Проснувшись, я услышал, как она плачет в темноте подле меня. Я не спросил, почему. Скорее всего, слезы вызваны обычной причиной: потерянной некогда невинностью, утраченными иллюзиями… Это привычная жалоба на судьбу.
Тем временем она прошептала:
— Вы проснулись, Коркоран?
— Да.
— Я разбудила вас?
— Это не имеет значения.
— Извините, — тихо сказала она. — Я… просто это такая дешевка и грязь, все это…
— Благодарю, — ответил я. — Все нежные признания приняты с благодарностью.
— Я не имела в виду вас, я вообще о жизни.
— На самом деле вы имеете в виду, что годами хранили себя для великой, нежной, истинной любви, какую показывают в кино, а теперь оказались в гостинице, в нижнем белье, в постели с незнакомым мужчиной, который к тому же не очень вам по душе.
— Нельзя ли без сарказма, черт подери! — вспыхнула она.
— Без проклятий, пожалуйста, — сказал я. — Ругаться буду я. Не забывайте, что вы у нас интеллектуальная женщина.
Она горько рассмеялась:
— Я не ощущаю себя такой. Если бы вы могли меня сейчас видеть, то, полагаю, заметили бы, что я и не похожа. Самое забавное, что я в самом деле не понимаю, зачем склонила вас к постели, черт подери! И ругаться я буду в свое удовольствие. Черт возьми вас самого, Коркоран!
— Для барышни, которая не ведает, что творит, действовали вы вполне уверенно.
— Полагаю, что так оно и было. Наверное, я намеренно осквернила святыню, которая принадлежала ложному богу. Вы догадываетесь, о чем идет речь.
— Осквернить, — сказал я. — Святыню. Такие громкие слова в сложившихся обстоятельствах — четыре утра, и мы рядышком в постели… Ой, больно!
— Что случилось?
— Аукнулся скверный удар вашего ложного бога. Не хотите ли облегчить душу? Что же натворил он такого, чтобы низвергнуть вас с небес на землю?
Она стала говорить в резком тоне, затем обуздала себя. Замолчала на некоторое время. Наконец рассмеялась в темноте:
— Вы опять исполнены сарказма, но, увы, довольно точно уяснили ситуацию. Если женщина столь глупа, что до тридцати лет бережет себя, чтобы вдруг вкусить любви и секса, катастрофа неизбежна. Вначале это было похоже на сон. Со мной никогда ничего подобного не происходило. Он дарил цветы. Он приносил подарки — духи, чулки, французское белье. Я… я ощущала себя женщиной, Коркоран. Я даже ощущала себя красивой женщиной, чего раньше со мной не случалось.
Ее искренность немного смущала, даже в темноте.
Я сказал:
— Купите губную помаду, и все повторится заново. Вы, по правде говоря, отнюдь не отталкиваете от себя.
— Спасибо, — прошептала она. — Благодарю за прелестный, тонкий комплимент. Буду вечно хранить его в сердце.
— Так уж и быть, дарю, — сказал я. — Давайте перейдем к тому моменту, когда вы прозрели.
— Кажется, это случилось в пятницу, — припомнила она. — Да, точно, пятница, конец рабочей недели, десять утра. Я пришла на прием. Я все еще оставалась его пациенткой. Они смеялись, — сказала она глухим голосом.
— Кто смеялся?
— Я пришла на прием чуть-чуть пораньше. Мне очень хотелось опоздать, чтобы показать ему… Короче, я собиралась слегка опоздать и прийти как ни в чем не бывало. Понимаете, чтобы не выглядело, будто эта встреча очень важна для меня. Но когда я вышла из лифта, еще не было и десяти. Просто совладать с собой не могла… Мы встречались накануне вечером, но я все равно была вся в ожидании. Ну, вам же известно, как это бывает.
— Конечно, — поддакнул я. — Знаю, вернее, догадываюсь.
— В приемной ни души. Я уже хотела было вернуться, но услышала их голоса. Они говорили обо мне в кабинете для осмотра — Хэролд и медсестра, или регистратор — яркая блондинка с хорошо очерченными формами под этим нейлоновым белым халатом, вы знаете, о чем я говорю, практически прозрачном и всегда накинутом на нечто ярко-розовое. Мисс Дарден совершенно соответствовала его описанию, но теперь-то он называл ее Дотти. То, как они обращались друг к другу, сомнений в характере их отношений не оставляло. Спелись уже давным-давно. Понимаете, она так уверена в себе и нем, что даже не ревнует к его любовным похождениям. Они только забавляли ее. Вы хотите, чтобы я процитировала, что обо мне говорили? Что сказал он?
— Не надо, — ответил я. — Но справедливости ради вы должны учесть, что говоря с женщиной, с которой спишь, о женщине, за которой ухаживаешь, мужчина не слишком-то волен в интерпретации. Он практически должен представить все так, что занимается любовью с другой женщиной только ради ее денег, связей или просто потехи ради.
— Для потехи! — она тяжело вздохнула. — А вы догадливы! Для них это было до умопомрачения смешно. Точнее, смешна я. Есть о чем посудачить наедине, в ожидании моего прихода, чтобы затем выглядеть чинно и благородно. Меня тошнит, когда я думаю об этом, Коркоран. Какой идиоткой я себя выказала! Казалось, он загипнотизировал меня, чтобы я сошла с ума и утратила над собой власть. И после всего этого услышать… как они смеются! Я готова была покончить с собой.
— Но вместо этого, — сказал я, — направились прямиком в секретный отдел, чтобы дать согласие на задание, от которого до сих пор открещивались. Прельстила идея головокружительного романа, организованного самим американским правительством, и мужа, от которого можно избавиться без хлопот по прошествии определенного срока. К тому же это дало возможность выложить доктору Хэролду Муни, что он вам безразличен, показать — не единственная он птица в клетке.
— Да, — подтвердила она, — все именно так.
— Шеф никак не мог понять, что заставило вас вдруг передумать да согласиться, — заметил я. — Я и сам не мог разобраться до конца. Не похожи вы на человека, который изъявляет готовность на такую работу развлечения ради, гонимый авантюризмом. А сейчас вам лучше исчезнуть отсюда, пока все не продрали глаза.
Я включил свет и посмотрел на нее. Она села и быстро поправила лямку прелестной комбинации — единственное, что оставалось на ней, подарок Муни, как я теперь догадывался, романтическое бельишко, ничего не скажешь, с эдакими цветочками. Наверное, ей доставляло особое удовлетворение сознавать, что она облечена в интимный подарок одного мужчины, а лежит в постели другого. Плечи у нее были угловатые, но сильные, белые и нежные.
— Нечего разглядывать меня! — возмутилась она краснея.
Я ухмыльнулся.
— Вдруг вы снова сделались недотрогой, — сказал я. — Стоп, что вы делаете?
— Закалываю волосы…
— Хотите все испортить, после того как мы столько потрудились, чтобы они выглядели естественно?
Она быстро взглянула на меня. Через секунду улыбнулась:
— Ах, так вот чем мы занимались, а я-то и не знала.
Я возразил:
— Ведь не хотите же вы выглядеть так, словно занимались изысканиями в библиотеке Конгресса, док? Если красавец Хэролд маячит в коридоре, вы должны всецело подтвердить его страшные подозрения. Наденьте юбку и блузку, суньте ноги в туфли, все остальное сверните — и марш по лестнице! Позвоните тотчас же, как войдете в номер, чтобы я знал, что все в порядке. Кафетерий открывается в шесть, там мы встретимся за завтраком.
Спустя минуту она стояла у двери, явно в замешательстве — сможет ли показаться в таком виде, растрепанная и не очень-то тщательно одетая. Забавно, что в обрамлении распущенных волос вместо строгой прически и с краской смущения на щеках лицо ее выглядело юным и милым.
— Коркоран?
— Да?
— Хочу, чтобы вы знали — с моей стороны это не было преднамеренным расчетом, я собиралась держать вас на подобающем расстоянии. Уверяю, это правда.
— Разумеется, — ответил я.
Если ей так хочется покривить душой самоутверждения ради, перечить я не собирался, может, и впрямь на ней под твидовым костюмом случайно оказалось красивое нижнее белье, хотя на совпадение это не похоже.
— Меня взбесило уже то, что он пытался утешить меня, представив все это недоразумением. Мне просто необходимо было что-то сделать, чтобы стереть из памяти некоторые воспоминания. Надеюсь, вы не испытываете отвращения… или обиды?
— Обиды? — переспросил я. — Не дурите, док. Разве так играют в шахматы?
Она встрепенулась и убежала. Двумя минутами позже зазвонил телефон: добралась до номера благополучно. Приняв донесение, я некоторое время лежал, уставясь в потолок, а тем временем свет стал пробиваться в комнату. Не только ей было что стирать из памяти. Наконец я улыбнулся своим мыслям и встал побриться. Одна щека была еще в мыле, когда снова зазвонил телефон. Я вернулся в комнату и поднял трубку.
— Рано встаете, дорогой, — услышал я голос местного агента — он уже передавал инструкции, мне так ни разу и не довелось увидеть его. — Ты на самом деле уже поднялся?
— А тебе-то что?
— Если спать не дают мне, то почему другим можно дрыхнуть? Информация о Хэролде Муни, докторе медицины. Впрочем, ничего особого.
— То есть?
— Скажем, ничего значительного. Степень бакалавра, клиника Хопкинса, медицинская степень. Интернатура в Чикаго. Частная практика в Пенсаколе с пятьдесят девятого. В финансовом отношении преуспевает. Иначе и быть не могло. Он явно обладает манерами и внешностью соблазнителя и, полагаю, ничуть не хуже других мясников. По нашей части чист, как свежевыпавший снег, по крайней мере, по предварительным данным, но они там еще копают, — он сделал паузу:
— Это по части благонадежности. Нравственностью его мы особо не занимались, или это тоже в масть?
— Может пригодиться.
— Есть основания полагать, что весьма пристрастен к женскому полу, по крайней мере, перед юбкой не устоит. Своих медсестер подбирает не только по профессиональным качествам и, похоже, часто меняет. Ходят слухи, что иногда крутит и с пациентками. Но это только слухи.
— Ясно, — сказал я. — Но не может ли случиться, что он преследует и политические интересы? Или на кого-то работает?
— Принеси магический кристалл, и я отвечу, — отозвался голос в трубке. — Не может ли случиться? Конечно, да. Такое всегда может случиться. Кто знает, при пристальном наблюдении вдруг что-либо подобное и всплывет. Но, насколько я могу судить, этот парень увлекается деньгами и женщинами, вроде бы он не из тех, кто обуреваем политическими страстями. Материалы не свидетельствуют, что он похож на потенциального убийцу.
— После того как ты вскрывал трупы в анатомичке, не думаю, что очень сложно управиться с живыми, — заметил я.
— К тому же, у лекарей прекрасный доступ к нужным склянкам, а в запасе способы прикрыть убийство, простым смертным неведомые. Тот, кого мы ищем, не должен непременно быть хрестоматийным убийцей.
— И тем не менее есть другие, более отвечающие роли претенденты, — раздалось в трубке.
— Крох?
— Наконец-то под него подкопались! Ты был прав, он настоящий профессионал, они искали не в тех списках. Искали среди тех, на кого легко мог выйти дедушка Тауссиг, среди его подопечных, что прямо под рукой. А этот — пришлый, совсем с другого ранчо.
— Можно пояснее? — спросил я.
— Только не упади, — сказал телефонный голос. — Крох работал на наци, был телохранителем у Гейдриха. Прекрасно орудовал дубинкой, но особенно хорошо владеет огнестрельным оружием. Его пристрастие — малокалиберное, стреляющее тихо и точно. Несколько неожиданно для такого громилы, правда? Здесь пишут, что Гейдрих охотно полагался на молодого Кроха и часто давал ему поручения. После того как британцы схватили Хангмана, Крох исчез. Твое донесение о нем — первое после войны. Считалось, что он мертв.
— Как видите, нет, — отвечал я. — Итак, в прошлом гестаповский боевик. Эти бывшие нацисты всплывают теперь повсюду. Прошлым летом мне пришлось отправиться в Мексику за одним из них, по имени фон Сакс, который собирался установить там Четвертый рейх или нечто вроде этого. Фашист до мозга костей, канцелярская крыса, но оружием владел отменно.
Я нахмурился:
— Есть ли какие-нибудь догадки насчет того, что Крох стал работать на коммунистов?
— Ничего удивительного в этом нет. Им плевать, кто у них на мушке, платили бы как следует. А Тауссигу требуется много наемников, чтобы осуществить свой дерзкий план. Натренированный тонтон-макут, подобный Кроху, может запросить свою цену. В Вашингтоне склонны подозревать его больше, чем Муни, друг мой. Они хотят, чтобы вы вывели его на узкую тропку как можно скорее. Если увяжется за тобой без свидетелей, тащи к нам.
— Ясно, — сказал я. — А если их окажется двое, или же не клюнет ни один?
— Не ищи приключений на свою голову. Садись за руль да поглядывай по сторонам. Увидишь, кто последует за тобой. Но не зарывайся. Этот парень не робкого десятка. Потребуется тонкая комбинация, чтобы справиться.
— Боюсь, что угрозами его не расколешь, — заметил я.
— Это не твои заботы, если, конечно, ты не жаждешь заняться им сам. Ты доставишь дышащее тело, и оно тут же попадет в руки экспертов. Они из него вытрясут признание. Еще вопросы есть?
Я помедлил:
— Один. Антуанетта Вайль. За ней следят?
— Ее прикрывают. Сегодня она еще не выходила. Почему ты спрашиваешь?
— Просто так, — ответил я.
И впрямь не знаю, почему задал этот вопрос. Тони не имела отношения к делу, если не считать того, что я случайно втянул ее. Никто не поблагодарит за заботу о девчонке, которая по глупой случайности вляпалась в наше дело, даже она сама.