёл замыкающим за принцем.

Стоны призраков за спиной стали громче. Кейл оглянулся и увидел, как серая туча нежити вдалеке поднимается в небо и устремляется к храму.

— Быстрее, — сказал он.

Следуя притяжению своего прорицающего заклятия, Кейл провёл их через вымощенную чёрными плитами переднюю, сквозь сводчатые залы и тёмные коридоры. Тени ленивыми спиралями вились у кристаллических стен или возникали перед ними из ниоткуда. По неясной причине Кейл подумал о Роще Теней.

Они обнаружили, что в залах и коридорах нет даже мусора. Здание осталось нетронутым, но оно было выпотрошенной, мумифицированной оболочкой храма, в помещениях которого обитал лишь смутный призрак прошлого.

По мере того, как Эфирас осыпался в бездну снаружи, полы стонали, качались и тряслись всё больше и больше. С потолка сыпалась пыль. По стенам бежали трещины.

Картины в храме воспроизводили иконографию госпожи ночи и повелителя тени, её вестника. Долго смотреть на них Кейл не мог. Изображения казались сюрреалистичными, смутными, как будто нарисованными под действием безумия или в наркотическом дурмане.

В конце концов они вошли в большой центральный зал под фасетчатым куполом. Потолок висел высоко над их головами. В центре помещения стоял алтарь из чёрного камня в форме подковы. Каменная мозаика на полу складывалась в изображение — чёрный круг с фиолетовой каймой и внутри него, в стороне от центра — другой чёрный круг с красной каймой, круг повелителя теней внутри круга Шар, один вращается вокруг центра другого.

На внутренней поверхности свода складывались в другую картину тени, которым придали форму с помощью волшебства. Женская фигура, лицо скрыто в глубоком капюшоне её чёрного плаща, опускалась из шторма клубящихся чёрных туч. Молнии были её предвестниками. Перед ней на земле уже стоял мужчина, одетый в сталь и чёрную кожу и укутанный сумраком.

Вестник, готовящий путь госпоже.

Ривен положил руку на плечо Кейла, притянул его к себе.

— Посмотри туда, — сказал убийца, указывая подбородком на маленький предмет на алтаре — тёмную чашу из серебристого металла. Струйки тени поднимались с её содержимого, окружали её края.

Тени, струившиеся с Кейла и Ривалена, зеркально повторяли тени из чаши.

— Это она? — спросил Ривен. — Просто стоит здесь и ждёт нас?

— В этом мире больше некому её потревожить, — негромко ответил Ривален. — И храм Шар не рухнет до самого конца света.

— Храм Маска, — поправил Ривен, и принц улыбнулся.

— Пойдёмте, — сказал Ривален и сам шагнул вперёд.

Купаясь в тенях и тёмных мыслях, находившийся в Саккорсе Бреннус почувствовал, как кольцо на пальце открывает магическую связь с Риваленом.

Бреннус, сказал его брат, мы попали в храм, но этот мир скоро погибнет. Есть что-нибудь, что мне нужно сделать для подготовки к освобождению божественной силы Кессона?

Бреннус смотрел на аметист и серебряное кольцо, гнев и тени вокруг него кипели. Он хотел сорвать кольцо с пальца, чтобы никогда больше не слышать голос брата.

Бреннус?

Возьми чашу, ответил Бреннус. Я всё ещё пытаюсь выяснить остальное.

Раздражение Ривалена было почти осязаемым.

Выясняй быстрее. Мы встретимся с Кессоном, как только вернёмся.

Тогда оттяни противостояние, брат, сказал Бреннус, выплюнув последнее слово, как проклятие. Солги, если придётся. Притворство — твоя сильная сторона.

О чём ты?

Бреннус перегнул палку.

Я перенапрягся, Ривален. Послушай меня. Череда заклинаний, которые тебе нужно будет сотворить при освобождении силы, довольно сложна. Но тебе потребуется чаша в качестве фокуса. Забери её из храма и держи при себе. Я свяжусь с тобой снова, когда буду уверен во всём остальном.

Бреннус оборвал контакт, прежде чем Ривален успел ответить. Он посмотрел на ожерелье матери, посмотрел в лицо возможности превратиться в соучастника, если не сделает ничего для отмщения за её убийство.

Но сделать что-то означало ослушаться отца, и, возможно, принести в жертву саму возможность новой империи Нетерил.

Он выругался и ударил кулаком по столу.

Кейл, Ривен и Ривален подошли к алтарю в почтительном молчании. Снаружи Эфирас содрогался под натиском Шар, а стоны призраков заглушали вой ветра.

Чаша — старое, потемневшее серебро, инкрустированное мелкими чёрными самоцветами, спиралью вьющимися вокруг ножки — стояла на чёрном престольном полотне.

— Такая маленькая, — сказал Ривен, вложив сабли в ножны.

Но Кейл видел, что это такое. Чаша была просто проёмом, а глоток из неё — всего лишь символом. Он вложил Клинок Пряжи в ножны, шагнул вперёд и потянулся к чаше.

Ривен схватил его за руку и вгляделся в лицо так пристально, будто хотел пробурить взглядом дыру.

— Ты уверен?

— Это единственный способ, — сказал позади них Ривален.

Кейл кивнул, и Ривален отпустил его. Кейл ступал по следам Кессона Рела и знал об этом, следовал за ним как тень. Он положил руку, свою теневую руку, на чашу, и обнаружил, что от той веет могильным холодом. По телу с ног до головы пробежала дрожь. Он поднял чашу — оказалось, что она намного тяжелее, чем должна была быть.

Ривен и Ривален непроизвольно придвинулись поближе. Тени Ривалена смешались с тенями Кейла, тенями из чаши. Ривен стоял в самом сердце их общего сумрака.

Сжимая чашу обеими руками, Кейл заглянул внутрь.

Маслянистая, поблескивающая жидкость заполняла её примерно на четверть. Но Кейл знал, что чаша бесконечно глубока, что жидкость в ней и сила, которую эта жидкость воплощала, простирается куда дальше небольшой глубины чаши. Тьма в сосуде простиралась сквозь пространство и время к самому сотворению Мультивселенной. Он смотрел на силу бога, первичную материю сущего. Из неё и из него ленивыми полосами струились тени.

Стоны призраков снаружи стали громче, вой ветра — пронзительнее. Эфирас продолжал умирать, его тело исчезало в забвении. Посмертные судорги мира сотрясали храм, со стен сыпалась пыль. В полу бежали похожие на вены трещины, расползаясь от стены к стене.

— Пей! — сказал Ривален. — Конец уже близко.

Купол треснул, раскололся и осыпался кристальным дождём на пол. Ривен и Ривален закрылись своими плащами. Кейл стоял в самой середине разрушения, нетронутый, загипнотизированный чашей. Сквозь дыру в крыше ворвался ветер, принеся с собой отчаянные, полные ненависти вопли призраков. Пыль и мрак висели в воздухе.

— Кейл? — окликнул его Ривен.

— Если что-то пойдёт не так, — отозвался Кейл, кивая на Ривалена, — убей его.

С этими словами он поднял чашу, позволил густой, масляной жидкости коснуться губ, и глотнул.

Бреннус существовал в промежутке между предательством матери и предательством отца. Долго удерживать эту позицию у него не выйдет. Либо он почтит память матери, взыскав плату с её убийцы, либо сделает так, как приказал ему отец.

Бреннус не знал, сможет ли жить дальше, если не сделает ничего, чтобы отомстить за мать.

Но если он станет действовать, Сембия будет потеряна, и отец убьёт его.

Он провёл кончиками пальцев по ожерелью матери, ожерелью, которое попало в его руки будто по воле провидения. Он вспомнил мгновения, которые делил с ней, их общую радость. После её смерти он практически не испытывал этого.

Он принял решение, кивнул сам себе и активировал кольцо.

Ривален, когда Кессон Рел будет мёртв, божественная сила из него потечёт в пустой сосуд, в преемника Кессона, Избранного Маска, который испил из чаши. Вот последовательность заклинаний, которые ты должен сотворить, используя чашу как фокус, чтобы забрать эссенцию себе.

Он перечислил несколько магических формул и печатей.

Спасибо, Бреннус, отозвался Ривален. Ты хорошо поработал.

Бреннус оборвал действие кольца. Тьма вокруг него сгустилась.

Он только что убил брата. Заклинания, которые он перечислил брату, не захватят для него божественную силу Кессона. Они заставят эту силу поглотить Ривалена.

Он положил локти на стол и спрятал лицо в ладонях. Бреннус не знал, сколько так просидел, пока рывок за плащ не заставил его поднять взгляд.

Его гомункулы сидели на столе рядом с ним, наморщив лбы от волнения.

— Хозяин грустит? — спросил один.

Бреннус вздохнул, выпрямился. Тьма висела вокруг него саваном.

— Нет.

Оба гомункула улыбнулись и протянули руки.

— Тогда сладость!

Бреннус устало улыбнулся, достал из плаща пару конфет и отдал своим творениям. Гомункулы радостно взвизгнули и с аппетитом начали есть.

Мать засмеялась бы. «Ну и семейка у тебя тут, Бреннус», сказала бы она.

Действительно, ну и семейка.

Сила потекла в Кейла, пронзила его насквозь, опустошила его изнутри. В мгновение ока он утратил остатки человечности и стал оболочкой, воплощением храма на краю ничто, целым, но пустым.

И точно так же стал разваливаться на части.

Он уронил чашу и упал на колени. Его крик слился с воем ветра и стонами призраков. Дыра зияла в нём, пустота, которая требовала быть наполненной. В голове всё завертелось. Путанные мысли метались в сознании.

Он попытался заставить свой разум осознать произошедшее, происходящее. В чаше содержалась не божественность. Там было откровение, осознание, возможность божественности, притаившаяся в молчании человеческой души. Но эта возможность была такой большой, такой всепоглощающей, что смертное существо, осознавшее её, не могло долго удерживать в себе эту истину и попросту рассеивалось.

Если не смогло охватить разумом её потенциал.

Тени бурлили вокруг него, яростные конечности мрака, хлеставшие окружающий мир. Он запрокинул голову в новом крике и увидел, что купол здания обрушился не полностью. Небольшой участок остался нетронутым — изображение Шар, госпожи потерь, смотрело на него.

Его крик умер. Его человечность умерла. И рядом был Ривен.

— Ты в порядке?

Кейл уцепился за Ривена и помотал головой.

— Нет.

— Что произошло?

— Я ничего не получил, — сказал Кейл. — Оно просто… подготовило меня к получению силы.

Ривен выругался и оглянулся на Ривалена.

— Это совсем не оружие!

Он начал подниматься, положив ладонь на рукоять сабли.

Кейл остановил руку Ривена, помотал головой.

— Это не его вина.

Ривален шагнул вперёд — лоб нахмурен, глаза горят.

— Что ты чувствуешь?

— Пустоту, — ответил Кейл и встал, оперевшись на Ривена. Он чувствовал себя тяжёлым, плотным, придавленным тем, во что мог превратиться.

— Мы должны добраться до Кессона. Мы сможем отделить от него божественность, забрать её обратно.

— Но для этого нам нужно его убить, — ответил Ривен. — Мы уже встречались с ним. Ты видел…

— Тогда с вами не было меня, — напомнил Ривален.

— А ты ещё кто такой, напомни? — огрызнулся Ривен.

— Нужно найти способ, — сказал Кейл. — Если мы не сможем убить его, и быстро, это убьёт меня.

Ривен снова выругался.

— Саэрбцы перейдут реку, — сказал Кейл Ривалену. — Теперь мы должны тебе помочь. Нет необходимости в заложниках. Отпусти их.

Храм сотрясла новая дрожь. Дальняя стена треснула, посыпалась, обрушилась.

— Отпусти их, — повторил Кейл.

Ривален пристально посмотрел на него, кивнул, и сквозь стены, через рухнувший купол хлынули призраки, все до единого с вытянутыми руки, их полупрозрачные лица — искажены отчаянием.

Кейл понимал их язык и читал по губам.

Помоги нам, говорили они, но слова выходили наружу лишь стонами.

— Я не могу, — ответил Кейл. Они были мертвы вместе со своим миром.

Ривален схватил чашу, шепнул слово, и чаша исчезла в его ладони. Он потянулся и стал собирать вокруг них тени.

Храм снова затрясся, кусок купола с изображением Шар отвалился и полетел вниз, прямо на Кейла. Шар должна была раздавить его.

Тьма сгустилась, и Кейл почувствовал рывок при переходе между мирами.

Они возникли в глубине Бури Теней, на берегу озера Веладон.

Шторм обрушился на беженцев. Абеляр решил считать, что Регг и остальной отряд задержали Бурю, что их жертва дала беженцам перерыв. Он долго смотрел во тьму, пытаясь одной лишь силой воли пронзить её завесу. Он искал любые признаки своих людей — вспышку света, далёкий зов трубы Трева — но видел лишь шторм, слышал только дождь и гром.

Странное чувство овладело им. Он чувствовал себя растерянным, чуждым самому себе, как будто кто-то другой поселился в его теле. Никогда прежде он не отступал, когда надвигалась тьма.

Но выбора не было. Его первоочерёдной заботой была безопасность Элдена.

— Я должен жить с самим собой.

Будто в насмешку над его словами ударил раскат грома.

Он развернулся и посмотрел на юг, в сторону Стоунбриджа. В воздухе плыл Саккорс, тёмный, зловещий, едва заметный в дожде и мраке. В пропитанном тенью воздухе вокруг города по трое и по четверо летали крупные крылатые создания, их наездники-шадовар наклонялись в сёдлах, ища на земле внизу любые признаки беженцев, пытающихся пересечь реку или прокрасться по мосту.

Никто не пытался. Беженцы собрались в своих фургонах, повозках и палатках, ожидая свою судьбу. Молнии озаряли небо и постоянный, голодный грохот грома колотил по лагерю, подрывая дух людей.

Абеляр прекратил жалеть себя и стал обходить беженцев, заглядывая в палатки, в повозки, пытаясь приободрить людей. В их усталых глазах он опять и опять видел, что люди начали сдаваться. Оставалось мало времени, и они это знали. Воздух пропитался страхом. С каждым вздохом они вбирали его в себя.

— Тьма позади и тьма впереди, — сказала пожилая женщина, кутавшаяся в шерстяное одеяло на заду фургона. Она была бледной от лихорадки и страха. — Что мы будем делать, Абеляр?

— Держаться, — сказал Абеляр. Им больше ничего не оставалось, по крайней мере сейчас. Это слово стало заклинанием, которое Абеляр повторял каждому, хотя и знал, что магии в нём никакой нет.

— Держитесь. Вслед за ночью всегда приходит рассвет. Держитесь.

Когда он больше ничего не мог дать беженцам, то под дождём, по грязи прошёл к фургону, в котором укрылись его отец и сын. Он нашёл Эндрена снаружи, вышедшего под дождь, чтобы взглянуть на бурю. Плащ Эндрена трепетал на ветру. С его бороды и усов капала дождевая вода, но Абеляр не заметил ни поникшей осанки, ни признаков поникшего духа.

— Элден спит, — сказал Эндрен, заметив подошедшего Абеляра и предугадав его вопрос.

— Как он держится?

— Понемногу сдаёт.

— Как и все остальные, — сказал Абеляр. — Небо высасывает надежду.

— Да, — согласился Эндрен. — А как держишься ты?

Абеляр слабо улыбнулся.

— Я тоже постепенно сдаю. Но у меня ещё осталась надежда.

— Как и у меня, — отозвался Эндрен, утешающе положив руку на плечо сына.

Отец и сын вместе смотрели на молнии, на клубящиеся чёрные тучи. Из соседнего фургона в промежутках между ударами грома Абеляр слышал женские всхлипы. Он ничего не делал, потому что не мог ничего с этим поделать.

— Буря замедлилась, — сказал он Эндрену.

— Но не остановилась.

— Нет, не остановилась. От Эревиса Кейла нет вестей.

— У нас ещё осталось несколько часов, — сказал Эндрен.

— Наверное, меньше.

Молния озарила бурю.

Эндрен повернулся лицом к нему.

— Что ты будешь делать, если ситуация не изменится?

— Посажу беженцев на лошадей по двое-по трое и мы попытаемся пересечь реку.

— Течение слишком быстрое, чтобы люди или лошади могли переплыть на тот берег.

Абеляр кивнул.

— Поскачем к мосту. Я поведу.

Эндрен посмотрел на него, но ничего не сказал.

Они оба знали, чем обернётся скачка к Стоунбриджу для беженцев, если шадовар решат помешать. Эти люди не были солдатами.

— Те, кто пересекут мост, рассеются, попытаются избежать преследования, — сказал Абеляр.

Эндрен вгляделся во тьму.

— Давай надеяться, что до этого не дойдёт.

— Действительно. Но нужно приготовиться.

— Я помогу тебе с конями.

— Кто-то должен остаться с Элденом.

В другой день, в другое время он попросил бы Джиирис присмотреть за Элденом. Абеляр доверял ей, а она любила его и его сына. Но Джиирис отправилась с Реггом и остальными в Бурю, туда, куда должен был пойти Абеляр.

— Я займусь этим сам, — сказал Абеляр.

Тени наступали беспорядочными, хаотичными волнами. Сотни летели к отряду, яростно метаясь в попытке добраться до живых. Их было столько, что Регг знал — его людей скоро окружат.

— Встать в круг, — сказал он Треву, который протрубил в рог его приказ. Роэну Регг приказал:

— Ты с остальными жрецами встань внутрь. Ваша задача — поддерживать свет.

— Есть, — отозвался высокий жрец и обернулся, выкрикивая команды своим коллегам.

Мужчины и женщины торопливо построились, хлюпая по лужам и грязи. Они встали щитом к мечу в закрытый круг. Роэн и его люди стояли в центре, высоко подняв горящие жезлы — остров света, о который должен был разбиться океан тьмы.

По крайней мере, Регг на это надеялся.

Ударил гром. Вспыхнула молния. Тени приближались.

Младшие жрецы прочитали молитвы Латандеру и высоко подняли руки. Из их ладоней разошлось розоватое сияние, охватив каждого воина в отряде. Магия заклинания успокоила сердце и разум Регга.

— Владыка утра благословил наши старания, — провозгласил Роэн.

Тени завопили, приближаясь — этот звук был похож на крики умирающих.

Роэн и старшие жрецы прочитали слова более могущественных заклятий, и из их вытянутых рук ударили лучи обжигающего белого света. Свет косой прошёл через приближающуюся нежить и сжёг примерно дюжину теней. На их место встали две дюжины.

— С вами владыка утра! — закричал Регг, его голос был ровным, как выструганная доска. Он взвесил в руках свой меч и щит.

— И с тобой! — хором отозвались солдаты.

Позади роя живых теней следовали другие тени, ещё больше. Ряды их пылающих красных глаз казались бесконечными. Регг прошептал молитву владыке утра, которая наполнила его меч и щит священной энергией, и те засияли розовым. Другие солдаты поступили точно так же, и во мраке расцвели цветы розового света.

Он услышал, как рядом шепчет Трев — не заклинание, но всё равно молитву.

— Мы стоим в свете. Мы стоим в свете.

Регг толкнул своим щитом его меч.

— Посмотри под ноги.

Трев оторвал взгляд от надвигавшихся теней и посмотрел на мёртвую траву под собой.

— Это твой мир, — сказал Регг. — Шириной в один шаг. Ты держишь эту позицию.

Трев кивнул и снова перевёл взгляд на нежить. Они приближались. Некоторые тени ныряли в землю, другие поднимались в небо, остальные двигались прямо на солдат.

Регг в последний раз оглядел свои ряды. Мужчины и женщины стояли тесным строем, мечи, щиты, боевой дух — несокрушимы и остры. Роэн и его восемь жрецов стояли кучкой в центре, озаряя войско ярким светом, отражавшимся от роз на их щитах и доспехах, отчего те сверкали, как звёзды.

Роэн выкрикнул приказ, и жрецы в унисон произнесли молитву Латандеру. Когда они окончили заклинание, перед каждым из них возник мерцающий меч из волшебной энергии. Регг знал, что эти мечи будут защищать жрецов, атаковать тех, на кого они укажут, и станут держать теней за пределами круга.

Регг обернулся от света ко тьме, собираясь с силами, пока тени пожирали расстояние. От их неестественно высоких воплей у него волосы встали дыбом.

Приблизившись к окутавшему войско свету, тени неуверенно закружились, но их промедление длилось всего миг. Сотни живых теней бросились вперёд.

В лучах света они выглядели иначе. Размытые, тёмные линии их фигур и черт стали чётче, острее. Регг различал мужчин и женщин, которыми они были при жизни. Он заметил сумеречные призраки доспехов, оружия и одежды, в том числе — и с изображением колеса армии главной правительницы.

И тогда он понял, что случилось с войском Форрина. И понял, что у его отряда, в конце концов, будет шанс отомстить за Саэрб.

— На них колесо ордулинской армии! — закричал он. — Армия Форрина наконец-то пришла встретиться с нами!

— Тогда за Саэрб! — закричал рядом Трев, и остальные подхватили его клич.

Красные глаза увеличились в их поле зрения, и Регг приготовился.

Лошади отряда стояли на окраине лагеря, опустив головы от дождя и грома. Как могли, они прятались от дождя под тремя клёнами, но многие дрожали от холода. Первый Лучик и Ранняя Зорька заржали, приветствуя Абеляра.

Абеляр зашагал среди лошадей, причмокивая, поглаживая бока и издавая успокаивающие звуки, проверяя сбрую и сёдла. Он снял с них седельные вьюки и другую ненужную поклажу.

Первый Лучик и Ранняя Зорька ступали за ним, когда он обходил лошадей. Оба толкались в него мордами и оглядывались на восток, на бурю, мотая головами. Обе кобылы знали, что во тьме происходила битва.

— Я знаю, — сказал Абеляр, поглаживая их по носу. Как и он, они были рождены, чтобы бороться с тьмой. Как и ему, им было неуютно из-за своего бездействия.

Вскоре он подготовил лошадей к скачке. Он вышел из-под клёнов, посмотрел сначала на Саккорс, потом повернулся к Буре Теней. Оставалось ещё около часа, после чего Буря догонит их. Он вспомнил итог прорицаний Роэна — сам воздух внутри шторма высасывает жизнь из человека, очерняет его дух и воскрешает живой тенью после смерти. Абеляр не мог позволить своим людям, своему сыну, погибнуть вот так.

Он представил, как воины из его войска сражаются с тьмой, умирают и поднимаются снова, чтобы пополнить ряды чёрной армии Кессона Рела. Он боялся, что если шторм догонит беженцев, в тенях, которые придут убить его, он увидит знакомые лица, лица, несущие правосудие и выкрикивающие обвинения.

«Ты должен был пойти с нами, — скажут они. — Ты мог бы всё изменить.»

— Может быть, — прошептал он, проведя ладонью по боку Ранней Зорьки. — Может быть.

Абеляр прошёл в лагерь, заглядывая в каждый фургон, в каждую палатку.

— Мы отправляетмся через час, — говорил он.

В глазах беженцев зажигалась надежда, но он гасил её следующими словами.

— С собой берите только оружие. Придётся прокладывать путь с боем.

Когда он окончил обход лагеря, беженцы уже вышли под дождь. Некоторые всхлипывали, прижимая к себе детей. Другие с решительным видом сжимали мечи. Некоторые несли крестьянскую утварь, которую можно было использовать как оружие: топоры, косы, молоты. При нескольких были охотничьи луки. Другие сделали дубинки из фургонных осей.

Парами и мелкими группами они зашагали сквозь грозу к лошадям. Абеляр шёл вместе с ними, прижимая одной рукой к себе Элдена. Он не мог избавиться от чувства, что ведёт беженцев на эшафот.

Дождь ухудшился. Гром и молнии стали сильнее. Вдалеке угрозой и обещанием парил Саккорс. Лошади ржали и нервно переминались под дождём. Абеляр посадил сына на Раннюю Зорьку.

— Садись, папа, — сказал Элден и похлопал по седлу.

Абеляр коснулся руки сына, но посмотрел на Эндрена.

— Останься с ним, — сказал он, и отец кивнул.

Абеляр зашагал среди беженцев, помогая им садиться на коней и давая короткие советы тем, кто раньше не скакал верхом. Он смотрел в их лица и видел надежду и доверие, которое они испытывали к нему, и знал, что не сможет поехать с Элденом на Ранней Зорьке. В конце концов, он всё-таки должен был оставить сына. От осознания этого у него в животе открылась дыра, зато согрелась душа.

Когда все беженцы расселись по коням, он встал на бревно и повернулся к ним лицом. В темноте сложно было разглядеть их выражения. Абеляр был рад, что не видит их. Он знал, что предстало бы его глазам.

— Не пытайтесь переплыть реку верхом, — сказал он, перекрикивая гром. — Она слишком широкая и быстрая. Мы во весь опор поскачем к Стоунбриджу. Я вас поведу. Шадовар попытаются нас остановить. У них будет сталь и магия.

Он увидел, как мужчины и женщины кивают и расправляют плечи, увидел, как другие поникают и обнимают друг друга.

Он спрыгнул с бревна и пошёл к ним, обратно к Элдену и Эндрену.

— Ты поскачешь с Элденом на Ранней Зорьке, — сказал он отцу.

— Идём, папа, — сказал Элден. — Со мной.

Абеляр сморгнул слёзы, поднял сына с седла и обнял его.

— Я иду. Я поеду на лошади дяди Регга. А ты поскачешь с дедушкой.

Он поцеловал сына в лоб и передал его Эндрену.

— Если доберёшься до моста, отпусти поводья, — сказал он отцу. — Раннюю Зорьку не догонят даже летучие твари Шадовар.

Эндрен кивнул.

— Я видел, как она скачет.

Отец и сын обнялись. Вдвоём они посадили Элдена в седло. Эндрен сел позади мальчика.

— Боишься? — спросил Элдена Абеляр.

Тот покачал головой.

— Нет, папа.

— И я, — ответил Абеляр, поглаживая Зорьку по морде. Он наклонился к кобыле и прошептал ей на ухо:

— Теперь ты — его лошадь.

Она посмотрела на него, заржала, ткнулась носом в его лицо. Он развернулся и прошёл через остальных беженцев к Первому Лучику. Его взгляд все время возвращался к Буре Теней, где сражался и умирал его отряд. Он пожалел, что не может погибнуть вместе с ними.

Он заскочил в седло, впервые за много дней ощутив лёгкость. Он развернул кобылу, достал меч и приготовился отдать приказ о выступлении.

В середине собравшихся беженцев возникла дыра из мрака. Закричали женщины, встали на дыбы лошади, все попятились.

— Шадовар! — крикнул кто-то.

Из тьмы появились Эревис Кейл, Дразек Ривен и третий мужчина, окружённый тенями — Ривален Тантул, предположил Абеляр.

Глаза Ривалена сияли золотым. Глаза Кейла — жёлтым.