Черная шкатулка

протезы

Это меня под Смоленском так,

и Фриц еще спросил: — Эй, Ганс, где твоя нога?

Глянь-ка, вон та штука — это не твоя нога,

тот черный обрубок на белом снегу?

Ладно, говорит, но где же тогда вторая?

Чудак-человек, от тебя обалдеешь,

твои ноги разлетелись на север и на юг!

Хочешь капельку теплого супа?

Потом он сходил за железной ложкой,

что торчала за голенищем моей ноги,

и кормил меня, как родная мать,

и белые снежные пушинки падали между нами.

— Ганс, — сказал он, — не плачь, старина,

ноги теперь совсем не играют роли,

и, между прочим, Ганс, протез никогда не будет болеть.

А я ему говорю: — Куда она идет, эта нога?

Глянь-ка, Фриц, как она марширует!

Ты уже видел когда-нибудь такое?!

Может, она обиделась?

Эй, нога! Halt! Я не хотел тебя обидеть…

Она уже теряется вдали, в синеющих сугробах.

Этот снег, Фриц, отчего он лежит такими волнами?

Крикни ей: «Нога-a, Halt! Кругом!»

Может, тебя она послушается. Меня она слушалась всегда,

а теперь вот рассердилась.