Честное пионерское! Часть 3

Глава 10

Екатерину Удалову убили двадцать третьего декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года — в воскресенье (Юрия Фёдоровича этот факт не порадует). На фотографиях с места преступления мне запомнились новогодние украшения и большая лужа крови (рядом с телом девицы и неподалёку от нарядной живой ели с верхушкой в виде пятиконечной звезды). Умерла девчонка в своей квартире, днём, когда её папа с мамой гостили у приятелей на другом конце города. Случилось это ровно через две недели после того, как родители Нины Терентьевой в последний раз видели свою дочь.

Способ убийства Кати походил на тот, каким воспользовались в случае с Оксаной Локтевой: десятиклассницу тоже зарезали. Вот только (как я знал теперь) было в тех двух случаях и значимое отличие (значимое в первую очередь для меня): когда убивали Удалову, она точно не спала (криминалисты нашли чёткие доказательства того, что школьница сопротивлялась). А это значило, что просто уснуть в финале очередного видения у меня не получится. При контакте с Екатериной Удаловой я прочувствую весь незабываемый букет ощущений умирающего от пяти колотых ран человека.

Согласно материалам дела, двоюродный брат Екатерины — Алексей Чуйкин — явился в квартиру Удаловых в пятнадцать часов и пробыл там примерно четверть часа. Целью его визита было «проведать родственников». Однако застал Алексей только дочь Удаловых Екатерину. С которой «вступил в конфликт» «на почве личной неприязни». В результате чего нанёс десятикласснице пять ударов ножом, два из которых оказались смертельными. Свидетели видели, как Чуйкин выходил из квартиры Удаловых. Позже в квартире Алексея Чуйкина нашли орудие преступления (охотничий нож).

Чуйкина задержали на железнодорожном вокзале, когда тот приобретал в кассе билет до Москвы. Двадцать второго декабря Алексей вернулся из столицы в Великозаводск («чтобы проведать родственников») и уже намеревался вновь уехать. Но не успел: милиционеры быстро установили личность воскресного гостя Удаловых и предсказали попытку подозреваемого покинуть город. На причастность Алексея к преступлению указывали только показания соседки Удаловых, которая «случайно» увидела мужчину выходящим из квартиры, где умерла Екатерина (я читал её показания — не узнал Чуйкина в её описании преступника).

Поначалу Алексей Чуйкин отрицал свою причастность к убийству сестры. Мужчина заявлял, что приходил вовсе не к ней, а к дяде и тёте: принёс тем сувениры из Москвы. Но уже в январе он написал признательные показания — о том самом «конфликте» из «неприязни». На мой взгляд, его слова звучали нелогично (я так и не понял, зачем Алексей отправился к дяде и тёте с охотничьим ножом, и как за пятнадцать минут его так сильно разозлила сестра — Катя Удалова). Но следствие его рассказ устроил — как раньше устроили и признания моего отца (Виктора Егоровича Солнцева) в убийстве Оксаны Локтевой.

Я расспрашивал Юрия Фёдоровича Каховского об Алексее Чуйкине, когда разбирался в деле своего отца и готовил материалы для съёмки ролика об убийстве трёх школьниц в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году. Каховский тогда признался, что примерял кандидатуру Чуйкина и на роль убийцы двух других девочек (он тогда уже не сомневался, что Терентьеву тоже убили). Вот только и в одном, и в другом случае у Алексея просто физически не было возможности совершить преступление: с августа по начало декабря Чуйкин вместе с подельниками грабили ювелирные магазины в столице.

Теми ограблениями я не интересовался. Запомнил только, что банда грабителей придумала какой-то ловкий способ (при помощи домкратов) проникать в подсобные помещения магазинов. А ещё в моей памяти отложилось, что преступники хранили награбленное в столичном гараже — зашивали золото и драгоценности в сидение старого дивана (этот факт напомнил мне об истории с участием Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова). Чуйкин выдал подельников — те подтвердили его алиби на двадцать третье сентября и девятое декабря (даты убийства Локтевой и исчезновения Нины Терентьевой).

Встречаться с Катей Удаловой я не хотел. Ещё свежи были в памяти те ощущения, что я «разделил» со сгоравшей заживо Светланой Зотовой. Девочка тех «прелестей» в итоге не вкусила. Но я о них помнил. И не стремился испытать что-либо подобное вновь. А смерть Удаловой от колотых ран обещала мне яркие впечатления. И новые: что ощущал человек с пробитой охотничьим ножом печенью, я мог пока только догадываться. Но совершенно не стремился подтверждать эти догадки на практике. Однако помнил, что Катя видела своего убийцу (Алексея Чуйкина?). И тоже хотел на него взглянуть.

Просмотр сцены убийства Екатерины Удаловой мог пролить свет на всю эту запутанную историю со смертями школьниц. У меня не было сомнений в том, что убийства трёх подружек — это не случайные события. Я верил, что три преступления, совершённые в одном доме, в одном подъезде за столь небольшой промежуток времени — цепочка связанных между собой происшествий. И разгадка любого из них прольёт свет и на другие. А потому даже не сомневался в том, что встречусь с Удаловой; и что возьму девицу за руку, как поступил с её подружками. Размышлял лишь над тем, как именно проверну это действо.

Поначалу Зоино предложение меня повеселило: уж очень по-детски оно звучало и напоминало сценку из фильма с участием Чарли Чаплина. Каховская предложила устроить на пути Екатерины Удаловой засаду (когда десятиклассница будет возвращаться из школы). Подыскать для этого подходящее место (сухую и чистую лавку). При появлении Кати разыграть сценку, которую я мысленно окрестил «спасите щенка». Несчастного «щенка» изображу я — Зоя Каховская при появлении Удаловой позовёт старшеклассницу на помощь («Помогите, мальчику стало плохо; посмотрите, что с ним случилось!»)

При виде горделивого блеска в Зоиных глазах я не сказал вслух пришедшую мне на ум фразу: «Детский сад, штаны на лямках». Вообразил, как буду постанывать, лёжа на мокрой (а как иначе в ноябре-то) уличной скамье. Улыбнулся: как наяву представил Зоины призывы на помощь. Тут же выделил (мысленно) главные недостатки придумки Каховской. Во-первых, вокруг той лавки наверняка окажутся и другие люди — не только Катя (взрослые придут на помощь скорее, чем школьница). А во-вторых, Удалова могла и не прикоснуться к моей коже — узнать меня и ретироваться подальше (ведь испугалась же меня Терентьева).

Каховская дожидалась моего ответа (похвалы и согласия). Собственный план, похоже, виделся ей идеальным. И я вдруг подумал: «А почему бы и не попробовать?» Ведь главным для меня было: при контакте с Екатериной Удаловой не грохнуться на грязный тротуар. И придумка Каховской справлялась с этим условием. А то, что в роли «щенка» я буду выглядеть глупо — не беда (как будто валяясь в грязной луже, я показался бы прохожим жутко умным). Да и если не выгорит Зоина затея — всегда смогу повторить «хватание девиц за руки в положении стоя». Главное — не очнуться в больнице (Надя расстроится).

Операцию мы с Зоей Каховской запланировали на понедельник (на двенадцатое число). Пятницу девятое ноября посвятили организационным вопросам: узнали расписание уроков десятого «А» класса, выяснили маршрут Екатерины Удаловой (каким именно путём Катя добиралась от школы до своего дома). Я предпочёл изображать «щенка» после учёбы: не хотел сидеть на занятиях, переживая воспоминания о смерти от колотых ран. Да и посчитал: вероятность того, что на Зоин зов откликнется именно Удалова, днём окажется больше, чем утром, когда дети двигались в направлении школы, точно косяк сельди.

Выходные я провёл в квартире Солнцевых. Погода не располагала к прогулкам (до вечера воскресенья моросил мелкий дождь). А потому мой пионерско-октябрятский отряд оба дня собирался в полном составе. Приезжала даже Света Зотова — этому факту все радовались не меньше Вовчика. И не только потому, что находили Свету хорошей собеседницей: при ней Вовчика будто подменяли — рыжий всё больше помалкивал, не встревая в чужие разговоры и не затевая бессмысленных споров с первоклассниками. А мне было интересно наблюдать за попытками Вовчика привлечь внимание «дамы сердца». Я не удержался, подкинул рыжему приятелю пару советов (на тему того, как «покорить женское сердце» — читал подобные рекомендации в интернете).

К моей радости в понедельник утром выглянуло солнце. Его появление не принесло в Великозаводск летнюю жару. Но позволило детям спрятать зонтики и даже снять шапки. После уроков мы с Каховской проводили до остановки Зотову. Проследили за тем, чтобы рыжий Светин «рыцарь» отправился домой к Паше Солнцеву и предупредил там детей, что мы с Зоей сегодня задержимся. Причину задержки мы описали весьма туманно. Но для Вовчика, всё ещё пребывавшего под впечатлением от встречи с «дамой сердца», наше объяснение сгодилось. Рыжий третьеклассник по-своему истолковал моё желание прогуляться вдвоём с Зоей — тайком от Каховской он «понимающе» мне подмигнул.

Я ещё в прошедшую пятницу отверг Зоино предложение ждать Удалову во дворе её дома. Мне чудилось, что там меня после памятного дежурства в подъезде Оксаны Локтевой «знала каждая собака». Погода не располагала для посиделок на улице. Но я не сомневался: сегодня прохлада не помешает бдительным пенсионеркам (за два дождливых дня соскучившимся по общению) занять места на лавках около подъезда. Я предпочёл держаться от этих женщин подальше. Для засады выбрал скамью неподалёку от школы, где заметно поредевшие кроны деревьев не помешали солнцу за утро просушить (будто специально для меня) «посадочное место».

Я смахнул рукой на землю тополиные листья, положил на холодные доски сумку — уселся на неё. Огляделся — проводил взглядом группу пионеров из параллельного класса, посмотрел на гулявших по аллее мамочек с колясками. Вынул из кармана резиновое кольцо (кистевой эспандер), принялся сжимать его, тренируя кисть и успокаивая нервы. Зоя примостилась рядом со мной (её сумка была толще моей — Каховская теперь возвышалась надо мной едва ли не на полголовы). Подаренный мной эспандер она в школу не носила (хотя и упражнялась с ним дома — готовилась к декабрьской схватке с Зотовой). Поэтому она принялась нервно мять кончик пионерского галстука. Взглянула на часы.

— Ещё минут двадцать ждать, — сказала Каховская. — Если эта Удалова нигде сегодня не задержится.

Она вздохнула, поправила на бёдрах подол платья и добавила:

— А я уже проголодалась…

Я жмурил глаза от ярких солнечных лучей (солнечный диск застыл напротив моего лица, над крышей пятиэтажки), посматривал на Зоину родинку над губой (та сейчас находилась примерно на уровне моих глаз). И воображал, что почувствую, «получив» ножом в живот. Догадывался, что мне не понравится просмотр «видения» с участием Кати Удаловой. Сомневался и в том, что «видение» окажется «эротическим». Следов сексуального насилия на убитой школьнице милиционеры не обнаружили. Но они насчитали на мёртвой десятикласснице пять ран от ударов клинком. А ещё ушибы на теле и царапины на руках. Девица пыталась защититься. Но не смогла — умерла за неделю до Нового года рядом с новогодней ёлкой.

Солнечный свет почти не согревал. А порывы ветра холодили кожу, то и дело заставляли меня вздрагивать. Я поборол желание набросить на голову капюшон — ограничился тем, что втянул голову в плечи. Слушал Зоино щебетание (Каховская не умолкала: тоже нервничала). Прикидывал, не помешают ли нашей затее бродившие неподалеку от места засады мамаши с колясками. Поглядывал на Зою и по сторонам, сжимал-разжимал эспандер. Из-за присутствия в голове не самых приятных и оптимистичных мыслей и фантазий я не особенно хотел вести с девочкой беседу. Но Зоина болтовня меня не раздражала. Поэтому Каховскую я не перебивал. А на её вопросы отвечал кратко: часто обходился простыми «да» и «нет».

Катя Удалова появилась чётко по расписанию (секунд через тридцать после того, как Зоя Каховская снова взглянула на часы и произнесла: «Пора бы уже…»). Вот только она следовала в направлении нашей «засады» не в одиночестве. Девица шла под руку с рыжеволосым Иваном Сомовым (старшим братом Вовчика). А по обе стороны от парочки вышагивали братья Миллеры: рядом с Сомовым брёл сутулившийся Валерий — едва ли не рука об руку с Удаловой шагал тощий Семён. Школьный вокально-инструментальный ансамбль передвигался по тротуару, выстроившись чётко по линии. Старшеклассники шли неторопливо, в ногу. Они приветливо улыбались, будто находились под прицелом фото и видеокамер.

Зоя вцепилась в моё плечо.

— Идут, — растеряно произнесла она.

Квартет из учеников десятого «А» класса приближался к нашей скамейке (все четверо несли одинаковые серые сумки с потёртыми надписями «The Beatles»). Старшеклассники не вертели головами, не смотрели на меня и Каховскую, не обращали внимания на прохожих (они словно вообще никого вокруг себя не замечали). Нас разделяло около двадцати метров, но я уже слышал их голоса (звонкие, весёлые). В основном говорил Иван. Катя Удалова подбадривала его приятным низким грудным смехом (глаза её при этом сужались до щёлочек, а рука то и дело прикасалась к плечу Сомова). Семён и Валерий Миллеры хмыкали и дополняли рассказ Ивана громкими восклицаниями.

Я посмотрел на братьев Миллеров и вновь подивился тому факту, что вскоре лица этих парней появятся на страницах иностранных газет (в советских газетах их фото не покажут, а только в российских — уже в девяностых годах). Взглянул на Ивана Сомова (тут же вспомнил глуповатую, но открытую улыбку Ваньки-дурака) — отметил его внешнее сходство с младшим братом. А вот при виде Екатерины Удаловой я представил лежащее в луже крови тело (я не раз рассматривал ту фотографию). И снова подивился словам Алексея Чуйкина. Подумал: «Как эта хрупкая девчушка всего за четверть часа вызвала у него столь сильную „личную неприязнь“? А мне её улыбка нравится…»

— Миша, — прошептала Каховская. — Что мне делать?

Она поёрзала, сидя на сумке; крепко сжала моё плечо (всё же Зоя занималась с кистевым эспандером, отметил я).

Я помотал головой.

— Ничего.

— Как это? — удивилась Каховская. — А… звать на помощь?

Она ослабила хватку.

Я улыбнулся (будто изобразил веселье: подражал шагавшим со стороны семнадцатой школы музыкантам).

— Не нужно никого звать, — сказал я.

Повернулся к Каховской.

Та скривила губы.

— Почему? — спросила Зоя.

Она отшатнулась от меня, словно обиделась на мои слова.

— Удалова идёт не одна, — сказал я. — Сомневаюсь, что на твой зов прибежит именно Катя. Скорее, примчится вон тот рыжий парень — Ванька Сомов, брат Вовчика. Он тебя раньше видел. И узнает. Так что обязательно придёт на помощь. А нас такой поворот не устроит. Ваня Сомов нам не нужен. Во всяком случае, именно сейчас нам нет до него дела. Наша задача: чтобы я прикоснулся к Екатерине Удаловой. Понимаешь?

Каховская кивнула и тут же надула губы.

— И… что нам теперь делать? — спросила она.

Зоины глаза блеснули, точно покрылись влагой. Я вздохнул. Но тут же вернул на своё лицо улыбку: пытался приободрить Каховскую… и самого себя. Бросил взгляд в сторону: измерил расстояние до десятиклассников. Увидел, как за спинами школьников на тротуар выкатили коляски две молодые мамаши (женщины с любопытством посмотрели на меня и на Зою, будто подтверждая мою догадку о провале нашей «засады»). С ближайших кустов вспорхнула стая воробьёв, громко чирикая и хлопая крыльями. Я обреченно дёрнул плечами и соскочил с лавки. Отчаянно зачесалась ссадина на ноге, полученная при встрече с Ниной Терентьевой. Зоя придержала меня за рукав куртки.

— Сработаю по старинке, — сказал я.

Посмотрел Каховской в глаза — девочка выглядела серьёзной, сосредоточенной и немного испуганной (как во время контрольной работы по математике).

Спросил:

— Ты мне поможешь?

Каховская кивнула — её собранные на затылке в «хвост» волосы задорно подпрыгнули.

— Конечно! — заверила Зоя. — А что нужно делать?

Она решительно спрыгнула на землю (словно намеревалась ринуться вслед за мной «в огонь и в воду»). Поправила платье, одёрнула короткую куртку, стряхнула со своей коленки длинную пожелтевшую травинку. В глазах девочки отразилось висевшее над домами солнце. Каховская выпрямилась (и снова оказалась выше меня). Следила за тем, как я доставал из сумки шапку (красно-синий «петушок» с надписью «спорт»). Я натянул шапку до бровей: понадеялся, что та смягчит удар об асфальт (если музыканты всё же не среагируют на мой «припадок» и позволят мне свалиться на землю). Отбросил сомнения и плохие предчувствия. Каховская нахмурилась.

— Зачем тебе шапка? — спросила Зоя.

— На всякий случай, — сказал я.

— Какой ещё… случай?

— Каховская, твоя задача — не дать им вызвать скорую, — строго сказал я.

— Ты хочешь…

Не позволил Зое договорить — поднял руку, призвал девчонку замолчать.

— Не хочу очнуться на больничной койке, — сказал я. — После очередного «припадка». Мне нельзя попасть в больницу. Так просто и быстро меня оттуда не выпустят. А нам с тобой ещё к соревнованиям готовиться.

Указал на старшеклассников.

— Объяснишь им, что со мной всё нормально. Вот это и есть твоя основная задача. Никакой скорой! Никаких врачей! Зоя, ты поняла меня? Скажешь Сомову, что со мной всё будет хорошо. Ладно?

Каховская неуверенно кивнула. Обиженной она мне не показалась. Я подмигнул ей. И зашагал к десятиклассникам. Те не умолкали: Сомов всё так же травил байки, а Удалова реагировала на них смехом. Старшеклассники почти поравнялись с нашей скамейкой — когда я вышел на тротуар всего лишь в паре шагов от них и преградил им дорогу. Четверо учеников десятого «А» класса остановились (будто я своей тощей фигурой перегородил весь тротуар от бордюра до бордюра), с удивлением и немым вопросом во взглядах взглянули на моё лицо. Шагавшие позади них мамаши едва не ударили подростков в спины — колясками. Они тоже замерли.

Я не позволил музыкантам опомниться.

Сблизился с Сомовым, протянул парню руку.

— Привет, Ваня! — бодро поздоровался я.

Иван удивлённо вскинул брови, но тут же улыбнулся. Точно так же он реагировал на мои приветствия, когда сидел на лавке возле тёткиного подъезда (в пока не состоявшемся будущем). А потом он обычно восклицал…

— О, Миха, привет! — сказал Сомов.

«Вот только тогда она называл меня Пашей», — подумал я.

Иван пожал мне руку.

Я обменялся рукопожатиями и с братьями Миллерами — те отреагировали на моё приветствие ещё и вялыми кивками.

Екатерине Удаловой я подал руку в последнюю очередь.

Катя хитро сощурилась, хмыкнула.

— Привет, любитель Достоевского, — сказала она.

Я ощутил прикосновение её пальцев…

…И тут же увидел перед собой яркую вспышку.

Вечером мы с Зоей не тренировались. Хотя и отправились к Каховским, проводив во Дворец спорта Павлика Солнцева. До самого «Ленинского» мы не дошли: на полпути к нему компанию Паше составил Валера Кругликов. Мы с Зоей свернули к её дому. Но сегодня даже не застелили одеялами пол в гостиной. Потому что к нашему приходу Юрий Фёдорович уже вернулся с работы (это я определил по свежему запаху табачного дыма, который унюхал, едва переступил порог). Как только мы вошли в квартиру, Каховский накинулся на нас с расспросами (прежде всего — на меня). Его интересовало, удалось ли мне прикоснуться к «третьей девчонке» — к Екатерине Удаловой. Я вздохнул, показал Зоиному отцу разодранную ладонь.

— Получилось, дядя Юра, — сказал я. — Вот только я снова свалился на землю.

Юрий Фёдорович едва слышно выругался.

— И эта… туда же? — спросил он.

— Туда же, — подтвердил я.

— Свалился-то ты почему? — спросил Каховский. — Дочь говорила: вы придумали какую-то хитрость с этими твоими «приступами».

Зоя разочарованно махнула рукой.

— Не получилось, — сказала она. — Ерунду я придумала, а не план.

Девочка опустила взгляд.

Каховский перевёл взгляд с дочери на меня, подтянул треники (судя по вытянувшимся коленкам — явно не «фирменные», хоть и с тремя лампасами на штанинах).

Я пожал плечами.

— Так сложились обстоятельства, — сказал я.

— Обстоятельства… — повторил Юрий Фёдорович. — На…фиг такие обстоятельства.

Он схватился за голову, взъерошил на висках волосы.

— Значит, и эта девица тоже… уснёт, — сказал Каховский.

— Эта школьница не уснёт, дядя Юра. Как умрёт Удалова, я знаю в мельчайших подробностях. С Катей вышло именно так, как вы и хотели.

Я сбросил ботинки, вставил ноги в красные тапки.

— Как я и хотел? — переспросил Зоин отец.

— Именно, дядя Юра, — сказал я. — В этот раз я вам сразу скажу имя и фамилию преступника. А его адрес вы легко отыщете и без моей помощи. Записывайте или запоминайте: двадцать третьего декабря этого года Катю Удалову убьёт её двоюродный брат Алексей Чуйкин.