Перед номером семь-одиннадцать на Бродвее в ящике лежала целая кипа свежих номеров утреннего выпуска «Геральд». Он порадовался: по крайней мере, ему не придется тащиться к магазину «Центр качественных продуктов», или ЦКП, чтобы раздобыть себе экземпляр. Стоило ему представить огромные буквы заголовка на первой странице, как его тут же начинала бить мелкая дрожь. Нет, неправильно он себя ведет. Слишком возбужден. А вдруг за ним кто-нибудь наблюдает?
Он оглянулся и сразу же обругал себя за это: даже самое элементарное движение могло выдать его нервозность в том случае, если за ним следят.
А всю прошедшую ночь за ним следили, это точно. Сколько раз он поднимался с постели, чтобы посмотреть на улицу в щелочку между шторами. И что он видел? Ничего, если не считать патрульной полицейской машины, разъезжавшей по маршруту.
Что, спрашивается, требовалось этим полицейским? Обычная предосторожность после двух убийств на Капитолийском холме? Или это целенаправленный поиск?
Тогда, может быть, ищут его?
Ищут человека по прозвищу «Мясник».
Прозвище он придумал ночью, когда раздумывал над тем, какую статью напишет в его честь Энн Джефферс. Он уже совершил два убийства и, хочешь не хочешь, людям придется наградить его прозвищем. Ведь существовали же на свете и «Сын Сэма», и «Бостонский душитель», и «Убийца с Зеленой речки». У Ричарда Крэйвена, правда, прозвища не было, но оно и к лучшему.
Обрести прозвище — значит сделаться еще более знаменитым, чем Ричард Крэйвен.
Итак, его прозвище — «Мясник».
В этом слове чувствовалась скрытая сила, а силу он уважал. Может быть, стоило послать утром записочку Энн и подписаться таким вот образом? Тогда — дня через два-три — в Сиэтле его стали бы называть именно так — Мясником.
Он думал об этом всю ночь, произносил это слово на все лады, перекатывал его во рту, словно камешек. Лежал без сна, свыкался со своим новым именем и ждал наступления утра.
Утром должен был выйти свежий выпуск «Геральд». Он, разумеется, отправился бы за ним с первыми лучами солнца, но с усилением активности полиции это становилось слишком рискованным предприятием. Ему пришлось ждать — ждать того момента, когда в госпитале началась пересменка. Только в этом случае его одинокая фигура не привлекла бы к себе внимания. Вот когда нужно было идти к номеру семь-одиннадцать.
А теперь он опоздал. Теперь покупать там газету слишком поздно и опасно, особенно после того, как он поскользнулся и тем продемонстрировал свою нервозность людям, которые, возможно, следили за каждым его шагом. Теперь ему придется подниматься по Пятнадцатой улице целых три квартала, чтобы выйти к ЦКП.
«Центр качественных продуктов» — вот что это такое. Или «Центр королевских продуктов» — так называли эти магазины на Бродвее. Потому-то он туда и не ходил. ЦКП на Пятнадцатой — совсем другое дело. Там он бывал тысячу раз, поэтому если бы его спросили, отчего он не на работе, он бы ответил, что болен, о чем свидетельствовал его весьма потрепанный вид — бессонные ночи даром не проходят. Кстати, он только что позвонил на работу и предупредил, что заболел гриппом, поэтому в течение ближайших трех дней можно было ссылаться на грипп.
Ему нужно вести себя абсолютно нормально. Нормально и спокойно. Можно даже купить несколько журналов и супу. Он и в самом деле так бы поступил, если бы заболел по-настоящему.
Нужно вести себя по-умному. Он и в самом деле умен — что бы ни думала мать о его умственных способностях. Следует быть предельно осторожным и все тщательно продумывать. Тогда очень скоро он станет знаменитым.
Не менее знаменитым, чем Ричард Крэйвен, а то и более — скажем, как Тед Банди.
Если его, конечно, до этого не поймают.
Оттого-то нельзя просто так уйти от номера семь-одиннадцать. Надо сделать вид, что он пришел сюда за какой-нибудь малостью. С презрением отвернувшись от газетного киоска, он направился в секцию самообслуживания и сделал вид, будто рассматривает обложки журналов на одном из стендов. На самом деле он обследовал помещение магазина на предмет возможной слежки.
Однако, за исключением скучающего кассира, зал был пуст. Тем не менее за ним могли следить через окно с улицы. К примеру, из какой-нибудь машины.
Он отошел от стенда с журналами — лучше всего прикупить их в ЦКП вместе с газетой, — и направился к прилавку. Подхватил коробку мятных пастилок и расплатился за них. Когда он появился в дверях магазина, то сделал вид, что все его внимание сосредоточено на цилиндрической коробке пастилок — он ее распаковывал. На самом же деле он рассматривал автомобили, припаркованные поблизости.
Машины пустовали, кроме одного черного «кадиллака», который — он был уверен в этом — принадлежал мелкому наркоторговцу. По крайней мере, эта машина ему часто попадалась на глаза, а судя по людям, которые постоянно около нее толпились, к полиции она не имела никакого отношения. Забросив в рот мятную пастилку, он перешел на другую сторону улицы и двинулся по Пятнадцатой улице вверх, направляясь в ЦКП. У входа он разжился корзинкой и двинулся в зал в секцию консервированных супов, где прихватил три жестянки с куриным вермишелевым супом. Затем он направился к прилавку кассира. Как он и думал, рядом с кассой лежала пачка «Геральд». Когда он взял из пачки один номер, его руки тряслись — правда, не очень заметно. Он бросил газету на прилавок вместе с номерами «Энквайэрер», «Глоуб» и «Пост-интеллидженсер». Рядом он утвердил три жестянки с супом. Он уже полез было в карман за деньгами, когда кассир вдруг заговорил:
— Вы про убийство слышали?
Сердце забилось как бешеное, руки мгновенно похолодели, а ладони увлажнились.
— Убийство? — пролепетал он вслед за кассиром. Надо было сказать что-нибудь еще. Но что? Знает он, к примеру, об убийстве или еще нет? Ну конечно же, знает! Об этом вчера весь день говорили по радио, а вечером передавали по телевизору в новостях.
— Вы о трупе, который нашли в парке Волонтеров? — спросил он. Нормально получилось. И голос звучал прилично, и интонация что надо. Интерес, несомненно, присутствовал, но в меру.
— Она была здесь перед тем, как ее убили, — тем временем сказал кассир.
Колени сразу же ослабли. Когда он начал вынимать бумажник, то не сумел удержать его в дрожащих пальцах и тот упал на пол.
— Черт, — простонал он и нагнулся, чтобы его поднять. Впрочем, это оказалось ему на руку, он получил несколько секунд, чтобы продумать ответ. Кроме того, он, что называется, въехал, и когда вылез из-под прилавка, то смотрел на кассира круглыми от удивления глазами.
— Здесь? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что перед смертью она заходила сюда?
Кассир с готовностью закивал. Как только он заговорил снова, стало ясно, ему приходилось пересказывать эту историю как минимум раз десять.
— Она заходила сюда каждый вечер, чтобы выпить чашечку кофе перед тем, как идти домой.
— Вы хотите сказать, что знали убитую? — спросил Мясник, особенно налегая на слово «знали». Таким образом он хотел дать понять этому пустомеле, насколько он, Мясник, потрясен его осведомленностью.
— По правде сказать, я вовсе ее не знал, — быстро заявил кассир и оглянулся. Ему вдруг пришло на ум, что всякий, кто видел убитую за час или два до смерти, автоматически подпадает под подозрение. — То есть я ее видел, конечно, но не чаще, чем все те, кто здесь работает.
Заметив, как разыгрались нервы у кассира, Мясник сразу приободрился и уже совершенно спокойно протянул ему двадцатидолларовую купюру. Дождавшись сдачи, он взял пакет, куда кассир положил газеты и жестянки с супом, и вышел на улицу. Едва сдерживая нетерпение, он двинулся домой, дав себе слово не прикасаться к «Геральд», пока не окажется дома. Но как он ни старался идти неторопливым шагом, искушение оказалось сильнее, и оставшуюся часть пути он проделал чуть ли не рысью, втайне надеясь, что его примут за человека, опаздывающего на деловую встречу. Через три минуты, которые показались ему вечностью, дверь квартиры наконец захлопнулась за ним, и он выхватил газеты из пластмассовой сумки, хотя при этом на пол вывалились жестянки с куриным супом. Не обратив на выпавшие жестянки ни малейшего внимания, он развернул «Геральд» и принялся тщательно изучать первую страницу.
Но как же так?! Сообщение об этом должны были поместить на первой странице!
Но на первой странице ничего не было. Ничего! Если не считать болтовни о парке, который городские власти собирались разбить в пригороде.
Кому, черт возьми, это интересно?
Он перешел за стол с регулируемым положением столешницы, служивший ему одновременно и рабочим местом, и обеденным столом. Там он принялся просматривать страницу за страницей, причем его негодование возрастало с каждой секундой. Снова ничего!
И только на третьей странице второй тетради газеты он обнаружил то, что искал. Тут уж он дал волю гневу.
Подумать только, куда его засунули!
Как ужасно, что о нем не упомянули ни на первой странице, ни даже на второй!
Он принялся читать заметку, и с каждым прочитанным словом его ненависть к газетчикам находила для себя новую пищу.
В ПАРКЕ ВОЛОНТЕРОВ ОБНАРУЖЕНО ТЕЛО УБИТОЙ ЖЕНЩИНЫ
Сегодня утром в парке Волонтеров был обнаружен обнаженный труп женщины. Жертва, в которой опознали миссис Джойс Коттрел, пятидесяти семи лет, работала сестрой в регистратуре отделения реанимации одного из учреждений общественного здравоохранения на Капитолийском холме.
По заявлению полицейских источников, жертва, которая проживала одна, была зарезана в собственном доме на Капитолийском холме между одиннадцатью часами вечера и четырьмя часами утра. Судя по всему, тело перенесли в парк Волонтеров ближе к утру, где оно и было обнаружено пробегавшей мимо Энн Джефферс (репортером нашей газеты).
Расследование еще не закончено, но представители сил правопорядка подчеркивают тот факт, что нет никаких причин связывать это преступление со смертью Шанель Дэвис, чье тело было найдено на квартире, которую последняя снимала.
Мясник дочитал заметку до конца и смял газету в бесформенный комок.
У них, значит, «нет причин связывать»?
Как можно печатать такую чушь! Да они хоть одним глазком посмотрели на содеянное им?
Оба убийства похожи. Да что там похожи — они абсолютно идентичны по манере исполнения, если не считать того, что Джойс Коттрел он разделал еще лучше, чем Шанель Дэвис!
Что ж, в следующий раз все будет по-другому. В следующий раз они поймут, с кем имеют дело.
Продолжая исходить гневом, он швырнул скомканную газету на пол. Может быть, ему прямо сейчас выйти на улицу и показать им всем, чего он стоит?! А что? Найти кого-нибудь, пройти за ним до подъезда и…
Нет!
Так серьезные вещи не делаются! Надо вести себя разумно! Сохранять спокойствие и предельную осторожность.
Что бы ни случилось, нельзя давать волю гневу.
Он постарался успокоиться. Через пару минут он нагнулся и поднял скомканную газету, расправил страницы и аккуратно вырвал кусочек с оскорбительной для него статьей. После этого он направился к гардеробу, который служил не только местом для хранения одежды, но и тумбой для телевизора. В верхнем ящике гардероба лежала папка, куда он складывал все заметки из газет и журналов, посвященные Шанель Дэвис. Туда же он положил разгневавшую его заметку.
Завтра же или даже сегодня вечером он купит себе альбом и вклеит туда все статьи в хронологическом порядке.
И еще: в следующий раз он не станет убивать женщину, хотя процесс убийства Джойс Коттрел доставил ему такое удовольствие, которого он не испытывал никогда в жизни.
Он не может позволить себе ни единого проявления слабости.
Он убивает для того, чтобы угодить своей матери.
Убийство — вот что важно, а никак не удовольствие.
Поэтому не стоит вводить себя в искушение. В следующий раз он изберет себе другой объект. И уж никак не женщину.
Он найдет для себя иную жертву.
Начиная с сегодняшнего дня, он будет убивать всех без разбора.
Возможно, что позже, когда он отправится за альбомом, он не ограничится одним только походом в магазин.
Очень может быть, что одновременно он отправится на охоту.