Честь рыцаря

Глава 2

Диане удалось выскользнуть из дома, когда было уже совсем темно. Джоан заранее приготовила поднос с едой для узника и оставила его в комнатах Дианы. Диана спустилась по черной лестнице к редко используемой маленькой двери, ведущей в сад и дальше во внутренний двор. Она не взяла факел. С кулем на плече и подносом в руке она медленно пробиралась в темноте, убрав под капюшон свои слишком заметные светлые волосы. Только оказавшись в дальнем углу крепости, Диана вздохнула свободнее.

По ступенькам она спустилась в полной темноте. Немного света проходило только через решетку в двери. Опустив свою ношу на маленький столик, она достала ключ, спрятанный в поясе. Звуки шагов внутри камеры узника сразу прекратились. Она сжала зубы, с усилием стараясь повернуть ключ и страшась, что он слишком заржавел от старости. Толкнув дверь, она обнаружила Баннастера стоящим посередине камеры с цепью, свернувшейся змейкой у его ног; на побелевшем лице его была написана ярость. В каменном мешке стало еще холоднее, чем было днем. Ну что ж, она помнила плачевное состояние, в котором он был до того, как провел ночь на страшном холоде. Она внесла куль и поднос и опустилась на колени, чтобы распаковать ношу.

Когда он бросился на нее, она была готова к этому и только заморгала, когда он оказался совсем близко, изрытая проклятия.

Сузив глаза, он уставился на нее сверху вниз.

— Вы не испугались, — холодно сказал он.

— Чего же мне пугаться? — Наверное, этого говорить не стоило. Слишком смело для простой служанки, но в самый раз для женщины из Лиги.

Он нахмурился, и она поняла, что оскорбила его.

— Когда я буду на свободе, — сказал он, — вы узнаете, что такое испуг.

Она удержалась от того, чтобы спросить, уместно ли угрожать людям для человека, который некогда готовился принять духовный сан. Но тогда стало бы ясно, что она больше чем просто служанка и много знает о нем. Его одежда была в порядке, похоже, он не пытался освободиться. Хотя цепь на лодыжке оставляла ему мало возможности для действий.

— Угрозы ничего не изменят, милорд, — мягко сказала она. — Меня пугает другое. — «Моя собственная совесть».

— Кто ваш господин? — снова спросил он.

Не отвечая, она сняла с подноса салфетку. По ее просьбе Джоан приготовила тушеное мясо, которое сейчас было выложено на хлеб. Еще она принесла салат из моркови с бобами, заправленный кислым соусом, и новый мех с вином. Прежде чем положить ложку, она взглянула на освободившийся пустой поднос и обнаружила, что на нем нет ложки.

Она подвинула к нему поднос.

— Мой господин сказал, чтобы я не давала вам ложки, если вы спрячете первую.

Он снова нахмурился и стал ходить туда-сюда, не взглянув на еду.

— Долго вы намерены продержать меня здесь? Меня посчитают пропавшим.

— Я рада, что вы понимаете это, милорд.

— И что это значит?

Она не могла позволить себе разговаривать с ним, не будучи уверенной, что сможет взвешивать свои слова. Почему он ведет себя с ней так неуважительно? Она спокойно вынула из мешка жаровню и небольшой пакет с углем.

— Вы несли все это на спине и еще держали в руках поднос? — спросил он.

Его голос стал мягче, и, к ее смущению, он стал пристальнее разглядывать ее. Она опустила голову, сделав вид, что занята работой.

— Я не хочу, чтобы вы мерзли, милорд. Вы сможете разжечь уголь с помощью факела. В потолке есть маленькое отверстие для выхода дыма.

— Факел вот-вот погаснет. Она кивнула на мешок:

— Здесь вы найдете еще несколько.

— И вы подсказали мне способ бежать отсюда.

Не хочет ли он за этими словами скрыть подавленность? Она посмотрела наверх, туда, где темнота скрывала подлинную высоту потолка.

— Если вы сможете добраться до отверстия, милорд, то убедитесь, что оно не такое большое, чтобы через него мог пролезть человек. И оно не ведет наружу.

Он издал звук, выражающий досаду, а потом сел на пол, скрестив ноги, и стал смотреть на нее. Она пришла в такое удивление, что встретила его взгляд, позабыв обо всем. Они теперь стояли на коленях лицом к лицу, глядя друг другу в глаза, и она почувствовала, как что-то шевельнулось в ней. Она не могла бы дать название этому ощущению, никогда раньше не испытанному. Когда она смотрела в его темные горящие глаза, в ней пробудилась необычная дерзость, желание отвечать, словом на слово.

Но она служанка, напомнила себе Диана, она не имеет права на проявление эмоций.

— Почему я здесь? — снова потребовал он ответа. Она покачала головой, стараясь казаться беспомощной.

— Мне кажется, я вас где-то видел, — продолжал он. Внутри у нее все сжалось, но ее научили не показывать своих, чувств.

— Вам когда-нибудь раньше приходилось бывать в этом уголке Йоркшира, милорд? Потому что я никогда не покидала его.

— Вы здесь родились?

Она кивнула, легко солгав.

— И ваш господин тоже?

Она не ответила, только стала подниматься.

— Подождите!

Она бесстрастно взглянула на него.

— Да, милорд?

— Вы не попробовали пищу.

Она со вздохом снова опустилась на пол и понемногу отведала все, что принесла. Он молча следил за каждым ее движением. Она могла бы поклясться, что он слишком пристально смотрел на ее губы; у нее было чувство, словно он прикасался к ним. Глотнув вина, она снова стала подниматься, чувствуя облегчение от того, что может наконец уйти. Она струсила!?

— Откуда мне знать, что там нет медленно действующего яда?

— Вам нечего бояться, милорд. Поверьте, мой господин не хочет, чтобы я свалилась, когда буду уходить отсюда. Ему нет смысла вредить вам теперь, когда вы уже не можете ему угрожать.

Ей показалось, что она слышит, как скрипят его зубы. Поднявшись на ноги, она сказала:

— Утром я снова принесу еду.

— И как долго это будет продолжаться? — явно обескуражено спросил он, поднимаясь перед ней во весь рост. — Кажется, он не хочет, чтобы я умер от голода и холода, если вы приносите мне пищу, питье и огонь.

— Вероятно, у него нет такого намерения.

— Тогда что? Что это все значит?

Он стоял перед ней, уперев руки в бедра, устрашающе мощный. Шесть лет назад он был другим, еще совсем мальчиком, которому полагалось стать священником; теперь он, казалось, заполнял собой все пространство, вытесняя ее.

О чем она думала, что она будет делать с ним? Паника охватила ее, она была виновата в убийстве, и ее мучило, что из-за нее мог пострадать другой. Но непохоже, чтобы он страдал.

Даже если непогода совсем разгуляется, ей необходимо завтра же отправить донесение в Лигу. Она не в силах говорить с Баннастером каждый день, не имея возможности отвечать на его вопросы, не зная, как разрешить дилемму.

— Доброй ночи, милорд.

— Доброй? Я даже не знаю, ночь сейчас или день.

— Тогда слушайте церковные колокола. Она повернулась и вышла из его темницы.

— Черт, немедленно вернитесь! — гремел он, даже когда она заперла за собой дверь.

Она в темноте взбежала вверх по ступенькам, радуясь, что может уйти.

Цепь натянулась до предела. Том чувствовал, как железное кольцо впивается в кожу. Эхо, повторившее его слова, привело его в бешенство. Он не хотел, чтобы голос выдавал испытываемое им отчаяние, но больше всего на свете он ненавидел холод и одиночество. Они напоминали ему о долгих часах, проведенных на каменном полу церкви за чтением молитв, которые ему полагалось заучить, с ощущением, что он никогда больше не сможет согреться. За стенами маленькой церкви кипела жизнь, но он был выброшен из нее.

Он провел ладонью по лицу и с горечью усмехнулся. Неизвестному, бросившему его в подземелье, не было нужды лишать его еды и питья с целью сломить его, если он позволит собственному разуму ополчиться против себя. Он сел на постель, поднял камень и принялся разбивать железное кольцо. Оно оказалось слишком прочным, чтобы легко поддаться, но по крайней мере он что-то делал, что помогло бы освободиться.

Его не оставляли мысли о служанке. Потому что, сказал он себе, она была его единственной связью с внешним миром. Но он невольно оценил ее независимое поведение. Речь, манеры. Так не ведут себя простолюдинки, из которых набирают служанок. И она знала гораздо больше, чем говорила.

Диана проснулась до зари. Она быстро умылась холодной водой из тазика и уже оделась, когда вошла Мэри. Мэри была пышущей здоровьем полногрудой рыжеволосой женщиной, на которую заглядывались мужчины. Будь она благородной леди, она легко нашла бы себе мужа. Но Мэри была служанкой, которую обесчестил покойный виконт, поэтому она сторонилась мужчин. Диана думала, что, дав ей прибежище, поможет ей забыть пережитое. Мэри уверяла, что совершенно счастлива в Керкби-Кип, и это казалось похожим на правду. Диана, которая никогда не испытывала желания оказаться зависимой замужней женщиной, решила предоставить Мэри самой решать, что ей нужно. Но за Джоан, второй служанкой из замка Баннастер, ухаживал псарь, который считал, что им нужно помочь Мэри найти мужа.

Мэри закрыла за собой дверь и быстро подошла к Диане.

— Я не видела вас вчера вечером. Вы снова ходили к нему?

Диана вздохнула:

— Я не могла оставить его замерзать. Отнесла ему жаровню и запас факелов.

— Он может что-нибудь сделать не так и сам пострадает.

— Если он дурак, то попытается. Но он не глуп. Он хочет найти ответы на свои вопросы.

— Разве вы не захотели бы, окажись на его месте? Диана нахмурилась, зная, что Мэри права.

— Ты хочешь сказать, что мы допустили ошибку?

— Нет, вовсе нет! Нам нужно знать, зачем он ехал сюда. Но, миледи, что дальше?

— Мы отправим донесение в Лигу. А я схожу посмотрю, как он провел ночь.

— Если он хоть немного похож на своего брата, то, должно быть, в ярости.

Мэри вздрогнула, и Диана принялась было успокаивать ее, но вовремя вспомнила, что Мэри не хотела, чтобы ей напоминали о прошлом.

— Он в ярости, да, — сказала Диана, — но он не такой, как виконт.

Мэри подняла голову, в зеленых глазах мелькнуло любопытство.

— Почему вы так решили, особенно после того, что мы слышали о нем? Я жила в том замке, но мало его знала. Он был очень скрытным, семья вынуждала его стать таким.

— В его глазах нет жестокости. — Диана старалась не покраснеть.

— И только? — В удивленном взгляде Мэри скользило недоверие.

— Я не так наивна. Обещаю быть осторожной. — Диана вздохнула, — Смогу я этим утром избежать встречи с сестрицей?

Мэри ухмыльнулась:

— Ну нет, она уже проснулась и слишком взволнована предстоящим прибытием жениха, чтобы встать, как обычно, когда уже рассветет.

Тяжело вздохнув, Диана пошла к двери.

— Тогда мне придется вынести ее радостные вопли в связи с ожидаемым приездом виконта.

— А я принесу поднос для вашего гостя и оставлю его здесь.

— Спасибо, Мэри, — сказала она, устало улыбнувшись.

Служанка внимательно смотрела на нее.

— Неважно спали сегодня? Диана покачала головой:

— Я не знаю, чем все это обернется для меня.

— Еще не поздно все изменить, миледи. Мы можем снова воспользоваться зельем, завязать ему глаза и отпустить восвояси.

— А когда он явится сюда, чтобы встретиться с Сесили, как я спрячу свое лицо?

— Ох, я не подумала…

— И он заставляет меня пробовать еду и питье, так что зелье окажет свое действие и на меня.

— Умный человек. Диана вздохнула:

— Но я обещаю, что впредь буду умнее. Я придумаю, как все уладить.

Мэри недоверчиво посмотрела на нее, но ничего не сказала. В коридоре они разошлись в разные стороны.

Диана пошла в часовню, встроенную в стену замка, а после обедни оттуда направилась в столовую, чтобы перекусить. Ее сестра, следуя за ней по пятам, трещала без умолку. Сесили, несомненно, настоящая красавица, признавала Диана, беспристрастно глядя на голубые глаза сестры, ее личико в форме сердечка и золотые кудри. Она пользовалась тем, что девушкам позволялось не прятать волосы. Диане это было неудобно, она слишком много работала. Но Сесили пребывала в уверенности, что все остальные люди существовали, чтобы служить ей. На год младше сестры, она была небольшого роста, с изящной фигурой, что выгодно отличало ее от высокой и крепкой Дианы, Их отец души не чаял в младшей дочке и забаловал ее до того, что она считала особое к ней отношение вполне заслуженным. За милой улыбкой скрывалась эгоистичная натура.

— Ах, если бы сейчас было лето, — вздохнула Сесили, поднимаясь вслед за Дианой но лестнице в главный зал. — Мы могли бы к прибытию лорда Баннастера украсить весь замок цветами.

— Не думаю, что мужчинам это так же нравится, как женщинам, — сказала Диана, неохотно повернувшись к сестре.

Сесили задрала носик.

— Можно подумать, ты многое знаешь о мужчинах. Диана подняла бровь.

— Я хочу сказать о том, как они ухаживают за женщинами, — издевательски пояснила Сесили. — Если состязаться с ними, утопая в грязи арены для турниров, вряд ли они будут обращаться с тобой как с леди.

— Совершенно справедливо.

В кои-то веки Сесили внимательно посмотрела на нее.

— Отец воспитывал тебя так назло Арчи? — спросила она.

— Который, став бароном, пытался отомстить мне.

— Печально все это…

Кивнув головой, Диана погрузилась в воспоминания.

— Когда ты вышивала, меня больше интересовало, как правильно метать кинжал. Когда ты училась шить, я ходила ловить рыбу.

— Тебе лучше было бы родиться мальчиком.

К удивлению Дианы, это было сказано без издевки.

— Я тоже так думала, но теперь уже не знаю. Все женское мне ведь не чуждо.

— Потому что нами интересуется так много мужчин? — В ее голосе появились игривые нотки.

Диана только пожала плечами.

Сесили, махнув рукой, радостно заявила:

— Мне теперь все равно, как дурно обошелся со мной Арчи. Моей руки будет просить виконт!

Она наверняка сотню раз произнесла его титул.

— Стоит ему увидеть свою избранницу, как он сразу захочет избавить меня от прозябания в этом забытом Богом месте, защитить меня, я это знаю!

У Дианы вертелось на языке, что виконт по убогому виду замка поймет — приличного приданого не будет, но она не хотела расстраивать сестру.

Отчасти она даже желала, чтобы Сесили вышла замуж. Тогда Диану ждала бы спокойная жизнь без сестры с ее приступами дурного настроения и раздражительности. Но Сесили не могла выйти замуж за лорда Баннастера. Ужасный секрет, связавший их семьи, мог выйти наружу, и тогда виконт в наказание способен был сделать несчастной свою жену.

Но если рядом не будет Сесили с ее наивными девичьими мечтами, не случится ли так, что постепенно она ожесточится оттого, что перестала быть востребованной Лигой?

Сидевшая рядом Сесили наклонилась к ней.

— Обещай, что сегодня наденешь свое лучшее платье и шагу не ступишь в сторону арены для состязаний.

— Ты не боишься, что я уведу его у тебя? — шутливо спросила Диана.

Сесили только засмеялась, а Диане вдруг стало больно, хотя она сама выбрала другую судьбу. И все равно она никогда не смогла бы увести мужчину у своей красавицы сестры. Она давно смирилась со своей неказистостью. И чтобы не продолжать беседу в таком ключе, коротко бросила:

— Увидимся за обедом.

— Проследи, чтобы слуги хорошенько отмыли затоптанный пол.

Сесили всегда предоставляла сестре руководить уборкой замка. Диана почувствовала легкий укор совести за то, что относится к сестре с холодком, но иного та не заслуживала.

Когда Том услышал шаги в соседнем с его темницей помещении, он возненавидел себя за то, что почувствовал облегчение и предвкушение. Вечером он провел долгие часы, пытаясь сокрушить оковы, но добился всего лишь появления нескольких вмятин на металле. Потом он ходил по своей камере, пока не устал, а затем завернулся в одеяло, чтобы уснуть. Его темница была слишком большой, чтобы хранить тепло жаровни, поэтому, когда он проснулся, ему пришлось подвигаться, чтобы согреться.

Наконец-то пришла эта женщина, В ожидании он напрягся. По-прежнему она была одна. Она принесла поднос, ведро воды и еще один наполненный чем-то мешок. Когда она опускала все это на пол — там, докуда он не мог бы дотянуться, — он снова наблюдал за ней. Она была в другом платье — простом, но не из грубой ткани, как у обычных служанок. Или это было процветающее хозяйство, или она была больше чем служанкой. Может быть, любовницей его таинственного похитителя? Но как может любовница выполнять чисто мужские функции обслуживания узника? Это представлялось маловероятным. Ее речь была правильной, но если ее с детства обучали для того, чтобы сделать из нее образцовую горничную, то это объяснимо.

— Как мне называть вас? — спросил Том.

Она уставилась на него так, будто совсем не ожидала услышать спокойный голос.

— Если я буду кричать на вас, это мне не поможет, — добавил он. — И мне представляется глупым называть вас хозяйкой.

— Мне не дозволено назвать свое имя, — поколебавшись, сказала она.

— Похоже, ваш господин держит вас в большой строгости, хозяйка, — насмешливо произнес он. — Однако мне, его находящемуся в неведении узнику, не следует удивляться, Даже его слугам не позволено называть свои настоящие имена.

Она поджала губы и молчала.

Том решил, что чего-то добиться от нее он сможет единственным способом — завоевав ее симпатию, сделав так, чтобы ей было приятно находиться в его обществе. Больше он не будет кидаться на нее, как взбесившийся зверь. Он будет взывать к свойственным женщинам жалости и чувству вины.

Когда она поставила на пол поднос и подвинула его к нему, он усмехнулся и снова отправил его к ней.

— Хозяйка, вы знаете, я не доверяю вашему повелителю.

Стоя на коленях на холодном полу, она смотрела на него снизу вверх, и глаза у нее были безрадостные. Но я уверяю вас, что пища…

— Если бы речь шла только о вас, я бы поверил. Но я не могу.

Она вздохнула и сняла с подноса полотенце. Рядом с караваем хлеба на подносе лежало несколько яблок и большие куски сыра, еще были горшок с маслом и эль.

— Вы хотите, чтобы я надкусила каждое яблоко? — сухо спросила она.

— Достаточно, если вы просто разделите трапезу со мной. — Он расстелил одеяло и сел напротив нее, скрестив ноги. — Хотите подстелить одеяло?

Видя, что она колеблется, он достал еще одно одеяло и бросил ей. Она расстелила одеяло и села, грациозно поджав ноги. Им обоим было нетрудно дотянуться до подноса.

— Я делаю это только потому, что вы настаиваете, — строго сказала она.

— Разумеется. Вы не хотите, чтобы я голодал. Это благородно с вашей стороны.

Она надкусила яблоко, подняла бровь и бросила яблоко ему. Он поймал его и откусил от него в том же месте. Она нахмурилась, лицо ее приняло озадаченное выражение. Том понял, что обольстить ее легко не удастся. Она скорее всего не была ничьей любовницей. Ладно, он поищет другое средство. Пока он ел яблоко, она разломила каравай хлеба, намазала половину маслом, взяла кусок сыра и яблоко, после чего придвинула к нему поднос с остальной едой.

— Проголодались? — поинтересовался он.

— У меня не было времени поесть. Он намазал маслом свой хлеб.

— Ваш господин заставляет вас много работать.

— У женщины всегда много работы, милорд. Разве ваша мать не была всегда занята, или вы росли, ничего не замечая вокруг, как трава в поле?

Смех превратился в кашель, потому что хлеб застрял у него в горле.

— Теперь я буду знать, что вам свойственно своеобразное чувство юмора, — наконец произнес он улыбаясь.

Она изучающее смотрела на него.

— Вы сегодня слишком обходительны, милорд.

— Какой смысл вести себя по-другому? Ведь я так одинок.

— Я не могу составить вам общество здесь.

— Да я и не надеялся. — Он толкнул к ней поднос. — Вы забыли попробовать эль.

Она вздохнула, сделала большой глоток, снова отправила ему поднос, заскрежетавший по каменному полу темницы. Несколько минут они молча ели. Она откровенно изучающе смотрела на него, и в ее глазах он не заметил ни застенчивости, ни насмешки.

— Все еще раздумываете о моей матери? — спросил Том. — Воображаете, что она была ужасной особой, вырастившей непутевого сына. Раз ваш мудрый господин заключил меня в темницу, должно быть, я сделал что-то плохое.

— Я не знаю этого, милорд.

— Или, может быть, за мое освобождение потребуют выкуп?

— Речь не идет о деньгах.

— Ага, значит, хозяину не нужен выкуп. Но что же тогда?

Она покраснела, и он в первый раз заметил, что ее кожа не была такой белой, какой обычно бывает у леди; значит, она служанка, привычная к солнцу.

Она перестала есть яблоко.

— Я сказала слишком много, — прошептала она огорченно.

— Вы всего лишь сказали, что это не случайное похищение с целью потребовать денег. Я так и предполагал. Значит, между мной и вашим господином стоит что-то личное.

Она ничего не сказала, только с отсутствующим видом крутила в пальцах яблоко. Он нанес слишком сильный удар. К такому повороту разговора она не готова.

Когда она поднялась на ноги, он торопливо произнес:

— Подождите, вы еще не сказали мне, для чего это ведро.

Она подошла к ведру и подтолкнула его к нему.

— Здесь вода. Чтобы вы могли умыться.

— Какая забота! Это от Вас или от вашего господина?

Она по-прежнему молчала и отвернулась, но он успел заметить, как она покраснела. Пока она вынимала из принесенного мешка полотенца и мыло, он снял дублет[1]. Она, не глядя, побросала его вещи, не догадываясь, что он раздевается. Он привлек ее внимание, сделав вид, что бросает ей кусок мыла. Она охнула и выставила руки, как если бы хотела поймать его. И в этот момент она взглянула на него, оставшегося в рубашке и шерстяных штанах. Он стянул через голову рубашку, ожидая ее реакции, надеясь, что всколыхнет в ней тщательно скрываемые женские чувства. Попытка — не пытка.