Чарующий странник

Глава восьмая

Прошло три дня. Эмили сидела, закрывшись в своей студии. Правда, студией эту комнатушку назвать было трудно, но ее украшали принадлежности самой свободной из профессий, а это чего-нибудь да стоило. Эмили любила творческое уединение, и здесь находила его сполна.

Кроме уроков рисования в старших классах, она не получила никакого художественного образования. Но это не помешало ей продать кое-что из своих работ.

Может быть, Джеймс пойдет с ней на следующую ярмарку ремесел. Может быть…

Она вглядывалась в карандашный набросок, над которым работала около часа. В полуобнаженной фигуре с темными крыльями, захватившей ее воображение, угадывался Джеймс Далтон.

Дверь в комнату распахнулась. Эмили закрыла альбом и повернулась в кресле. Это был Кори. Переминаясь с ноги на ногу, он спросил:

— Ты рисуешь, Эмили? Вот здорово! А знаешь, что мы делаем?

— Что?

— Ты должна угадать!

— Мы, художники, никогда не угадываем такие мелочи. Мы угадываем сразу все — весь мир…

— Ладно, я не знал, Эмили… Мы готовим ужин!

— Правда?

— Ага. И ужинать мы будем в патио. Джеймс купил свечки для стола. Он хочет, чтобы было красиво и кое-кому понравилось. Ясно кому! Он говорит, что девчонки любят свечки и все такое. Я тоже так считаю. Еда будет — пальчики оближешь! Так что приходи через десять минут, ладно?

Кори убежал прежде, чем она успела поблагодарить его за такое джентльменское поведение. Эмили рассмеялась. Выздоравливать после операции не так уж плохо, если за тобой ухаживают двое преданных мужчин.

Эмили снова погрузилась в работу, отдавшись своему вдохновению.

Когда дверь отворилась снова, она поняла, что десять минут давно прошли.

— Сейчас иду, Кори, — виновато сказала Эмили.

— Это не Кори…

Эмили закрыла альбом и обернулась, чтобы лицом к лицу встретиться с человеком, завладевшим ее воображением.

Фантазия стояла в простой белой футболке, заправленной в потертые застиранные джинсы, и Эмили с удовлетворением отметила про себя, что она, то есть фантазия, чертовски привлекательна.

— Извини. Я уже собиралась выходить.

Эмили встала, невольно прикрывая собой альбом, оставшийся на столе. Джеймс заметил ее смущенное движение и не решился спросить, над чем она работает. Да и вряд ли Эмили сказала бы ему правду. Ей хотелось прикоснуться к нему, отвести прядь волос с его лба, но и об этом она не сказала, и лишь рука ее непроизвольно дрогнула.

— Ты столько времени проводишь здесь…

Неужели подумал, что она его избегает?

— Со мной все хорошо, Джеймс.

— Ты достаточно отдыхаешь?

— Да. — Она очень утомлялась, если много времени проводила на ногах, но и долго лежать в постели тоже не могла. Она проверяла свои реакции, зная от врача, что некоторые пациенты поправляются быстрее, чем другие. — Я просто изнежилась как герцогиня!

Он улыбнулся.

— Тогда разрешите проводить вас к ужину, прекрасная леди.

— Благодарю вас, сэр. — Он взял ее под руку и повел в патио, где за накрытым столом уже давно томился шестилетний мальчик.

Кори проворно пододвинул ей стул, и Эмили догадалась, что тут не обошлось без тренировки под руководством Далтона. Ее брат учился быть настоящим мужчиной.

— Спасибо, господин Кори. — Эмили присела и оглядела стол.

В самом центре красовался букет полевых цветов. Горели белые свечи. Неплохо смотрелись также противень с курицей, запеченной в сливочном соусе, блюдо с зеленой фасолью, посыпанной миндалем, и салат.

— Я потрясена!

— Напрасно, — развел руками Далтон. — Рецепт приготовления курицы мы прочли на суповом пакетике. А фасоль вообще из морозильника.

— Ну и что! Много ли найдется мужчин, настолько прилежных, чтобы разобрать мелкие буковки на пакетике или открыть холодильник, не сломав при этом его ручку! Кстати, надеюсь, с ней все в порядке…

— А на десерт будет мороженое. — Кори так и сиял от радости. — И еще шоколадный соус, и взбитые сливки, и вишни, и всякие сладости.

— Мой желудок уже трепещет, но я буду умницей и поем всего понемногу, ладно?

Эмили отсалютовала мужчинам салфеткой, наколотой на вилку, и, уже про себя, возблагодарила Бога за ниспосланные дары — за Кори и Джеймса, и за это чудо — жить.

За ужином они беседовали о простых вещах, которые могли быть понятны ее брату. Когда же Кори отведал всего, что могло в него поместиться, он отпросился из-за стола, чтобы посмотреть свой любимый комедийный сериал.

Они остались одни.

— Мороженого, герцогиня?.. — спросил Джеймс.

— Спасибо, я повременю.

— А как насчет чаю?

— Вот это было бы хорошо. — За последние дни нежный вкус зеленого чая стал для нее привычным.

— Одну минуту…

Джеймс вернулся через три. Он принес красивую фарфоровую чашку, молоко и мед. Эмили подсластила чай и сделала маленький глоток, а он тем временем открыл бутылку пива.

— Тебе это трудно? — спросила она.

— Что именно?

— Жить у нас.

— Почему это должно быть трудно?

— Я думала, ковбои предпочитают жить поблизости от своей работы.

— Не такой уж я и ковбой.

Эмили подумала о черной ковбойской шляпе и сапогах со скошенным каблуком, которые он обычно носил. Но с пирсингом и татуировкой его можно было с таким же успехом принять и за городского парня. Никакие шаблоны не годились, когда речь шла об ее Джеймсе.

Он посмотрел на небо.

— Приятный вечер.

— Да. Это ты сделал его особенным.

Джеймс поймал на себе ее восхищенный взгляд и отказался от продолжения разговора о погоде.

— Мне нравится здесь… с тобой… и с Кори.

— Ты хорошо влияешь на него.

— Я люблю детей. У меня… — Джеймс помедлил и поднял бутылку. Что у него, собственно? Может быть, сын? У Джеймса Далтона нет никаких сыновей!.. — У меня не было нормального воспитания, — продолжил он. — Я вырос в неблагополучной семье.

Это было все, что он мог ей рассказать. Все, что она могла знать о нем. Эмили обошла вокруг стола и присела рядом с ним.

— Ты впервые заговорил о своей семье.

— Тут и говорить особенно не о чем. Моя мать была белая, отец — индеец чероки. Но он так скоро исчез, что, можно сказать, его и не было. Мать формально развелась и вышла за белого подонка… Он меня избивал.

— О, Джеймс!..

Он пожал плечами, показывая, что не нуждается в сочувствии.

— Я рассчитался, когда подрос, и отплатил ему той же монетой. — Он посмотрел на свои руки, вспоминая о том, как это было. — Я ненавидел его и хотел убить.

— Это тогда ты сделал себе пирсинг?

Он кивнул.

— Я ничего не знал о жизни индейцев, но слышал, что у некоторых племен был обычай поститься, танцевать и прокалывать свое тело, чтобы принести жертву Создателю и воззвать к нему. Я тоже хотел как-то быть к этому причастным, поэтому и проткнул сосок иглой. Когда тебе всего четырнадцать, хочется совершить что-то необыкновенное. Что-то такое, чего мой отчим не смог бы у меня отнять.

— А кто рассказал тебе об этом? Ну, о традициях твоего народа?

— Дядя моего лучшего друга. Я шатался вместе с одним парнем — он тоже чероки и тоже бунтарь, вроде меня. И ему, и мне было наплевать на наши традиции. Они казались нам покрытыми таким толстым слоем пыли, что только тронь — и задохнешься. Сначала я проколол кожу, потом стал задумываться и спрашивать. Дядя моего друга уважал меня за это.

— Похоже, ты был непослушным ребенком, да, Джеймс?

Он едва не расхохотался. Он ограбил дом директора школы в тот самый вечер, когда ее окончил.

— Мама говорила, что я — дурное семя.

— Ужасно слышать такое от матери.

— Даже если это правда?

— Ты не дурное семя. Ты мой герой.

Этот неожиданный комплимент заставил его покраснеть. Он почувствовал гордость. И печаль. И смущение. Черт возьми, если трудный ребенок — это герой, то что сказать о закоренелом преступнике!

Далтон взял лицо Эмили в свои ладони и поцеловал ее. Только прикосновение к ней удерживало его от безумия, позволяло ему забыться.

Он должен был рассказать правду. Или хотя бы ту часть правды, которую в силах был рассказать.

— Она была моей женой, Эмили.

Она очнулась от опьяняющего поцелуя.

— Что?

— Та женщина, которая умерла от рака, была моей женой.

Настало молчание. Он ждал, прислушиваясь к тиканью часов. Возможно, они отсчитывали последние его секунды в этом доме.

— Ты был женат? — спросила она наконец.

— Да, но не официально. У нас была частная церемония. Мы произнесли обеты друг перед другом.

— Как ее звали?

Он не имел права этого сказать. Но не мог назвать и вымышленного имени. У Джеймса Далтона не могло быть жены. Он только что нарушил одно из правил Программы защиты свидетелей, разгласив информацию, имеющую отношение к Риду Блэквуду.

— Разве это имеет значение? Ее уже нет в живых.

Эмили не стала настаивать. Эта девушка была слишком почтительна к умершим, чтобы тревожить их память.

— Мы прожили с ней всего несколько лет, — сказал он. — А потом у нее начались проблемы со здоровьем. С подобными симптомами могло быть множество болезней. Нам и в голову не приходило, что это может быть рак… Ей было еще далеко до тридцати, и она никогда не курила. Рак легких редко встречается у людей моложе сорока. — Он нахмурил брови, сжимая в руке бутылку. — Прямо душу рвет, как подумаю, что сам был курильщиком. У моей жены был мелкоклеточный рак, а я подвергал ее опасности, вынуждая вдыхать дым.

— Ты же не знал, что у нее рак, Джеймс.

— Неважно. Я все равно виноват. Мы все виновны: я, ее отец, ее братья… — И бандиты, охотившиеся за ним, подумал он. Ублюдки, заправлявшие лос-анджелесской мафией. — Мы все курили. Все, с кем она общалась, подвергали ее риску.

— Это случилось давно? — спросила Эмили.

— Год назад.

— Мне так жаль, что ты потерял ее. И я понимаю теперь, почему мое состояние тебя беспокоит. — Она чуть заметно улыбнулась. — И почему ты так настойчиво заботишься обо мне.

— Если бы потерял еще и тебя, я бы не пережил этого. — Он поставил пустую бутылку на стол. Прежде он мог бы в ярости разбить ее, изранив руку осколками стекла. Эмили изменила эту часть его натуры. Но это не освободило его от грехов. Он до сих пор был соучастником убийства. И всегда им останется.

Далтон пришел домой с работы в шесть пятнадцать. Он был облачен в выцветшую рубаху, джинсы и пыльные сапоги и сиял ослепительной улыбкой.

— Привет, — сказал он.

— Привет. — Эмили последовала за ним в спальню, где он хранил свою одежду. Он всегда принимал душ и переодевался, как только возвращался с работы. Она уже знала некоторые его привычки. Правда, спал он по-прежнему на диване в гостиной.

— Кори опять у Стивена. Его мама взяла мальчиков на матч — пусть малыши поболеют за отца.

— Дружная у них семья, правда?

— Да.

«И мы тоже могли бы стать прекрасной семьей», — подумала Эмили.

— Хочешь, закажем сегодня ужин из закусочной? — спросил он, копаясь в ящике.

— Конечно. — Она невольно улыбнулась. Джеймс всегда обсуждал с ней ужин, разбирая свое белье. Она уступила ему часть шкафа, и он хранил свои вещи с удивлявшей ее аккуратностью.

Эмили сидела на кровати, прислушиваясь к хлещущей в ванной воде. Сейчас он выйдет в джинсах, низко сидящих на бедрах, и с падающими на лоб мокрыми волосами.

Эмили погладила полинявшую голову медвежонка Ди-Ди. Как дать ему понять, что она любит его по-настоящему?

Нет, не сейчас. Не так скоро. Для начала у нее есть прекрасная новость.

Когда Джеймс вернулся — точно такой, каким она его себе представляла, — чисто вымытый, с влажными волосами и неотразимо мужественный, она поднялась ему навстречу и сказала, глядя прямо в глаза:

— Джеймс… Результаты моего анализа готовы. — Эмили улыбнулась и обрадовалась тому, что смогла придать улыбке как можно больше силы и уверенности. Ее глаза, еще измученные ожиданием приговора, лучились надеждой. — Представляешь… Меня больше не надо жалеть. У меня больше нет рака. Я… я здорова.

— О господи… — Джеймс так крепко прижал ее к груди, что она почувствовала биение его сердца.

— Мы должны это отпраздновать, Эмили! Как только твоя нога заживет, мы куда-нибудь поедем. Будем пить, есть и танцевать.

— И заниматься сексом, — напомнила она. — Самым великолепным сексом, какой только можно представить!

— Вот это моя девушка!

Джеймс подхватил ее на руки и закружил по комнате. Эмили вдыхала аромат его тела. Так пахнет лес в ветреный день — дым костра и мускус, высокие, крепкие деревья и веточки мяты.