Ночь близилась к концу, и предутренний туман окутал город.
Смит беспокойно задвигался на своем песчаном ложе и вытянул руку, словно пытаясь натянуть на себя отсутствующее одеяло.
Серый туман постепенно окрашивался в розовый цвет. На востоке над вершинами гор появилась золотая кайма.
Смит открыл глаза и улыбнулся. В жизни его случилось нечто, предвещавшее перемену к лучшему. Смит встал, сбросил поношенную одежду и, развернув лежащий рядом с ним сверток, достал плавки. Натянув их, он подошел к кромке прибоя. Прикосновение воды приятно возбуждало.
Смит окунулся и быстро поплыл. Да, когда есть деньги, можно строить планы на будущее. В нем снова пробудилось честолюбие, он хотел творить, готов был работать. Он покинет этот сонный остров и снова станет человеком.
Выйдя на берег, Смит расположился у опрокинутой лодки, чувствуя приятную усталость после купания. Понежившись под лучами утреннего солнца, он оделся, обломком гребня расчесал волосы и медленно побрел вдоль набережной. С пальм свисали кокосовые орехи, не раз заменявшие ему утренний кофе, но сегодня он решил позавтракать иначе.
Очарование этих утренних часов не раз являлось причиной разочарования Смита. Много раз он брался за кисть и много раз отбрасывал ее, сознавая свое бессилие передать красоту гавайских пейзажей.
На дюнах неподалеку от отеля лежал юноша, напевавший под аккомпанемент гавайской гитары какую-то песенку.
— Доброе утро, Франк, — приветствовал его Смит.
Франк лениво повернул голову и едва ответил на приветствие. Смит опустился рядом.
— Я сегодня не буду петь для чужестранцев, — мечтательно заметил Франк, — сегодня я пою для голубого неба.
Где-то в ином месте эта замечание показалось бы неестественным и надуманным, но здесь в нем не было ничего удивительного — таковы были сыны Гавайев. Смит часто наблюдал за местными жителями, по утрам приходившими на берег и глядевшими на океан, словно впервые увидев огромные зеленые валы, медленно катящиеся на них. Смиту не раз приходилось слышать их восторженные возгласы.
— Ты прав, Франк, — кивнул Смит. — У тебя есть деньги?
Юноша нахмурился. Ему было непонятно влечение чужестранцев к деньгам — для него деньги никогда не имели значения.
— У меня есть доллар, — ответил он. — В кармане пальто.
Глаза Смита заблестели.
— Одолжи мне его. Я верну его тебе сегодня вечером. И вообще, я верну тебе все, что задолжал. Сколько там набралось?
— Не имею понятия, — мечтательно ответил Франк.
— Я буду сегодня вечером утопать в деньгах, — продолжал Смит.
Франк пел. Существовали же сумасшедшие, волновавшиеся из-за каких-то денег, когда небо такое синее, вода такая теплая, а жизнь кажется сном на золотом пляже!
— Ты говоришь, доллар лежит в кармане пальто? — переспросил Смит.
— Да. Ступай и возьми. Дверь отперта.
Смит ушел и вскоре вернулся. В одной руке у него была зажата долларовая банкнота, в другой он держал небольшую картину.
— Я возьму эту картину с собой. Внутренний голос подсказывает мне, что я смогу продать ее.
На картине была изображена смуглая девушка с ярко-красным цветком в зубах. Смит, отставив руку подальше, критически посмотрел на картину и произнес:
— Послушай, это вовсе не так уж плохо!
— Гм, — сказал Франк.
— Право, неплохо, — повторил Смит. — Ведь все утверждали, что у меня есть талант. И в Нью-Йорке, и в Париже. Хотя что такое талант? Искра Божья, и только. Помимо этого требуется еще воля и характер.
— Гм, — повторил Франк.
— Вспомни, Франк, о Коро. Он продал за всю жизнь только одну картину. А Мане? Ты знаешь, что говорили о нем критики? Они смеялись над ним!
— Гм. — сказал Франк в третий раз, положил гитару и бросился в воду. Смит покачал головой.
— В нем нет ни капли интереса к живописи, — пробормотал он. — Для него существует только музыка. Во всяком случае, хоть это…
Спрятав доллар в карман, он с картиной под мышкой направился к остановке. В автобусе Смит протянул кондуктору доллар — пусть знает, что по внешнему виду нельзя судить о людях, — и уселся у окна, время от времени поглядывая на картину, которая нравилась ему все больше и больше.
В городе он хорошо позавтракал, что случалось не так уж часто, и пошел к отелю «Вайоли».
Его появление особой радости не вызвало. Швейцар высокомерно взглянул на него и спросил:
— Вам что?
— Здесь живет мистер Файф?
— Да. Он спит и приказал не будить его.
— Советую вам разбудить его, — повелительным тоном бросил Смит. — Я условился встретиться с ним по очень важному делу. Мистер Файф заинтересован в этом больше, чем я.
Швейцар после некоторого колебания направился к телефону. Вернувшись, он сказал:
— Мистер Файф сейчас спустится.
Смит удовлетворенно опустился в глубокое кресло и стал листать газету. Вскоре появился Файф. У него был очень усталый вид.
— Вы хотели видеть меня? — спросил он. — Я иду в театр, но мы можем поговорить по дороге.
Не дожидаясь ответа, Файф направился к выходу. Смиту не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
Некоторое время они шли молча. Наконец Файф произнес:
— Почему вы так неосторожны? Вы могли бы позвонить по телефону и условиться о встрече.
Смит пожал плечами.
— Телефонные разговоры стоят денег, — сказал он, — а у меня их нет. Вернее, до сих пор не было.
Последние слова Смит произнес с ударением.
Они шли мимо лавок, в которых продавались шелка и цветные вышивки, бусы и фарфор. Перед лавками стояли корзины с экзотическими фруктами и лакомствами.
— Мне кажется, вы рассчитываете на мои деньги, — пробурчал Файф.
Смит улыбнулся.
— Почему бы и нет? Ведь я вчера оказал вам услугу. О, я не дурак. Я отлично понял, почему вы сделали ложное признание. Вы испугались, что я расскажу о том, что мне пришлось услышать под окном. Не так ли?
— Что вы, собственно говоря, слышали?
— Поверьте мне, я слышал достаточно. Я слышал, как эта женщина, которую потом кто-то убил, рассказала вам…
— Ладно, — прервал его Файф и боязливо обернулся.
— Я полагаю, что вчера оказал вам большую услугу, — продолжал Смит. — Когда инспектор Чан отверг ваше признание и снова обратился ко мне, разве я не сказал именно то, что вы хотели услышать? Я мог спутать все ваши карты, но не сделал этого. Прошу вас помнить об этом.
— Я помню и ожидал вашего появления, полагая, что вы явитесь вымогать деньги.
— Сударь! — Смит предостерегающе поднял свою худую, усеянную веснушками руку. — Вы могли бы избавить мой слух от подобных замечаний. Во мне живо чувство чести, и я вовсе не склонен делать то, что вы мне приписываете. Я предположил лишь, что вы, интеллигентный человек, по достоинству оцените мое произведение.
Указав на картину, он добавил:
— Я как раз случайно захватил с собой одну из своих картин.
Файф расхохотался.
— Вы хитрый парень, Смит! А если я на самом деле куплю ваше произведение, что вы предполагаете предпринять с деньгами?
Смит с облегчением вздохнул.
— Я бы навсегда покинул эти края. Вот уже год, как я ломаю голову над тем, как выбраться отсюда в Кливленд к своим родителям. Не знаю, обрадует ли их мое появление. Но если я буду прилично одет и у меня будет в кармане несколько долларов, то…
— Как вы сюда попали? — спросил Файф.
— Я приехал на Гавайи, чтобы заняться живописью. Но моя безалаберность привела к тому, что очень скоро я остался без гроша в кармане. Родители прислали мне денег на обратную дорогу, но… Вы никогда не пробовали околегау? Это местный спиртной напиток.
Файф улыбнулся.
— Я понимаю, вы попросту забыли о том, что ваш корабль уходит.
— Я забыл обо всем на свете. А когда вспомнил, что собирался уехать, мой корабль уже двое суток был в открытом море. Отец был очень огорчен моим поведением…
Смит опустился на скамейку и протянул Файфу картину.
— Черт побери, — вырвалось у Файфа, — ведь это великолепно!
— Очень рад слышать это, — сказал Смит. — Не правда ли, вы этого не ожидали? Я не слишком высокого мнения о себе, но, быть может, наступит день, когда эта картина действительно станет большой ценностью. Подумайте, с какой гордостью вы сможете заявить тогда своим друзьям: «Я был одним из первых, признавших его талант. Я был первым покупателем его произведений».
— Это ваше настоящее имя здесь внизу, слева? — спросил Файф.
Художник опустил голову и прошептал:
— Да. Это мое настоящее имя.
— Сколько вы хотите за картину?
— А что вы можете предложить?
— Если вы действительно хотите вернуться на родину, то я готов помочь вам. Разумеется, не сейчас — полиция все равно не позволит вам уехать. Но я куплю вам билет и снабжу деньгами на дорогу, само собой, в качестве гонорара.
— Сколько вы можете мне дать?
— Двести долларов.
— Я, право, не знаю…
— Ну, двести пятьдесят. Ведь я не миллионер, в театре у меня не такое уж большое жалованье. Мне удалось скопить немного денег, и я предлагаю вам почти все, что у меня есть. Было бы очень жаль, если бы вы сочли эту сумму недостаточной.
— Этой суммы вполне достаточно, — сказал Смит. — Я не хочу показаться вам вымогателем. Но для меня это единственная возможность выбраться отсюда, и я не вправе упустить ее. Итак, я получаю билет, как только буду иметь возможность уехать, и двести пятьдесят долларов. Но пока что мне требуется небольшой аванс.
— Чтобы выпить?
— Нет, мне бы этого не хотелось. Я, чего доброго, стану болтать и могу все испортить. Я не столько боюсь за вас, сколько за себя. Нет, я не буду пить, даю вам слово джентльмена.
Файф с сомнением посмотрел на него, достал бумажник и сказал:
— Мне придется поверить вам на слово. Вот пятьдесят долларов.
Глаза Смита заблестели.
— Это все, что у меня есть при себе. Но помните, — Файф отвел жадно потянувшуюся к деньгам руку Смита, — вы должны соблюдать осторожность. Если полиция узнает, что вы обзавелись деньгами, у нее возникнут подозрения.
— Мне хотелось бы приобрести новый костюм, — задумчиво сказал Смит.
— Нет, сейчас этого делать нельзя, — предостерег его Файф. — Я сам позабочусь об этом, когда придет время. Итак, я полагаюсь на вас. Человек, который может писать такие картины, не может быть дураком.
— Я сделаю так, как вы хотите, — ответил Смит и с достоинством удалился.
Файф, взяв приобретенную при таких странных обстоятельствах картину, направился в театр.
Смит пересек Британию-стрит и вошел в дом, над которым красовалась вывеска «Отель Нипон».
За конторкой стоял маленький японец, над его головой висела картина, на которой был изображен пароход, рассекающий волны. Под пароходом вилась надпись: «Нипон Юзен Кайша».
— Хэлло, Нада! — весело приветствовал японца Смит. — Что, моя комната свободна?
— Сожалею, но…
— Вот десять долларов. Плачу вперед! — Смит швырнул на стойку банкноту.
— Сожалею, что вас так долго не было, — вежливо сказал японец. — Комната в вашем распоряжении.
— Мои вещи прибудут несколько позднее, — заявил Смит.
— По-видимому, вам прислали из дома деньги, — улыбнулся японец.
— Из дома? — переспросил Смит. — Ничего подобного. Я продал одну из своих картин. Знаете ли вы, Нада, что это больше, чем удалось достичь при жизни Коро? — И наклонившись к японцу, он добавил: — Старик Коро не смог продать ни одной своей картины. Теперь я вижу, как важно оказаться под окном в нужную минуту.
— Должно быть, вы правы. Пожалуйста, мистер Смит, вот ключи от вашего номера.
— Как приятно снова обладать жилищем, — заметил Смит и, весело насвистывая, поплелся наверх.