Слабый источник света, который забрезжил среди тьмы, окутавшей сознание Гленна, начал постепенно набирать силу и разгонять окружавший его мрак. Гленн сконцентрировал внимание на этом световом пятне в надежде на то, что свет окончательно переборет темноту.
Потом Гленн услышал звук — непрерывное монотонное жужжание на высокой ноте.
Чернильный туман в голове Гленна сменил свой цвет на серый — свет явно одерживал верх в борьбе с мраком.
Звук стал громче.
Что это? Бур дантиста?
Гленн попытался вспомнить, что с ним произошло. Он находился дома, сидел на кухне, почитывая газету. Потом — звонок! Точно — зазвонил телефон.
Горди Фарбер! Ему звонил Горди Фарбер, чтобы справиться о его самочувствии. Они с минуту поговорили, а затем что-то им помешало.
Звонок в дверь!
Кто-то позвонил в дверь, и он, Гленн, пошел открывать. Потом…
Потом вокруг него сомкнулась темнота.
Звук становился все громче, а источник света разгорался все ярче и ярче. С каждым мгновением становилось светлее.
— Ты проснулся.
Голос прозвучал негромко, хотя по мере того, как у Гленна прояснялось в голове, жужжащий звук становился все более интенсивным. Впрочем, Гленн отчетливо расслышал эти два слова. Казалось, голос исходил из самых глубин его естества.
— Это я разбудил тебя, — продолжал между тем голос. — Но перед этим я тебя усыпил.
— Зачем? — сам собой возник в голове Гленна беззвучный вопрос. Однако прежде чем он сумел оформить его словесно, голос отозвался:
— Мне было нужно наше тело.
Наше тело. Эти слова окончательно высвободили сознание Гленна из рассеивавшегося уже тумана. Наше тело. Что с ним творится? Пока он пытался сформулировать вопрос, на него обрушился поток информации, расставившей по местам то, что доселе оставалось ему непонятным.
Он узнал, к примеру, что делал во время затемнений сознания.
Выяснил все о сломанной бритве, его домыслы на этот счет оказались отчасти верными.
Он узнал, откуда в его доме стали появляться вещи — те самые, которые, по его предположению, он купил, хотя и не помнил об этом: удочка, найденная Кевином, новая бритва, найденная им самим, искусственная мушка, изготовленная из пера Гектора и кусочка меха Кумкват.
Кумкват!
Гленн вспомнил свой сон. Но ведь это всего лишь сон! Сны далеки от реальности. Так, по крайней мере, должно быть.
И опять те слова, которые произнес голос, эхом отозвались в его голове: наше тело.
«Но почему наше? — в отчаянии думал Гленн. — Это мое тело. Откуда мог взяться другой его владелец? Да и не было никакого другого. Все происходит только в его сознании».
Вот оно — он все еще не до конца проснулся, и его сонный разум сыграл с ним дурную шутку. Но все больше странных воспоминаний тревожило его душу. В частности, Гленн вспомнил, что когда он занимался любовью с Энн после своего возвращения из госпиталя, его пронзило непонятное чувство… Да, у него появилось ощущение, будто внутри поселился еще один человек.
А досье на Ричарда Крэйвена? Ведь как-то раз он нашел его на своей прикроватной тумбочке в госпитале.
Проклятые затмения…
Он вспомнил, как по телевизору показывали одну женщину, утверждавшую, будто у нее внутри живут семнадцать разных личностей. Синдром многоличностного разделения индивидуума. Та женщина испугалась, когда у нее начались затмения сознания, когда же ей потом стали рассказывать, что она творила во время этих затмений, она испугалась еще больше: ведь она ничего не помнила. Вряд ли она стала бы вытворять такое, будь у нее все нормально с психикой…
Однообразный жужжащий звук сделался громче. Гленн догадался, что это вовсе не бур дантиста.
Это была электрическая пила.
Ему наконец удалось разглядеть режущий диск, он находился прямо перед ним. Потом он увидел свою собственную руку, которая сжимала сине-зеленую пластмассовую рукоятку инструмента.
Чуточку ниже находился еще один предмет — верхняя часть женского торса. Торс принадлежал толстухе, тяжелые бесформенные груди которой обвисли по сторонам тела под собственной тяжестью.
Между грудями, начиная от пупка и к самому горлу, тянулся разрез.
Свежий чистый разрез, причем идеально прямой.
Грудь женщины распахнулась, словно незастегнутая блузка, стоило женщине набрать в легкие воздух.
Надсадный вой прекратился — пила выключилась.
Пораженный Гленн увидел, как его рука отложила в сторону пилу и взялась за нож с острым треугольным клинком. Примерно такой нож использовал Кевин, когда трудился над моделью парусника.
Точно такой же нож он, Гленн, использовал при изготовлении мушки. Руки Гленна двигались словно сами собой. Нож прочертил на теле женщины линию, которая пересеклась с уже сделанным ранее разрезом. По мере того, как нож продвигался по телу, с легкостью рассекая кожу, следом за ним тянулся тонкий алый след, который через мгновение стал утолщаться, а потом и вовсе потерял форму, поскольку из разреза заструилась кровь, мгновенно покрывшая все тело.
Насмерть перепутанный и словно завороженный Гленн беспомощно следил за делом своих рук. Вот они снова задвигались, и на теле появился третий разрез.
«Нет! — подумал Гленн. — Не может быть, чтобы это происходило на самом деле!»
Но в то самое время, когда его мозг пытался сформулировать эту мысль, неприятный зловещий смех эхом отозвался у него в голове. Теперь Гленн пытался отвлечься от дьявольского хохота, звучавшего у него в ушах, и одновременно усилием воли остановить неконтролируемые действия рук. И тут Гленн испытал еще одно новое ощущение — его охватило оцепенение, похожее на паралич. То был паралич воли, мгновенно лишивший Гленна власти над собственным телом. Ему оставалось лишь наблюдать, как его пальцы снова пришли в движение, заворачивая в стороны большие лоскуты кожи. Под кожей обнаружилась грудная клетка.
Еще до того, как пальцы Гленна потянулись к рукоятке, он ужз понял назначение электропилы. Тем временем выключатель щелкнул, и его уши наполнились пронзительным жужжанием, которое создавалось работающим электромотором и бешено вращающимся режущим диском инструмента.
По мере того, как вращающийся диск, сверкавший, словно жидкое серебро, приближался к груди женщины, Гленн сделал еще одну попытку освободиться от неизвестной силы, сковавшей его тело, но у него ничего не вышло. Беспомощный, он наблюдал, как режущая кромка пилы коснулась плоти, а затем зубцы врезались в переплетение костей и хрящей, представляющее собой центральную часть грудины.
Гленну хотелось закричать, нет, скорее завыть в знак протеста, но голос подчинялся ему ничуть не больше, чем пальцы и руки. Он был не в силах остановить эту чудовищную хирургию и только молча стонал про себя: «О Господи, нет! Господи, не дай этому произойти…»
Пока Гленн взывал к Богу, сияющий диск все глубже проникал в тело женщины, а потом его же собственная рука ворвалась сквозь выпиленное отверстие внутрь грудины, проткнув плевральную мембрану.
Как только Гленн увидел обнаженные легкие женщины, темнота снова сомкнулась над ним.
На этот раз он воспринял наступление темноты как избавление.