Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Университет, факультет истории и филологии,
Кафедра методики преподавания обществоведческих дисциплин
3 часа 75 минут, 1-го дня 1-ой недели Желтого месяца, 9591 года от Озарения
Преподаватель Бидзанби Да сосредоточенно изучал расписание занятий третьего курса, висящее на доске объявлений.
— Здравствуйте.
Он оглянулся. На него жалобно смотрел сутулый нескладный парень.
— Доброе утро, — ответил Бидзанби. — Гудок на занятия уже подали.
— Я проспал. — покаялся парень.
— Первокурсник?
Парень торопливо закивал.
— На самое первое занятие? Молодец! — восхитился преподаватель. — Замечательное начало!
Кажется, студент окончательно растерялся.
— Ладно уж, потихоньку проведу в аудиторию. — сжалился Бидзанби Да.
Свершив сие достохвальное благотворительное и богоугодное деяние, умилившись сердцем от собственного человеколюбия, преподаватель Бидзанби Да степенно проследовал на пятый этаж. На кафедре методики преподавания обществоведческих дисциплин никого не было, кроме секретарши и заведующей: первый день учебного года был очень напряженным и суматошным и все сотрудники были заняты. За исключением Бидзанби — его занятия начинались только с второй недели.
— Кто-то пришел? — спросила из своего кабинета Хидзаци Уду, заведующая кафедрой.
— Это чтимый Бидзанби Да. — ответила секретарша.
— Пригласите сюда, пожалуйста.
Всеслав вошел.
— Добрый день. Присаживайтесь. Скажите, Да, вы уже просматривали черновики шестой главы?
Всеслав флегматично кивнул.
— Ваши впечатления?
— Если то, чем мы занимаемся, имеет какой-то смысл и кому-то полезно, тогда всю главу следует отправить в урну. Сплошное пустословие. Очень тонкое и весьма изящное, впрочем. Так что можно и не в урну. Но в любом случае — не в книгу.
— А по существу? — терпеливо спросила Хидзаци Уду.
Лунин по-кошачьи улыбнулся:
— Чтимая Уду, — сказал он. — Взгляните на четыре таблицы, опубликованные кафедрой еще в позапрошлогоднем сборнике. Вот, прошу: учебники, статистика, анализ. Ваше тогдашнее мнение полностью подтвердилось. И оно в корне противоречит содержанию шестой главы монографии.
Заведующая машинально постукивала карандашом по трубке телефона:
— Разрешите взглянуть?
Всеслав отдал ей распечатки, Уду, кивая, сверяла их с пометками на полях черновика.
— Мгу… Мгм… И я тогда, и вы сейчас — мы оба правы. — сказала она, помедлив.
— Разумеется. — согласился Всеслав.
— В таком виде главу публиковать нельзя. А в каком можно?
— Вот если бы… — начал Всеслав, вынимая авторучку и принимаясь расчерчивать чистый лист. Началось горячее обсуждение.
Через десять минут Уду предположила, что она не такая уж дура, а в том, что Бидзанби Да талантлив, она удостоверилась уже при знакомстве с ним и его трудоустройстве. Всеслав выразил полное согласие такой оценке и пожелал руководству университета торжественных проводов на пенсию, а им двоим — внеконкурсного занятия, как минимум, проректорских кресел. Уду оспорила это предложение: это слишком мелко и не стоит даже метить на уровень ниже народного комиссара по науке. Они сияли, рассматривая исчерканную разными почерками бумагу и взмывали в выси самовосхваления, когда в дверь заглянула секретарша.
— Чтимая Уду, — сказала она, — тут как раз звонят из редакционно-издательского отдела по поводу рукописи.
— Соедините.
— Мне можно идти? — спросил Всеслав.
— Да-да, конечно. Спасибо, чтимый Да!
Уже сидя за своим столом, Лунин услышал из кабинета заведующей все более металлизирующийся голос:
— То есть как «сократить объем»?! Ни в коем случае! Это исключено и даже в виде допущения не желаю беседовать на эту тему!
Секретарша довольно улыбнулась.
— Сейчас наша заведующая им покажет. — доверительно шепнула она Всеславу. — Типографы замахнулись на святое — на кафедральную публикацию!
Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Общежитие университета
6 часов, 10-го дня 3-ей недели Желтого месяца, 9591 года от Озарения
При распределении в общежитии студентам предоставлялось право выбора между трехместными помещениями меньшей площади или более просторными четырехместными комнатами. Сдружившаяся два года назад еще во время вступительных экзаменов тройка девушек не колебалась. Они заняли триста восемнадцатую «трехместку».
На двери появилась картонная табличка:
«Если ты пришел с добром — сложи его у порога и можешь быть свободен. Киндзецху Иги, Цзанби Охэ, Гакха Адзи»
Киндзецху Иги — высокая, крепкая и стройная, выделявшаяся короткой спортивной стрижкой черных непослушных волос, — прославилась своей решительностью и нестандартностью рассуждений на семинарских и практических занятиях. Слегка склонная к полноте и импульсивная Цзанби Охэ стяжала известность не только в учебе, но и как актриса факультетского самодеятельного театра «Дилетант». Спокойная и уравновешенная, трудолюбивая и старательная Гакха Адзи заслужила у однокурсников прозвище «ходячей энциклопедии», а получение в пользование ее конспектов для пересдачи несданного зачета было страстной мечтой всякого двоечника.
На первом курсе девушек покорил курс истории древнего мира и они решили писать курсовые работы, а затем и дипломные сочинения именно по этой тематике. Киндзецху Иги избрала предметом своих интересов культуру империи Агранат. Но на втором курсе Цзанби Охэ внезапно открыла, что среди ученых-историков наибольшим интересом пользуются, как это ни странно, не экзотические государства древнего Материка, а страна предков — средневековый Грахацукский деспотат. И Охэ предательски перебежала к новому научному руководителю, чем вызвала бурное осуждение со стороны Иги. Кроме того, Иги выяснила, что и Гакха Адзи тоже оказалась ненадежной союзницей и может улизнуть на кафедру отечественной истории, дабы вплотную заняться изучением династической истории ранних Хагидов. Впрочем, эти разногласия ни в коей мере не повлияли на девичью дружбу.
… За отрытым окном мелкий долгий дождь шелестел по жесткой листве пальм. В 318-й вкушали преимущества выходного дня. Киндзецху Иги вернулась с утренней тренировки по ручному мячу, приняла душ и теперь наверстывала упущенное, доедая ватрушки, оставшиеся от завтрака. Цзанби Охэ лежа читала затрепанную книгу, время от времени сладко позевывала. Гакха Адзи смотрела в окно.
— Иги, милая наша, — не поворачиваясь спросила Адзи, — ты не лопнешь?
— Девочка хочет кушать. — Охэ встрепенулась и перестала читать. Она заложила книгу вырванным из тетради листком, хотела было развить тему, но Иги грозно нахмурилась.
— Молчу-молчу. — поспешно сказала Охэ. — Приятного аппетита, сестренка.
— А я забыла узнать расписание на послезавтра, — сообщила Адзи, — и не знаю, по каким предметам готовиться.
— Что бы вы без меня делали? — хвастливо спросила Охэ. — Вот!
Она вынула из книги закладку и, не вставая, перебросила на стол.
— Историография. — прочитала вслух Адзи, — Философия. Методика преподавания истории и обществоведения. У-у, опять…
— Кстати, — заметила Иги, наливая молоко в стакан, — совершенно напрасно прогуливаешь методику. Предмет — сверх ожиданий — интересный.
— Подтверждаю. — согласилась Охэ, зевая в очередной раз. — Эй-эй, оставь мне молока.
— А что тут на обороте? — спросила Гакха Адзи, переворачивая закладку. — Откуда это: «Вузовские премудрости: Если работа кажется легкой, значит, она трудна, а если работа выглядит трудной — она невыполнима. Студент сам по себе может и ошибиться, но полностью провалить дело может только студент с мощным вычислителем. Студент считается толковым, пока не доказано противное, студентка считается бестолковой, пока не докажет обратное.»
— Это как раз изречения Бидзанби Да, который читает лекции по методике. — пояснила Охэ.
— Мужской шовинизм? — с подозрением спросила Адзи.
— Нет, что ты, он достаточно умен и воспитан для этого. Написано же: вузовские премудрости.
— «Ни один преподаватель не помнит того, чего вы добились, зато у каждого есть полный список ваших ошибок. Преподаватели вечно сомневаются, кто из студентов заслуживает поощрения, но всегда знают, с кого взыскать. Если вы хоть раз сделали что-либо хорошо, преподаватель заставит вас это делать постоянно. Если наступает полное непонимание — прочтите, наконец, школьный учебник. Берите в научные руководители того, кто считает, что его работа занимает много времени и обходится дорого».
Адзи задумчиво хмыкнула: — Послушать его лекцию, что ли…
Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Лекционный зал № 51 университета
5 часов, 1-го дня 1-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
— Положите, пожалуйста, авторучки. — попросил Бидзанби Да. — Все, что далее — не для конспектирования. Если вероятность того, что вы меня поняли неверно, составляла хотя бы одну миллионную долю процента, значит, вы меня поняли неверно. Так вот, настали сладостные минуты возмездия за вашу непонятливость. Отвечаю на вопросы, поданные в записках.
По аудитории прокатился тихий смешок. Аудитория была готова к окончанию занятия, ставшему уже традиционным.
…-Гм, ну, об этом сказано, об этом — тоже… О, вот… «Покажите, пожалуйста, наглядно, как просчитывается коэффициент легкости чтения учебника». Всего-то навсего? Что ж, имейте в виду: я этого не собирался делать. Сами напросились… — зловеще протянул Бидзанби и приступил к построению умопомрачительной формулы.
Гакха Адзи растерянно смотрела на лектора. Тема, казавшаяся до начала занятия бессмысленно-серой и бесцельно-тоскливой, за полчаса превратилась в вереницу увлекательнейших проблем и описания путей их преодоления. А самое главное — появились вопросы, в обязательном порядке требующие ответов. Но ответов приходилось теперь ждать до следующей лекции. И пришла почти детская обида на себя за то, что первые занятия были столь самонадеянно и бездарно пропущены.
Парни за соседним столом торопливо переносили формулу в тетради и уже затеяли ее обсуждение. Они азартно подчеркивали что-то друг у друга, отрицательно трясли головами и громко перешептывались. А Всеслав отошел от темно-зеленой доски, исписанной сверху донизу, он оттирал мел с пальцев, улыбался уголками губ и довольно поглядывал на спорящих.
В динамиках под потолком мелодично курлыкнул сигнал окончания учебного часа.
— Группа «А», не забудьте, что сегодняшнее семинарское занятие перенесли из пятьсот шестого кабинета в четыреста третий. — напомнил Всеслав перед тем, как отключить микрофон и выйти из лекционного зала.
На кафедре усатый доцент Цзук Га, ровесник Всеслава, ставил объемистый кофейник на электроконфорку.
— Бидзанби Да нарочно задерживается. — назидательно заметил он. — Бидзанби Да знает, что, согласно алфавиту, ему сегодня идти за бутербродами для всех, но притворяется, что не знает. Однако Бидзанби Да не обмануть судьбы. Деньги уже лежат на его столе. Бери и топай в столовую. Четыре с сыром, два с повидлом, два с ветчиной, один с маринованными моллюсками, а для себя — с чем захочешь и сколько пожелаешь.
— Тоже с ветчиной. — решил Всеслав, собирая монеты. — Два.
Когда он возвратился с пакетом, кофейные ароматы наполняли кафедру. Бутерброды были мгновенно разобраны, Всеславу досталась большая чашка с улыбающимся персонажем популярного мультфильма — кактусом И.
Цзук Га восторженно рассказывал о том, как его семья провела прошлые выходные на Пятиозерье.
Всеслав слушал вполуха. Он уже знал, что после мировой войны любимые места отдыха островитян на океанских берегах пришли в упадок. Большое Западное Океанское Течение, некогда помогавшее кораблям Хага в их отчаянном пути, надолго стало могучим радиоактивным потоком, разбивавшимся об Архипелаги и омывавшим их почти полностью. На защиту от заражения уходили чудовищные средства. Пляжные комплексы переоборудовали в дезактивационные станции. Целые флотилии службы экологического надзора устанавливали фильтрационные полосы из тысяч буев-регенераторов. Беда не приходит одна: мутировали обитатели океана. Ожог полученный при прикосновении к метрового диаметра медузе приводил к летальному исходу. Полчища голодных морских ящеров буквально заполонили отмели. Морские ежи плодились с угрожающей быстротой. Был случай, когда пришлось просить помощи у Белого Флота, матросы устроили настоящую облаву на рептилий, а тральщики разрушали очаги размножения медуз. И только в последние годы экологи признали, что уровень зараженности Западного Течения приблизился к довоенному. Однако настоятельно рекомендовали не торопиться восстанавливать курорты и санатории на побережьях и даже вообще купаться в море. Впрочем, худа без добра не бывает и во всякой бочке дегтя всегда можно отыскать ложку мёда. Граждане империи с приятным изумлением признали, что их речки и, в особенности, озера предоставляют возможности для отдыха не в меньшем, а то и в большем объеме. Две последние шестилетки ознаменовались созданием настоящей индустрии отдыха на пресных водах и минеральных термических источниках. Да и привычка отдыхать «дикарями», вошедшая в моду среди жителей Черного Пояса, получила полное удовлетворение.
…-Мои дамы рано утром еще дрыхли без задних ног — и жена, и обе дочки. А я потихоньку выбирался на косу. Озерцо неподвижное, ни ветерочка, ни ряби… Небо потихоньку светлеет… Доплывал до камешка посреди озера, взбирался на него и сидел молча. Вода кругом голубоватая, прозрачная, песок и водоросли видно. Рыбины вялые, сытые еле шевелятся… Ах, как замечательно!..
Лицо Цзук Га буквально излучало счастье, Лунин внимал рассказу с полузакрытыми глазами и ему внезапно до невообразимого захотелось на озеро, в пахнущий джунглями неподвижный теплый утренний воздух.
— А путь к чудесному месту — большой-пребольшой секрет? — спросил он.
Цзук Га рассмеялся.
— Естественно. — сказал он. — Туда можно втихаря добраться негласным автобусом с нашего скрытого автовокзала. Потом еще минут десять идти, таясь, по прекрасной тайной пешеходной тропе с зашифрованными указателями. Я тебе отдельно все растолкую.
Прогудел сигнал начала занятий.
— Замечательно. — вздохнула Хидзаци Уду, поднося кофейную чашку под струю воды над раковиной. — А пока, коллеги, всех, у кого по расписанию семинары и лекции, прошу по местам.
— Слушаемся, о властительница мудрых. — согласился Цзук Га и подмигнул Всеславу. — А здорово я вас всех раздразнил? У тебя сейчас семинар, Да? Как раз самое время представить себя валяющимся на мягком теплом песочке.
Саракш, Островная империя
Желтый Пояс, о. Бацуза, Большое Горное Кольцо, джунгли
3 часа 05 минут, 10-го дня 1-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
— Тогда мальчишка закричал в темноту:
— Ма-ама!!
Большего не потребовалось.
— Я здесь, сынок.
Все изменилось.
Потому что не могло не измениться.
Пропала темнота. За дверью оказался дом. Там ждут. Оттуда слышится знакомое шипение маминых блинов на старинной чугунной сковородке, потому что на кухне мама не признает новшеств. И пахнет топленым маслом. На столе под настольной лампой с белым абажуром лежит раскрытая любимая книга. Старые оловянные солдатики по-прежнему хранят строгий строй за стеклом шкафа.
А рыжий пес, на самом деле, здесь, хотя все еще за что-то сердится, отвернулся, но это пройдет. Главное, открыта дверь, самая страшная вина на свете прощена и забыта и мальчишка ему за это бесконечно благодарен.
Слезы покатились сами собой. Он не хотел входить плачущим и стал торопливо размазывать их кулаком по щеке.
— Ну, где же ты, сынок?
— Чего замер-то? — ворчливо осведомился Мишка. — Иди уж… Да не забудь меня посадить на место, между подушками. А то набегался с тобой, устал. Иди!
Лунин открыл глаза.
— С пробуждением… По большому счету вашего покорного слугу полагалось бы дисквалифицировать по совокупности совершенных нарушений. — сокрушенно сказал Курт Лоффенфельд (Тристан), снимая шипастый шлем с головы Всеслава и выключая портативный психоанализатор. — В полевых условиях таких обследований, конечно, не проводят. Но извинением мне — многолетний опыт. Именно он подсказал, что вас, батенька, надо осмотреть придирчивей, чем обычно.
Всеслав с хрустом потянулся на мягком переднем сиденье глайдера.
— Внезапных приступов сильной головной боли не было? — быстро и требовательно спросил Тристан.
— Был как-то. — неохотно признался Лунин. — Но не столько сильной, сколько неприятной.
— Частичной амнезии? Локального замещения фрагментов соседствующих личностей?
— Свят-свят! Пока незаметно, Глубинный бог миловал.
— А не слетать ли нам на «Саракш-2»? Там можно обследоваться на стационаре…
— Нет ни времени, ни желания. — отказался Всеслав, помедлил и добавил, — Я в порядке.
— Не уверен. — внушительно объявил Тристан, — Все-таки, согласитесь, противники вашей командировки на Саракш были не так уж неправы.
— Бдительность и перестраховка — их хлеб. — уклончиво признал Всеслав. — Но, думаю, поводов для беспокойства пока нет. Какие-то незначительные отклонения, наверное, естественны. Все-таки, увы, не подросток.
— По возрасту — согласен. А по наплевательскому отношению к здоровью — хуже сопливого мальчишки, честное слово. Глаз да глаз за вами нужен. — проворчал Тристан. — Тем более, что может аукнуться ваша самодеятельность при кондиционировании. Не забыли?
Лунин поморщился с досадой.
— Расстегните рукав. — велел Лоффенфельд. Он приложил к предплечью Всеслава и сдавил пальцами желтую капсулу. Жидкость всосалась в руку.
— Больно. — пожаловался Лунин.
— А кто не захотел лететь на «Саракш-2»? — парировал Тристан. — Там — совсем другое дело.
Всеслав выпрыгнул из кабины, старательно спрятал в карман кристаллы памяти для СМС: — До свидания.
— Счастливо! Встречаемся через месяц — напомнил Тристан. — Да, кстати, когда Ривкинд устанавливал для вас схрон, не то вы допустили изрядную оплошность, не то он: случайно из бортового вычислителя стерт маршрут полета. То есть мы потеряли точные координаты этого места. Если не затруднит, дайте пеленг.
— Обязательно. — пообещал Лунин.
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Цугазайские Новостройки, Голубиная улица, дом 19, кв. 31
9 часов, 10-го дня 1-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
Во все века своей истории островитяне одной из основ мировоззрения считали единение с природой. И это не было пустыми словами.
Вероятно, спутники Хага Удачливого, ждавшие неминуемой гибели в морской бездне, испытали такое восхищенное благоговение, увидев на завернутом вверх горизонте берег благословенной Новой Родины, что генетически передали это чувство потомкам. Средневековые островитяне необычайно трепетно относились к каждому клочку земли. Горняки засыпали выработанные шахты пустой породой и высаживали над ними шиповник. Крестьяне без нужды не распахивали и пяди лишней земли. Такой профессии как «лесоруб» вообще не существовало, скорее, были «лесоводы», основным правилом которых была посадка двух деревьев взамен одного срубленного. Деревня считалась ленивой и дикой, если не превращала близлежащие пустоши в вишневые сады. Даже отлично вымощенную дорогу не называли дорогой, когда по обе стороны от нее не росли в два ряда ореховые деревья. По аналогии с земной историей с началом капиталистической эпохи следовало бы ожидать изменения отношения островитян к окружающему их миру. Бог есть деньги, прибыль превыше всего и все такое прочее… Но отношение островитян к природе осталось достойным всяческого уважения. Среди требований, выдвигаемых профсоюзами, на одном из первых мест было создание на фабриках и заводах очистных сооружений и цехов полной переработки отходов производства. Несть числа фирмам, разорившимся на штрафах даже за незначительный ущерб, нанесенный среде. Отдельно следует упомянуть мучения железнодорожных компаний, для которых первая аксиома геометрии о прямой линии, как кратчайшем расстоянии между двумя точками, становилась изощренным издевательством. И правительство, и общественность единодушно требовали прокладки путей сообщения в обход всех сколько-нибудь значимых природных объектов.
После революции, гражданской войны и «коренного переустройства» был образован народный комиссариат ресурсов и природопользования. В последние годы мировой войны сформировали службу экологического надзора и объявили чрезвычайное положение в связи с экологическим бедствием. Огромные средства островитяне бросили на ликвидацию последствий ядерной катастрофы и добились в этом куда больших успехов, чем все материковые державы, вместе взятые. Профессии, объединенные в экологическую гильдию считались не менее престижными, нежели специальности учителя, инженера и офицера.
Всеслава умиляло почти рефлекторное отвращение островитян к мусору. Взять хотя бы Цугазай. Фактически городок выстроили прямо в джунглях. Здания утопали в зелени, пешеходные дорожки и проезды проложили с минимальным ущемлением растительности. И повсюду чуть ли не через каждые десять шагов стояли урны. С урнами вообще была связана интересная история. Первоначально это были обычные железные цилиндры, скромно стоявшие под кустами. Цугазайцы пользовались ими охотно и дисциплинированно, но с потрясением заметили, что неведомые вандалы по ночам разбрасывают содержимое урн. Злоумышленниками оказались уцуки, обследовавшие контейнеры на предмет оберток от мороженого. Вдобавок, налопавшиеся бумаги грызуны, жадность которых вошла в поговорку, зарабатывали активное расстройство желудка. После этого среди школьников объявили конкурс на оригинальную конструкцию урны, недоступной для зверьков. Теперь урны были выполнены в форме толстых жаб, смущенно прикрывавших лапой рот. После нажатия ногой педали жаба отводила лапу и позволяла бросить ей в пасть скомканный конфетный фантик или использованный автобусный билет.
Зеленая металлическая жаба сидела, прижимая лапу ко рту, у толстого ствола пальмы. Всеслав вспомнил инструкции Цзук Га. Согласно им, вон за тем поворотом дорожка должна была привести к пляжу. И тут же увидел аккуратный указатель со стрелкой, подтвердившей догадку. А когда навстречу выехал на велосипеде островитянин лет десяти в мокрых плавках и со связанными ластами через плечо, последние сомнения исчезли.
Строго говоря, Длинное Озеро следовало бы назвать Извилистым. Джунгли внезапно расступались, а в окаймлении невысоких коричневых скал открывалась лениво морщащаяся мелкими волнами серебристая гладь. Между скалами простирались широкие полосы желтого песка, местами зеленели трава и кустарник, кое-где от одного корня парами и тройками торчали вездесущие зонтичные пальмы.
Здесь, на «диком» пляже не было маленьких деревянных домиков и кабинок для переодевания. На относительно ровной площадке справа пестрел аккуратный прямоугольник из дюжины разноцветных палаток. Их обитатели только-только просыпались, там на спиртовках шипела яичница и слышались детские голоса. Пара-другая приезжих ранних пташек вроде Лунина устраивалась на песке рядом с водой.
Всеслав последовал их примеру. Он присмотрел местечко поудобнее, расстелил одеяло, положил на него сумку, разделся, постоял немного, привыкая к утренней прохладе. Потом решительно вошел в зеленовато-голубую прозрачную воду.
— Брр! — невольно сказал он, поёжился, но не остановился. Когда вода достигла груди, поплыл длинными саженками к крохотному островку — кольцу песка вокруг островерхого камня. Всеслав чувствовал непонятную детскую радость оттого, что островок становился все ближе, оттого, что вода послушно пропускала его все дальше. Остановившись и медленно принимая вертикальное положение, он ощутил босыми ногами ровное дно. Тень рыбины внизу заполошно метнулась прочь.
Всеслав побегал вокруг камня, сделал десяток приседаний и, согревшись, поплыл назад. Ему вдруг пришло в голову, что он не помнит, когда и где в последний раз плескался в воде с таким удовольствием. Более того, не помнит, когда вообще так беззаботно плавал.
— Дожился! — сказал он с укоризной, нырнул и плыл под водой, пока хватало воздуха.
На берегу Всеслав растерся махровым полотенцем, улегся на одеяло и закрыл глаза. А когда открыл… Кгхм! Шагах в четырех расположились две девушки лет двадцати. Нет, он прекрасно знал, что слово со значением «одежда для купания» отсутствует в эм-до. И знал причину. Дело в том, что островитяне уже пятнадцать веков придерживались мнения, что любой воспитанный индивид должен предвидеть, какое впечатление произведет своим видом на окружающих. Поэтому детей ограничивали не стесняющими движений трусишками, пожилые люди отдыхали у воды в закрытых пуританских купальниках, мужчины и женщины среднего возраста надевали пляжные наряды, маскирующие недостатки и не скрывающие достоинств тела. А вот молодежь… Обе подруги, беспечно щебетавшие о чем-то своем, девичьем, были одеты…кгхм… Минималистично…
За спиной кто-то плюхнулся на песок и засопел. Всеслав оглянулся. На него уважительно смотрел давешний юный велосипедист все с теми же черными резиновыми ластами.
— Здрасьте. — неуверенно сказал он.
— И тебе того же, мой молодой друг. — серьезно отвечал Всеслав.
— А где вы научились так плавать? А можно мне так выучиться? А ещё…
«Гацу ба-дацу! Семьдесят семь раз массаракш! Как там говаривал инструктор полигона «Кобра» Рувим Гольдшмидт: «Прогрессоры обожают «сыпаться» на мелочах»? Верно, ч-черт! Какая же нелегкая заставила меня отмахивать стилем, которым островитянам совершенно не пользуются?»
— Видишь ли, — смущенно признался Всеслав, — это как-то само придумалось. Если хочешь, конечно, поплещемся вместе, посмотри, не жалко.
Мальчишка с готовностью вскочил.
— Э, нет, дружище! А кто спросит разрешения у родителей лезть в воду?
— Щас! — мальчишка понесся к крайней палатке, вопя на ходу: — Па! Ма! Я — купаться, ладно?
— Ласты оставь там! — рассмеялся вслед Всеслав.
Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Цугазайские Новостройки, Голубиная улица, дом 19, кв. 31
9 часов, 11-го дня 1-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
Поездка на Пятиозерье оказалась замечательным отдыхом. Полотенце и одеяло сохли на балконе. Средство мобильной связи было извлечено из застегнутого поясного кармашка плавок и вновь помещено в кожаный футляр от медицинского приборчика. Бидзанби Да в самом благодушном и расслабленном состоянии с наслаждением ужинал на кухне и иронично размышлял на тему о том, что спецслужбам Островной империи именно сейчас следовало бы брать за жабры земного прогрессора В.Лунина (он же — матерый шпионище с Материка).
Но за жабры его брать решительно не собирались. Во всяком случае — незамедлительно. Единственным, кто им заинтересовался сегодняшним вечером, была факультетская диспетчерша: она позвонила и попросила заменить заболевшего преподавателя, дабы не перекраивать все расписание. Бидзанби Да, разумеется, согласился.
Что же до спецслужб… Информация по этому поводу была отправлена на Землю буквально вчера, пусть читают вкупе с донесениями, полученными от Абалкина-Гурона.
Pабочая. Локальная (СМС) связь[1]
«Саракш-2»
Для ретрансляции К.Бхартримурти
Уровень конфиденциальности — нет.
Дата 11 октября 2171 г.
Автор: Черная Пешка
Тема: операция «Штаб».
Содержание: структура разведслужб Островной Империи
Уважаемые коллеги!
Настоятельно прошу не перепихивать данное сообщение психологам на предмет рассмотрения, как там на Саракше живется и прогрессорствуется Чёрной Пешке. Эта информация имеет сугубо утилитарное значение и предназначена помочь тем, кто готовится сейчас в качестве резидентов для внедрения в Островную Империю.
Хочу обратить ваше внимание на то, что первые тотальные провалы как землян, так и агентов-аборигенов, при попытках внедрения в имперский социум были во многом обусловлены непониманием тех фильтров, которые Империя ставила перед внедряющимися. Имею в виду подотчетную Коллегии народных комиссаров имперскую службу разведки и контрразведки.
Указанная служба подразделяется на управления для, естественно, Белого, Желтого и Черного Поясов, а те, в свою очередь состоят из трех отделов: первого общего, второго разведывательного и третьего контрразведывательного. Есть смысл охарактеризовать их по порядку.
Имперское управление разведки и контрразведки Белого Пояса — глаза и уши флота и армии. А заодно и органы обоняния и осязания. Первый отдел осуществляет материально-техническое и информационное обеспечение, а также подготовку и переподготовку кадров. Натурально, он не может тягаться с КОМКОНовскими полигонами (хотя бы с той же «Коброй» в Монголии) ни в техническом, ни в технологическом смыслах. Но шпионские ведомства всех прочих государств Саракша не имеют и десятой доли того, что есть в распоряжении одного этого отдела. Второй отдел загружен работой необычайно. Он организует заброску на Материк многочисленных отрядов блестяще подготовленных коммандос. Те совершают рейды — порою поразительно глубокие — с целью сбора тактической информации и совершения диверсий. Этот же отдел переправляет в континентальные страны постоянно действующих и тщательно законспирированных агентов, которые собирают и переправляют на Архипелаги сведения стратегического характера, занимаются вербовкой аборигенов. К слову, один из таких резидентов перебросил в Империю и меня с Гуроном. Кроме того, агенты второго разведывательного отдела осуществляют наводку флотов империи на военные объекты континенталов. Полагаю, что аналогичные земные организации двадцатого века (гестапо, ГПУ, Ми-6, ЦРУ, Моссад[2] и… что еще там?) изошли бы желчной завистью, наблюдая за работой Третьего отдела — Белой контрразведки. В ней сосредоточены специалисты начисто лишенные каких-либо сантиментов, для них ценность человеческой жизни измеряется числами, меньшими нуля. Они в лагерях-карантинах процеживают сквозь мельчайшее решето ввозимых на архипелаги «зеленых» и «сиреневых». Именно там осуществляется стопроцентное выявление незадачливых шпионов с Материка, дальнейшая судьба которых вызывает содрогание даже у ко всему привыкших наблюдателей с Земли. Контрразведчики осуществляют постоянный надзор за буйной матросней. На каждой субмарине офицер третьего отдела выходит в море в качестве помощника капитана. Нет, белый воин находясь в здравом уме в плен не сдастся ни при каких обстоятельствах, но контрразведчик исключит возможность его попадания в плен к континенталам даже в беспамятстве. Третий отдел бдительно охраняет арсеналы Белого Пояса от несанкционированного доступа к оружию и к средствам связи, тщательно следит за соблюдением режима секретности в обращении с документацией. В общем, крутые там ребята и трудятся до седьмого пота на усталых кулаках.
Имперская служба контрразведки Желтого Пояса — это тайный гражданский надзор, действующий в теснейшей связи со службой социального контроля. Понятно, что разведывательной деятельностью тут никто не занимается, отчего первый и второй отделы тут отсутствуют. Да и функции третьего достаточно скучны и монотонны, все обходится без пальбы и зверских ударов по ключицам. Требуется вести постоянный надзор за рабами, например. Ежедневная слежка, постоянное прослушивание бараков, предупреждение случаев саботажа, казнь совершивших серьезные проступки и тому подобное… Возможность восстания невольников совершенно исключена, однако, даже для этой фантастической ситуации также предусмотрены действия желтых контрразведчиков: мобилизация сил для подавления. Контрразведчики ведут тщательный учет случаев асоциального поведения как взрослых граждан, так и несовершеннолетних, доставляют вызванных в суд, если те не являются сами, осуществляют высылку приговоренных на Казхук… Совместно с инспекторами социального контроля они проверяют делопроизводство предприятий в поисках нарушений финансовой дисциплины или случаев присвоения общественной собственности. В достаточно редких случаях третий отдел действует совместно с экологической службой. В Желтом Поясе всячески поощряется сотрудничество рядовых граждан с контрразведкой и донесение теми о возможном нарушении действующих порядков. Имперская служба разведки и контрразведки Черного Пояса — это глобальный анализ и стратегическое планирование. Первому общему отделу подчинены многочисленные лаборатории и мастерские, производящие самые совершенные по местным мерам технику и оборудование для разведчиков всех трех Поясов. Второй разведывательный отдел разрабатывает методы поиска и отбора на Материке потенциальных «сиреневых» эмигрантов и совершенствует способы их переправки. Он же руководит школами подготовки будущих разведчиков. Сотрудники третьего отдела контрразведки наблюдают (нет, какова деликатность формулировки!) за деятельностью всех высших должностных лиц империи, включая императора, и сообщают в Верховный Имперский Совет Полномочных Представителей о возможных случаях превышения полномочий[3]. Третий же отдел совместно с экологами осуществляет строжайший надзор за учеными-экспериментаторами. Он с похвальным рвением не позволяет тем дойти в своих попытках познания мира до пределов, когда это станет опасным[4]. Никакой цензуры в Империи не существует (на чем попытаюсь остановиться подробнее в дальнейшем), но эксперты третьего отдела не снимают руку с пульса средств массовой информации: телевидения, радио, прессы. Кроме того, они бдительно следят за использованием средств связи и информационной сети. Не удивлюсь, если и Паутина «просвечивается» ими. Наконец, самое — с моей точки зрения — любопытное. В контрразведке Черного Пояса есть подразделение, обозначенное руной «уку», и специализирующееся на «чертовщине». Их клиентами становятся мутанты, ясновидящие, контактеры с привидениями, очевидцы происшествий, не укладывающихся в представления трезвомыслящего и образованного человека. Это заслуживает внимания хотя бы потому, что при достаточно развернутой в пределах Империи активности землян, прогрессорам предстоит попасть в поле зрения именно этого подразделения. Излишне аргументировать, отчего…
Таким образом, в лице Имперской службы разведки и контрразведки мы имеем дело не только с самой мощной, но и с самой гибкой организацией подобного рода из тех, которые нам до сих пор известны среди гуманоидных индустриальных цивилизаций Вселенной…[5]
P.S. Как там Джерри Ли? По-прежнему не могу с ним связаться. Передавайте привет при случае.
Черная Пешка
конец документа
Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Университет, факультет истории и филологии,
Кафедра методики преподавания обществоведческих дисциплин
4 часа 85 минут, 1-го дня 2-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
Сегодня Бидзанби Да пребывал на кафедре в одиночестве. Занятия сотрудников проходили в других корпусах, секретарь уехала оформлять заявки на получение наглядных пособий и канцелярских принадлежностей, а заведующая кафедрой уже час как пропадала на затянувшемся совещании у проректора. Всеслав задумчиво позвякивал ложечкой, размешивая цветочный чай и глядя на записку, пришедшую к нему среди прочих в конце только что прочитанной лекции: «Чтимый преподаватель, прошу, не зачитывая вопроса вслух, ответить одним словом: «да» или «нет». Можно ли на большой перемене зайти на кафедру и обговорить с Вами возможность научного руководства моими курсовыми и (в перспективе) дипломной работами? Гакха Адзи, группа «С».
Пять минут назад он ответил на это лаконичным согласием, но теперь колебался. Дело в том, что в коридоре рядом с дверью кафедры находилась доска объявлений. На ней в начале года секретарем был вывешен список сотрудников факультета. В прошлые выходные неизвестные остроумцы исправили в заголовке «Приказы декана» руну «и» на «о». А фамилию Бидзанби Да кто-то обрисовал изящным орнаментом из красных сердечек и «поцелуйчиков». Ниже прицепили распечатанные высказывания из его лекций: «Тем, кто любит печеночный паштет и почитает науку, не стоит видеть, с чего все это начинается… Миссия историка в том, чтобы отыскать три монографии, которые никто не читал, прочесть, написать четвертую, которую никто не будет читать…» [6] И тоже украсили озорной рамочкой.
— Ого! — восхитился Цзук Га, зашедший за пачкой проверенных тетрадей. — Растет популярность? Наши имена и фотографии лобзают? Наши афоризмы оседают в народе? Мы целыми стаями, косяками, отарами очаровываем поклонниц-студенток, а? Поздравляю, обмираю от восторга м белой зависти, с удовольствием наблюдаю со стороны! Теперь жди нашествия очарованных особей и выслушивай бурчание секретарши — ведь ей придется постоянно обновлять листки на доске. А потом тебя растерзают на клочки и каждому клочку, оправленному в золото, будут поклоняться.
Га подмигнул и удалился, шевеля улыбками усы и кренясь под тяжестью набитого тетрадями портфеля.
Вот теперь Бидзанби и размышлял о мотивах, побудивших неизвестную Гакха Адзи обратиться к нему. Не хотелось бы, чтобы коллега оказался прав. Он старательно припоминал лица студентов третьего курса, но никак не мог вспомнить автора записки. Прогульщица? Очарованная особь? Посмотрим…
Мореная лакированная дверь распахнулась, вошла как всегда, очень изящная и со вкусом одетая Хидзаци Уду. Её лицо излучало морозное, тщательно загнанное внутрь неудовольствие.
— Потерять сто минут на совещании, на котором так и не был решен по существу ни один вопрос! — объявила она Всеславу, задержавшись на пороге. — Умопомрачительно! Университет неудержимо деградирует!
Пожала плечами, прошла к себе, и Бидзанби услышал жалобный писк телефона, ухваченного за шиворот рукой раздраженной начальницы.
— Диспетчерская? Старшего диспетчера прошу, пожалуйста. Угадали, именно Хидзаци. Я только что с совещания. — услышал Всеслав. — Там мне стало известно — причем отчего-то не от вас, а из совершенно посторонних источников! — что математики и биологи конспиративно оформили заявки на дополнительные лекционные часы. А потом каким-то шпионским образом получили их. Случай вопиющий, хотя, к несчастью, далеко не новый и не неожиданный для нас. Так что же — теперь у честных людей, не успевших пиратскими приемами захватить аудитории, возникнут затруднения с проведением занятий. Что значит «не возникнут»? Мне виднее. Само собой. Ни в коем случае. А вот это возможно. Видите ли, мне ничего не известно о существовании научных студенческих секций и кружков у математиков. Но мне известно, что преподаватели нашей кафедры ведут шесть специализированных лекционных циклов да еще и «диспут-клуб» вдобавок. А где вы прикажете им размещаться? Что? Нет, конечно, учитывая приближающийся сезон зимних ливней можно даже под открытым небом, но только с непременным присутствием вас, чтимые диспетчеры. Что значит «иронизирую»? Это не ирония, а рык ярости. Вероятно, вопросы с учебными площадями следует решать мне самой, но я женщина, а не морской пехотинец. Я не умею при поддержке артиллерии преодолевать сопротивление ожесточенно сопротивляющегося противника. Так что будьте добры, при распределении лекционных аудиториумов и, в особенности оборудованных техническими средствами обучения, учитывайте наши интересы. Заранее благодарна. Всего доброго.
Хидзаци Уду вновь предстала перед Бидзанби Да.
— Как прикажете работать? — патетически вопросила она. — Где условия? Бедлам!
Тот сочувственно хмыкнул.
Заведующая повернулась к двери.
— А, подружки. — сказала она. — Входите. Ко мне?
— К вам. Я пришла за вопросами к зачету, — пояснила та третьекурсница, что повыше, — А она — к чтимому Бидзанби.
— Присаживайтесь. — пригласил вторую студентку Всеслав. — Слушаю.
— Мое имя — Гакха Адзи. — представилась девушка. — Это я задала письменный вопрос на лекции. Не знаю, с чего начать… Видите ли, меня раньше никогда не привлекали вопросы преподавания обществоведческих дисциплин в школе. Думаю, потому, что у нас на факультете главное внимание уделяют выработке у студентов навыков исследовательской, а не преподавательской работы. Возможно, это правильно, все-таки университет — не педагогический институт. В прошлом году у нас проходили вводные практические занятия по дидактике истории — скука неимоверная. Я решила, что ваши лекции будут точно такими же. Извините…
— Искренность — отменное качество. — вздохнул Всеслав. — В смысле — не мешало бы его иногда отменять. Стало быть, именно поэтому вы объявились на занятиях только теперь?
— Но я же не предполагала, что курс методики преподавания будет таким… интересным… И вот теперь хотела бы закрепиться за кафедрой и просить, чтобы вы стали моим научным руководителем.
— Что ж, считайте, что принципиальное согласие мной дано, давайте обсуждать детали.
Саракш, Островная империя
Черный Пояс, о. Бацуза, город Цугазай
Университет, факультет истории и филологии,
Первый корпус, киноклуб «Луч»
8 часов, 1-го дня 2-ой недели Оранжевого месяца, 9591 года от Озарения
Обставляя квартиру, Всеслав приобрел телерадиопроигрыватель, однако за все это время включал его считанные разы. Впрочем, так поступало большинство «чернопоясных» граждан Империи. На полках магазинов стояли аппараты самых разных моделей, но спрос на них был здесь весьма умеренным. Тогда как в Желтом Поясе телерадиопроигрыватели часто становились чуть ли не членами семьи, а приобретение последней модели было вопросом престижа. Зато в Черном Поясе было гораздо больше библиотек, чем в Желтом. Само собою, ни о какой дискриминации и речи быть не могло — просто предложение информации приспосабливалось к особенностям ее спроса. Всеслав заметил также существенные различия между кинотеатрами этих поясов. В «желтых» городах строили большие центры досуга и отдыха. Кинозалам вместимостью в сотни человек сопутствовали кафе и бары, игротеки и танцкомнаты, в вестибюлях торговали всякой развлекательной всячиной. А в Цугазае — типичном «черном» городке — действовали небольшие и уютные частные просмотровые клубы, как правило, с 15–30 постоянными посетителями. Обычно их хозяева составляли программу показа фильмов загодя, сообразуясь с пожеланиями зрителей. Как правило, по окончании картины желающими устраивалось ее обсуждение за чашкой чая. Такие же клубы возникали и на общественных или кооперативных началах. Например, университетский киноклуб «Луч».
Всеслав занял место в предпоследнем ряду. Студенты смотрели фильм, не отрываясь, кажется, он нравился всем. На экране зеленели сумрачными и зловещими оттенками развалины крепости, захваченные предавшимися злу чародеями. Рычали драконы, щелкали костями скелеты, выли упыри. Сверкали клинки защитников правого дела, самозабвенно жертвующих собою ради этого самого дела. Послушно редели шеренги нечисти. Дело близилось к закономерной, хотя и доставшейся дорогой ценой, победе хороших над плохими. И вот главный положительный герой, невзрачный и плюгавый в начале фильма и раскрывающийся во всю ширь в соответствии с замыслами сценариста, завладел талисманом, дающим силу главному отрицательному персонажу. После чего, произнеся на фоне величественного гимна соответствующий монолог, сиганул вместе с магическим атрибутом в жерло вулкана, обеспечив тем самым успех вышеупомянутому правому делу. Скорбь победителей о павших. Ликование о лучезарном грядущем. Титры.
А ведь прелюбопытнейшая ситуация сложилась в литературе и кинематографе Империи, отметил Всеслав. Все духовные ценности производились, разумеется, креаторами Черного Пояса и растекались оттуда по градам и весям. Писатели и поэты создавали романы, повести и поэмы, печатавшиеся в типографиях «желтых» городов. Режиссеры снимали кинофильмы, тиражируемые на кинофабриках Желтого Пояса. Государство поощряло творческую деятельность и поддерживало разнообразие жанров и стилей. Цензурного «зажима» вроде бы не существовало. Но…
Взять хотя бы произведения «о том, чего нет». На Земле уже во второй половине 19 века возникла фантастика — вначале научно-техническая, потом социальная. Позже зародилось сказочное фэнтези. Они сосуществовали, кажется, на равных, деля приверженцев и противников, переживая взлеты и кризисы. Островитяне же стали усердными потребителями фэнтези, в то время как единичные научно-фантастические произведения были удручающе слабыми (до творчества того же Жюля Верна им было — как от Саракша до Земли!), а социальная фантастика вообще отсутствовала как таковая! И Всеслав понял причину. Общественно-государственное устройство Империи подсознательно и инстинктивно (с пеленок) воспринималось островитянами как абсолютное совершенство. Любые размышления по поводу его дальнейших трансформаций ощущались не только неуместными и бессмысленными, но и неприятными, казались чем-то вроде психического отклонения.
Представим сэра Герберта Уэллса, перенесенного волею судеб в наши дни куда-нибудь в Цугазай. Вот сэр садится за стол, свинчивает колпачок авторучки, пишет на белоснежном листе «Машина Времени» и думает над идеей будущего романа: «А не отправить ли моего персонажа верхом на приспособлении, свободно шастающем туда-сюда по оси времени, в отдаленное будущее Островной империи?»
Сейчас статистика биосоциального детектирования показывает, что и в Желтом, и в Черном Поясах (Белый с его практически нулевой рождаемостью оставим в покое) дети к достижению совершеннолетия распределяются в положенных пропорциях: 10 % — креаторы, 70 % — аккумуляторы и 20 % — деструкторы. Они заканчивают гимназии, разъезжаются с аттестатами и направлениями по определенным им местам проживания. Создают семьи, заключая браки с представителями того же биосоциального типа. Но вдруг где-то там, на глубинном генетическом уровне произойдет необъяснимая мутация? Вдруг через пару веков в Черном Поясе начнут появляться исключительно дети-креаторы? А в «желтых» семьях будут рождаться только дети-аккумуляторы? Прекращается перетекание населения. Вот вам и практическая евгеника, вот вам и выведение разных пород людей — чем не уэллсовские элои с морлоками… А что тогда, кстати, будет со славными Белым Флотом и Белой Армией? Они-то склонностью к саморазмножению не отличаются… Ох, гацу ба-дацу, кошмарненькое вырисовывается грядущее, настолько жутковатое, что лучше в сфере социальной фантастики не мудрствовать. И не мудрствуют.
И вот аборигенный сэр Г.Уэллс аккуратно рвет лист с заглавием ненаписанного романа в мелкие клочки, бросает их в урну, а на новом листке каллиграфически выводит: «Ожерелье Магической Власти». Не-ет, собратья по перу, среди кровожадных демонов, коварных чародеев и огнедышащих драконов гораздо уютнее.
Ну, и зачем при таком раскладе цензура?
На экране растворились титры, шторы на окнах поползли вверх.
— Великолепная картина. — сказал студент — сосед Лунина.
— Крепко сделана. — согласился Всеслав.
— Замечательная тема, правда? А актерская игра! Один Обреченный Витязь чего стоит! А комбинированные съемки каковы! Нет, молодцы все-таки киношники.
— Молодцы.
— А Злой Лес! До чего ошеломляюще сработано — толстые стволы, трава с огромными красными грибами, чьи-то кроваво блестящие глаза в сухом кустарнике… И звуки… Все-таки кино — есть кино. Вот мы в нашем любительском театре «Дилетант» ставили пьесу по сказанию о Зихэе Блистательном, не поверите — просто сердце кровью обливалось. Ну, какие у нас могут быть сценические возможности, какие эффекты? Да никаких! Эх, вот если бы кино собственными силами снять! «Университетская студия «Дилетант» представляет!»
Он внимательно посмотрел на Всеслава.
— Чтимый преподаватель, — осторожно спросил он, — вы, по-моему, к фильму равнодушны…
— Отлично снято. — решительно заявил Всеслав. — Только хочется задать вопрос не по картине… Вы сказали, что режиссируете в «Дилетанте»?
— Ну, это слишком громко сказано. Скажем так: один из дюжины сорежиссеров.
— Прекрасно. Мне показалось из ваших слов, что в театре главная проблема в невозможности применить технические средства… Но если поставить такую пьесу, сюжет которой настолько захватит зрителя, что не потребуются ни специальных средств, ни сложная театральная техника? Пьесу, для которой даже декорации не нужны, достаточно костюмов для актеров и пары-другой прожекторов.
Студент пожал плечами. Он был озадачен.
— Триста лет назад, — интригующе начал Всеслав, — в одном из городов на одном из островов юноша и девушка страстно полюбили друг друга. Однако их знатные семьи были разделены непримиримой враждой, даже более того — кровной местью.
— И? — жадно спросил студент. Всеслав улыбнулся:
— Две равно уважаемых семьи
В том месте, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец непримиримой розни.
Их жизнь, любовь и смерть и, сверх того,
Мир их родителей на их могиле
На два часа составят существо
Разыгрываемой пред вами были.
Помилостивей к слабостям пера —
Их сгладить постарается игра…
Cтудент нетерпеливо заерзал на стуле:
— Чтимый преподаватель, сейчас клуб начнет здесь обсуждать фильм. Вы останетесь?
— Пожалуй, нет.
— Замечательно! Тогда не найдете ли времени, поговорить со мной там, в холле? Что вы сейчас прочли?!
Примечания:
[1] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI: \\СС2-Archiv files\volume1777\file0689\p43)
[2] В.Лунин в перечислении, конечно, допустил ряд исторических неточностей (Сяо Жень)
[3] К слову — за всю историю Империи такое случалось всего лишь дважды. Хотя, впрочем, легко представить ситуацию, когда высшее руководство вовсе не желает выносить на обозрение народа сор из правительственной избы и нарушители просто скоропостижно умирают от банальнейших сердечных недостаточностей и инсультов. (В.Лунин)
[4] Вот отчего в Империи до сих пор не возникло никакого подобия нашего земного «…движения дзюидистов, основанного еще Ламондуа и провозглашавшего право науки на развитие без ограничений. Экстремисты этого движения исповедуют принципы, которые на первый взгляд представляются совершенно естественными, а на практике сплошь да рядом оказываются неисполнимыми при каждом заданном уровне развития человеческой цивилизации… Морально-этические запреты в науке страшнее любых этических потрясений, которые возникали или могут возникнуть в результате самых рискованных поворотов научного прогресса.» БВИ. А. и Б. Стругацкие. Жук в муравейнике (GPI: \\S15-Literature-Historical\S\Strugacky\55\p.144) (Сяо Жень)
[5] Комментарий на полях сообщения (автор неизвестен): «Не усматривает ли Пешка функционального сходства между контрразведкой Черного Пояса и КОМКОНом-2? Не считает ли Пешка контрразведку Черного Пояса возможным предшественником будущего КОМКОНа-2 у островитян?» (Сяо Жень)
[6] Мой дед обожал цитировать «Законы Мэрфи» (Сяо Жень)