Человек из тени

2

Мне велено было сохранить на ближайшее время свой нынешний псевдоним — Поль Коркоран, репортер из Денвера — и остановиться в гостинице «Монтклер» в Новом Орлеане, так и зарегистрировавшись в книге гостей. Поскольку я просил дать задание немедленно, меня подключили к уже начавшейся операции, и времени на подготовку другой легенды не оставалось.

Получив номер, я, согласно инструкции, вышел на связь — неизвестно с кем. Я не узнал бы его, повстречай на улице. Для меня ото был просто голос по телефону, и только. Я получил совет — к тому времени уже настало утро — познакомиться с достопримечательностями города, что означало удостовериться в отсутствии слежки.

Докладывая вечером, что все в порядке, хвоста нет, я получил указание незаметно покинуть гостиницу незадолго до полуночи. Следовало отправиться пешком в определенном направлении, в заданном темпе. Если увижу красный «остин-хили» спортивной модели с шофером в морской форме и тот назовет пароль, следует произнести отзыв и сесть в машину.

В результате этих маневров в стиле Голливуда я перед рассветом оказался в моторном катере, пересекавшем залив Пенсакола, и вернулся во Флориду после бешеной ночной гонки, но уже сверху, если следить по карте. Авианосец стоял на якоре. Он возвышался над тихими водами залива, огромный и неподвижный, словно покоился на бетонном фундаменте. С тем же успехом можно представить отплывающим в море и весь Пентагон.

Я поглядел на огни причалов, мысленно попрощался с земной твердью и поднялся на платформу, от которой наискосок вздымался трап к освещенному отверстию где-то там наверху. Мой сопровождающий стоял рядом, готовый уберечь сухопутную крысу от падения в воду.

На лацканах безупречной формы из габардина стройного молодого человека сияли полуторные нашивки, на левой руке — кольцо Военно-морской академии, на груди — золотые крылышки. На аккуратной маленькой пластиковой пластинке белым по черному значилось: «Дж. С.Брейтвейт». Он отпустил катер. Мы остались на шаткой платформе в нескольких дюймах над поверхностью воды, и деваться некуда, путь один — вверх по трапу.

— Запомните, сэр, — сказал он, — сначала вы отдаете честь старшему офицеру, затем дежурному.

— А я-то думал, что старшие офицеры сидят в каютах.

Я покосился на полуторные нашивки на собственном лацкане. Формой, как и полагалось, меня снабдили. Переодевание совершено еще в городе, в пустой квартире.

— Вы капитан-лейтенант, сэр, — констатировал мой спутник. — Старший офицер на корме, вон там, — указал он.

Я стал подниматься, стараясь преодолеть чувство нереальности, порожденное чересчур быстрой сменой декораций и новой своей личиной. Отдал честь, как подсказал мне Брейтвейт, старшему и дежурному офицерам. На шее последнего болтался бинокль, и выглядел он скучающим и сонным. Нетрудно понять, что утренняя, вернее, рассветная вахта — собачье занятие на любой службе, будь она гражданской или военной. Я следовал за своим сопровождающим через простор ангаров к лестнице, простите, трапу, ведущему вниз. В конце концов, одолев лабиринт узких коридоров, я оказался в каюте с белыми стенами и одной койкой.

— Вы можете прилечь, если хотите, сэр, — сказал Брейтвейт. — Они совещаются. Пока что вы не понадобитесь. Кофе хотите?

В нашем деле, по крайней мере среди тертых калачей, само собой разумеется: тебе скажут, когда придет черед узнать все, что положено. Поэтому я и не спросил, кто о чем совещается, и выпил чашечку кофе. Затем, оставшись один, снял форменную блузу растянулся на койке, закрыв глаза и стараясь не думать о той, что лежала, покрытая с головой одеялом, в одной серебристой туфельке. Спустя какое-то время я заснул.

Когда я открыл глаза, было уже далеко за восемь, но каюта не сообщалась напрямую с внешним миром, и не без труда удалось представить себе, что где-то уже наступил рассвет. Легкая вибрация дала знать, что мы отплыли. Тем временем появился Брейтвейт и провел меня вниз по коридору в уборную, а потом на завтрак в офицерскую кают-компанию. Я понял это по табличке на двери. У нас был столик на двоих, но там находились и другие офицеры, которые посмотрели в нашу сторону, когда мы усаживались. Я надеялся, что не выгляжу таким притворой, каким ощущал себя в чужой форме.

— Мы не собираемся превращать вас в ходячую загадку, сэр, — заметил Брейтвейт. — Что касается команды, то для нее вы попросту резервист, временно находящийся на срочной службе для наблюдения за тренировочными полетами. Таким образом мы избежим кривотолков и не придется ни от кого прятаться. — Он посмотрел на часы: — Вот-вот появятся летчики. Как только кончим жевать, поднимемся и начнем наблюдать за тренировочными посадками, чтобы не вызвать подозрений. Надеюсь, вы не очень возражаете против шума?

Он насмешливо улыбнулся. В тот момент я не понял отчего, но все стало ясно, когда мы поднялись на узкую наблюдательную полосу на площадке авианосца, выходящую на взлетную палубу размером с три футбольных поля — с катапультой впереди и тормозными устройствами на корме. Обо всем этом поведал мой добросовестный сопровождающий. К тому времени мы находились уже далеко в Мексиканском заливе; день выдался солнечный, но прохладный. Авианосец шел против ветра, так что пришлось натянуть свою фуражку до ушей, чтобы ее не снесло.

— Мы должны делать тридцать два узла против ветра, чтобы он гулял по палубе, помогая приземлению самолетов — заметил Брейтвейт — В эту пору нам помогает бриз, но летом в штиль инженерам приходится трудиться до пота, до кровавого пота, чтобы поддувало как следует А вот и птички сэр.

Самолеты уже кружили над кораблем, как огромный оси ный рой. Вот один из них быстро снизился, зацепил тормозную сетку своим тормозным крюком и сразу же замер. Он едва успел вырулить с полосы, проехав мимо нас, как уже следующий попал в тормозную сетку, и я начал понимать замечание Брейтвейта по поводу шума. Окаянные самолеты ревели, визжали, всхлипывали и свистели. Катапульта на левом борту выбрасывала один ревущий самолет за другим, тогда как правая ждала своей очереди наготове. Тем временем уже третий самолет отруливал в сторону, ревя во всю свою глотку, а четвертый появлялся из-за кормы, издавая леденящий душу вопль…

Во всем этом было что-то завораживающее. И пробудило воспоминания о других местах, где я так же стоял несколько лет назад, наблюдая, как взлетают другие самолеты, которые мне положено было готовить в путь, в путь, который далеко не всегда оказывался приятным. Полагаю, что те ребята за штурвалами и не знали тогда, как не знают и теперь эти честные парни, чьи лица скрыты шлемофонами, что если когда-нибудь придет время взлететь со смертоносным оружием, — весь этот гром и блеск будет связан с тихой войной, которую постоянно ведут неприметные люди без шлемофонов, а часто и без каких-либо иных средств связи с центром управления. Если в чем-то мы, солдаты невидимой войны, и ощущаем нужду, так разве что в отделе по связи с общественностью, не без горечи подумал я. Нас просто не ценят по заслугам.

Вдруг самолеты исчезли, и сделалось бы совсем тихо, если бы не свист ветра и не приглушенный гул корабельного двигателя. Брейтвейт взглянул на часы.

— Пора бы появиться вертолету с боссами из Вашингтона, — заметил он. — А вот и он, уже совсем рядом.

Скрежет нарушил относительную тишину, и похожий на банан вертолет с двумя винтами опустился на палубе прямо под нами. Двое в штатском, важные с виду, и армейский офицер с пышной золотой капустой на фуражке прошли к проему и поднялись наверх. Я взглянул на Брейтвейта. Он ответил непроницаемым взглядом игрока в покер, из чего я заключил: не стоит сейчас обсуждать прибытие трех очень важных персон, чьи лица знакомы всем читателям газет и телезрителям. С другой стороны, оказаться простым совпадением это не могло. Некто во что бы то ни стало старался подчеркнуть важность предстоящего мне задания. Брейтвейт опять взглянул на часы: парень просто помешан на хронометраже.

— Они уже почти готовы принять вас, сэр, — сказал он, указав на трап, по которому мы поднялись. — Наклоните голову, когда станете спускаться.

Я не мог бы наверняка сказать, где именно на борту находится кинозал, но, судя по разбросанной бумаге, пустым стаканам, полным пепельницам и стойкому запаху табака, минутой ранее он уж точно служил конференц-залом. Сейчас там оставалось только двое, в том числе женщина. Особого впечатления она на меня не произвела, и удостоверившись, что мы не знакомы, я перевел взгляд на мужчину.

Он был сухопарым и седым, хотя брови остались черными. Темно-серый фланелевый костюм, аккуратная белая сорочка, консервативного вида шелковый галстук создавали облик хорошо сохранившегося банкира или бизнесмена средних лет, но только не для меня. Я-то знал, что он был одним из полудюжины самых опасных и беспощадных людей в мире.

Я таки узнал его. Не удивительно — время от времени доводилось на него работать последние пятнадцать лет.

— Благодарю вас, мистер Брейтвейт. Обождите, пожалуйста, в соседней комнате, — сказал Мак.

— Да, сэр.

Мак подождал, пока юный лейтенант ловко развернулся и исчез. Он коротко улыбнулся:

— Согласитесь, их умеют вышколить в Северне.

Меня не слишком-то интересовало, как и где обучался Брейтвейт, но если Маку хотелось всему происходящему придать нотку обыденности, я решил ему подыграть, по крайней мере, для начала.

— Хороший парень, — ответил я. — Пока что он ни разу не позволил себе расслабиться. А за рулем просто ас. Но, кажется, он собирается величать меня сэром до самой смерти.

— Я, в свою очередь, припоминаю другого молодого офицера с предрасположением к этому слову. Он был тоже отличным водителем, — заметил Мак.

— Да, сэр, — согласился я. — Но в этом случае — парень слишком предан морскому флоту и едва ли готов переключиться на другое дело.

— Тем не менее возьму его имя на заметку, — пожал плечами Мак. — Мировые события развиваются в наше время так динамично, что может статься и придется поступиться личными прихотями. Впрочем, не припоминаю, чтобы вас пришлось уговаривать.

— Я всегда жаждал крови. Думаю, этот лейтенант недостаточно жесток для нашего дела.

— Видно будет. — Он глянул на меня оценивающе: — Ты в хорошей форме. Отдых пошел на пользу.

— Да, сэр.

— Сожалею о несчастном случае.

Я на секунду взглянул на него. Никогда он не понял бы моих отношений с Гейл Хендрикс. Он считал ее избалованной сучкой, богатой и ненадежной. Совсем иными представлялись ему свои агенты — девицы, всегда преданные и послушные создания, если Мак не предпочитал просто проституток. По существу, у нас, конечно же, нет личной жизни. Все наши привязанности, будь то любовные или какие-либо еще, тщательно заносятся в досье в Вашингтоне.

— Не сомневаюсь, что вы рыдали, сэр, вынимая ее карточку из моего досье.

Он не оборвал меня, не упрекнул в бестактности. Он просто спросил:

— Ты уверен, что принял все меры предосторожности, чтобы это походило на обычный несчастный случай и не выплыло ничего другого.

— Да, сэр. Она была в расстроенных чувствах по личным мотивам; думаю, не стоит нам все это ворошить. Она чуть-чуть перебрала, гнала слишком быстро. На крутом повороте машину сильно занесло, и она пыталась ее выровнять. Всем им кажется, что нужны только мощные тормоза и горючее, чтобы заставить автомобиль весом в две тонны нестись, словно гоночный «феррари». Ее вынесло на поворот на такой скорости, что сцепление с асфальтом просто исчезло. Когда она пыталась повернуть руль, «кадиллак» начал скользить. В панике резко нажала на тормоз, машину занесло, и ее выбросило в кусты. Обнаружить преступление или нечто в этом роде оказалось невозможным. Никаких следов пуль, инъекций или непонятных синяков. Конечно, какая-то машина могла оказаться рядом и вытолкнуть с полотна дороги, но ничто на это не указывало.

— Мне не нравятся несчастные случаи, в которых замешаны наши люди, — скорчил кислую мину Мак. — Всегда может возникнуть подозрение. Ну, тебе лучше знать, всплывет ли что-нибудь. Но сейчас не об этом.

Он посмотрел на женщину, стоявшую рядом в ожидании, и та подошла поближе. И тогда я вынужден был признать, что проявил несправедливость, не посмотрев на нее пристальнее. Меня сбил с толку макияж или, вернее, его отсутствие. Кроме того, прямые темные волосы без всяких затей зачесаны назад, да еще роговые очки.

Она была довольно высокой. Широкий твидовый костюм не позволял судить о фигуре. Ровные свободные пиджаки, которые как раз вошли в моду, удачно скрывают нежелательную беременность, впрочем, эта проблема вряд ли может ее заботить, размышлял я, и все же такие костюмы не в моем вкусе. Рациональная обувь не подчеркивала красоту ее ног. И все-таки она не была ни слишком полной или тощей, ни бесформенной.

Что же касается лица — высокий лоб, невыразительный подбородок и под стать ему вялый, непривлекательный рот. Я определил ее возраст где-то в пределах тридцати — тридцати пяти, быть может, несколько меньше. Я решил, что она не в моем вкусе, да и совершенно ни к чему потенциально привлекательной женщине намеренно изображать из себя леди Макбет после кровавой ночи. Это своего рода тщеславие наоборот, та скромность, что пуще гордыни.

Пока я ее разглядывал, в свою очередь и она внимательно изучала меня, окинув взором с ног до головы. Повернувшись к Маку, незнакомка произнесла без особого энтузиазма:

— Это и есть ваша альтернатива, мистер Мак-Рей? Не слишком ли высок он для агента? Мне казалось, что все они люди незаметные.

— Это мистер Поль Коркоран, — сказал Мак, не обращая внимания на ее комментарий. — Поль, познакомься, это доктор Оливия Мариасси.

Доктор едва взглянула в мою сторону.

— Полагаю, это псевдоним, — обратилась она к Маку. — Неудачный выбор. Этот мужчина несомненно скандинавского, а не ирландского типа, — все еще обращаясь к Маку, она покосилась на меня: — По крайней мере, у него не такой аккуратненький вид выпускника престижного университета, как у того, другого. Не думаю, что я смогла бы долго выносить эту прилизанную прическу и застегнутый воротничок, не говоря уже о трубке. Согласитесь, трубка — это всегда игра на публику, не так ли? Вы курите? — вопрос был обращен уже ко мне.

— Нет, мадам, — ответил я. — Только если это требуется для прикрытия.

— Прикрытия?

— Да, в интересах дела.

— Понятно. Это уже кое-что, — сказала она. — Только дурак травит себя угольной смолой и никотином, после всех публикаций и свидетельств. Вы пьете?

— Да, мадам, выпиваю, — ответил я. — А также при случае приударяю за дамами. Но в азартные игры не играю. Это уж честно.

Новый взгляд сквозь роговые очки:

— Ну что ж, полагаю, зачатки юмора лучше, чем полное его отсутствие.

— Подготовка и опыт мистера Коркорана… — попробовал было возразить Мак.

— Я отнюдь не подвергаю сомнению профессиональные качества каждого из кандидатов. Убеждена — апробированных. У них обоих молниеносная реакция, что и говорить. Я уверена, что оба одинаково безжалостны и бесчеловечны. В шахматы вы играете? — вопрос был адресован мне.

— Немного, — ответил я.

Оливия Мариасси задумчиво нахмурилась. Последовала напряженная тишина. Затем она подняла голову:

— Что ж, он должен подойти. Другой просто невыносим. Раз уж предстоит выйти замуж за кого-то из них, то предпочту этого, — она отвернулась и, достав из потертого портфеля маленькую черную книжечку, протянула мне. Это оказались «Основы игры в шахматы» Капабланки. — Попытайтесь изучить ее, мистер Коркоран. Будет чем заняться в наш медовый месяц. До свидания, мистер Мак-Рей. Все приготовления предоставляю вам. Просто поставьте меня в известность, что я должна делать.

Мы смотрели, как она вышла, прижав к боку свой портфель. Мак не проронил ни слова, молчал и я. Не скажу, что лишился дара речи. Я просто и не пытался что-то сказать.