Чёрно-белый человек

ГЛАВА 15

Первое время после развода Наташа часто плакала. Она стала меньше общаться с родителями, которые видимо посчитали свою «миссию» исполненной и стали меньше донимать дочь. От этого пришло понимание, что её Витя на самом деле очень добрый и порядочный человек. А вся его забота о племяннице ничем другим не является и никогда не являлась. Теперь все претензии и с её стороны, и со стороны её родителей выглядели по меньшей мере… слишком эмоционально.

«Да что нам, в самом деле, денег что ли не хватало?» — сокрушалась она теперь иногда по ночам, уткнувшись в мокрую от слёз подушку. — «Ну, не откладывали ничего, это да, но ведь хватало на всё! Мы ж не безрукие какие, заработали бы. И Манька в конце концов выздоровела. А я как последняя дура одна осталась!»

Несколько раз Наталья совсем уж было собиралась позвонить Виктору, договориться о встрече, попросить прощения, предложить начать всё сначала, но почему-то каждый раз откладывала. А потом появился первый ролик. И она снова отложила звонок, побоявшись, что Витя решит, будто бывшая супруга хочет примазаться к появившейся популярности.

Сам клип понравился ей настолько, что она пересматривала его раз двадцать. И каждый раз у неё прямо на глазах поднималось настроение, появлялась какая-то бодрость, лёгкость, хотелось немедленно заняться делами, до которых всё не доходили руки. Хотя, надо было честно признаться самой себе, она и чуть-чуть завидовала успеху бывшего мужа. Точнее даже не завидовала, а сожалела о том, что не принимала участие в создании такого замечательного фильма. Просто Наталья была неплохим архитектором и своим профессиональным взглядом отметила парочку малюсеньких огрехов, которые стоило бы исправить в нарисованном Машей замке. Она даже нарисовала парочку эскизов, надеясь при случае использовать их как повод для встречи и возможного примирения. Но потом появился второй ролик, где ничего поправлять было не нужно. Ну действительно, что можно поправить в Эйфелевой башне? Второй клип понравился её ничуть не меньше первого, но не приносил ни радости, ни лёгкости, потому что нарисованные эскизы теряли свою актуальность, новых поводов придумать не получалось, и Наташа грустила.

«Дождалась?» — накручивала она себя, разглядывая своё отражение в ростовом зеркале в прихожей, — «с такими результатами Витя с Машей заработали столько, что теперь около них, поди, не протолкнуться. Наверняка всякие супермодели косяками вокруг хороводы водят, с ложечки кормят и ноги омывают. Или что там им положено делать, куклам этим? И все ведь не намного старше Машки скорее всего!».

Со времени развода Наталья всего лишь чуть-чуть прибавила в весе, но парикмахерские и прочие салоны красоты посещала с прежней регулярностью, бережно сохраняя природную красоту и очарование, на которое в своё время и запал молодой талантливый видеооператор. Так что надежда на то, что полные обожания взгляды Виктора могут её снова порадовать, ещё теплилась у неё глубоко в душе. Следующие клипы вроде бы должны были и эту призрачную надежду окончательно развеять, поскольку в них снова не было ничего такого, что могло бы послужить поводом для попытки восстановить отношения. Но произошло ровно противоположное. Наталья каким-то непостижимым образом почувствовала, что её Витя тоже тоскует по ней и ему тоже не хватает спокойного и ровного семейного счастья. Если бы её кто-нибудь спросил, откуда взялось это чувство, эта уверенность, она не смогла бы ответить. Вот появилось, и всё тут! Перечитав и пересмотрев в который раз всё, что говорили Виктор с Машей в своих интервью, обращениях и комментариях, она только утвердилась в мысли о том, что за благородными порывами и высокими целями стоит не только, а, возможно, и не столько стремление помочь каким-то незнакомым людям, а простое и понятное желание вернуть то, что когда-то называлось счастьем.

Наташа узнала о том, что у племянницы есть молодой человек, с которым у неё ну прям как в кино — «большая и чистая любовь» и о его ранении из свежих комментариев к последнему клипу — «американскому». Откуда подписчики канала Magical Sand узнали, да ещё с подробностями, обстоятельства нападения, было непонятно, но страсти закипели нешуточные. Чего там только не было! От предложений адвокатов и частных детективных агентств «найти и покарать» обидчиков, до призывов организовать чуть ли не частную военную компанию для защиты любимых авторов. Все эти экстремальные предложения и призывы вызывали у неё только ироничную улыбку. До тех пор, пока она не прочитала, что при нападении Виктор Руденко не пострадал.

«Господи!! Значит он тоже там был! Не пострадал?! А если бы пострадал?!» — ужаснулась она. — «Боже мой! Надо срочно ехать к нему!»

Наталья быстро собралась, выскочила из квартиры, но у дверей подъезда резко остановилась.

«А куда бежать то? Вечер субботы на дворе как-никак. Где его искать? Дома ли он?» — спохватилась она и решительно набрала номер Виктора, нахваливая себя за то, что решилась наконец позвонить.

— Алло, — такой знакомый голос был немного удивленным.

— Здравствуй, Вить, — Наташа замялась. Вся решимость куда-то сразу улетучилась. — Э-э-э, у тебя всё в порядке?

— Спасибо! Более-менее… А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Виктор и, вдруг испугался, что она сейчас обидится и бросит трубку. — Извини ради бога, — торопливо добавил он, — у тебя-то как дела?

— Ну-у, тоже более-менее… я тут прочитала, что на вас с Машей…

— Приезжай, а?! — прервал он её, — или, если хочешь, давай в городе встретимся.

— Давай, — потихоньку выдохнула Наталья, стараясь не выдать радостного возбуждения, охватившего её от этих слов, — подожди, ты сказал «в городе»? А ты где сейчас?

— Мы с Машуней дом снимаем. Ирина Сергеевна и Андрей Кириллович тоже здесь.

… Они встретились в Сокольниках, долго гуляли по тенистым аллеям, иногда заходили в какое-нибудь кафе выпить по чашке кофе и говорили, говорили, говорили…

«Как там было у Булгакова?» — в какой-то момент подумал Виктор, — «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож…»

«Но нет, нет! Конечно же любовь не выскочила сейчас перед нами», — продолжал размышлять Руденко, — «Это произошло давно. А сейчас… я очень надеюсь на это… сейчас она просто вернулась. Как возвращаются блудные сыновья. Как возвращаются моряки, пережившие жестокие шторма и увидевшие, наконец, родную гавань. Тихую и спокойную. В которой есть удобный, широкий и глубокий фарватер, но и опасные рифы попадаются. И пройти по этому фарватеру, не наткнувшись на рифы — тоже дар, который нельзя растратить ни на что другое…»

Он смотрел на свою Натуську и больше всего на свете хотел, чтобы она почувствовала сейчас примерно то же самое, что и он. И в то же время очень боялся, что своим «желанием» подтолкнёт её к нужному ему состоянию возобновляющейся влюблённости. А никакой суррогат его уже ни в каком виде не устроил бы.

«Вот ведь как, оказывается, бывает! — удивлялся Руденко, — Можно хотеть и не хотеть чего-то одновременно! А вот чего я не хочу точно — так это того, чтобы в наши отношения кто-то или что-то вмешивалось. Ангелы, демоны, теория вероятности, сама Вселенная, да кто угодно! НЕ ХО-ЧУ! Я с удовольствием откажусь от этого сомнительного „дара“, если он может помешать вернуть её… „Сами всё дадут“», — Виктор с горечью вспоминал свои сны и слова гениального создателя «Мастера и Маргариты». — «Не-е-е-т! Человек сам! Сам должен брать то, что принадлежит ему по праву — свободу! Свободу поступать по чести и совести. Свободу любить и защищать тех, кто ему дорог. Свободу презирать тех, кто от чести и совести отступился».

Наталья видела, что Витя о чём-то напряжённо размышляет, но не решалась ничего спрашивать, боясь спугнуть, сломать это пока ещё очень осторожное и очень хрупкое чувство возвращающего счастья. Она даже боялась лишний раз посмотреть ему в глаза, опасаясь неосторожным взглядом выдать своё состояние. «Ну же, позови меня с собой!» — попросила она беззвучно. И тут же одёрнула себя: «Чтобы позвал, надо сделать то, что собиралась. Прямо сейчас!..»

— Вить! Ты… прости меня, пожалуйста! Я… — она смутилась и замолчала, не в силах подобрать слова.

— Нет, подожди! — прервал её Виктор, — я знаю, что ты хочешь сказать. Это ты прости меня! Наверное, я даже больше виноват в том, что произошло. Значил не сумел как следует объяснить… Слов нужных тогда не нашёл ни для тебя, ни для родителей твоих. И сейчас…

— Нет-нет! Теперь ты подожди! — Наташа теперь уже решительно остановила его, — я тоже знаю, что ты хочешь дальше сказать. Я… я теперь крепко-накрепко усвоила, что это очень опасно — хотеть всего и сразу: и обычного семейного счастья, и финансового благополучия, и любимой работы, и верных друзей, и мудрых родителей…

«О-хо-хо! Ты даже не представляешь — насколько!» — хмыкнул про себя Руденко.

А она тем временем продолжила:

— А ещё… когда по сто раз пересмотрела ваши клипы, я поняла, что совсем по-другому стала относиться к Машке. Теперь… теперь мне тоже хочется называть её Машуней. Как ты…

Они, казалось, целую вечность смотрели друг на друга, силясь понять, насколько каждый из них сейчас был искренен. И каждый из них видел, что да, — вполне. И каждый пытался найти какие-нибудь изъяны в интонациях, взглядах, вздохах. И одновременно боялся их найти, и радовался, что не находит… Виктор не выдержал первым:

— Поехали к нам? — робко предложил он.

— Прямо сейчас? — растерялась Наталья, хотя несколько минут назад и хотела этого больше всего на свете, — но… мне переодеться хотя бы…

— За… — Виктор хотел спросить: «зачем?», но вовремя прикусил язык, сообразив, что Натуська в этом случае может решить, что это будет просто визит «в гости», а ему очень хотелось, чтобы она осталась совсем. — Заедем к тебе, делов то…

К Наталье на Преображенку доехали минут за десять. Она отправила Виктора на кухню, быстро переоделась в полуспортивный костюм, вытряхнула из своего почти клатча всё содержимое в сумочку побольше, заскочила в ванную, схватила зубную щётку, вернулась в комнату и достала из комодика свою любимую шёлковую ночную рубашку, которая, если её плотно свернуть, могла уместиться в большой спичечный коробок, закинула в сумку, но тут же выхватила обратно.

«Ну ты, мать, даёшь! Всё решила уже? И за него тоже?» — она на целую минуту замерла в нерешительности, потом вздохнула и сунула ночнушку обратно в комод. Потом достала и зубную щётку, повертела в руках и сунула обратно. «Ну, если что, скажу, что она у меня всегда в сумочке лежит» — успокоила она сама себя.

— Судя по навигатору, доедем меньше, чем за час, — сказал Виктор, когда они наконец сели в машину, — как раз к ужину успеем. Ирина Сергеевна грозилась свой фирменный рыбный пирог сделать.

— О, здорово! А то я его вкус уже забывать стала! — заулыбалась Наталья. — А… Маша готовит что-нибудь уже? В смысле — не сегодня, а — вообще.

— Бывает, берет иногда уроки у бабули. Но до совершенства пока далековато. Хотя всё, что она делала, было вполне съедобно.

— А ты?

— Не-е, как за город переехали, я только кофе иногда на всех варю. Да и в Москве чаще что-то в кулинарии «Вкусвилла» брал. У них всяко лучше, чем если бы сам готовил. Ты же помнишь, повар из меня всегда был… так себе.

Так, болтая ни о чём, быстро долетели до МКАДа и… встали в мёртвую пробку. Впереди мигали проблесковые маячки полиции и скорой помощи, народ даже повылезал из машин, все куда-то звонили, что-то обсуждали… Наталья было напряглась, не зная, как реагировать на непредвиденную задержку, но Виктор, повернувшись к ней спросил:

— Ты ведь останешься?

— А… ты этого хочешь? — спросила она на всякий случай, хотя это было понятно и так. Ей почему-то захотелось услышать его ответ, постараться понять по интонации — желание это возникло только сейчас или вызревало долго и осознанно.

— Да. Очень. — просто ответил Виктор.

— И никто не будет против? — лукаво улыбнулась Наталья, с радостью осознав, что нет, ничего сиюминутного в его словах не было.

— Мне кажется, что — нет…

Когда они наконец добрались до дома, уже совсем стемнело. Встретили их только Ма́шины бабушка с дедом. Самой её не было ни видно, ни слышно. Секундное удивление сменилось радостными улыбками, Ирина Сергеевна протянула к гостье руки, подошла, обняла и расцеловала.

— Здравствуй, Наташенька!

— Ну наконец-то! — буркнул Андрей Кириллович вроде бы сварливо, но так, что всем стало ясно: не наконец-то добрались, а наконец-то приехали вместе.

— Маша спать пошла. Хотела тебе что-то показать, но не дождалась. Она завтра ни свет ни заря к Алексею собралась. Вроде договорилась до утреннего обхода с врачом поговорить, — пояснила бабушка отсутствие внучки. — А я вам сейчас пирог согрею. Он сегодня удался. Вы умывайтесь, и на кухню.

За столом Ирина Сергеевна с Андреем Кирилловичем Наталью ни о чём серьёзном не спрашивали, ничего не выясняли и планов не выпытывали. Так, мельком поинтересовались здоровьем родителей, задали пару вопросов о работе, поболтали о том, о сём и стали собираться на боковую. Через минуту после того, как они ушли, бабушка вернулась и позвала Виктора помочь с чем-то.

— Вы спать то в одной комнате будете? — спросила она шёпотом, когда они вышли из кухни. — А то я в гостевой спальне постелю.

— Да я сам сделаю, — смутился Виктор, — хотя очень надеюсь, что это не понадобится.

— Ну и хорошо, если не понадобится, — успокоила его Ирина Сергеевна…

Наташа проснулась посреди ночи и долго разглядывала лицо Виктора, иногда угадывающееся в проблесках лунного света, просачивающегося сквозь недостаточно плотно задернутые шторы. Во сне он то хмурился, то вдруг начинал улыбаться безмятежной улыбкой. И она, словно дразня его, тоже вместе с ним начинала улыбаться или хмуриться.

А ему снилось, что он стоит в Третьяковской галерее и удивлённо разглядывает «Чёрный квадрат» Малевича. Самый первый вариант, написанный художником в 1915-м. С характерными белёсыми кракелюрами — трещинами в красочном слое картины, сквозь которые проглядывают слои других картин, которые он записал во внезапном порыве своего вдохновения. В раме, которая была не совсем белой, скорее она была похожа по цвету на плохо отстиранную ткань, когда-то бывшую белой. Но при этом Виктор прекрасно знал, что именно этот, первый, вариант хранится в запасниках Третьяковки и доступен крайне редко. Только на специальных выставках искушённый зритель может увидеть этот памятник вдохновению — в изначальной фактуре, трещинах и пятнах растёкшегося лака. И совершенно отчётливо помнил, что ни на одной такой выставке он не бывал. Вдруг кракелюры блеснули серебром и начали расширяться. Руденко в ужасе оглянулся, думая, что сейчас набежит охрана и начнёт обвинять его в порче шедевра. Но никого не увидел. Ни других зрителей, ни смотрительниц, ни охраны. Повернувшись обратно к картине, с неописуемым изумлением увидел, что она превратилась в зеркало. Он судорожно прижал ладони к вискам, стараясь хоть так сдержать безумный круговорот мыслей, хлынувших в голову. Отражение, однако, его движение НЕ повторило, а, усмехнувшись, спросило:

— Выбрал уже?

— Что я должен выбрать? — через силу выдавил Виктор.

— Ну как же? Твоё личное желание исполнилось. Теперь надо выбрать: оставить исполнение других желаний, или отменить последнее.

— Но разве помощь Машуне… да и всё остальное…

— Нет-нет! — мягко перебило его отражение. — Всё это ты делал НЕ для себя. А вот то, что твоя бывшая жена перестала быть «бывшей» — это и было твоё «очень личное» желание, разве нет? Теперь пришла пора выбора.

— Ну да, — Виктор насмешливо скривил губы, — осталось добавить «Он не заслужил света, он заслужил покой».

— А вот ирония сейчас совсем неуместна! — нахмурился зазеркальный «собеседник». — Так что ты выбираешь?

— Это НЕ выбор! — горячо возразил Руденко. — Да, я люблю мою Натуську. И счастлив, что она теперь снова со мной. Но я не понимаю, почему надо отказываться от того, что у меня хорошо получается? Даже не у меня. И не у меня с Машей! С нами работает уже много людей. И они работают с нами не только из-за денег!.. Да и то, что мы делали, реально помогало многим людям. Очень многим. Иначе не было бы таких результатов!

— О! Ты уже торгуешься? — отражение погрозило пальцем. — А разве не ты говорил, что за вашими успехами стоит огромный труд этих самых «многих» людей? Может твоей заслуги и нет вовсе? Вспомни-ка, ведь Наташа верно сказала, что нельзя хотеть всего и сразу. Нельзя в нищей стране быть богатым… то есть можно, но впрок такое богатство не пойдёт. Кто-нибудь или постоянно в спину шипеть будет, или в суп плевать исподтишка, не говоря о чем-то более серьёзном. Или все неприятности забылись уже?

— Иди ты к чёрту! — разозлился Виктор, вспомнив, как мучился от безысходности после прочтения статей о разгроме наркодельцов, покрываясь липким противным потом от горечи за невинные жертвы. От осознания собственной беспомощности. От страха, что выплывут наружу истинные причины произошедшего. И от того, что в этом случае наверняка не получится больше ничего сделать.

— Куда-куда? — иронично уточнил «двойник».

— Не придирайся к словам, — окрысился Руденко.

— Я — это ты! Ты споришь сам с собой. И боишься себя. И злишься тоже на самого себя. Потому что знаешь, что нет никакой гарантии, что будет всё и сразу. А если и будет — придётся платить. Дорого. Ты готов к этому? — Виктору показалось, что отражение в этот момент немного потемнело.

— Если платить придётся лично мне, то да, готов! — он решительно кивнул. — Чем бы ни пришлось платить.

— Ты же знаешь, что это далеко не всегда зависит от тебя, — темнота стала ещё гуще, отражения почти не стало видно.

— Знаю. Но теперь я ещё знаю, что при необходимости за нас есть кому заступиться. И нам есть у кого попросить помощи, если она понадобится.

Откуда вдруг появилась такая уверенность, Виктор не хотел разбираться. Слишком сложный был разговор. Хотелось как можно быстрее его закончить, забыться и просто отдохнуть.

— Ты веришь, что вся эта «помощь» и «заступничество» может быть не только на словах? — теперь и голос стал гораздо тише.

— Да, верю! Иначе всё, что мы делали, не имело смысла! Те мимолётные секунды счастья, когда люди улыбались, просматривая наши клипы, не могли пройти бесследно. Не должны!

— Что ж, выбор сделан! — прошелестело на пределе слышимости и зеркало окончательно превратилось обратно в картину. Только теперь на ней не было никаких трещин, а рама стала ослепительно белой…

Он проснулся от лёгких прикосновений. Открыл глаза и совсем рядом увидел Наташино лицо. Её глаза подозрительно поблёскивали.

— Извини! — жарко прошептала она. — Я не смогла удержаться.

— От чего? — он улыбнулся и обнял её.

— От того, чтобы сказать тебе «Спасибо!» — Наталья легонько погладила Виктора по щеке и прижала палец к его губам, видя, что он собирается что-то сказать. — Мой победитель!

— Всё хорошо! — Виктор поцеловал её ладошку. — Теперь мы всех будем побеждать только вместе.

Окончательно они проснулись незадолго до возвращения Маши из госпиталя. Она влетела в дом, когда все как раз садились завтракать. Увидев Наталью, девушка резко затормозила и уставилась на гостью, недобро прищурившись.

— Доброе утро! — бабушка как ни в чём не бывало улыбнулась внучке, — ты как раз вовремя. Мы ещё не начинали. Как дела у Алексея?

Мужчины ограничились коротким: «Привет-привет!», Наташа вежливо поздоровалась и опустила голову, не зная как реагировать на холодный приём племянницы.

— Там! — с нажимом выделила Маша, продолжая сверлить взглядом бывшую тётушку, — там всё более-менее нормально. Через неделю выпишут скорее всего.

— Слава Богу! — Ирина Сергеевна перекрестилась. — А потом?

— Ну, отпуск по ранению в таких случаях положен, — вклинился Андрей Кириллович, пытаясь отвлечь внучку от немедленного выяснения отношений с Натальей. — По-хорошему в санаторий какой-нибудь стоит поехать. Наверняка у МВД сейчас с этим всё в порядке.

— Ой, и правда! — девушка действительно переключилась на более важный для неё сейчас вопрос, — пойду позвоню ему, выясню.

— Покушай хоть сначала! — заохала бабушка.

— Потом, — на ходу отозвалась Маша, скрываясь в своей комнате.

Она так весь день почти и не выходила, за обедом и ужином молча съедала свои порции и снова закрывалась у себя. Наталья из-за этого места себе не находила, несколько раз порывалась уехать, но Виктор всякий раз её останавливал, успокаивал, хотя и сам напрягся не на шутку.

— Не переживай! Машуня умненькая барышня. И уже совсем взрослая, несмотря на свой возраст. Она сильно изменилась за последнее время. А сейчас, я думаю, она просто перебирает варианты поведения и пытается просчитать последствия.

— Ты так говоришь, будто она шахматную партию разыгрывает, — фыркала Наташа.

— Да так и есть, скорее всего. Мне кажется, что Маня размышляет, чем пожертвовать, чтобы свести всё к ничьей. Потому что твой или её выигрыш приведет к тому, что отношения со мной могут сильно измениться. А ей это совсем не нужно. Ну а мне — тем более.

— Давай я пойду с ней поговорю!

— Не торопись. Вы обязательно поговорите. Не сегодня. То есть, может быть и сегодня, если она сама этого захочет.

Однако ни в этот день, ни в понедельник с утра Маша никаких попыток объясниться не предприняла. И только когда Наталья уехала на работу, она позвала дядюшку прогуляться.

— Правильно ли я поняла, что вы теперь хотите снова жить вместе? — спросила девушка, когда они пришли на берег небольшого озера примерно в километре от их дома и устроились в одной из небольших беседок, разбросанных вокруг.

— Угу, — кивнул Руденко. — А ты, как я(!) понял, — против.

— Пока — да. То есть мне, конечно же, всё равно с кем ты спишь, но… — она на секунду задумалась, — но если ты мне внятно не объяснишь, почему вдруг ты так решил, я её терпеть рядом с собой не буду!

— А ты знаешь, что она мне сказала, когда мы встретились? Вот сейчас, после долгого перерыва? — Виктор, хитро прищурившись, посмотрел на племянницу, гадая, предложит та хоть какой-то вариант или нет.

— Небось соловьём разливалась, расхваливая наши работы? — фыркнула Маша.

— Ну-у, — разочарованно протянул он, — зачем ты так упрощаешь? — Виктор даже отвернулся от огорчения.

С одной стороны, он прекрасно понимал, что тогда в Сокольниках Натуська имела ввиду, что поняла наконец: Маша — не капризная девчонка, требующая к себе повышенного внимания, а очень талантливая и добрая девушка, слишком рано ставшая взрослой. И которая очень дорога́ ему. А с другой — расстроился от того, что племянница всё-таки угадала, хотя и повернула всё таким образом, что получалось как-то не очень красиво.

— Ладно-ладно, давай, удиви меня, — девушка потеребила дядюшку за рукав, как бы прося прощения.

— Она сказала, что теперь ей хочется называть тебя так же, как я — Машуня.

— И ты ей сразу поверил? — после недолгого раздумья спросила Маша, недоверчиво покачивая головой. — Ведь она единственная, кто пытался тебе ставить палки в колёса, когда ты мне помогал.

— Ну ты же знаешь, — поморщился Виктор, — что там в основном её родители постарались.

— Да, но она даже не пыталась сопротивляться этим глупостям.

— Это не вина её. А беда. Это тебе повезло с бабушками-дедушками, а вот нашим детям, если бы они были, — не со всеми, — он грустно вздохнул и потупился.

Виктор понимал, что племянница со своей стороны права, но ему очень хотелось, чтобы эта страница их жизни была перевернута и забыта. Забыта как можно быстрее. Они долго молчали, размышляя каждый о своём. Наконец он решился сделать ещё одну попытку:

— Посмотри на себя. Какая ты сейчас, и какая была год-полтора назад. Очень ведь многое изменилось. Ты многое поняла, ко многому стала относится совсем по-другому. Почему ты думаешь, что с Наташей не могло произойти то же самое?

— Не знаю, Вик! — Маша поёжилась, — мне кажется, что я осталась точно такой же. То, что для меня было хорошо или плохо год или два назад, так же и осталось.

Снова повисла длинная пауза.

— Ты не боишься, что она вернулась за деньгами? Только уже за гораздо бо́льшими, — нарушила тягостную тишину девушка.

— Я даже думать об этом не хочу! — горячо возразил Виктор. — Потому что если вдруг ты окажешься права, я… я не знаю, что я тогда сделаю!

— Ты прежде, чем решишься что-то делать, с Лёшей посоветуйся. Он подскажет, как с уликами поступать, — мрачно пошутила Маша.

— Да типун тебе на язык! — возмутился Руденко. — Неужели ты думаешь, что я могу кому-то из вас сделать что-то такое, о чем потом пожалею? Я имел ввиду: застрелюсь, утоплюсь, в монастырь уйду, в Антарктиду насовсем уеду…

— Извини. Слишком черный юмор получился, — повинилась племянница. — Но ты тоже пойми, мне ужасно не хочется, чтобы нашей совместной работе что-то помешало.

— А ты знаешь… Если придётся выбирать, я… я выберу нашу работу!

Маша видела, с каким огромным трудом её любимый дядюшка произносил эти слова, с какими мучениями он делал этот выбор. Выбор в её пользу. Она видела, что он как и раньше любит свою Наташку, прекрасно понимая при этом, что ей без него будет гораздо хуже, тяжелее, чем бывшей-будущей жене. И совершенно ясно осознала, что если сейчас не уступить, не пойти по пути примирения с Натальей, то не будет ни прежних тёплых отношений, ни нормальной работы. То, что они сделают, если вообще сделают, будет самыми обычными видеоклипами, не приносящими ничего ни зрителям, ни, тем более, авторам.

— Ладно, Вик! — она поднялась о скамейки и протянула ему руку с оттопыренным мизинцем, — помнишь, как бабуля учила — надо сцепиться мизинцами и сказать: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Насчёт мира пока не знаю, но перемирие я точно объявлю. Обещаю!