Царство Тени

Глава семнадцатая

— Мы за тебя, — сказал позади Регг. — Скажи только слово, Кейл.

— Как и мы, — добавил Наян на всеобщем с акцентом.

Прежде чем Кейл смог ответить, поток призраков — всего несколько сотен, выживших в битве с тенями — длинной лентой слетели с тёмного неба и устремились к трём божествам, циклоном закружившись над телом Кессона.

— Оставьте его, — сказал Кейл Ривену, Ривалену, Реггу и латандеритам.

Огромный призрак, один из Серебряных лордов, отделился от вихря и повис перед Кейлом. Его красные глаза пылали. Он подался ближе, как будто учуяв божественный след.

— Он ваш, — сказал Кейл, и сила в его голосе заставила призрака отпрянуть.

Призрак какое-то мгновение изучал Кейла, потом поклонился и сказал своим шипящим голосом:

— Его тело сгниёт в Элгрин Фау.

Серебряный лорд вернулся к остальным, и циклон призраков завертелся, их стоны вместо отчаянных стали триумфальными. Они подняли с земли тело и отрубленную голову Кессона Рела и устремились через поле к открытому Кейлом разлому.

Когда они ушли, Кейл, Ривен и Ривален продолжили смотреть друг на друга, пытаясь осознать свои новые способности.

Кейл знал, что битва между ними превратит Сембию в пустыню, разрушит Саккорс, убьёт каждого на этом поле. Ривален тоже должен был это знать.

— Битва между нами не оставит победителю ничего, — сказал Кейл.

Ривален улыбнулся, собралась энергия.

— Я не согласен.

— Ривален, — начал Кейл, но его разум, разумы всех присутствующих, наполнились пронизанным силой, надрывным от ярости воплем Магадона.

Латандериты и теневые ходоки упали на землю, стеная от боли. Кейл, Ривен и Ривален моргнули. Под черепом Кейла возникло давление. Он почувствовал тёплую струйку крови, текущую из ноздри. Он попытался пробиться к Магадону через его ярость.

Магз, он мёртв. Кессон мёртв. Теперь я могу тебя спасти.

Но от Магадона осталось слишком мало, чтобы понять.

Меня не нужно спасать! закричал он.

За спиной Кейла начали кричать и умирать латандериты.

Сила ворвалась в сознание Кейла. Казалось, глаза сейчас выскочат из глазниц. Мысли смешались. Он попытался сосредоточиться.

Это твоя расплата за то, что предал меня, сказал Магадон.

Кейл пошатнулся, почувствовал, как кровь капает из ушей.

— Твой город гибнет, — сказал он Ривалену сквозь сжатые зубы.

— Как и твой друг, — ответил Ривален, вытирая текущую из носа кровь. Его золотые глаза казались большими, как монеты.

Кейл знал, что Магадону осталось недолго. Если Магза всё ещё можно спасти, он должен сделать что-то немедленно. Он уже заключил сделку с одним дьяволом. Он мог заключить сделку с другим.

— Договоримся, — сказал Кейл.

Ривален кивнул, зашипел от боли.

— Говори.

— Саэрбцы поселятся там, где пожелают. Их оставят в покое, — сказал Кейл, голос которого прерывался от боли. — Магадон уйдёт свободным и нетронутым.

— Магадон уже мёртв.

— Нет, — с жаром возразил Кейл. — Ещё нет.

Ривален посмотрел на Кейла, на Ривена.

— Сембия принадлежит Шадовар.

Кейл кивнул, вытер с лица кровь.

— По рукам. Теперь нам нужно время. Делайте, как я.

Кейл призвал свою новообретённую силу, надеясь, что Ривален и Ривен опознают его намерения, и начал творить заклинание.

Давление в его сознании увеличилось.

Умри! Умри! кричал Магадон.

Ривален и Ривен догадались, что собирается сделать Кейл, и присоединили к нему свои голоса.

Не обращая внимания на крики Регга и его воинов, на теневых ходоков, на ярость Магадона, они воспользовались своей новообретённой божественностью и остановили время.

Когда заклинание подействовало, капли дождя повисли в воздухе. Молния, расколовшая небо, застыла на месте. Саккорс повис, накренившись, в воздухе, продолжая сиять, примерно в двух выстрелах из лука от столкновения с землёй. Латандериты и теневые ходоки, свет и тень, застыли на мокрой земле, лица скорчены от боли, кровь течёт из глаз, ушей, ноздрей.

У Кейла было совсем мало времени, прежде чем время продолжит свой бег, прежде чем Магадон умрёт. Пока действовало заклинание, они не могли воздействовать на смертных, не напрямую. Кейл не стал попусту медлить. Он уже знал, что будет делать.

— Я спасаю Магадона, — сказал он Ривену.

Ривен кивнул, не понимая, о чём речь.

— Согласен, но как? У нас есть лишь несколько мгновений.

Кейл посмотрел ему прямо в лицо.

— Есть лишь один способ.

Ривен ответил пристальным взглядом.

— Ты не можешь отдать обещанное, Кейл. Оно не выйдет наружу, разве что…

Его глаза широко распахнулись.

Кейл кивнул. Божественная эссенция могла покинуть его, только если он умрёт.

Ривен поник. Он помотал головой, стал шагать из стороны в сторону.

— Нет, нет, нет. Должен быть другой способ.

— Это единственный.

Ривен прекратил шагать и зло глянул на него.

— У нас есть эта сила, мы можем сделать что-то ещё. Должен быть другой путь!

Но Кейл знал, что другого пути нет. Даже если бы они смогли победить Мефистофеля, они не успеют сделать это, прежде чем он уничтожит то, что забрал у Магадона.

— Ривен, есть только один способ. Ривен…

Ривен поднял руки, как будто пытаясь остановить давящие на него слова Кейла.

— Дай мне проклятую секунду, Кейл. Секунду.

Кейл ждал, чувствуя, как улетучивается сила заклинания. Он переступил с ноги на ногу.

Ривен поднял жёсткий взгляд.

— Нет, Кейл, ты снова сдаёшься.

Эмоции захлестнули Кейла, но он не мог понять, был это гнев или что-то иное. Он шагнул вперёд и схватил Ривена за плащ. Тени вокруг него охватили их обоих, завертелись и забурлили.

— Я не сдаюсь! Я борюсь конца!

Он взял себя в руки, заговорил тише, отпустив Ривена.

— Я просто борюсь до самого конца, Ривен.

Может быть Ривен понял, может быть, нет.

Долгое мгновение они смотрели друг на друга. Лицо Ривена вытянулось.

— Как это может быть единственным способом, Кейл? После всего этого?

Кейл покачал головой, мягко улыбнулся.

— А как иначе? Как ещё могло всё закончиться?

Ривен отвёл и опустил взгляд.

— Ты делаешь это ради него?

— Нет больше ничего, — ответил Кейл. — Только мы. Это достаточная причина. Понимаешь?

Ривен поднял глаза. Казалось, он потрясён.

Кейл протянул руку.

— Ты был моим другом, Ривен.

Нижняя губа Ривена задрожала. Он схватил Кейла за руку и подтащил его ближе, чтобы обнять.

Кейл взял Клинок Пряжи за лезвие, и протянул его Ривену рукоятью вперёд. Он начал понемногу осознавать последствия принятого решения. Ноги под ним ослабели. Руки дрожали. Ривен сделал вид, что не замечает.

— Изверг его не получит, — сказал Кейл. Ривен взял меч, кивнул.

— Я сдержу своё обещание, — сказал Кейл. — А ты сдержишь своё. Помнишь, что ты ему обещал?

Лицо Ривена посуровело. Он снова кивнул.

— Я помню.

Кейл повернулся к Ривалену.

— Ты тоже держи своё слово, шадовар.

Лицо Ривалена ничего не выражало, его глаза мерцали.

Лица и воспоминания хлынули в мысли Кейла, но он оттолкнул их и нарисовал мысленно Канию. Он стянул к себе тьму.

В последний момент он передумал и представил не морозные пустоши Восьмого Ада, но лицо благодарного мальчишки, мальчишки, который однажды пригласил его в свет. Внезапно увидеть Арила, мальчика, которого он встречал лишь однажды, стало важнее всего на свете.

— Прощай, — сказал Кейл Ривену.

Ривен не ответил; может быть, не мог говорить. Отведя глаза, он просигналил «Прощай» на языке знаков.

Арил мирно спал на боку в своей маленькой кровати. Одеяло было натянуто по шею. Наружу торчала только голова. Какое-то время Кейл смотрел на мальчика, думая о былых временах, о друзьях и врагах, о всех оставленных жизнью шрамах. Арил спал мирно, спокойно. Кейлу этот момент показался… подходящим.

Мальчик спокойно спит в своей кровати, свободный от страха, с целой жизнью, ожидающей впереди. Кейл понял, почему ему нужно было увидеть Арила, а не Шамур, не Тамлина и не Тази. Он хотел, чтобы последний увиденный им на Фаэруне человек был невинным.

Он коснулся щеки мальчика тыльной стороной своей теневой ладони и подумал о Джаке.

— Я делал, что мог.

Он надеялся, что кому-то когда-то это помогло.

Он шагнул сквозь тени во тьму снаружи небольшого домишки. После хаоса битвы тишина деревни казалась непривычной. У него осталось всего несколько мгновений, прежде чем время в Буре Теней возобновит свой ход.

Холодный воздух был пронизан запахом дыма из домашних очагов. Он окинул взглядом деревню. Шесть десятков домов сгрудились кучкой посреди поросшей деревьями местности, тихой, мирной, безопасной. Двухэтажный храм Йондаллы, единственное каменное здание среди строений из брёвен и кирпича, стоял на краю деревни, как пастух, стерегущий овец. Из двух труб храма вился дымок, заполняя долину запахами кедра и дома. В очагах жгли ароматное дерево и не позволяли остыть.

Кейл сделал глубокий вдох. Он отогнал слёзы.

Он порадовался, что хотя бы в одну из ночей какое-то время тому назад деревня была обязана своей сохранностью ему, а не Йондалле. Он убил два десятка троллей, отвечая призраку Джака, пытаясь выйти на свет.

Но мёртвым было уже не ответить, и свет был не для него. Больше нет. Никогда.

Он поднял взгляд на купол неба, незапятнанный бурлящими чернилами Бури Теней. Наверху мерцало Море Звёзд, Селун и её свита сияющих Слёз. Кейлу показалось, что он замечает пустоту в небесном скоплении, окружавшим серебряный диск луны, дыру, оставленную одной из слёз, когда та помчалась к Фаэруну, дыру, из-за которой умер Джак, дыру, отразившуюся в душе самого Эревиса. Он подумал о коротышке и его трубке, попытался улыбнуться, но не смог. Он так никогда и не заполнил эту дыру. Теперь и не заполнит.

Сила горела в нём, холодная, тёмная, почти безграничная. Он мог слышать слова, сказанные в тени на противоположной стороне Торила, мог сдвинуть горы одним свои словом. Он знал больше, чувствовал больше, был больше, чем когда-либо мог себе вообразить. Его воспоминания, память Маска, охватывали тысячи лет — даже опережая Эфирас — воспоминаний о делах, народах и местах давно забытых.

Меланхолия окутала его, обернула его так же плотно, как тени. Наконец он понял Маска, но лишь сейчас, в самом конце. Осознал он и то, что Маск тоже понимал его, может быть, лучше, чем он сам.

«Ты хочешь возвыситься», однажды сказал ему Мефистофель.

Маск тоже говорил ему это, но не словами.

Кейл желал возвыситься, и это произойдёт, пусть и не так, как он себе представлял.

Он чувствовал связь с оставшимся в Сембии Ривеном, связь, которая протянулась сквозь время и расстояние. Скорбь убийцы, хоть и глубоко запрятанная, тронула Кейла. Он сглотнул возникший в горле комок.

В итоге они всё-таки стали друзьями. Но слишком долго не признавали этого. Кейл был рад, что подобающе попрощался с Ривеном. Слова казались слишком незначительными для такого важного момента. Кейл будет скучать по Ривену, как скучал по Джаку.

Из кармана своего плаща он достал мелкий камешек, который дал ему Арил. Кейл носил его несколько месяцев — напоминание, талисман надежды. События с участием Арила казались далёкими, как будто случились в другом мире, в другое время. Гладкий камень казался тёплым в руке, твёрдым.

— Человек-тень, — прошептал он, вспомнив имя, которым назвали его полурослики.

Он положил камень на землю у дверей дома, где спали Арил и его мать — надгробие, отмечавшее его уход. Последней вещью, к которой он прикасался на Фаэруне, будет речной камень, который дал ему благодарный мальчишка-полурослик, назвавший его «человеком-тенью». Кейлу показалось это подходящим.

— Прощай, — сказал он, думая не только об Ариле.

Он закрыл глаза и приготовился. Решимости ему хватало, но он всё равно хотел, чтобы это мгновение не заканчивалось. Между ударами сердца прошла целая вечность. Он наслаждался слабым запахом хвои, что принёс западный ветер, дрожью энергии, пронизывающей всё вокруг, целый Фаэрун.

Только сейчас Кейл увидел Фаэрун целиком. Ему будет не хватать этого. Он находил утешение в том факте, что он помог сохранить его, по крайней мере на время.

Приготовившись, он погрузился в знакомую темноту. Она утешила его, согрела. Сейчас он знал ночь, как собственную кожу. Ночь была его частью. Кейл был ночью.

Он сказал ей «прощай» и шагнул сквозь тени, сквозь миры, в Канию.

Обычная тьма фаэрунской ночи сменилась губящим души мраком Кании. Действие остановки времени сюда не распространялось.

Кейл ощутил холод Восьмого Ада, но новобретённая сила сделала его невосприимчивым к морозным укусам. Зато усилившиеся чувства сделали ужасы Восьмого Ада более отчётливыми.

Он стоял на продуваемом всеми ветрами плато из потрескавшегося льда, которое возвышалось над замороженной равниной, разрезанной широкими, изломанными реками пламени. Проклятые души мучеников корчились в этих реках, горели в их огне, как отчаявшаяся, погибающая рыба, пойманная в лужицах на отмели. Другие с пустыми лицами блуждали по бесконечному льду, оглушённые и замерзшие, их разум был пуст, их судьба была холодна и беспощадна, как воздух.

Огромные насекомоподобные гелугоны превратили мучеников в реках в свои игрушки, расчленяя, пронзая или избивая их. Отчаяние пронизывало весь план, миазма столь же ощутимая, как холод и тьма. Ветер полнился криками боли, долгими, агонизирующими воплями, которые, как знал Кейл, не прекратятся никогда. Вдалеке друг на друге теснились ледники, древние, как сам космос, и Кейл ощущал, как в костях отдаются вибрации непрекращающейся войны.

Ветер хлестал его плащ, выл в ушах, душил запахом склепа, вонью миллионов и миллионов погибших, которые проведут целую вечность, корчась от боли. Страдание было бесконечным.

Тьма вокруг Кейла, тьма, которая была Кейлом, бурлила и шипела. Он чувствовал тени Кании, её глубокие и скрытые места, её тёмные дыры, но не так, как обычно чувствовал такие вещи. Эревису подчинялись все тени, но в разной степени. Сила Мефистофеля касалась всего в Кании, пятнала, делала всё чуждым даже для божественной силы Кейла. Он заставил темноту Кании склониться перед своей волей и окутал себя её защитой.

Настало время выполнить своё обещание.

Через их связь Ривен чувствовал, что Кейл покинул Фаэрун и отправился в Канию, чувствовал давящее отчаяние и бесконечные муки почти так же сильно, как будто он сам стоял на тамошнем льду. Убийца сжал в руке Клинок Пряжи, с которого сочился мрак. Он мысленно приказал своей потерянной сабле вернуться в ножны, и та немедленно оказалась на месте.

Вокруг него стояли неподвижные, как статуи, воины Латандера. На кромках их щитов по-прежнему мерцал розоватый свет. Несколько человек мёртвыми лежали на земле — из ушей сочилась комковатая красная жидкость.

На равнине распростёрлось большое, тёмное тело Фёрлинастиса, одного крыла дракону не хватало, в чешуе зияли бесчисленные раны. Тени и призраки, заполнявшие небо, пропали, вернулись на план Тени.

Дождь неподвижно висел в воздухе. Молния застыла во мраке, расколов небо, захваченная заклинанием. Застыв во времени, Буря Теней казалась почти мирной, красивой.

Саккорс тоже повис в высоте, едва видимый за завесой теней. В его сердце находился Магадон, потерявшийся в Источнике, потерявшийся в нанесённой ему отцом травме.

Ривален смотрел на него, золотые глаза мерцали, тени горели той же тёмной силой, что заполняла Ривена и Кейла.

— Теперь я понимаю, — сказал принц Шадовар приглушённым от боли голосом, — это не то, чего я ждал.

— Никогда и не было, — ответил Ривен. — Сдержи своё слово, Ривален.

Угрозу он оставил непроизнесённой.

Принц кивнул.

Ривен вглядывался в лица латандеритов, пока не нашёл Регга. Бородатое лицо воина было измазано кровью и грязью. Нагрудник был покрыт засечками. Оторванные кольца кольчуги свисали с плеча. Ривен полез в поясной кошель и достал небольшой свёрток с урмласпирским табаком. Он сунул его в один из кошелей Регга.

— Не думаю, что мы когда-то сможем разделить с тобой этот табак.

С этими словами Ривен притянул к себе тьму и перенёсся на Путевой камень. Появился он на мосту в храм. Ночное небо над ним вместо угнетающих чернил Бури Теней мерцало от звёзд.

Его девочки спали в передней, застывшие от остановки времени. Он подошёл к ним, погладил по очереди. Он наслаждался моментом. Он любил своих девочек. Они были невинностью для его прегрешений.

Он встал, подумал о своей задаче, ожесточил свою волю.

Он положил Клинок Пряжи, глубоко вдохнул и приготовился.

Ветер хлестал, давил на Кейла. Тот не двинулся с места, зачерпнул свою силу и позволил ей пропитать свой голос.

— Я пришёл сдержать обещание, дьявол!

Его слова прогрохотали над землёй, оглушительные, как раскат грома. Земля затрещала, раскололась под ним. По льду побежали трещины. Крупные куски измазанного сажей льда и камня сорвались с гор и рухнули облаками льда на равнину внизу.

Миллионы дьяволов вскинули головы и взревели в ответ. Проклятые души, мучения которых прервались на миг, вздохнули, радуясь передышке. Где-то в залах самого Мефистара раздалось эхо его крика.

Через три секунды вокруг Кейла начали возникать гелугоны, белые панцири которых были грязными от сажи, а оружие покрыто вековым слоем крови. Между их щелкающих мандибул звучало влажное, жирное дыхание. Кейл отражался в блестящей поверхности их выпученных глаз.

Возникла дюжина, четыре десятка, сотня чудовищ. Их жадное клацанье отдавалось у Кейла в ушах. Лёд стонал под общим весом собравшихся дьяволов.

Кейл посмотрел на них, позволил увидеть собравшуюся в его глазах силу, и нетерпение гелугонов сменилось неуверенностью. Тени вокруг него кипели. Гелугоны окружили его, когти скребли по потрескавшемуся льду, но ни один не отважился приблизиться. Они чувствовали настоящую природу Кейла. Он был не для них, и гелугоны это знали. Он стоял неприкосновенным в их гуще, остров тени в океане дьяволизма.

— Сообщите своему господину…

В облаже сажи и силы среди них возник Мефистофель. Гелугоны склонились при его появлении, и треск их панцирей звучал как тысячи ломающихся костей.

— Я узнал о твоём присутствии, как только ты осмелился ступить в моё царство, шейдлинг.

Архиизверг, как титан, возвышался над своими миньонами, возвышался над Кейлом. Его чёрные, изодранные крылья отбрасывали тень на свиту из гелугонов, на весь план. От жара сияющей красной плоти лёд и снег плавились под его ногами, посылая вверх облачка редкого пара. Ветер трепал его угольно-чёрные волосы, срывал тёмный дым с его мускулистого тела. В одной руке он сжимал свою огромную железную алебарду, на острие которой плясали полосы нечистой силы.

Кейл впервые по-настоящему разглядел изверга. Мефистофель был почти так же стар, как сама Мультивселенная, его сила и личность укоренились в реальности так же прочно, как небесные сферы. Шар была старше, но не Маск. Кейл впервые осознал полную силу изверга.

И осознал, что он Мефистофелю не ровня.

Возможно.

Глаза архидьявола, белые и без радужки, так похожие на глаза Магадона, пронзили Кейла своим взглядом, добрались до самой его сути.

— Ты принёс только часть своего долга.

Кейл кивнул.

— Части хватит, чтобы выполнить моё обещание.

Мефистофель задумался, кивнул.

— Действительно. И таким образом, мой план будет исполнен.

Кейл прибегнул к усмешке Ривена, засмеялся, и этот звук расколол лёд.

— Твой план? Тебя, как и меня, как и его, как и всех нас, обвели вокруг пальца.

Мефистофель нахмурился, гелугоны защёлкали, выдавая свою неуверенность.

— Ты ошибаешься.

— Нет, — ответил Кейл. — Ошибаешься ты.

Мефистофель улыбнулся.

— И невзирая на махинации богов, богинь и архимагов, я всё равно получу то, чего желаю.

— А я получу то, чего желаю я, — ответил Кейл, и это заявление отделило его от самого себя, раскололо надвое. Ему показалось, будто он находится вне тела, далеко, будто он — просто наблюдает за событиями, а не участвует в них.

Его мозг сосредоточился не на происходящем здесь и сейчас, а на прошлом. Воспоминания захлестнули его, маленькие, спокойные мгновения, которые он разделил с Тазиенной, Варрой, Джаком, те редкие часы, что он провёл с матерью, с Тамлином, Ривеном, оковы его жизни, рождавшиеся иногда в смехе и объятиях, а иногда в слезах и крови.

— При тебе нет твоей игрушки, — сказал архидьявол, кивая на пустые ножны Кейла.

Голос Мефистофеля казался далёким, просто шёпотом, слабым зовом глупца в ночи. Кейл парил над равниной, над дьяволами, над самим собой, глядя на всё сверху, как призрак, наблюдающий за собственной смертью. Изображение было размыто, как будто он смотрел через дешёвое стекло. Зато его жизнь проносилась перед ним в отчётливых, ярких тонах, последовательность событий, которая привела его к этому моменту, здесь, сейчас, когда он погибнет.

— Потому что я пришёл не сражаться с тобой, — услышал себя Кейл. — Я пришёл отдать то, что должен тебе, и забрать то, что должен мне ты.

Ривен почувствовал появление Мефистофеля, почувствовал внезапный поток силы, злобы, вечной и несокрушимой тьмы. Тени вокруг него вились медленными спиралями. Зная, что произойдёт, что должно случиться, Ривен сосредоточился не на своей скорби, не на неожиданном чувстве потери, от которого его живот превратился в зияющую дыру, а на своей работе.

Он был убийцей, всегда был убийцей. И у него была работа. Он отложил свою скорбь и положил руки на рукояти сабель. В ушах отдавалось биение сердца, громкое, как барабан войны, каждый удар отсчитывал время, отсчитывал оставшиеся Кейлу мгновения.

— Забрать то, что ты должен мне, — сказал он, повторяя слова бывшего врага, а сейчас — его друга, его брата.

Мефистофель шагнул к Кейлу. Глаза дьявола пылали, из него сочилась сила, злоба, а за своим господином следовали гелугоны, жаждущие узреть, как прольётся кровь бога.

Кейл, до краёв полный собственной силы, не отступил ни на шаг, но заставил своё тело вырасти в размере до тех пор, пока не оказался лицом к лицу с архидьяволом, пока гелугоны не превратились в детей, собравшихся послушать сказку.

Вокруг Мефистофеля вспыхнула тёмная сила. В ответ всколыхнулись тени Кейла. Завыл, завопил ветер. Застонали ледники. Проклятые души закричали.

— Есть только один способ забрать её у тебя, — сказал Мефистофель.

Кейл знал.

— Я отдам то, что обещал.

Нетерпение загорелось в глазах дьявола, жадный голод. Он облизал губы, разок взмахнул крыльями. Гелугоны переминались на своих когтистых лапах, щёлкали устрашающими мандибулами в предвкушении.

— Сначала твой долг, — сказал Кейл.

Мефистофель моргнул от удивления, как будто забыл, но быстро взял себя в руки. Он улыбнулся, показав острые зубы. Его взгляд был жёстким, как адамантин.

— До последнего момента торгуешься, как сембиец. Хорошо.

Архиизверг отступил, остановившись среди своих гелугонов. Он посмотрел на Кейла.

— У тебя есть то, что есть, и ты всё равно хочешь отдать это ради моего сына, простого смертного?

Кейл просто смотрел на него, но этого было достаточно.

Архидьявол покачал головой.

— Мне не понять людей. И всё же — вот главная половина твоего друга.

Архиизверг согнулся над пустошью, упёрся руками в колени, начал кашлять. Вскоре он исторгнул из себя на лёд комок дымящейся крови и непонятных клочьев плоти. Лёд превратился в кровавый суп, смердящий разлагающимися трупами.

Кейл почувствовал позыв к рвоте и сглотнул желчь. Гелугоны восхищённо затрещали.

В центре кровавой груды, скользкие от крови, лежали полупрозрачные останки души Магадона. Душа не двигалась.

— Что ты сделал? — спросил Кейл, шагнув вперёд. Тени вокруг него встрепенулись, лёд затрещал.

Мефистофель искоса посмотрел на Кейла, и вдохнул в душу Магадона немного силы. Тонкий силуэт вздрогнул, напрягся, перевернулся, открыл глаза. Когда он увидел архидьявола, его лицо исказилось от ужаса и отчаяния.

Кейлу больно было видеть страдания друга. Он подумал, что Магадона можно починить, но сделать целым — уже нельзя. У него навсегда останутся трещины и шрамы

— Но он не сломан, — сказал Кейл и улыбнулся.

Мефистофель взял душу за горло, высоко поднял её и посмотрел на Кейла, угрожая. Душа извивалась и корчилась, отчаянно тянулась к Эревису.

Сила Кейла позволила ему впервые увидеть энергию человеческой души, силу, которая превосходила пустые заботы людей, богов и миров. Эта красота, этот свет, вызвали у него слёзы.

— Он будет свободен, когда я получу своё.

Кейл покачал головой, позволил силе потечь из своего тела.

— Нет. Сначала освободи его.

Гелугоны шагнули ближе, но Кейл не отрывал глаз от Мефистофеля. Душа Магадона извивалась в руке архидьявола, раскрывала рот в безмолвной мольбе.

Взгляд дьявола полыхнул. Энергия плясала на острие его алебарды.

— Одновременно.

Кейл обдумал предложение, кивнул. Другого способа не было.

— Когда я отпущу душу полукровки, останется мгновение, когда я ещё смогу снова схватить её, — предупредил дьявол. — Если ты передумаешь, я заберу её обратно и уничтожу полностью. Сожру у тебя на глазах. А потом я найду оставшуюся часть сына и заставлю его страдать.

Кейл не шевельнулся.

— Попробуешь забрать плату, не освободив его, у меня останется мгновение до того, как всё кончится. Я сражусь с тобой.

— Ты проиграешь.

— Возможно, — признал Кейл, — но ты и весь этот план ещё долго будет страдать после этой битвы. Твои враги узнают об этом и придут за тобой.

Мефистофель улыбнулся, услышав этот аргумент, хотя не стал показывать клыки, и в этой усмешке не было ничего, кроме злобы.

— Когда я получу, что желаю, сын перестанет быть для меня важным.

Кейл поверил ему.

— Тогда давай закроем эту сделку.

— Закроем.

Архидьявол поднял руку, и гелугоны пропали, телепортировавшись прочь.

Кейл обхватил себя руками и позволил силе внутри себя уснуть. Тени отступили. Кейл стоял перед дьяволом, одинокий, уязвимый.

— Сделай это, — сказал он.

Ривен заставил сердце биться ровно, перехватил поудобнее клинки и позволил полученной им силе проявиться в полном объёме. Тьма заполнила маленькое помещение, холодная и беспощадная, как намерения убийцы. Он стоял в самом центре мрака, качаясь на носочках, руки тисками сжимали рукояти сабель. Он не мог замедлить стук своего сердца, не мог остановить облака тени, толчками вырывающиеся из его тела.

Мефистофель отпустил душу Магадона, и она немедленно начала рассыпаться на сияющие серебрянные огоньки. Архидьявол стремительно развернулся к Кейлу и занёс своё оружие для решающего удара.

Тени текли с кожи Ривена, с его сабель, свивались в узлы вокруг него. Он слышал разговор между Кейлом и архидьяволом, почувствовал, как Мефистофель отпустил душу Магадона, понял, что дьявол поднял своё оружие, чтобы взять с Кейла плату.

Ривен отпустил заклинание остановки времени и потянулся к разуму Магадона.

Магадон? мысленно позвал он.

Ривен? отозвался Магадон сонным голосом только что проснувшегося человека. Ривен, что я наделал?

Ривен услышал в его голосе благодарность, стыд, и больше всего — скорбь.

Он понимал эти чувства.

Останови падение Саккорса и убирайся оттуда. Такой уговор.

Что за уговор? О чём ты? Где Эревис?

Сделай это, Магз. И убирайся от Источника.

Кейл стоял перед Мефистофелем. Его глаза были открыты, вокруг клубились тени. Он видел голод в глазах изверга, знал, что из-за этого голода Мефистофель слеп для всего остального.

Эревис, как душа Магадона, тоже разделился, наблюдая за происходящим со стороны. Он чувствовал лёгкость, свободу. Впервые за долгое время он подумал, что сделал что-то из-за любви. Впервые после смерти Джака он почувствовал себя героем, которым обещал стать.

Он ощутил зуд под черепом, позади глаз — Магадон.

Эревис, не надо!

Я должен, Магз. Знай, что ты спас меня. Ты и Джак.

Мысленный голос Магадона будто кулаком ударил Ривена.

Ривен, не позволяй ему сделать это! Ривен! Не позволяй!

Но было уже поздно.

Свирепое оружие Мефистофеля очертило смертоносную дугу. Кейл ничего не почувствовал, когда первый удар разорвал его плоть. Вместо этого он ощутил знакомый, уютный запах табака, табака Джака.

Он упал на лёд, упал в своё прошлое, и понял, что ошибался.

Он был не только мраком. В нём всё-таки был свет.

— Кейл, — произнёс голос.

— Джак?

— Есть так много вещей, которые я хочу тебе показать…

Ривен моргал, чувствуя каждый удар дьявольской алебарды, чувствуя боль Кейла, к счастью, приглушённую, и считал удары.

Раз, два, три.

Он закричал от ярости. Тьма потекла из него, укрыла Фаэрун на милю. Его девочки бросились в храм.

Ривен заставит Мефистофеля заплатить за каждый удар. Это был его долг перед Кейлом. Его долг Мефистофелю.

Тени перенесли Ривена между мирами. Он появился в Кании, замаскировав свою новообретённую силу, невидимый даже для Владыки Восьмого Круга. Он чувствовал метель и острые как нож укусы ветра, чувствовал обжигающий холод, но они его не беспокоили. Мороз Восьмого Ада не мог погасить жар его ярости. Вопли проклятых, корчившихся в огненных реках Кании, смешивались с воем ветра, но Ривен к ним не прислушивался. Он сосредоточился только на спине стоявшего перед ним архидьявола, архидьявола, который убил его друга, наверное, единственного друга, который когда-либо был у Ривена.

Окровавленная, рассечённая фигура Кейла лежала на льду у ног Мефистофеля. Несколько струек тени зависли над телом, прежде чем отдаться на волю ветра. Кейла уже охватил лёд, вмораживая его в вещество Кании. Его глаза были закрыты, руки широко раскинуты, тело разорвано силой алебарды дьявола. Кровь Кейла окрасила багровым снег и лёд вокруг него. Несколько полосок тени прилипли к крови, как будто не желая оставлять своего создателя, и держались, несмотря на ветер.

Мефистофель вонзил свою алебарду в лёд, пронзая сам мир. Он закричал в экстазе и поднял руки, когда блестящее, отдалённо похожее на человека облако чёрной энергии ударило вверх из разрушенного тела Эревиса — частица божественной эссенции Маска. Она завертелась вокруг архидьявола, окружив его теневой спиралью. Конец спирали вошёл дьяволу в грудь, вызвав хриплый возглас, а остальное заструилось следом.

— Да! — закричал Мефистофель, и его голос загремел, как гром.

По мере того, как сила текла в него, дьявол увеличивался в размерах. Его красная кожа потемнела, окружавший Мефистофеля нимб нечистой силы вскипел. Изверг взревел от экстаза, и вся Кания содрогнулась. Возросшая сила его голоса расколола ледники, обрушила по склонам древних, как космос, гор оползни старого снега и льда, заставила дьяволов и мучеников съёжиться в страхе. Все Девять Адов зазвенели от его победного возгласа.

— Дрожи в своей крепости, Асмодей! — воскликнул архидьявол, и в его голосе звенело обещание.

Увидев, что долг уплачен сполна, Ривен сбросил свою маскировку. Тёмный огонь божественного гнева кипел на его клинках, паром поднимался с его кожи, демонстрируя ярость убийцы. В мгновение ока Ривен увеличился в размерах, сравнившись с извергом.

Мефистофель почуял его и начал разворачиваться, но было слишком поздно.

— Потанцуем, — сказал Ривен, вонзая сабли в спину дьяволу. Со стали потекла энергия, пронзая тело Мефистофеля. Тот завыл от неожиданности, ярости, боли. Мефистофель выгнулся, рефлекторно ударил крыльями. Тени заметались вокруг них обоих.

Ривен налёг на клинки, вгоняя их в тело Мефистофеля до тех пор, пока кончики обеих сабель не вышли из груди архиизверга в фонтане силы и дьявольского ихора. Мефистофель упал на колени, и от столкновения лёд, на котором они стояли, пошёл трещинами, раскололся.

— Ты не можешь убить меня, — пробулькал архидьявол полным ртом ихора и желчи.

Ривен знал, что это правда. Наверное, он мог сравниться с Мефистофелем, но только до тех пор, пока архидьявол полностью не усвоит взятую у Кейла божественную силу. Тогда Ривен станет уязвим. У него оставалось мало времени.

Он упёрся сапогом в спину Мефистофеля, толкнул его на лёд и вырвал свои сабли. В воздух взметнулось облако пара, когда горячее тело дьявола коснулось льда. Ривен усилием воли наложил оковы на архиизверга, не позволяющие ему телепортироваться.

— Я не могу убить тебя, — признал он. — Но я сделаю тебе больно. Так, чтобы ты запомнил.

Мефистофель заревел, завыл ветер, и Ривен рубанул своей усиленной саблей по голове дьявола. Клинок проткнул один из рогов изверга и глубоко вошёл в череп. Наружу хлынула густая, жирная жидкость. Ривен пустил сквозь саблю свою ярость, зажигая в дьяволе пожар боли.

Мефистофель закричал и попытался встать. Ривен надавил сапогом ему на спину, ткнув лицом в лёд его собственных владений.

Где-то вдалеке рушились ледники. Падали горы.

— Три за те три, что ты обрушил на Кейла, — Ривен посмотрел на тело друга, почти полностью укрытое льдом.

Мефистофель застонал, сказал что-то неразборчивое. Раны, которые нанёс ему Ривен, уже затягивались.

Убийца выдернул саблю из черепа архидьявола.

— А этот за меня.

Он схватил пригоршню мокрых от крови и мозгов чёрных волос Мефистофеля, дернул, заставляя дьявола запрокинуть голову, открывая горло. Мефистофель оскалился, обнажив клыки с чёрными пятнами крови. Ривен прижал острие сабли к его шее и перерезал горло. Пахнущая как гнилое мясо кровь хлынула из раны. Ривен на мгновение задержал голову дьявола в руке, прежде чем презрительно отбросить его на лёд.

Хоть он пока ещё и не полностью слился с божественной эссенцией, Ривен всё равно смог почувствовать появление полусотни гелугонов, телепортировавшихся на помощь своему господину. Их влажное дыхание кузнечными мехами звучало в его ушах, звук от неожиданно возникшего на льду веса был треском кнута.

Он развернулся и исторг облако липких теней, опутавшее всех дьяволов, сковавшее их. Они защёлкали и захрипели от удивления, и он послал сквозь облако разряд силы, чтобы помешать им телепортироваться наружу. Незначительным усилием воли он сделал облако кислотным.

Гелугоны завизжали, когда кислота проела дыры в их панцирях. Они боролись со своими оковами, рубили своими алебардами тени, что пленили их, но всё напрасно. Вязкий, жирный чёрный дым, щелчки и крики боли звучали в бойне. Ривен выбросил гелугонов из головы и повернулся к их господину.

Рана в голове архидьявола заживала. Как и его разрезанное горло. Ривен надавил коленом ему между крыльев, подался вперёд и прошептал Мефистофелю на ухо:

— Покинь Ады, и я буду ждать. Всюду за их пределами я буду сильнее тебя.

Мефистофель начал говорить, захлебнулся кровью, закашлялся, сплюнул. Он кивнул на Кейла.

— Ты вернёшься за ним. И когда ты придёшь, я тоже буду ждать.

Ривен посмотрел в сторону Кейла, но не смог разглядеть его тела. Кажется, лёд уже поглотил его, или, может быть…

На мгновение он почувствовал надежду. Но потом вспомнил, что архидьявол был лжецом, сейчас и всегда.

Нет, Кейл погиб навсегда, его тело сковал лёд, и у Ривена не было времени, чтобы забирать труп. Он решил, что Кейл поймёт.

— Его больше нет, — сказал Ривен, пытаясь поверить в собственные слова. — И я не стану возвращаться.

Мефистофель улыбнулся полным ртом клыков.

— Посмотрим.

Ривален увидел, как свет вокруг Саккорса блекнет, увидел, как город выравнивается, когда Магадон отпустил Источник, и его сила снова обратилась на то, чтобы держать анклав в воздухе. Эхо ярости мага разума по-прежнему гремело в его голове. Его тело болело, истекало кровью, но регенеративные способности уже принялись заживлять все раны и сращивать кости. Со временем он сможет и отрастить новую руку.

Всё кончено, сказал маг разума, истощение и печаль сочились сквозь ментальные эманации.

Ривален покачал головой и тихо сказал:

— Нет. Всё только начинается.

Он нарисовал в голове забвение, конец всего, и стянул к себе тени. Он почувствовал рывок мгновенного перемещения и возник среди руин Ордулина.

Мёртвый город укрывала тьма. Длинные полосы болезненно-синего и блекло-жёлтого дыма пронизывали грязный, неподвижный воздух, как синяки, оставшиеся на трупе Ордулина. Ривален знал, что едкие испарения ядовиты, но его новая природа отрицала слабости смертного тела.

Стены клубящихся тёмных облаков окружали город, вечная тьма Шар пустила корни в фаэрунском Сердцеземье. Зазубренные линии зеленоватых молний пронзали облака. Гремел зловещий гром.

Но внутри города, в сердце бури, царила пустота и неподвижность. Нарушал её лишь ветер. Он закручивался вокруг Ривалена резкими порывами, раздражёнными потоками, и толкал его в спину, подталкивая к центру города и истинному плану Шар.

Ривален позволил своему божественному сознанию протянуться над всем городом. Ордулин был полностью лишён любой жизни. Принц знал, что тьма снаружи города кишела искажёнными существами и нежитью, питавшимися смертью и страхом, но сам город был пуст.

И он знал почему.

Кессон Рел потерпел поражение. Но Шар — нет.

Ривален должен был увидеть это сам. Он должен был знать.

Он мог бы заставить тени перенести его к пропасти, которую наверняка найдёт в сердце Ордулина, но вместо этого решил пройти по разрушенным улицам. Он подумал, что хоть одна живая душа должна стать свидетелем произошедшего.

Стук его сапог по потрескавшимся и неровным мостовым отсчитывал утекающие секунды, как водные часы из Невервинтера, утекающее время, что ещё осталось Торилу. С каждым шагом у него всё сильнее и сильнее кружилась голова.

Здания вокруг него были осевшими, они потекли по бокам, как будто их камни и кирпичи расплавились, как свечной воск, скругляя углы, вытягивая формы. Будто пьяные, дома клонились к центру города, к дыре в мире.

Город усеяли тысячи трупов, лежали в дверях, на балконах, кожа бледная и влажная, искажённые рты распахнуты в предсмертном крике. Ветер трепал лохмотья их одежд, как знамёна победы Шар.

По мере того, как он приближался к цели, искажённость мира возрастала. В конце концов, отличить расплавленную плоть от расплавленного камня стало просто невозможно. Части тел торчали из покосившихся камней и кирпичей. Туловища, головы и конечности обвиняющими перстами указывали в чёрное небо, тела, пойманные в обломках рушащейся реальности, насекомые, застывшие в каплях янтаря. Он не отводил свой взгляд от этого ужаса. Он впитывал его, пытался осознать, и тени вокруг него бурлили.

— Ваше отчаяние — сладкий нектар для госпожи, — сказал он мертвецам.

Ривален чувствовал как реальность, нереальность, хватается за него, пытаясь сначала размягчить принца, а потом и полностью растворить. Лишь божественная сила помогала ему поддерживать физическую и ментальную целостность. Он чувствовал отстранённость, как будто наблюдает за самим собой во сне.

Улица впереди заканчивалась вымощенной камнем площадью, окружённой низкой каменной стеной. На пьедестале у стены стояла бронзовая статуя: воин с мечом и щитом. Черты лица статуи растворились, оплыли, как будто слёзы расплавили его.

Ривален прошёл мимо статуи на площадь. Шпиль Кессона Рела висел над городом, питая разлом между мирами, похожий на рану в небе. Ривален вытянул руку, и теневое щупальце протянулось из его ладони к шпилю, обернулось вокруг раз, другой, третий. Ривален позволил силе потечь в щупальце, и башня Кессона рассыпалась, обрушилась на землю крупными обломками, монументами его поражению. Затем принц произнёс куплет силы и закрыл разлом. Со временем Буря Теней отступит. Лишь Ордулин останется в её тени. Сембия восстановится, по большей части, и ей будут править Шадовар.

Ривален проложил себе путь через обломки и там, в центре руин Кессона Рела, он узрел победу Шар.

Диск пустоты, размером примерно с щит, парил на уровне глаз. Диск не двигался, но границы между ним и окружающим пространством были размыты. Реальность, казалось, прогибается под его весом, как будто мир вытекает в сливное отверстие.

Царила неподвижность. Ривален благоговейно, смиренно смотрел на диск.

Ветер сдул в дыру ленточку тени, и тень исчезла. Её не поглотили, знал Ривален. Её не уничтожили, но полностью стёрли, как и всё, что попадало в дыру, в точности, как на Эфирасе.

Ривален вытянул руку, едва не касаясь дыры кончиками пальцев, его тело стало мостом между миром и ничто. Он посмотрел в дыру, как в линзу, и увидел там конец любого времени и любого пространства. Он смотрел на конец света, на развоплощение вселенной. Из внутреннего кармана он достал чёрную монету, которую нашёл в руинах Эфираса. Она была холодной в его ладони, мёртвой.

Впервые он понял, по-настоящему понял природу своей богини, её целей и её нужд.

Она прекратит всё сущее. Он будет её инструментом. Он убил свою мать, потерял брата, отца, всю свою семью, принёс в жертву свою душу, обменял свою человечность на веру, и всё это — ради ничто. Он сжал монету в ладони, глядя на дыру в мире, и заплакал.

Тамалон, получивший вести о возвращении Ривалена в Селгонт, ожидал принца в комнате с картами в своём дворце. Его взгляд снова и снова возвращался к шахматным фигурам, которые он расставил на карте Сембии, к чёрной линии вооружённых мечами пешек, обозначающих границу Бури Теней.

Он не знал, получилось ли у принца остановить Кессона Рела. Не знал он и о судьбе господина Кейла и саэрбцев.

От нетерпения Тамалон не мог усидеть на месте. Он начал расхаживать по комнате, выпил чашу вина, снова принялся расхаживать по комнате, выпил ещё одну чашу, а принц всё не появлялся.

Сияющие сферы в помещении заставляли шахматные фигуры отбрасывать на карту тени. Пешки раскрасили своими тенями всю Сембию. Тамалон прекратил шагать, посмотрел на них, вообразил, что может ступать сквозь мрак, перемещаться между мирами, жить вечно.

Он хотел получить то, что ему обещали, и хотел этого отчаянно. Сначала главное, сказал Ривален, и Тамалон понимал это, но время настало. Тамалон позвонил в колокольчик, вызывая управляющего.

В дверях возникло худое тело и редкая шевелюра Тристиина. Его жилет и рубаха, как всегда, казались свежевыглаженными.

— Хулорн?

— Вы посылали за принцем Риваленом?

— Двух гонцов, милорд. Его нет в его покоях.

Тамалон посмотрел на карту, на тени, и его кулаки сжались.

— Приготовьте карету.

— Да, милорд.

Тамалон не стал тратить время и проверять покои Ривалена. Вместо этого он приказал кучеру направляться к Храмовой улице. Сгорбленный возничий утвердительно хмыкнул и натянул поводья.

Карета прогрохотала по селгонтской мостовой. Тамалон смотрел на людные улицы, на бойкую торговлю, на отсутствие очередей за едой, и гордился всем этим. Его город был хорошо защищён и накормлен, перенёс войну и голод и стал сильнее. То же самое будет и с Сембией под его правлением.

Народ узнавал его лакированную карету, и по пути Тамалон отвечал на салюты и приветственные взмахи. Он был хулорном, а народ любил своего хулорна.

Пешие отряды скипетров патрулировали улицы. Каждый отряд был усилен двумя или тремя солдатами-шадовар, украшенные доспехи которых казались странным анахронизмом даже на шумных, космополитичных улицах Селгонта. Тамалон вдруг осознал, что воспринимает присутствие шадовар как должное. И народ тоже к этому привык. Он подумал, что никто не обратит особого внимания, когда в небе над городом снова появится Саккорс.

Кучер прикрикнул на лошадей, и карета свернула на Храмовую улицу. Тамалон выглянул из окна.

По тротуарам шагали немногочисленные прихожане. Других карет на улице не было. Стук колёс потревожил скворцов, облепивших статуи и фонтаны. Стайка птиц вспорхнула в небо, когда карета приблизилась, и Тамалон подался обратно внутрь, чтобы избежать дождя из птичьего помёта. Беззащитный возничий выругался, проклиная птиц, запачкавших его жилет.

Двигаясь вниз по улице, один за другим они миновали тёмные, заброшенные храмы, каменые трупы мёртвых верований. Лестницы и залы, когда-то полные прихожанами, теперь стояли безлюдными и пустыми, как поражённые засухой поля Сембии.

Скоро Тамалон запретит все церкви, кроме веры Шар. Любые ценности из покинутых храмов будут конфискованы и пополнят городскую казну. Он прикажет разобрать храмы и использовать их камень для ремонта оставшихся после войны повреждений — подходящее использование для храмов предателей.

— Остановись перед Обителью Ночи, — приказал он кучеру. Тот кивнул.

Храм Шар состоял из острых углов и прочного серого камня. Из центра двухэтажного здания поднималась единственная башня, обвиняющим перстом указывая на Селун. Фасад строения украшали лишь несколько окон фиолетового или дымчатого цвета.

Когда-то Вис Талендар пытался выдать этот храм за храм Сиаморфы, но теперь притворство было отброшено. Чёрные, лакированные двери с символом Шар — гладким чёрным диском с фиолетовой каймой — стояли открытыми. Арку входа украшал крупный аметист. В ближайшие месяцы Тамалон выделит рабочих для подобающей отделки остальной наружной части храма.

Не ожидая, пока кучер откроет перед ним дверцу, Тамалон вышел из кареты и поднялся по каменным ступеням ко входу в храм. Он не мог разглядеть, что происходит внутри. Непроницаемая магическая тьма окутывала всё помещение за входом, символически отделяя церковь от внешнего мира. Прихожанин вынужден был делать первые шаги в храме вслепую — момент уязвимости, призванный напомнить о власти Шар. В темноте прихожанин должен был рассказать госпоже свой секрет.

Тамалон шагнул из-под света позднего солнца и ступил во тьму. В ушах зазвучал шёпот, объёдинённое бормотание всех прочих, кто входил сюда и делал свои признания. Он не мог разобрать слов, но среди какофонии слышал глубокий голос Ривалена и шипящий голос Вэрианс. На мгновение он почувствовал себя так, будто пол ушёл из-под ног и он падает по головокружительной спирали в бесконечное ничто.

— Я ненавидел моего отца, — признался он сквозь сжатые зубы, и чувство неожиданно отступило, шёпот смолк, и он знал, что его собственный секрет присоединился к общему хору.

Магия прихожей вцепилась в священный символ Шар, который он носил, подняла символ с груди и потащила за цепочку. Тамалон пошёл туда, куда потянул его символ. Через несколько шагов он вынырнул из тьмы и оказался лицом к лицу с Вэрианс Маттик.

Тени вились вокруг неё длинными тонкими спиралями. Шрам на щеке портил тёмную кожу её круглого лица. Длинные чёрные волосы жрицы сливались с её покровом теней. Она носила подобающую своему званию фиолетовую мантию. Тамалон задумался, неужели ей, как и Ривалену, было несколько тысяч лет?

— Жрица, — сказал Тамалон, склонив голову. — Во мраке ночи мы слышим шёпот пустоты.

— Внимаем его словам, хулорн.

— Я ищу принца Ривалена. Его нет в его покоях, и я подумал…

— Ночной провидец внутри.

Она не отступила в сторону и не стала предлагать дальнейших объяснений.

— Могу я его увидеть?

— Он занят службой.

Тамалон посмотрел мимо неё, увидел лишь пустой коридор и фиолетовый ковёр.

— Думаю, он захочет меня увидеть.

Вэрианс улыбнулась, и из-за того, как её кожа сморщилась вокруг шрама, улыбка получилась угрожающей.

— Оставайтесь здесь. Я сообщу ночному провидцу.

Не ожидая подтверждения, она развернулась и прошла по коридору. Скоро она слилась с тьмой внутреннего пространства лишённого окон храма.

Тамалон стоял в зале, раздражённый высокомерным поведением, с которым Вэрианс приказала ему ждать.

— Как будто псу, — произнёс он.

Его раздражение лишь росло с утекающими секундами. Он посмотрел в дальний конец коридора, но увидел лишь фиолетовый ковёр и голые каменные стены. Забыла она про него, что ли?

— Будь оно всё проклято, — сказал он и зашагал по коридору в сторону, куда ушла Вэрианс.

— Хулорн, — произнёс позади него Ривален.

Он неожиданности сердце Тамалона дрогнуло. Он обернулся и увидел, как из темноты выходит принц.

— Вы напугали меня, — сказал Тамалон. — Я вас не увидел.

Ривален позволил теням полностью упасть с себя.

— Теперь видите?

— Вижу, — ответил Тамалон. — Вы кажетесь… иным.

Ривален был не выше обычного своего роста, и всё же Тамалону казалось, что он заполняет собой зал, занимает больше, чем просто пространство. Окружавшие его тени казались темнее, казались бездонными дырами. Его обнажённая левая рука была чёрной, будто состояла из сросшихся теней. От изучающего взгляда его золотых глаз Тамалону стало неуютно. У него не было ни малейшего желания узнать, какой секрет выдал Ривален темноте.

— Вы потревожили мою службу, хулорн.

Неучтивость слов принца удивила Тамалона. В тоне Ривалена скрывался гнев. Тамалон напомнил себе, что он — хулорн, а в скором времени станет и правителем всей Сембии. Он и Ривален были равны.

— Я получил известия, что вы вернулись, но не услышал никаких новостей об исходе случившихся событий. Я ожидал узнать об этом от вас.

Глаза Ривалена сощурились.

— Ожидали? Почему?

Тамалон попытался не сникнуть под взглядом Ривалена.

— Потому что я хулорн.

Казалось, Ривален надвинулся на него, хотя на самом деле принц не пошевелился.

— И что мне до того?

— Я… — пробормотал Тамалон, сглотнул, заговорил более уважительно. — Я хотел сказать «надеялся», принц. Я не ожидал узнать об этом от вас. Я надеялся, что вы мне сообщите. Раньше мы поддерживали постоянный контакт, и я… предположил, что так и будет продолжаться.

— Так и будет, — ответил Ривален, и в его словах что-то скрывалось. — Мы… добились успеха. Разлом был закрыт. Буря Теней отступит из Сембии, хотя Ордулин навеки останется поглощён темнотой.

Сердце Тамалона дрогнуло от этих известий.

— А что с господином Кейлом? С саэрбцами?

Ривален нахмурился, как будто вопрос причинил ему боль.

— Господин Кейл мёртв.

Тамалон не смог сдержать усмешки. Он знал, что выглядит как злорадствующий дурак, но ему было всё равно.

— Прекрасные новости, принц Ривален! Прекрасные!

— Я предоставил уцелевшим саэрбцам безопасный проход по Сембии. Они могут поселиться, где пожелают, — продолжал Ривален.

Усмешка и хорошее настроение Тамалона пропали.

— Вы позволили?

Тамалон пожалел о сделанном им ударении на слове «вы», как только слова сорвались у него с языка.

Ривален посмотрел на него, тени вокруг принца бурлили.

— Да. Я позволил.

— Конечно, — сказал Тамалон, выдавив улыбку. — У вас есть полномочия действовать от моего имени.

Ривален снизу вверх посмотрел на Тамалона, его губы были плотно сжаты.

— Вы обнаружите, что наши отношения немного изменились с учётом того, что Сембия обьединилась под властью Шадовар.

В животе Тамалона открылась маленькая дыра, освобождая место для усвоения истины.

— Боюсь, «немного» — ключевое слово в этом предложении, принц.

Ривален взмахнул рукой, отмахиваясь от слов Тамалона.

— Вы останетесь номинальным правителем Сембии, но в итоге будете подчиняться мне и его всевышеству.

Тамалон попытался не выдать своё потрясение ни голосом, ни выражением лица.

— Но я считал, что мы будем править, как равные. Я думал…

— Вы считали неправильно. Мы не равные. Вы — инструмент моей воли и воли госпожи.

Мысли Тамалона смешались. Он попытался сосредоточиться.

— После всего, чего мы достигли?

— Мы не достигли ничего. Всего достиг я. Вы стали лишь лицом происходящего для внешнего мира.

Тамалон покраснел.

— Но… но я поклоняюсь госпоже. Я отчеканил монеты, принц. Я собирался стать шейдом, как вы. Я думал, мы были… друзьями.

— Вы станете шейдом, хулорн, — сказал Ривален. — Я держу обещание. В эти дни люди придерживаются обещанного.

— Спасибо, принц, — ответил Тамалон, довольный по крайней мере этим, хотя он не мог заставить себя встретить взгляд глаз Ривалена.

— Превращение — длительный и болезненный процесс. Ваше тело и душу разрывают на части и переделывают.

Тамалон отступил на шаг, широко распахнув глаза.

Ривален продолжил:

— Эта агония годами будет преследовать вас в кошмарах.

Тамалону стало дурно, и он отступил ещё на шаг.

— Ваша семья и друзья погибнут и превратятся в прах. Вы будете жить в одиночестве.

Тамалон ударился о стену. Ривален навис над ним.

— Но в конце концов вы закалитесь, станете лучшим слугой для госпожи, станете лучшим слугой для меня.

— Это не то, чего я хотел, принц.

— Это именно то, чего вы хотели. Власти. Вы просто не хотели платить её цену. Но вы сембиец, хулорн. Вы должны были знать, что цена есть всегда. И ценой этой станет боль и вечное одиночество.

Ривален сказал это тоном человека, который знает, о чём говорит.

Тамалон сглотнул, вообразив боль своего превращения. Он посмотрел в будущее и увидел одинокое, пустое существование, в котором его будут бояться и ненавидеть те, кем он станет для видимости править. Больше ему этого не хотелось.

— Пожалуйста, принц. Нет. Я отрекаюсь от своего поста. Здесь и сейчас. В вашу пользу.

— Слишком поздно.

Слёзы потекли из глаз Тамалона.

— Что я наделал? — тихо сказал он.

Ривален улыбнулся, и его клыки сделали принца похожим на дьявола.

— Твоя горечь — сладкий нектар для госпожи.

Маск возник в месте, которое не было местом, среди ничто из холода и безликой серости. Он воплотился полностью, целиком, а не просто в одну из своих обычных, полубожественных форм, которые иногда показывал своим последователям.

Одинокий и маленький, он парил в бесконечной пустоте, в утробе сущего. Маска удивляло, что оживлённая, многоцветная, полная жизни Мультивселенная была рождена из этой зияющей пустоты. Удивляло его и то, что сущее однажды в эту пустоту вернётся. Он был рад, что не увидит, как это случится, хотя знал, что сыграл свою мелкую роль в подготовке этого события.

Как сыграют свою роль те, кто придут следом и займут его место.

А может быть, и нет, если всё пойдёт так, как он хотел. Он заронил собственные семена в утробу вселенной. Время покажет, какие всходы они дадут.

— Я здесь, — сказал он, и его голос эхом зазвучал в бесконечности. Неожиданно на него обрушилась усталость. Он долго бежал, откладывая неизбежное. Сдаваться было не в его характере. Он предполагал, что поэтому она и выбрала его, поэтому и он выбрал собственных слуг.

Его голос стих. Чувство ничтожности, бесконечного одиночества усилилось. Он чувствовал себя пустым, как окружающее.

Она приближалась.

Он взял себя в руки, не желая отступать и терять выдержку. Этот момент был предрешён. Внутри себя он нёс всю силу, украденную много тысячелетий тому назад, плюс некоторую — но не всю — дополнительную силу, накопленную им после восхождения. И сила была монетой, которую она требовала в оплату его долгов. Цикл сделал новый виток.

— Покажи себя. По крайней мере это ты должна для меня сделать.

Потребовалось немало времени, чтобы принять, что он не станет тем вестником, который нарушит Цикл Теней. Он крал силу, считая, что станет. Собственная гордыня забавляла его. Он видел надежду в том, что его избранные могут нарушить цикл, разрубить замкнутый круг.

— Я вижу надежду у тебя на лице, — сказала она, её голос был именно таким прекрасным и холодным, каким он его запомнил. — Надежда плохо сочетается с этим местом.

Он сглотнул, не желая отступать, когда ничто приобрело присутствие и он ощутил взгляд могучего разума, который существовал одновременно во множестве мест и во множестве времён. Она видела рождение вселенной. Она увидит её конец.

— Цикл замкнулся, — сказала она.

Он почувствовал на себе её холодные руки, почувствовал, как искра божественности внутри отзывается на прикосновение своей изначальной обладательницы. Она приняла свою излюбленную форму — бледнокожей девы с падающими на грудь чёрными волосами. В её глазах зияла пустота. Он посмотрел в точку на её лице над глазами — он не осмеливался смотреть в эти глаза, чтобы не увидеть там свою судьбу. Блеск её красных губ на бледном лице показался ему неприличным.

— Я пришёл отдать свой долг, — сказал он, склонив голову. Он обнаружил, что дрожит. В её присутствии он был подвержен слабостям, которых не испытывал с момента своего возвышения. Это было приятное чувство.

Она провела рукой по его волосам, прижалась лбом к его лбу.

— Твой долг давно просрочен. Простой платы недостаточно. Разумеется, ты знаешь об этом, Лессинор.

Он так долго не слышал имени, которое дали ему при рождении, что этот звук заставил его взглянуть в глаза матери… и пожалеть об этом.

Он увидел там забвение несуществования, ожидавшую его пустоту. Он не хотел этого видеть. Он просто хотел, чтобы это произошло — в один момент существование, в следующий — несуществование. Он не хотел знать.

Свойственные его пропавшей человечности слабости снова проявили себя. Его тело дрожало. Он не хотел конца. Он не хотел знать, что означает «конец». Всё, что он совершил, всё, чем он был, было напрасно.

А может быть, нет. В этот раз он не позволил надежде отразиться на лице.

— Ах, — сказала его мать, удовлетворённо вздохнув. — Ты видишь это сейчас, здесь, у конца всего.

Он кивнул.

— По твоему долгу накопились проценты, сын мой.

Он снова кивнул. Этого он ожидал и приготовился. За тысячелетия, которые ему поклонялись, вера его последователей сделала его чем-то большим, чем просто то, что он украл у неё изначально. Она об этом знала. Но не знала масштабов, не знала того, что он сумел кое-что припрятать.

— Я пришёл заплатить и это… госпожа.

Он не мог заставить себя произнести имя матери. Она обладала сосудом, родившим вестника, и ничего больше.

— Я знаю, — сказала она и заключила его в объятия. Её руки оплели его, охладили его. Она погладила его волосы, заворковала. Он положил голову ей на плечо и заплакал.

И только тогда понял, что остывает, что силу выпивают из него, что пустота, которую он видел в её глазах, пришла за ним. Он сжал её крепче, закрыл глаза, но не мог избавиться от образа ожидающего его конца.

— Шшш, — прошипела она и обняла его крепче.

Он тонул, растворялся в её необъятности, погружался в ничто. Несуществование зияло перед ним. Он попытался заговорить, в последний момент взбунтоваться, но не мог вывернуться из её хватки.

Тьма сомкнулась вокруг него. Он пытался погрузиться в ничто с надеждой в сердце, вспоминая, что он, сын госпожи тайн, сохранил секрет от…