Царь нигилистов

Глава 6

— Ваше Величество! — начал Енохин. — Говорить будет в основном Иван Михайлович, которого я пригласил с вашего разрешения. Он лучше разбирается в душевных болезнях. Я разве что слово вставлю.

— Иван Михайлович, — обратилась к Балинскому императрица, — что вы думаете о болезни моего сына?

— Ваше Величество… это… — замялся Балинский.

— Говорите, Иван Михайлович! Саша будет жить?

— О, да! — выдохнул психиатр. — Конечно. Угроза жизни миновала.

— Чем же еще вы можете меня напугать?

— Ваше Величество! — собрался с духом Иван Михайлович. — Это деменция прекокс… скорее всего.

— Он безумен? — почти спокойно спросила императрица.

— Да, Ваше Величество. Симптомы довольно типичны и их много.

— Что именно, господа?

— Он говорит, как взрослый образованный человек, — сказал Балинский. — Просто удивительно для тринадцатилетнего мальчика. Очень логично. Прекрасно строит фразы и выражает мысли…

— Что же не так, Иван Михайлович?

— Он говорит странно. Во-первых, искажает слова. Например, говорит «кофе» вместо «кофей».

— Как и «чеснока» вместо «чесноку», — добавил Енохин. — «Перца» вместо «перцу» и «укропа» вместо «укропу».

— Я помню, Иван Васильевич, — кивнула государыня, — вы мне говорили. Может быть, это простонародное, он любил подслушивать у солдат.

— То, как он говорит, меньше всего похоже на народную речь, — заметил Балинский. — Он заимствует очень много иностранных слов и приделывает к ним русские окончания, словно так и должно быть. Мне приходилось записывать, чтобы подумать и понять, откуда это.

— Он забыл немецкий, Иван Михайлович, — сказала императрица. — Может быть, он помнит отдельные слова.

— Немецкий присутствует, — подтвердил Балинский. — Как и французский. И английский.

— Английский он помнит, — заметила императрица.

— Но все равно заимствует слова, — сказал психиатр. — Из латыни тоже.

— И сходу понимает медицинскую латынь, — добавил Енохин.

— Мальчикам не преподавали латынь, — вздохнула императрица. — Тем более медицинскую. Николай Павлович, к сожалению, вычеркнул ее из списка предметов.

— Тем не менее, великий князь знает, по крайней мере, отдельные слова. И греческий — тоже. Ваше Величество, великих князей учили греческому?

— Нет. Может быть, где-то вычитал…

— Может быть, — кивнул Балинский. — Например, слово «шизофрения», которое он употребляет вместо «деменция прекокс» в значении «психическая болезнь». Это из греческого: от «расщеплять» и «ум». Может и вычитал, но мне такая терминология не известна.

— И «нейролептик», — добавил Енохин.

— Да, «нейролептик», — кивнул психиатр. — Тоже из греческого: «нерв» и «втягивать». Он считает, что так называются лекарства от психических заболеваний. Спросил, будем ли мы их применять и очень просил этого не делать.

— Таких лекарств нет? — спросила Мария Александровна. — Саша их выдумал?

— Лекарств с таким названием нет, — кивнул Балинский. — Видимо, выдумал. Но очень логично. И вообще не задумываясь.

— Вы ему сказали о вашей медицинской специальности, Иван Михайлович? — спросила государыня.

— Он догадался, Ваше Величество.

— Пока все, что вы рассказываете похоже на описание очень умного мальчика, а не сумасшедшего, — заметила императрица. — Даже слишком умного. Саша таким не был.

— Деменция прекокс — очень странная болезнь, — сказал Балинский. — И часто идет рука об руку с гениальностью. Деменцией прекокс страдали Исаак Ньютон, Жан Жак Руссо и, видимо, Николай Гоголь. Возможно, Жанна д’Арк. Она с тринадцати лет начала слышать голоса. Так что возраст начала болезни тоже довольно типичен. Хотя бывает и значительно позже. Например, у Карла Шестого Французского первый приступ был в 24 года.

— Саша слышит голоса? — спросила государыня.

— До голосов мы не дошли. Там и без того довольно. Когда я спросил его, не думает ли он, что окружающие его обманывают и он находится внутри театральной пьесы, где все выдают себя за других, он отреагировал так нервно, что дальше можно было не спрашивать. Сказал, что сначала ему так и показалось: «Ролевая игра, все оделись в исторические костюмы и пытаются изображать владетельных особ». Но потом он понял, что это все-таки реальность.

— Последнее говорит о выздоровлении? — спросила Мария Александровна.

— Не обязательно, Ваше Величество. Скорее, о попытке скрыть болезнь. Он считает себя пришельцем из будущего и очень сомневается в том, что он сын своего отца. И при этом иногда говорит очень рискованные вещи. Не обращайте внимание, это болезнь.

— Например, Иван Михайлович?

— Кто-то ему дал читать «Уложение о наказаниях» покойного императора Николая Павловича. Великий князь сначала сказал, что это «юридический шедевр» и все последующие российские кодексы будут с него списаны, а потом, что он бы выкинул оттуда главу о преступлениях против веры, потому что должна быть свобода вероисповедания. И значительно переделал главу о государственных преступлениях, потому что там, в основном, «словоблудие», а должна быть свобода слова.

— Странный выбор чтения для тринадцатилетнего мальчика, — заметил Енохин.

— Здесь я не согласен с Иваном Васильевичем, — сказал Балинский. — В рамках его безумия совершенно логичный. Если он правовед из 21-го века, для него довольно естественно интересоваться варварскими кодексами века 19-го. Этак свысока посмеяться. Что он и сделал.

— Он может выздороветь? — спросила императрица.

— Может даже само пройти, — сказал Балинский. — Деменция прекокс часто протекает приступами. Психоз, потом затишье лет на 15–20, но потом опять психоз. И так несколько раз. Но во время психоза надо быть очень осторожными. Карл шестой чувствовал приступы заранее и спешил в Париж, чтобы его там заперли. Но в промежутках между ними, в периоды просветления, вполне мог управлять государством. Пока приступы не стали слишком частыми.

— Саше не править, — заметила Мария Александровна. — Он может быть опасен?

— Вряд ли, Ваше Величество. Он внушил себе, что менингит передается от человека к человеку и очень трогательно старался нас не заразить. Но все может быть. Я бы рекомендовал убрать оружие из его комнаты.

— Его отселили от брата на время болезни, и сейчас там оружия нет, — сказала императрица. — Но мы уже хотели возвратить его к Володе.

— Подождите, Ваше Величество, — сказал Балинский, — и не только из-за оружия. Владимиру Александровичу сейчас 11 лет, ведь так?

— Да, — кивнула императрица.

— А Александр Александрович иногда ведет себя странно. Например, сегодня, при нас с Иваном Васильевичем, великий князь сказал лакею «вы».

— Деменция, — вздохнул Енохин.

— Очевидно, — кивнул Балинский. — Но я боюсь насмешек со стороны его младшего брата, ему сложно будет объяснить состояние Александра Александровича, все-таки Владимир Александрович еще мал. А подобные насмешки могут ранить больного и совсем не пойдут ему на пользу. С другой стороны, общение Великому князю нужно, но очень осторожное и деликатное. Он привязан к старшему брату. В разговоре с нами он очень хорошо говорил о Николае Александровиче, а Владимира Александровича не упоминал вовсе. Так что, возможно, его лучше поселить сейчас со старшим братом.

— Николай — цесаревич, — заметила императрица.

— Я понимаю, что это против правил, — кивнул Балинский. — Но это временно. Николай Александрович все-таки постарше, и его можно будет предупредить, что с братом надо обращаться бережно и никак его не задевать.

— Иван Михайлович, вы говорили, что менингит заразен? — спросила Мария Александровна.

— Это говорил Великий князь.

— А медицина?

— По-видимому, нет, — проговорил Балинский. — Были эпидемии, но, скорее всего, это другая форма менингита.

— Эпидемии от миазмов, — сказал Енохин. — Грязь, бедность, гниение.

— Но во время эпидемии холеры тридцать лет назад в России ввели карантины, и людей погибло меньше, чем в Европе, — заметил Балинский. — Так что все может быть…

— Сколько менингит может быть заразен? — спросила Мария Александровна.

— Не известно, — сказал Иван Михайлович. — Даже если он заразен, вряд ли больше недели. Александр Александрович хорошо себя чувствует. Но осторожность не может быть лишней. Так что пусть пока спит в отдельной комнате. Я понимаю ваши опасения, Ваше Величество. Для взрослых он точно не так опасен, так что со слугами и гувернерами пусть общается.

— Когда ему можно будет вернуться к учебе?

— Пока не надо, Ваше Величество. Мозг лучше не перегружать. Можно заниматься музыкой и рисунком, но только столько, сколько захочет, не надо заставлять. Он хочет вспомнить французский, назвал несколько авторов, которых хочет прочитать: Беранже, Гюго. Пусть, но опять-таки, сколько захочет, иначе можно спровоцировать приступ.

— Он сам сказал, что хочет читать по-французски? — спросила императрица. — Саша?

— Да, Ваше Величество.

— Это очень на него не похоже, — заметила Мария Александровна.

— Болезнь многое меняет, Ваше Величество. К тому же больные не всегда способны действовать по плану. Он может попросить книги и не прочитать их. В его состоянии это бывает. Но, если просит — лучше дать. И я бы рекомендовал пока отказаться от строгостей военного воспитания. Это сейчас совсем не для него.

— Я поговорю с государем, — пообещала императрица.

Балинский кивнул.

— И нужны лекарства, Ваше Величество, если позволите, я выпишу рецепт.

— Да, Иван Михайлович.

Лакей принес бумагу, чернильницу и перо, и психиатр написал название лекарства и с поклоном отдал его императрице.

— Хорошо, Иван Михайлович, я пошлю за лекарством, — сказала она. — Благодарю вас. Но помните, что болезнь Саши должна остаться в тайне.

— Конечно, Ваше Величество, — кивнул психиатр.

Лейб-медик и психиатр шли по аллеям парка Александрия к железнодорожной станции Новый Петергоф. В спины им дул легкий ветер с Финского залива, шумели кроны столетних лип, солнце било сквозь листву, бросая тени на дорожки, пахло свежескошенной травой.

— Несчастная женщина! — тихо сказал Енохин. — Вы видели детский портрет на подоконнике?

— Да, конечно, Иван Васильевич, — сказал Балинский. — Белокурая девочка в голубом платье. Это Великая княжна Александра Александровна?

— Да, Иван Михайлович. В семье ее звали Линой. Не дожила до семи лет. Менингит. Государь до сих пор носит браслет с ее портретом. И вот теперь Великий князь. Такой славный мальчишка! Простой, не заносчивый, без аристократической надменности. Какой-то, по-настоящему, русский.

— У Александра Александровича очень странная болезнь, — заметил Балинский.

— Но вы же поставили диагноз?

— Странная — не значит, что ее нет. У Карла Шестого Безумного она тоже была странная. Больше сорока приступов за 30 лет. Это очень много и очень нетипично. Даже предполагали отравление.

— Вы думаете?

— Нет. Причина очевидна — последствия менингита. И некоторые симптомы, как по учебнику. А некоторые не похожи ни на что. Вы заметили слово «глубинка» в значении «провинция»? Вы раньше такое слышали?

— Нет. Но я слышал, что сумасшедшие часто искажают слова.

— Искажают. Но не так! Пропускают буквы, переставляют, переиначивают. Без всякой логики. А здесь логика железная. Одна «шизофрения» чего стоит! Остроумно ведь: расщепление ума!

— Переселение душ, — хмыкнул Енохин.

— Ну, я в такие штуки не верю, — сказал Балинский. — Должно быть рациональное объяснение.

— Он о Франции рассказывал, словно он там был, а ведь императрица пока не вывозила детей за границу.

— Мог читать об этом.

— Мог, — кивнул Енохин. — Географию он всегда любил. Но знаете, я долго пробыл в Польше с покойным императором Николаем Павловичем и никогда не слышал о городе Катовице.

— Карту надо посмотреть. Может, найдется.

Они подходили к вокзалу — изящному готическому строению архитектора Бенуа, скопированного им с какого-то католического храма.

— А знаете, что самое удивительное? — спросил Балинский. — Когда общаешься с душевно больными, после этого чувствуешь себя, словно тебя выжали, словно из тебя выкачали душу. А здесь такого нет. Александр Александрович не отнимает, он дает. И глаза у него не такие, как у моих пациентов в клинике. Эти глаза ни с чем не спутаешь. Иван Васильевич, у него взгляд здорового человека.

— И что же вы ему выписали?

— Лауданум.

— А! Ну, от лауданума хуже не будет.

— Заедете ко мне в Петербурге, Иван Васильевич? Я хочу вам кое-что показать.

У вокзала в северной столице врачи взяли пролетку и заехали на квартиру Балинского.

Хозяин приказал слуге подавать чай и принес для коллеги толстенный том из своей библиотеки. «Systemamycologicum» — гласило название.

— Откройте, где закладка, — сказал психиатр.

Енохин открыл. Ну, да! Описание грибов рода «Penicillium».

— Откуда он знает о них интересно? — проговорил он.

Балинский пожал плечами.

— Не думаю, что Великим князьям так подробно преподавали ботанику.

— Но о лекарственных свойствах здесь ничего нет.

— Мне кажется, я это тоже где-то видел, — сказал Балинский. — Чуть не у Парацельса. Не об этих грибах, а о плесени вообще.

Принесли чай с вишневым вареньем. Енохин отпил из чашечки.

— Ну, что? Катовице поищем, Иван Михайлович? — предложил он.

Атлас открыли после чая. Города Катовице в Польше не было.

— Ну, я же говорил, — вздохнул Енохин.

— Погодите, погодите, — сказал Балинский.

И стал изучать соседние страницы.

— Вот! — наконец сказал он. — Все есть. Правда, не Катовице, а Каттовиц. Только это не Польша. Верхняя Силезия. Пруссия!

— Милый немецкий городок, — хмыкнул Енохин. — «А больше и смотреть нечего»!

— Не городок, Иван Васильевич. Небольшая железнодорожная станция.

— И что вы об этом думаете?

— Думаю, что Пирогову надо написать.

— Он в Петербурге?

— Нет, он сейчас в Киеве.

Три года назад знаменитый хирург вернулся в Петербург после Крымской войны и был принят новым императором Александром Николаевичем. Балинский точно не знал, что такого Пирогов наговорил Его Величеству, однако после аудиенции хирург оказался очень далеко от столицы, в Одессе, хотя и с пожизненной пенсией.

Догадаться было можно. Ни сдержанностью, ни деликатностью, ни способностями придворного Николай Иванович никогда не отличался. А положение в русской армии и в ее медицинской части в Севастополе было прямо скажем не самым блестящим.

В начале года Пирогову был пожалован чин тайного советника и Киевский учебный округ в управление, однако в Петербург его это не вернуло.

— Вы помните, что мы не должны никому говорить о болезни Великого князя? — заметил Енохин.

— Да, конечно. Я его не назову.

За письмо Балинский сел, когда Енохин ушел.

Ну, и что писать Пирогову? Что один из сумасшедших утверждает, что грибами можно менингит лечить?

Иван Михайлович посыпал бумагу песком, положил письмо на стол и задумался.

Содержание ему не нравилось.

Что за абсурд проверять бред сумасшедшего?

Вынул из кармана два листочка с рисунками Великого князя и его пояснительными надписями. У слов «провод», «принцип», «динамик» и «магнит» на конце не было буквы «ер».

И он взял еще один лист бумаги.