Чада, домочадцы и исчадия

Глава 14

Лес Прекрасных скрипел сердито, качал ветвями, норовил ухватить сучком за волосы — но я не забывала кланяться, уворачиваясь, и знай себе спешила за волшебным проводником. Потом вышли в лес Премудрых, но быстро миновали — то ли Василиса поспешила проскочить мои владения краем, то ли урочище заботливо толкало хозяйке под ноги короткую тропу.

Границу с землями Кащея я ощутила четко. Впервые, пожалуй, почувствовав, что она — есть, и это не воображаемая черта, проведенная соседскими договоренностями. Здесь даже дышалось иначе, чем в ведьмовских урочищах. И сила здесь была другой.

Этот лес был сер и хмур, и не было ему дело ни до меня, ни до моей противницы — и если Василиса ждала получить от него помощь, то просчиталась.

И даже если она рассчитывала не на помощь, а только на то, что здесь у нее будет выигрыш в знании местности, то и здесь она ошиблась: реализовать это преимущество я ей не дам. Не тогда, когда меня ведет волшебный клубочек.

Ну почему она не могла полюбовно договориться? Давно бы уже обе получили, чего хотели! Тропа гладко ложилась под ногами, и я все спешила по ней все скорее и скорее, желая закончить уже со всем этим, подгоняемая злостью и досадой.

Вот мелькнуло меж ветвей лазоревое платье, и я вскипела азартом, поняла: догоняю! Выдыхается, ведьма!

Не устроила бы ловушки, ведьма.

Не подловила бы на горячке погони.

Страх мазнул крылом, заставил собраться. Но даже если впереди и впрямь ловушка, если усталость Василисы — притворство, это не меняло ничего. С меня хватит. Наше противостояние должно быть закончено здесь и сейчас.

И, словно отзываясь на эти мысли, расступились в стороны деревья, и на прогалине лицом к лицу встретила меня Василиса.

Видно, она тоже устала. И тоже решила, что хватит — разберемся между собой здесь и сейчас!

От полетевшей мне в лицо черной тени я прикрылась рукавом, и тень, вместо того чтобы меня иссушить, бессильно стекла по раскрывшемуся щиту, обдав меня запахом тлена. Швырнула в ответ клубящейся, злой сырой силой, с облегчением осознавая, что не подвела защита, выстояла, радуясь: раз Василиска в врукопашную пошла, значит, нет здесь ловушки!

…успела так подумать, и поняла, что проваливаюсь в тропу, и ушла уже по щиколотку в землю, не в силах сделать ни шагу, а прямо передо мной, постепенно проявляясь из-под морока, наливается силой – моей силой! – разрыв-трава.

Рыже-красные косы соперницы блеснули в тусклом солнечном луче, когда она гортанно вскрикнула и взмахнула руками… Я только и успела, что дернуть свою силу назад, вложившись в этот рывок всей собою.

Жахнуло так, что в ушах зазвенело. Полетел в лицо лесной сор, взвился вверх птичий грай.

Я отчаянно затрясла головой, заморгала, пытаясь прийти в себя. Звон в голове прошел, но зрение, кажется, пострадало: все вокруг словно белесой пеленой заволокло.

А, не, это пыль столбом встала. И сквозь эту пыль видно, что на месте, где букетик недоподаренной мне разрыв-травы лежал, пятно выгоревшее, а супротивница моя стоит, красивая, моргает, мелким мусором обсыпанная.

А потом ме-е-едлено, плавно, подломившись в ногах, падает на тропку.

Которая меня, кстати, больше за ноги и не держит.

Если это еще какая-то ловушка, то Василиса однозначно заслуживает первую премию за лучшую роль в театре одного актера!

Сил нет, как эта дура меня достала!

Я смотрела на поверженную соперницу и внутри не колыхнулось даже ни капли злорадства, ни удовлетворения. Было горько и досадно.

…Только что дальше-то с ней делать?

Убить не смогу. Оставлять здесь нельзя. Пока что она без сознания, но я уверена, что ее взгляд, когда она придет в себя мне не понравится. Она будет мстить, не чураясь никакими средствами.

— Булат, — позвала я, и конь чутко прянул ушами. — Отвези ее куда-нибудь подальше. Да так, чтобы обратно дороги не сыскала.

Переваливать с больной головы на здо… лошадиную, отличное решение, я считаю!

— Будет сделано, хозяйка.

Кое-как я взвалила бессознательное старушечье тело на лошадиную спину. Богатырский конь, как-то по особому припляснул на месте, грохнул копытами о землю и исчез во вспышке света.

Странно. Раньше таких фокусов за ним не водилось. Или это спецэффекты перехода на сверхсветовую скорость?

В лесу было тихо.

Оглушительно.

Я не сразу это поняла, но не пели птицы, не пищали комары, не жужжали мухи, даже деревья не шелестели. Я закрыла глаза и набрала в грудь воздуха, а потом медленно выдохнула.

И лес задышал.

Все хорошо.

Я справилась.

Смогла. Хоть никогда и не верила, что смогу.

И теперь…

Я потянулась мыслью, силой туда, где ныло и болело.

Уже не на поляне, в дружинном тереме.

Но плохо. Все плохо. Настасья не справляется. Никто не справляется.

Богатырская жизнь утекала из как песок сквозь пальцы и никто ничего не мог сделать.

Я стиснула зубы и зажмурилась, пытаясь удержать слезы.

Какое там “справилась”, когда самое главное не смогла?

Внезапно взметнувшаяся злость на саму себя придала сил.

Конечно, не смогла, если стоять тут и слезы лить. Легко говорить “я ничего не знаю” и “у меня лапки”. Легко искать себе оправдание. Вместо того, чтобы искать спасение.

Прошлая Премудрая, может, и не была такой уж мудрой, раз вместо себя притащила зеленую девицу из другого мира, но и дурой она тоже не была. Не стала бы она остаток жизни отдавать за ту, кто не выдержит местных испытаний.

И ведь права была.

С одним справилась, на очереди — другое. Еще более важное.

Когда белая лебедь грохнулась о подворье, превращаясь в саму меня, Гостемил Искрыч, карауливший на крыльце, аж подпрыгнул.

Я же взбежала по ступенькам, ворвалась в дом, взлетела на второй этаж.

— Плохо все, Гостемил Искрыч, — бросила на ходу. — Илью спасать надо.

Домовой охнул.

— Чем помочь, хозяйка?

Я застыла на мгновение, глядя на него.

— Не знаю пока. Но найду.

Волшебная книга.

Тяжелый том, сложная вязь полузнакомого шрифта. Если я возьмусь ее читать, то не только Илью не спасу, но и сама тут же и состарюсь, пока разберу, да переведу, да осмыслю.

Но ведьма я или не ведьма?

Ведьма!

Я положила ладони на обложку. Погладила.

Закрыла глаза, прислушиваясь. К себе, к силе вокруг, к…

Не знаю к чему. Но было что-то еще. Неживое дыхание. Беззвучный шепот. Пустое присутствие…

Неуловимо и в то же время ясно.

Я понимала, что мои чувства сами себе противоречат, но запретила рациональной сознательности вмешиваться в процесс. Не время, не место.

Есть ли в этой книге лекарство, которое поможет богатырю?

Тишина. Обложка под ладонями холодна и неотзывчива.

Ответ нет? Или то, что я делаю не работает?

Неизвестно, что хуже.

Хорошо, не лекарство. Есть ли заклинание, которое его спасет?

Чары?

Нет?

Зелье, заговор?...

Обряд, в конце-концов! Что-нибудь!!!

Ладони обожгло.

Я отдернула их от неожиданности, и в то же мгновение книга распахнулась, зашелестели страницы, обдав лицо жарким воздухом. И раскрылись на развороте с изображением трех странных существ, больше всего похожих то ли на девичьи силуэты, то ли на полощущиеся в воздухе простыни: белый, серый и черный…

Вгрызаться в устаревшие слова было непросто, но я сосредоточенно читала, водя пальцем по строкам.

Догрызла.

И заколебалась.

Поможет?

Вероятно поможет. Должно помочь.

Но…

Хорошенький выбор: между смертью и новой цепью. Пусть и не настолько тяжелой

Я все готова отдать, чтобы он выбрал жизнь. Все!

Тряхнула головой.

Ну и нечего думать тогда. Встала и пошла спасать своего богатыря.

— Гостемил Искрыч, — позвала я. — Совет нужен…

Копыта Булата очередной раз грохнули, на этот раз не о землю, а о дощатый настил перед богатырским теремом. Откуда говорящий конь знал, где сейчас Илья, я понятия не имела, но как-то сразу поверила, что раз привез сюда, значит здесь.

Я успела поймать пристальные взгляды дозора на башнях, но никто не шелохнулся и слова не сказал, когда я взлетела по ступеням, расступились в дверях, посторонились в коридорах. Я ворвалась в светлицу и врезалась в чью-то спину.

Спина, могучая такая, стена, а не спина, передернула плечами, как от комариного укуса, а потом обернулась. И тут же плавно оттекла в сторону. И другие спины передо мной расступились одна за другой, образуя в тесной от присутствующих людей комнате просвет. И в этот просвет серые глаза моего богатыря смотрели на меня в упор.

И сердце вспорхнуло куда-то вверх — все хорошо? Все наладилось? А я дура переполошилась…

Он полулежал на лавке, Настасья сидела рядом. А все остальные…

Кто это все?..

Сердце рухнуло вниз от понимания.

Прощаются.

Нет.

Нет-нет-нет.

Рано прощаться.

— Мне с Ильей поговорить надо, — произнесла я сухим голосом, сама его не узнавая. Он звучал лесным эхом, страшной силой, резонировал, вызывая дрожь по позвоночнику. — Наедине.

— Добро, Премудрая, — негромко проговорил Илья, не выпуская меня взглядом.

Люди пришли в движение, двигались, потянулись к выходу, обтекая меня как вода, и несмотря на тесноту, да на богатырские развороты плеч — ни один не задел.

Последней вышла Настасья. Без вопросов, без недовольства. И прикрыла за собой дверь.

Первый шаг дался мне труднее всего. А другие я даже не заметила. И вот мои ладони уже лежат на богатырской груди. И под ними жжет, горит проклятье, его сейчас сдерживают настасьины подпорки, сила влита щедро, как бы не слишком, удивительно, как только Искусница на ногах еще стоит. Но чувствуется, как эти подпорки трещат, сдают, и в трещины продолжает убегать богатырская жизнь, с каждым мгновением сильнее. Только и способны эти подпорки, что дать попрощаться…

Я вздрогнула от прикосновения к щеке, удивленно сморгнула и с еще большим удивлением поняла, что щеки мокрые, и это Илья с них слезы вытирает.

— Не плачь, Еленушка, я сам дурак.

— Конечно, дурак! — мгновенно взвилась я. — Ты чем думал, когда один против ведьмы пошел?

И ладонь сама собой в кулак согнулась и ткнула в то самое место, где свилось ядовитой змеей проклятие. Проклятию от этого, конечно, ничего, да и мне не полегчало. А вот богатырь от такой атаки слегка обалдел.

— Так… не один же.

— С целой ратью без ведьмы все равно что один!

— Хорошего же ты о богатырях мнения, Премудрая, — насупился Илья.

— А что, скажешь, не права?!

И тут я поняла, что меня на истерике несет и резко придержала лошадей, а потом и назад попятилась. Злость злостью, а весь честной богатырский народ оскорблять тоже не дело. Тряхнула косой, собралась.

— Не за тем я пришла, Илья.

Вроде, и план был простой и четкий, а все равно в груди сжималось, и сердце вело себя как припадочное, и слова терялись.

“А зачем тогда, Премудрая?” — читалось в серых глазах.

Я набрала в грудь воздуха и выпалила как есть.

— Хочу, чтобы ты взял меня в жены.

Наверное, нельзя было сказать умирающему более нелепую вещь.

Не то, чтобы у меня был обширный опыт, что можно, а что нельзя говорить умирающим!

И я, пользуясь его замешательством, продолжила, тараторя, сбиваясь, мешая правду с ложью, желания с необходимостью. Сама толком не понимая, что говорю.

— Не могу я так тебя отпустить, Илья. Не могу! Я ведь не прогоняла тебя. Я давала тебе свободу. Надеялась, что останешься, но не подле меня, а рядом со мной, понимаешь? И когда ты ушел, у меня сердце оборвалось. Рухнуло. А ты, оказывается, на Василису пошел. Дурак, так и есть. Но и я дура. Я не могу тебя отпустить, Илья. Но если удержать не в силах, так побудь моим еще хоть немножко. Хотя бы ту капельку, что осталась.

Я сама не заметила, как в процессе речи, не зная, куда себя деть, уткнулась лбом в его лоб, а пальцы стиснули рубаху на груди. У меня по щекам, кажется, снова текли слезы, хоть я и старалась не всхлипывать, не срываться в истерику.

— Пожалуйста, Илья, даже если я тебе не мила, не оставляй меня так. Чтобы я могла скорбеть по мужу, а не по тому, кто прислуживал мне против моей и своей воли. Я и без того не знаю, как мне быть без тебя, а уж если расстанемся так, как расстались — и подавно…

Я знала, что несу эгоистичную околесицу. О себе, не о нем. Но как мне еще было его убедить?

Он ведь должен согласиться, сам.

Голова кружилась, сердце колотилось как бешеное. И я чувствовала как его тоже колотится под моими ладонями. И дыхание мешается, и губы почти соприкасаются. И от этого только… хуже? Лучше?

Я не знаю.

Я правда не могу тебя отпустить.

Не могу, слышишь?

И я повторяю это вслух.

— Я не могу тебя отпустить, Илья. Не хочу. Не могу.

Я даже не вздрагиваю, когда тяжелые ладони меня обнимают. Гладят по спине, сжимают. Поддаюсь, прижимаюсь еще ближе.

— Ты мой, — жмурюсь, шепчу, как мантру. — А я твоя…

И здесь я не вру. Это правда. Правда, которая и мне самой, наверное, открылась в полной мере только сейчас. Но такая глубокая правда, такая кристально чистая, что кажется именно она Илью и “добивает”.

— Будь по-твоему, Елена, — мучительно выдыхает Илья мне в губы.

Я рывком отстранилась, отчаянно моргая мокрыми ресницами. Внезапно понимая, что дальше его согласия, мои планы совершенно никак не выстроились. Я немного расспросила Гостемила Искрыча, что да как здесь принято. Но сейчас из головы все каким-то чудом вылетело, и я беспомощно пробормотала.

— Только я не знаю, что делать…

Илья вдруг усмехнулся. Тепло так, покровительственно, будто не на смертном ложе тут лежит, а смотрит, как неопытная ведьма в очередной раз наделала глупостей и остается только, что накрыть лапой нос и сделать вид, что не имеешь к этому никакого отношения.

А потом он вдруг наклонился, перегнулся через лавку, вытянул из под нее короб какой-то, покопался в нем, игнорируя мой недоуменный взгляд, а потом выудил жемчужную нитку — перламутровые бусины, мягко блеснули в неярком свете.

— Для жены берег. Давно уж, — пояснил он, видя мое изумление. — Для тебя стало быть.

Я с трудом затолкала обратно, рвущееся наружу “да ты чего, побереги еще, пригодится для нормальной свадьбы!”. И вместо этого, кажется, покраснела.

А потом спохватилась и суетливо выудила из кошеля на поясе найденный в запасах предшественницы то ли кинжал, то ли нож, кто их разберет. Но когда я судорожно копалась в поисках подходящей вещи, именно он привлек внимание. Простой на вид, украшенный лишь тонкой вязью каких-то символов. Но веяло от него надежностью и силой. Правильной силой, нужной, такой, которая пригодится. И может отведет чужой удар и тогда, когда меня рядом уже не будет.

Илья приподнял руки, расправляя бусы, и я склонила голову.

Надевая их мне на шею, богатырь произнес:

— Я, Илья, сын Добромира, беру тебя Елена, дочь…

— Владимира, — торопливо подсказала я. Ну прости Илюша, недосуг мне тебя было с родственниками знакомить! Внутренний голос привычно язвил, а вот пальцы подрагивали совсем непривычно. И голос богатырский пробирал до самого позвоночника, хотя казалось бы, говорил он негромко, да и с усилием из-за слабости, дамы в ЗАГСах куда мощнее вещают, а поди ж ты…

— …Владимира, — продолжал он, — в честные жены. И будут тому свидетелями я сам, мой род, да Боги над нами.

Холодные жемчужины обжигали шею.

Моя очередь.

И я протянула кинжал, вкладывая его в ладони Ильи.

— Я, Елена, дочь Владимира, беру тебя Илья, сын Добромила, в честные мужья. И будут тому свидетелями я сама… — я чуть запнулась, язык не поворачивался здесь привлекать род, который не то что этому свидетель, а вообще в душе не чает где Лена и что с ней! Но неожиданно быстро нашлась: — я сама, моя сила да Боги над нами.

Вот последние — особенно, слышите?

Илья принял кинжал.

Ничего не происходило.

Только напряжение внутри росло с каждой милисекундой.

Я снова положила руки ему на грудь. И ужаснулась.

Но сделать ничего не успела.

Широкие шершавые ладони обхватили мое лицо и губы накрыли губы.

Я провалилась в этот поцелуй, как темный омут — с головой и не выплыть, только тонуть, задыхаться, терять сознание.

Горячо. Жадно. Безнадежно.

Ускользающе…

— Нет! — вскрикнула я, чувствуя, как жизнь богатыря и правда ускользает прямо из моих пальцев, а его дыхание на моих губах вот-вот станет последним. — Нет-нет-нет!

Что же делать? Почему не работает? Мы же поженились!

Тяжелая рука, безвольно мазнув по моему плечу, упала на кровать.

И я подскочила.

Топнула ногой так, что кажется, весь терем содрогнулся и даже в небесах грохнуло.

— А ну явитесь мне немедленно! — рявкнула так, что услышали бы и в Преисподней.

…а вот богатырская рать не услышала и никто в комнату не ворвался…

Зато мигнули лучины, и резко потемнело, и тьма по углам заклубилась, а потом из нее выступили три фигуры, и каждая из них была — я.

Резко сделалось не по себе, и горло захлестнуло плеть страха. Но я сглотнула ее и расправила плечи.

— Спасите его.

— Поздно, — прошелестела Черная.

— Может быть, — хмыкнула Серая.

— За кого просишь? — спросила Белая.

— За мужа.

— Не муж он тебе.

— Пока.

— Но будет?

— Есть. Муж перед Богами и людьми, а что ложе я с ним не делила, не божественное это дело, — отрезала я. — Сила моя, и муж мой, и вы передо мной в ответе.

Мгновения тянулись мучительно долго. Три тени по углам молчали, сила искрила и трещала в воздухе.

А потом как одна склонили головы и растаяли.

А с лавки прозвучал глубокий чистый вдох.

Духи-защитницы приняли приказ и подчинились.

Колени подкосились и я плюхнулась обратно.

— Елена?

Кинуться на шею, обнимать, целовать, щупать, куда придется, где придется… живой! Живой!

Мой!

…да не мой…

Я отстранилась от Ильи. Волосы пригладила, сарафан одернула.

— Что случилось? Как?..

— Ведьма я или не ведьма? — усмехнулась я кривовато и поднялась. — Пойду скажу матери, обрадую…

Когда я бледная и шатающаяся вышла из горницы, подпирающие двери богатыри подумали, кажется, совсем не то. И удивительно, судя по лицам никто не видел и не слышал того светопреставления, что там сейчас происходило.

Скорбные лица правда еще больше вытянулись, буйные головы разом закручинились…

— Да живой он. И будет живой, — только и смогла сказать я.

А сама дальше, по стеночке-по стеночке вниз да во двор, чувствуя себя побитой собакой.

Никогда еще обращение к силам не давалось мне такой ценой.

Видать не зря все предупреждения в книге были, но кто читает то что написано мелкими буквами на заднем обороте?..

Настасья сидела на крыльце.

И вот она уже точно знала. Только почему то не ринулась как остальные сына обнимать да чествовать. Я опустилась на ступеньки с ней рядом, с грустью подозревая, что уже не встану, так тут мхом и обрасту, перенесут меня потом богатыри вон на тот пенечек, посадят там и будут гостям сказки рассказывать, что у них тут вот ведьма была, колдунство творила страшное, пока вся не кончилась, а теперь вот цветочки на ней красивые растут, незабудочки…

Ну а пока цветочки не выросли, две ведьмы сидели на крыльце.

— Сильна ты все же, Премудрая, — первой нарушила молчание моя… св… хм… коллега! — Знала, Мирослава, что делала.

Я неопределенно дернула плечом. Спасибо мол, но что-то я прямо сейчас себя таковой вообще не ощущаю, а уж Мирославу, шоб ей пусто было, и вообще поминать не стоило.

— Ничего, — понятливо кивнула Настасья. — Поваляешься денек-другой и отойдешь. То даже не от истраты, а с непривычки.

— А ты знала про такой ритуал? — вроде и хотела сидеть, молчать как рыба об лед, но теплота и поддержка в голосе матери Ильи располагала. — Ну… про то, что к мужу защитников призывать можно?

— Знала, как же не знать.

Я недоуменно сморгнула.

— Но почему тогда не сказала? Неужто думала, что я бы отказала его спасти?

Настасья молчала, я покосилась на ее профиль, и в уголках губ мне примерещилась с трудом удерживаемая улыбка.

— Душа ведьмы потемки, Премудрая… да и ты что думаешь, что для призыва такой силы одного слова достаточно? Тут всем сердцем мужчину принимать надо. Кто ж о таком может попросить…

Я споткнулась о собственные мысли и растрепанные чувства. В голове сделалось пусто и звонко.

Попала.

Конкретно попала.

В этой пустоте я смогла с трудом отыскать хоть что-то внятное, а потому только буркнула смущенно:

— Илье не говори.

Настасья хмыкнула.

— Без меня разберетесь, чай не дети малые.

А потом она тоже помолчала, глядя куда-то в бесконечную небесную глубину, и неожиданно добавила:

— Но за сына тебе, дочка, спасибо.

От необходимости что-то на это отвечать меня избавил Булат.

Богатырский конь возник посреди двора со знакомыми спецэффектами: могучим ударом копыт, гривой по ветру и горделивым взглядом “как я хорош, как мощны мои лапищи”.

— Справился? — деловито уточнила я, делая вид, что горделивый вид коня мне вообще ни на что не намекает.

— Справился, хозяйка, как же не справился! Туда ее отвез, откуда в жизни ей не вернуться.

— И куда же? — высунуло нос любопытство напару с чувством самосохранения.

— Да в мирок один убогий, где силы днем с огнем не сыщешь. Туда мало кому ход есть, а обратно и того меньше.

Усталая голова за что-то зацепилась в этом предложении, но я даже не смогла сразу сообразить, за что именно, пока конь не добавил радостно, неверно прочитав озадаченность на моем лице:

— Да вроде твоего мирка, хозяйка, только твой-то еще получше будет, мне там легче дышалось!

Я смотрела на Булата.

Булат смотрел на меня.

А потом слегка присев на круп, нервно переступил копытами.

А я понимала, что не так уж я и устала. Совсем даже не устала. Щас вот только найду как дышать обратно, и как устрою им тут всем разом!

Потому что оказалось, что все это время мой обратный билет домой был у меня прямо перед глазами? Жрал, ржал и портил кобыл, а я об этом ни сном ни духом и хоть бы кто сказал?!..

— Булат, — тихо и спокойно сказала я. — Сгинь-ка ты на пару часов, а то на колбасу пущу.

Вряд ли конь богатырский знал что такое колбаса, но посыл уловил верно. Попятился, присел на задние ноги, прянул ушами и был таков.

После этого глобально-разрушительного осознания мир, кружащийся вокруг меня, закружился как-то еще быстрее, но при этом воспринимался словно в тумане. Настасья откланялась, но за ней появились богатыри, они потянулись ко мне по цепочке, снимали шапки, кланялись, благодарили. На полном серьезе!

Я сидела с каменным лицом (потому что стоять с ним все еще пока что не могла) и офигевала.

То есть моя предшественница Илью заколдовала, потом заставила мне служить, потом мы разругались, потому что я его брата в птичку превратила, и он в одну каску (да, в одну! ничего не знаю ни про какую богатырскую рать!) отправился по моей вине ведьму рубить, чудом не погиб, я его насильно женив на себе все таки спасла и…

Все, из всех этих событий в богатырских головах отложилось только как-то последнее, так что я не разрушительница, а спасительница, и надо меня чествовать.

На самом деле за этим бубубу скрывалось острое чувство неловкости и я просто не знала, куда себя день и что делать, чтобы от него (и желательно от богатырей!) избавиться.

А потому сбежала к Илье под предлогом того, что приглядывать за спасенным все еще надо.

С ним у меня тоже чувство неловкости, но оно все как-то роднее!

Однако и тут меня ждал подвох. Теперь уже к нам, а не ко мне потянулись побратимы с дарами. Я смотрела на растущую возле лавок горку и кручинилась. А потом они и вовсе волхва притащили.

Он ходил по комнате в медвежьей шкуре, когти которой волочились по полу, бубнел что-то сквозь деревянну маску, размахивал слабо курящимися травами. И что-то мерещилось мне на грани ощущений, какие-то движения сил, но иных, ведьме неподвластных…

И от усталости, напряжения, непонимания того, что будет дальше, уже хотелось то ли орать на всех, то ли плакать.

Но я держалась. Кажется.

Только невольно жалась к Илье, который уже давно поднялся с лавки, да все дары и слова принимал поклонами и, словно что-то почувствовав, полностью взял на себя все формальности связанные с нашим скоростным бракосочетанием, как будто все оно так и планировалось.

А потом меня посетила гениальная мысль: раз он во всем этом куда лучше меня разбирается, вот пусть и разбирается, как мне от всего этого сейчас избавиться, ибо сил у ведьмы больше нет.

И, воспользовавшись кратковременной передышкой, я тронула богатыря за рукав и прошептала так, чтобы услышал только он:

— Илья, а можно нам… домой?

Мужчина в ответ сжал мою ладонь и зычно произнес:

— Благодарю вас братья, за поздравления да за дары щедрые. Но пора нам и честь знать.

Так просто! — мысленно восхитилась я.

Богатыри переглянулись да заулыбались.

И тут до меня дошло, что ни фига не просто.

Впереди меня ожидала первая брачная ночь.

Копыта Булата грохнули о подворье, зажглись черепа на частоколе, признавая хозяйку. Интересно, это энергосбережение работает и в мое отсутствие почем зря не светит, или что?..

Илья соскочил с конской спины, протянул ко мне руки.

В мгновение, когда мои ладони уперлись в богатырские плечи, а его — стиснули мою талию, и я ненадолго взлетела в воздух, у меня перехватило дыхание, внутри сладко екнуло и больше всего на свете хотелось, чтобы Илья меня больше не отпускал.

Он и не отпускал.

Понятливый Булат бесшумно испарился будто он не конь, а дух лесной, а мы остались на темном, холодном дворе перед избой.

Плечи щипало холодом, а вот щеки горели.

И тянуть было уже больше совсем никак нельзя, но отчаянно хотелось.

— Илья…

— Елена…

Мы заговорили одновременно и одновременно замолкли. Мне отчаянно хотелось узнать, что именно он собирался сказать, но просить озвучить первым казалось нечестным. Я все же должна ему сначала все объяснить, что произошло, а дальше будь, что будет.

Я сглотнула, не выпуская мужскую рубашку из пальцев. Впрочем и он мою талию выпускать не торопился.

— Илья, я тебя обманула, — собрав волю в кулак призналась я, решительно вскидывая глаза. Слово мне не нравилось. Но другого я находила. — Мне нужно было, чтобы ты на мне женился, чтобы я могла тебя спасти. Призвать духов-защитниц к моему мужу. У меня не было другого выхода.

Мой голос дрогнул, Илья открыл рот, но я не дала ему ничего сказать, и затараторила дальше, торопясь избавиться от деталей и, хорошо бы, закрыть эту тему.

— Но ты не переживай, тебя это ни к чему не обязывает. Ну почти. Нам нужно сегодня подле друг друга ночь провести, пока духи присматривают, а потом тебе год нельзя будет с другими женщинами… ну… нельзя, — сила воли меня покинула, и я опустила глаза, очень стараясь не жмуриться. — А через год договор развеется и все… я не хотела тебя обманывать, но мне важно было, чтобы ты жил, понимаешь? И нужно было, чтобы ты ради меня согласился, а не ради спасения. Не сердись, ладно? Вернее, нет, ты сердись, конечно, имеешь полное право, только можно не прямо тут, а в доме и чтобы я села? А то если ты меня отпустишь, то я упаду, а очень не хотелось бы, знаешь на сырой земле валяться, пока ты сердишься…

— Ты думаешь я совсем дурак, Еленушка? — вопросил в ответ на мою пламенную речь богатырь.

Выпускать он меня не стал, а голос звучал совсем не сердито, а тепло. И еще горько как-то.

— Я это сразу понял. Ну… как в себя пришел, так и понял. А до, конечно, задурила ты мне голову, но мне ли на это обиду держать?

Я почувствовала как у меня дрожат губы и торопливо вскинула глаза, чтобы проморгаться.

— Я очень за тебя испугалась.

— Все позади, Премудрая.

Ночь. Лес шумит, но это привычный шум, родной, совсем не страшный. Я, кажется, уже и различаю, где какая птица крикнет, а где совсем не птица и даже не зверь. Но на моем подворье спокойно. Черепа на частоколе отсвечивают зеленым.

Губы Ильи так близко. А от рук на талии так горячо.

Но я все же нахожу в себе силы сказать:

— Я собираюсь вернуться домой, Илья.

— Разве ты не дома? — богатырь обернулся на избу.

В сердце как-то тоскливо екнуло.

— Нет, я вернусь в свой мир. Может быть, даже прямо завтра. Узнаю только у Ивана, согласится ли он меня на месте Премудрой подменить.

— Ивана?

— Он справится, я знаю.

Чуйка подсказывала — верно, справится. Но и разве что подменить, не заменить. Но… я не отсюда, не моя это судьба, я этого не просила, у меня была другая жизнь и она мне нравилась! Я никому здесь ничего не должна, чай, разберутся!

А потому сама наконец нашла в себе силы отстраниться от богатырской груди.

— Пойдем в дом. Холодно.

Там было тепло и пахло так, что кружилась голова и текли слюни.

— Я уж думал вы там насмерть околеть решили, — ворчливо суетился Гостемил Искрыч, — у меня все готово, извольте уж откушать, молодожены!

В горнице наверху царил полумрак, разгоняемый только парой лучин. Сундуки темнели по углам неоформленными глыбами, с потолка свисали травы вперемешку с бусами и прочий ведьминский инвентарь. Комната была насквозь знакома и привычна, и вместе с тем…

Домовой расстелил перины прямо на полу. И то верно, на сундуках мы с Ильей вряд ли бы как-то умостились, вернее, я то бы да, а на богатыря у нас столько сундуков не наберется!

…надо было его еще раньше запрячь кровать смастерить, а то пока я сообразила…

…не то, чтобы мне раньше думалось, что нам с ним придется ее делить!

…хотя будем честны пару раз немножко думалось…

…но не с практической точки зрения, а исключительно фантастической!

…а чего он бедной девушке психику своим голым торсом раскачивает?!

Не знаю, какие мысли варились в светлой богатырской головушке, но на разложенное по полу ложе он, по-моему, тоже взирал без особой уверенности, что теперь со всем этим делать.

А, была не была, будем действовать дерзко и решительно, сейчас как разденусь и как лягу спать!

И, стеснительно отвернувшись, я стянула с себя сапоги, а следом и джинсы, оставшись только в родной уже рубашке, едва прикрывающей самое дорогое. После чего нырнула под одеяло и отвернулась к стене.

— Спокойной ночи, Илья.

Нам ведь действительно надо просто проспать рядом ночь.

Зажмурившись я слышала шорох. Раздевается. Шаги. Дуновение. Задул лучины. Снова шаги. Движение одеяла. Холодный воздух, цапнувший за пятки, но не успевший ничего откусить. Вздох. Укладывается.

Тишина.

Ну как — тишина.

Какая уж тут тишина, когда за окном шелестит, шуршит, иногда воет. Лес спит, но дышит…

И Илья рядом дышит.

И спине от его присутствия горячо и щекотно, хотя он меня даже не касается.

И я лежу, зажмурившись, сжимая в руках кусок одеяла.

И почему-то очень хочется плакать.

От напряжения? От облегчения?

Все хорошо, Василису — победила. Илью — спасла. Дорогу домой — нашла.

Радоваться надо, а не реветь.

Но радоваться почему-то не получается, а вот реветь — хочется невыносимо.

Я так испугалась. Я так устала.

Зачем, ну зачем старая ведьма втянула меня во все это?

Зачем связала наши судьбы?

А если я вернусь и договор, заключенный с хранительницами разорвется?

В глубине души я прекрасно понимала, что нет, но голова упорно твердила — а вдруг да? Как ты можешь его тут бросить?

Дура-дура, вот кроме тебя будто некому богатыря защищать. Нашлась воительница. Он, наверное, вообще с облегчением вздохнет, когда наконец не нужно уже будет дурную иномирную девицу опекать.

Впечатавшиееся в память ощущение ненасытных, безнадежных поцелуев на губах, навязчиво перебивало — не вздохнет.

Я не выдержала и перевернулась на другой бок, рискнув приоткрыть глаз. Илья тоже лежал ко мне спиной. В лунной темноте светилась рубашка и светлый ежик.

Спину захотелось погладить так, что зачесались ладони. Закусив губу, я перевернулась обратно.

Бери пример с мужика. Спит уже наверное.

От этой мысли было одновременно и облегчение и какая-то обида.

И слава богу, что спит!

Но чего он тут спит, когда я страдаю?!

Я снова повернулась к спине.

Спина дышала ровно и невозмутимо.

Просто возмутительно дышала!

Я перевернулась на спину и уставилась в потолок, отчаянно моргая.

Одна слезинка все-таки скатилась по щеке и я торопливо вытерла ее, разозлившись сама на себя и снова перевернулась, пытаясь закуклиться в одеяло. И вредное тело рядом даже не помешало! Одеяло послушно поползло на меня. Точно спит.

Моргалось все чаще, я отчаянно засопела.

И снова перевернулась, чтобы совершенно неожиданно уткнуться носом в мужскую грудь, прикрытую белой расшитой рубахой.

Илья сгреб меня в охапку, как котенка и прижал к себе.

— Угомонись, Еленушка. Все ладно будет.

У меня как-то разом пересохли слезы и перехватило горло. Так сильно, что им едва получилось сглотнуть.

Я лежала, застывшая, в кольце сильных, теплых рук. Чувствовала на макушке чужое дыхание, а еще осторожные прикосновения. Гладит.

“Все ладно будет”.

Я закрыла глаза, боясь пошевелиться.

Но сердце, вместо того, чтобы успокоиться, разгонялось все сильнее.

Бум-бум.

Стучит в груди, в висках.

Губы пересохли. На закрытых веках отпечатался узор вышивки.

Бум-бум.

Как же громко.

А, может быть, это не мое?

Осторожно, опасаясь, что шевеление воспримется как попытка высвободиться (пусть только попробует!), я положила ладонь на широкую грудь.

Понятнее не стало. Теперь два сердцебиения вообще слились в одно.

Бум-бум-бум…

Кровь гонится все быстрее. Щекам горячо, губам горячо.

— Илья…

Голос в тишине звучит надломленно и хрипло. Я пугаюсь этого звука и умолкаю, но больше ничего говорить и не приходится.

Он поцеловал меня как после нашей свадьбы. Резко, горячо, отчаянно. С ощущением — в омут с головой и будь, что будет.

И я с тем же откликнулась.

В омут. Будь, что будет.

Мы из разных миров, между нами общего — чужое проклятие, повязавшее обоих против нашей воли. И пока этот узел распутали, обвязались, как бестолковые котята клубком. Кто я для тебя, Илья?

Ради кого ты готов был даже на смертном ложе любой прихоти уступить?

Кто ты для меня?..

Вопросы слишком сложные.

Гораздо проще не думать. Особенно, когда горячие шершавые ладони пробираются под рубаху, а затем и вовсе стягивают ее за ненадобностью.

Когда поцелуи везде, и я мечусь и не знаю, что им подставить, хочется — все!

Когда ладони скользят по гладкой коже, а ногти соскальзывают с твердых напряженных мышц.

Когда за окном темная-темная ночь и с открытыми глазами видно ничуть не больше чем с открытыми, но зрение особенно и ни к чему.

Илья осторожничает, будто боится меня ненароком раздавить. А я наоборот, тяну его к себе, чтобы плотнее, тяжелее, глубже. Чтобы не дай бог не упустить ни мгновения, ни ласки. Если уж брать, так целиком, если отдавать так со всей душой.

И пусть он мой всего лишь на одну ночь, зато мой и только мой.

Пока миры не разлучат нас.

Небо хмурилось с самого утра.

Я хмурилась вместе с ним.

Как-то неожиданно оказалось, что у меня перед отъездом куча дел и совесть не позволяла махнуть на них рукой и оставить Ивана разбираться со всем самостоятельно.

Он прибыл спозаранку, чем признаться, меня порадовал, я просто не знала, как мне вести себя с Ильей после всего, что случилось накануне, а тут — на тебе спасение: инициативный добрый молодец.

Подозреваю, что сам богатырь к колдуну испытывал куда менее нежные чувства, потому что только посмотрел на него исподлобья, спустившись из горницы и на ходу натягивая рубаху, да и скрылся с глаз на заднем дворе.

Инструктаж затянулся, отчасти потому, что не так-то просто оказалось втолковать ведьминому хозяйству, что собственно ведьма с ним больше ничего общего иметь не желает, и вот вам замена, прошу любить и жаловать.

Хозяйство любить и жаловать отказывалось. Подчинялось нехотя и по принципу, ну если ты так просишь, но учти, мне это не нравится! Сундуки противно и протяжно скрипели, черепа то и дело гасли, как перегорающий лампочки, Гостемил Искрыч ходил со скорбным лицом и, когда думал, что я не вижу, украдкой утирал бородой уголки глаз.

Даже кот смотрел на меня укоризненно.

Но воля моя была крепка.

Под взглядом Ильи я не знаю, смогла бы или нет.

Но Илья на глаза не показывался, а все остальные должного веса не имели.

Дела закончились как-то резко.

Только вот еще злилась, бушевала и доказывала, что я тут хозяйка и слушаться меня, даже если я говорю, что не хозяйка больше.

А потом вдруг все. Добушевалась. Призвала к порядку, прогнула, подчинила. Дом, двор и лес Ивана приняли, пусть и не полноправно, но с уважением. Уж ко мне, или к нему, пусть сам разбирается. И была надежда, что может со временем и разберется так, чтобы все окончательно утрясти. В его же интересах!

И вот я стою посреди двора, и понимаю, что все.

Пора.

И от этого “пора” — как-то одновременно и радостно и не по себе.

Собраться бы надо…

А что мне собирать? Джинсы-кроссовки на мне. А с рубахой я не расстанусь, хоть режьте.

Булат уже у ворот стоит, копытом бьет, смотрит с лукавой грустью: правда ль решишься, Премудрая? А надо ли?

Надо!

Я закусила губу и повернулась к провожающим.

Обняла Ивана, пожелала удачи. Погладила кота, поклонилась в землю Гостемилу Искрычу, и нервы у домового не выдержали, он исчез, а из дома стали доноситься горестные подвывания.

А когда из за угла избы показался Илья, колдун быстро потупился, пошаркал землю сапогом, пожелал удачи и исчез едва ли не быстрее домового.

Я думала, что не буду знать, куда себя деть, прощаясь с ним, но неожиданно, пока он подходил, все волнение улеглось. Я смотрела на него и жадно впитывала этот образ, чтобы увезти с собой, раз уж богатыря с собой не получится.

Я предлагала.

В ночи, в шорохах вперемешку с поцелуями.

Поехали. Может не насовсем, может просто поглазеть! На экскурсию! А то я подозреваю, что у вас тут в дремучем средневековье ни отпускных, ни больничных, а кто-то между прочим только-только с того света вернулся.

Но богатырь был непреклонен.

“Мое место тут, Еленушка”.

Хорошо ему, конечно, так наверняка знать, где его место.

Илья подошел. И я привстала на цыпочки, обвила руками его шею, потерлась носом о шершавую щеку, бриться кому-то надо…

Богатырь вздохнул всем могучим богатырским телом, стиснул меня на мгновение и выпустил.

И я послушно отстранилась. И правда, чем дольше, тем тяжелее. Нечего резать кошачий хвост по кусочкам. А Илья обхватил меня за талию и усадил на спину Булата.

Я смотрела на него сверху вниз и у меня отчаянно щипало глаза.

Ну почему все так запутано!

— В добрый путь, Премудрая.

— Ты береги себя, ладно? — жалобно попросила я, дрожащим голосом.

А Илья вдруг улыбнулся. Тепло, открыто.

И эта улыбка была последним, что я запомнила в этом мире. Потому что потом Булат тряхнул гривой, слегка присел на задние ноги, и его бешеный прыжок с места в карьер поглотила ослепительная вспышка.