Честное пионерское! Часть 3

Глава 12

Бросок получился эффектным (на полках серванта звякнула посуда). Зоя повалилась на пол — ударила рукой по одеялу (хлопок вышел громким, звонким). Я устоял на ногах. Отметил, что Каховская приземлилась на бок, а не на спину (не позволила мне завершить бой). Но уже понял: девочка вновь не успеет. Едва она сфокусировала взгляд на моём лице, как я резко склонился к ней, схватил Зою за кимоно. Демонстративно подёргал за ворот куртки — девчонка попыталась, высвободиться, но, ожидаемо, не сумела. Каховская обижено засопела, тихо (и совсем не по-детски) выругалась. На её глазах выступили злые слёзы. Зоя ударила меня кулаком в грудь.

— Не успела, — сказал я. — Что я тебе говорил? Хватай запястье! Не позволяй вцепиться тебе в куртку! Твой соперник не новичок — высвободиться из её рук у тебя не выйдет. Твой единственный шанс — воспользоваться её триумфом. Пока она радуется успешно проведённому приёму, у тебя будет не больше двух секунд — рассчитывай на одну. Хватаешь её запястье, привстаёшь — двигаешься ей навстречу. Не забываешь про ноги. Делаешь всё, как мы учили. Но главное — не позволяй вцепиться тебе в куртку!..

— Да помню я, помню! — выдохнула Каховская. — Но я за эти две секунды сама не могу понять, что случилось. Ну а потом ты меня хватаешь. Я не успеваю! Ты слишком быстрый!

— Зотова будет ещё быстрее! — сказал я.

Избавил девчонку от захвата — уселся на пол.

— Фигушки она быстрее! — заявила Зоя. — Я с ней вчера боролась — я помню. Светка быстрая, но не настолько.

Девочка поправила кимоно, приподнялась на локтях.

— Давай ещё попробуем, — сказала она.

Я покачал головой.

— Сперва покажешь узел плеча.

— После броска! — потребовала Зоя.

— После броска ты снова растеряешься, — сказал я. — Пару раз повторим приём сразу в партере.

Тут же добавил:

— Потом снова попробуем после падения.

— В партере у меня нормально получается, — проворчала Зоя.

— Получается, — сказал я. — Но повторить не помешает. Броски будут потом.

Дождался, пока Каховская уляжется на спину.

— В руке угол — девяносто градусов, — говорил я. — И прижимай плечо локтем, чтобы не гулял сустав. Фиксацию делаешь максимально жёстко. Не нужно жалеть противника. Помни, что это он только что бросил тебя на пол и заработал баллы. Пожалеешь его — проиграешь!

— Да помню я, помню! — пробормотала Зоя.

— Про ноги не забывай, — повторил я. — Разводишь их, притягиваешь противника к себе…

Руки Каховской метнулись ко мне — и уже в следующее мгновение я повалился на девчонку, почувствовал, как спеленали мои ноги, ощутил тёплое девичье дыхание… и резкую боль в суставе.

— Вытягивай его, — простонал я. — Не позволяй ему вывернуться… Отпускай!

Боль отступила — я повалился на бок. Увидел довольную Зоину улыбку.

И услышал голос Юрия Фёдоровича Каховского (Зоин отец вернулся домой почти четверть часа назад, но нам до сих пор не мешал).

— Вот теперь я вижу, что вы заняты делом, — сказал «дядя Юра». — Так ему доча. Не жалей этого наглеца. Пусть привыкает жить у тебя под каблуком.

Я потёр плечо.

Предложил:

— Дядя Юра, я ведь могу этому приёму и Елизавету Павловну научить.

— Я тебе научу! — сказал Каховский.

Пригрозил мне кулаком.

— Елизавета Павловна, кстати, вот-вот явится, — сказал Юрий Фёдорович. — Хочу с тобой, зятёк, переговорить до её прихода.

— Папа! — возмутилась Зоя. — Ты нам мешаешь! У нас в понедельник соревнования! А я по-прежнему не успеваю!

Каховская грозно сдвинула брови, отработанным до автоматизма движением спрятала под курткой кимоно тонкие выпирающие ключицы.

Юрий Фёдорович махнул рукой.

— Успеешь, доча, — сказал он. — Не волнуйся по этому поводу. Ты у нас в маму пошла. Это значит: всегда и везде успеешь. Да я и не отвлеку твоего кавалера надолго. Задам ему всего пару вопросов. А после можете валяться на полу хоть до программы «Время».

Сидеть на кухонном стуле в кимоно оказалось не слишком комфортно. Да и пояс врезался в живот, будто предупреждал о том, что не следовало глотать пищу до завершения тренировки. Хотя остатки бутерброда с колбасой и сыром выглядели аппетитно. Я проигнорировал урчание желудка. Каховский сдвинул на край стола блюдце с остатками своего «перекуса» и наполовину пустую чашку с чаем. Туда же смёл рукой хлебные крошки. Юрий Фёдорович разложил на кухонном столе (будто игральные карты) восемь чёрно-белых фотографий с изображениями не лучшего качества — явно любительские снимки. Постучал по столешнице сигаретной пачкой (просыпал на скатерть крупинки табака).

— Взгляни на эти снимки, зятёк, — сказал Каховский. — Видишь на них что-нибудь знакомое?

Я склонился над столом (стул подо мной недовольно пискнул). Переводил взгляд с одного изображение на другое — разглядывал неумело запечатлённые на фотографиях интерьеры советских квартир. Смотрел на кровати, на диваны, на громоздкие шкафы на тонких ножках, на плафоны светильников и люстры. Все эти предметы выглядели во многом схожими, точно разработаны одной группой дизайнеров. И ассоциировались в моём воображении с элементами интерьера «обычных» советских квартир. Вот только… они будто бы сфотографированы в разные десятилетия: диваны явно были из интерьеров квартир начала восьмидесятых годов — кровати же выглядели пришельцами из шестидесятых.

Некоторые вещи на снимках я действительно узнал: уже видел их копии совсем недавно. Но видел именно копии — не те самые вещи, что послужили моделями для фотографий Каховского. Очень похожий диван-книжка запомнился мне с (прошлого) детства — сейчас он стоял в квартире Солнцевых (пару дней назад Вовчик испачкал его шоколадом: выронил на него изо рта конфету). Похожая люстра красовалась в Надиной гостиной (вот только все плафоны на Надиной люстре были целыми — на ней не красовалась, как на фото, «голая» лампочка). Письменный стол тоже напоминал тот, что стоял в комнате Павлика (вот только ручки на ящиках выглядели иначе). Подобные фотообои мне тоже встречались…

— Пап, а это что за квартиры? — спросила застывшая позади меня Зоя.

— Здесь четыре комнаты, — пояснил Юрий Фёдорович. — По два снимка каждой. Мы сделали их в квартирах тех школьниц — Терентьевой и Удаловой.

В ответ на мой удивлённый взгляд Каховский вскинул руки.

— Не спрашивайте, как нам это удалось, — сказал он. — Пусть это останется… тайной следствия. Мы сфотографировали комнаты девиц и спальни их родителей. Узнаёшь их, зятёк?

Я покачал головой.

— Нина Терентьева… уснула не здесь. Вот эта кровать похожа размерами. Но рисунок на обоях радом с ней совсем другой. Да и этого ковра там не было. И вот это окно я бы точно заметил.

— Уверен? — сказал Каховский.

— Уверен, — ответил я. — А вот такие берёзы были в спальне Оксаны Локтевой. Но только рядом с ними стоял диван, а не эта допотопная кровать.

Юрий Фёдорович развернул фотографию, в которую я ткнул пальцем.

— Д-да, — сказал он. — Что-то похожее припоминаю. Но конкретно эти обои — из спальни Нины Терентьевой. Похоже, две подружки спали на опушке одного и того же леса.

— Я тоже хочу такую картинку в свою спальню! — заявила Зоя. — На стену — вместо вашего дурацкого ковра. У Зотовой в спальне тоже фотообои. Только другие.

Девочка склонилась к столу — я почувствовал на шее тепло её дыхания.

— Наш «дурацкий» ковёр стоит дороже, чем вся древесина в этой роще, — сказал Каховский. — Сомневаюсь, что твоя мама заменит его на вот эту картинку. Хотя… в прихожей берёзы смотрелись бы неплохо.

Юрий Фёдорович пару секунд разглядывал фотографию старомодной металлической кровати, застывшей на фоне стройных деревьев, щурил левый глаз. Вынул из пачки сигарету, но не спешил закуривать — мял пальцами сигаретный фильтр. За окном помахивали голыми ветвями тополя. Ветер стряхивал с деревьев последние жёлто-коричневые листья. От его порывов вздрагивали и оконные стёкла. Вот только денежное дерево висело в белой подвеске неподвижно — будто воплощение надёжности и благополучия. Каховский едва слышно хмыкнул (будто представил реакцию своей жены на бумажки с берёзами в спальне дочери). И вновь переключил внимание на меня.

— Значит, это не те комнаты и не те кровати? — сказал Юрий Фёдорович. — Ты внимательно на них взгляни, зятёк. Некоторые предметы до девятого декабря могут убрать или передвинуть.

— Дядя Юра, да там, как ни передвигай — ничего похожего на ту комнату не получится, — ответил я. — Если только переклеить обои и обставить спальню другой мебелью… И то — вот это окно из комнаты не выкинуть.

Отодвинул в сторону два снимка (где красовались прикрытые гардинной тканью оконные стёкла). Потом в компанию к ним добавил ещё два.

— Вот в этой комнате трещины на потолке — таких в моём видении точно не было.

Юрий Фёдорович взмахнул сигаретой (в точности, как герои повести «Игорь Гончаров в школе магии и волшебства» размахивали на поединках волшебными палочками).

— А остальные? — спросил он.

Тень от его руки накрыла сразу три фотографии.

Я задумался — ненадолго. Покачал головой. Посмотрел на Каховского.

— Нет, дядя Юра. Это всё не то. Точно вам говорю: Терентьева уснула в другом месте.

— Что ж… примерно так я и думал, — сказал Каховский.

Юрий Фёдорович примостил так и не прикуренную сигарету на пачку (накрыл ею морду верблюда). Неторопливо собрал фотографии в кучу. К оконному стеклу за его спиной ветер прижал покрытый коричневыми пятнами жёлтый древесный лист (будто принёс нам подсказку). Я рассматривал его не больше секунды: листок не удержался на стекле — полетел вниз, к тротуару. Каховский убрал фотографии в карман, поднял с пачки сигарету и повертел её в руке. Но к зажигалке не потянулся. Он плотно сжал губы, задумчиво посмотрел на газовую плиту (повернулся к нам с Зоей «римским профилем»). Я проследил за направлением его взгляда, но ничего занимательного на плите не заметил.

— Дядя Юра, — сказал я, — а как… вообще продвигается расследование? У вас уже есть догадки, кто мог бы убить Нину Терентьеву? Или всё глухо, как тогда: в деле Оксаны Локтевой?

Зоин отец бросил в меня (раздражённый?) взгляд, но не поспешил с ответом. Он всё же взял зажигалку, закурил. Приоткрыл окно, выпустил в осеннее небо струю серого дыма. Ветер подхватил дымное облако, не развеял сразу — унёс его к балконам пятого этажа. Юрий Фёдорович переставил с подоконника на стол хрустальную пепельницу (хорошо знакомую мне, изготовленную в виде туфли детского размера). Хмыкнул, покачал головой. Он покачнул и стол — в его чашке заплескались остатки чая. Зоя фыркнула над моим плечом, отстранилась на полшага вглубь кухни (отодвинулась от зависшего над столом дыма). Каховский взглянул поверх меня — приоткрыл окно шире.

— Ну, не так уж и глухо, — произнёс он. — Во всяком случае — теперь. Я бы даже сказал: слишком уж… не глухо. Стоило только копнуть в ином направлении, как эти девицы оказались… не такими уж девицами.

Юрий Фёдорович кашлянул и провёл пальцем по губам (будто стряхивал с них влагу… или прятал ухмылку). Ткнул кончиком сигареты в пепельницу.

— Как это — не такими? — спросила Зоя. — Что ты имел в виду, папа? Я не поняла.

— Ну…

Каховский не договорил. Он сунул в рот сигарету, сделал глубокую затяжку (словно выгадывал время на размышление). Прикрыл левый глаз.

— Я говорю, что эти школьницы не такие уж и невинн… невиноватые, — сказал Юрий Фёдорович. — Мне нашептали, что они участвовали кое в каких незаконных делах.

Он взглянул мне в глаза, словно просил помощи. И снова заткнул себе рот сигаретой. Я не поспешил спасать милиционера от вопросов его дочери: тоже хотел услышать пояснения Каховского.

— Кое в каких — это в каких? — переспросила Зоя. — Что они сделали, из-за чего ты заговорил о них такими непонятными и странными выражениями? Ну же, папа, рассказывай!

Мне послышались в голосе девочки требовательные нотки, присущие манере разговора Елизаветы Павловны. Я невольно оглянулся — бросил взгляд на Зоино лицо. Каховский подавился дымом.

— Это что, тайна? — спросила Зоя. — Боишься, что мы разболтаем о ней в школе?

Юрий Фёдорович откашлялся, положил дымящуюся сигарету на край пепельницы, смахнул с глаз слёзы. Шумно выдохнул. Кивнул.

— Ученицы семнадцатой школы — Ника Терентьева, Оксана Локтева и Екатерина Удалова — с большой вероятностью являлись участницами… некоторых незаконных деяний.

Каховский дважды щёлкнул пальцем.

— Они преступницы?! — сказала Зоя.

— Подозреваемые, — уточнил Юрий Фёдорович.

— Так арестуй их! — сказала Зоя. — Закрой их в камеру. И тогда девочек в декабре точно не убьют.

Мы с Каховским переглянулись.

Я скрестил на груди руки — всем своим видом намекнул, что тоже жду его ответ.

— Заметь, дочь, — сказал Юрий Фёдорович (смотрел он на меня). — Я произнёс: «с большой вероятностью», но не «точно». Понимаешь разницу? Вина девиц не доказана. У нас на руках пока нет даже заявлений потерпевших.

Каховский развёл руками. Снова потянулся за сигаретой. Закурил.

Выпустил из ноздрей дым и сказал:

— Я сомневаюсь, что получу хоть одно заявление… до декабря. Такие вот дела. Зато сейчас есть мотив для убийств девчонок. И подозреваемые… которых больше, чем мне бы хотелось в этом деле иметь.

Юрий Фёдорович постучал по карману, куда убрал фотографии.

— И мы теперь точно знаем, что Терентьева умрёт не дома и не в гостях у подружки, — сказал он. — А это уже кое-что. Это, зятёк, уже совсем не «глухо».

Рано утром второго декабря (в воздухе пролетали редкие снежинки) «третья» группа собиралась около ступеней «Ленинского». Из всех групп, что отправлялись представлять Дворец спорта имени Владимира Ильича Ленина на городских соревнованиях по самбо, мы были самыми младшими. Потому до места соревнований нас сопровождал сам Денис Петрович Верховцев — тренер явился к «Ленинскому» точно в назначенный час, пересчитал нас по головам и повёл к автобусной остановке. Старшаки добирались до «Кировского» (Дворца спорта имени Сергея Мироновича Кирова) самостоятельно. А младшая группа в субботу выяснила, кто сильнейший — соревновались между собой, в «Ленинском».

Мы с Зоей вчера наблюдали за боями Паши Солнцева и Валеры Кругликова. Парни (как я и помнил), заняли «почётные» предпоследние места в своих весовых категориях. Мальчики расстроились. Но я объяснил им, что за три месяца тренировок им сложно было сравняться в мастерстве со спортсменами, что занимались борьбой уже второй или третий год. Говорил я это в том числе и для Каховской — чтобы та в своих мечтах спустилась с небес на землю. Девчонок на соревнованиях всегда было меньше, чем парней. Но и им, чтобы взобраться на пьедестал, следовало одолеть как минимум трёх соперниц. Я надеялся, что Зоя доберётся до боя с Зотовой; но сомневался, что Каховская уже теперь получит хотя бы бронзу.

На тех соревнованиях в своей весовой категории победил только Олег Васильев. Я запомнил это, потому что Лежик потом часто рассказывал: та золотая медаль изменила его жизнь, заставила Олега всерьёз заняться спортом и позабыть о «глупостях» (Верховцев исключал из своей группы «за связи с криминалом»). Кто-то из парней тогда в «Кировском» занял вторые и третьи места (из моей головы выветрились воспоминания, кто именно и какое место «взял», хотя тренер нам, малышам, и перечислял фамилии призёров). Помню только, что Лера Кравец той зимой осталась без медали: девчонок среди перечисленных тренером медалистов не было. Зотова и Каховская в тех соревнованиях участия не принимали.

Сегодня же с Верховцевым в «Кировский» ехала не только Кравец, а целое трио самбисток. Парни подшучивали над девчонками; призывали девочек ещё в автобусе договориться, кто и какое место займёт; говорили, что «в этот раз» все «девчачьи» медали уедут в «Ленинский». Лера и Света улыбались, бодро и язвительно отвечали на шутки мальчишек. А вот Каховская всё больше молчала — только хмурила брови и сжимала мою руку. Зоя не выпускала мои пальцы с того момента, как мы с ней встретились утром возле её подъезда. Я сегодня словно вернулся в прошлое (в то, которое пока не наступило): точно так же (за руку) я когда-то водил своих бледных от волнения детей к стоматологу.

— Всё будет хорошо, — в очередной раз шепнул я Зое, когда мы с ней в хвосте группы шагали от автобусной остановки к мрачному зданию Дворца спорта («Кировскому»). — Светку ты обязательно победишь. Если не забудешь, чему я тебя учил, то у Зотовой на победу нет шансов.

Дворец культуры имени Сергея Мироновича Кирова я застал привычно бурлящим (здесь сегодня было шумно, будто в метро в час пик или в людный день на базаре). Дети были повсюду. Словно сегодня в «Кировском» собрались не только самбисты, а сюда съехались все школьники города. Мальчишки и девчонки разных возрастов бегали и кричали, визжали и ругались, смеялись и даже рыдали. «Привычное зрелище», — подумал я. Именно таким я «Кировский» и помнил по прошлой жизни (появлялся тут лишь в дни соревнований и ни разу не приходил сюда после окончания спортивной карьеры). Только теперь я и осознал, что приехал именно на соревнования.

В «Кировском» наша «третья» группа разделилась: мы разошлись по раздевалкам. Лежик на правах «самого опытного» показал, где нам разместиться. Он «застолбил» за нами семь шкафчиков (в каждом оставляли вещи два-три спортсмена). Перекинулся «парой слов» с предводителями соперников (те парни показались мне знакомыми, но их имён и фамилий я не вспомнил). Запахи в этой раздевалке витали те же, что и в нашей «родной» (в «Ленинском») — будто были неотъемлемой частью спортивной жизни. Волнения я не испытывал (пожалуй, я впервые за обе жизни явился в «Кировский» абсолютно спокойным). Слушал обрывки чужих разговоров, с интересом оглядывался по сторонам.

С Каховской встретился уже после взвешивания (где узнал, что Миша Иванов — не такой уж маленький мальчик: я попал в одну весовую категорию с Лежиком). Зоя казалась испуганной и расстроенной, будто потерявшая родителей маленькая девочка. Но она храбрилась, сжимала кулаки и хмурила брови. Заметила меня — нерешительно улыбнулась, вцепилась холодными пальцами в мою руку. И тут же зашептала мне на ухо, что весит она на килограмм больше Зотовой — попала вместе со Светой в одну категорию. Но не с Кравец: Лера будет драться с девчонками постарше. И поделилась со мной полученным от Верховцева инсайдом: соперницами Каховской и Зотовой будут несколько «сильных» девчонок из «Кировского».

— Миша, мне обязательно нужно выиграть первую схватку! — заявила Зоя (она говорила мне на ухо — громким шёпотом). — Денис Петрович сказал, что сразу мы со Светкой не встретимся — не в первой схватке. Сначала будем бороться с девками из других школ — так всегда бывает.

Она крепко стиснула мои пальцы, широко распахнула глаза.

Я заметил на Зоиных висках капли пота.

— А если я проиграю? — сказала Каховская. — Что если мне попадётся сильная соперница? Денис Петрович показал нам нескольких — тех, что побеждали на прошлых сориках. Что если они и меня победят? Тогда я не встречусь с Зотовой? Я зря, что ли, столько готовилась? Это же несправедливо!

Девочка стиснула челюсти.

— Какие проблемы, Каховская? — сказал я. — Хочешь выиграть — значит, обязательно победишь. Если возьмёшь себя в руки и вспомнишь, чему училась на тренировках. Прекращай стонать и причитать: мы сюда не ныть приехали. Вон, Зотова уже разминается. Пора и нам готовиться к схваткам.

«Третья» группа разминалась в углу, сбившись в стаю (будто готовилась противостоять сразу всем прочим заполнившим зал спортсменам). Зоя и Света делали упражнения, стоя едва ли не плечо к плечу (девочки снова выглядели подругами, а не соперницами). Олег Васильев развлекал соратников рассказами о прошлых городских соревнованиях. Парень делился с нами полученными от брата сведениями об «областных сориках». А ещё он пересказывал байки Верховцева о первенствах республики и страны. Я вполуха слушал болтовню Лежика и смотрел вглубь зала, где стояли столы судей. Гадал, о чём наш тренер так яростно спорил с организаторами соревнований.

Верховцев размахивал руками (словно готовился перевести разговор с чиновниками в партер). Звуки его голоса долетали даже до нашего угла. Я видел, что за тренером наблюдали и наши «старшаки» — удивлялись поведению Петровича не меньше меня. Потому что обычно Верховцев на соревнованиях вёл себя спокойно: настраивал на борьбу спортсменов, раздавал ценные рекомендации, иногда и шутил. У меня в голове промелькнул вопрос: а вёл ли себя так же активно Денис Петрович в прошлый раз, когда в соревнованиях не участвовали ни Миша Иванов, ни Зоя Каховская, ни Света Зотова. О таком поведении тренера мне старшаки не рассказывали (хотя они любили поболтать о Петровиче).

Я видел, как Верховцев махнул всердцах рукой и повернулся к оппонентам спиной. Он шевелил губами — что-то бормотал. Чуть подволакивая ногу, Денис Петрович направился к парням из старшей группы. И чем-то тех «порадовал» — до меня донеслись возмущённые возгласы старшаков. Я видел, как тренер указывал на парней пальцем, раздавал короткие чёткие указания. Подростки кивали ему в ответ: с Петровичем они не спорили, хотя на некоторых лицах я читал недовольство. Стоило тренеру отойти, как старшаки (будто копируя Верховцева) тоже замахали руками — посматривали при этом в сторону судейских столов. Чем недовольны тренер и старшая группа скоро узнали и мы.

Денис Петрович указал рукой на меня и Лежика.

— Васильев, Иванов, — сказал он, — будете драться в первом бою. Друг с другом.

За моей спиной раздались шорохи и изумлённые шепотки.

— Денис Петрович! — сказал Олег. — Так мы же не дерёмся в первых боях между собой!

Васильев шагнул к тренеру, замер в шаге от меня.

— Ну а теперь будем! — ответил Верховцев.

В его голосе прозвучали визгливые нотки — такое случалось, когда Петрович злился.

Денис Петрович, не оборачиваясь, указал большим пальцем себе за спину — на организаторов.

— Они так решили, — заявил он. — Говорят, что наших спортсменов в этот раз слишком много. «Кировских», говорят, сегодня почти вдвое меньше, чем нас. Хотят, чтобы мы сами часть наших борцов отсеяли — в схватках между своими. Боятся, что мы снова заберём все медали.

«Третья» группа позади меня снова зашепталась.

— Правильно делают, что боятся, — сказал Васильев.

— Но это же нечестно! — заявила Лера Кравец. — Не было такого никогда!

— А сегодня будет, — ответил Петрович, — нравится нам такой поворот или не нравится.

Верховцев скрестил на груди руки (я вновь подивился тому, какие у нашего тренера мощные предплечья). Он пробежался взглядом по хмурым лицам борцов «третьей» группы. Я чувствовал, что Верховцева тоже распирало от негодования, но понимал: нам он свои эмоции не покажет.

— Честно, нечестно — какая разница? — сказал Денис Петрович. — Как бы они не изгалялись, но победят всё равно сильнейшие. А сильнейшие — это мы! Так что вы, парни, сперва между собой определите достойного победить. А потом уже победитель намнёт бока всем остальным.

Тренер посмотрел сперва на Лежика, потом на меня (будто гадал, кто из нас сильнее). Верховцев вздохнул, покачал головой. Я не заметил на лице Петровича, к какому выводу он пришёл (но обратил внимание, с каким решительным настроем продолжили разминку старшаки).

Олег Васильев хлопнул меня по плечу, улыбнулся.

— Не повезло тебе, Миха, в этот раз, — сказал он. — А ведь я не сомневался, что ты тоже сегодня потопчешься по подиуму: видел на тренях, как ты хорош. Но не расстраивайся, Миха. В следующий раз получишь своё серебро. Помяни моё слово! А сегодня я разрешу тебе примерить мою золотую медальку.