Честь рыцаря

Глава 4

Для Тома это был долгий-долгий день. Большую его часть он провел, обшаривая каждый дюйм каждой стены, до которой мог дотянуться. Он обнаружил расшатавшийся камень позади своей постели и в течение нескольких часов ковырял его ложкой с очень малым успехом. Но если за ним оказалось бы помещение с незапертой дверью, это мог бы быть путь к спасению.

Только бы ему избавиться от цепи. Он много часов стучал по кольцу вокруг своей лодыжки, пока она не начала кровоточить, но это его не остановило, другие страдания были посильнее. Он даже сделал попытку ковырять стену в том месте; где цепь крепилась к стене, но прочный камень не поддавался.

Время от времени он слышал колокольный звон, доносившийся издалека каждые четыре часа. Служанка пришла, когда было уже очень поздно. Она снова была одна, что казалось ему все более подозрительным. Почему ее господин продолжает удерживать его, не объясняя причины?

Открыв замок и войдя в камеру узника, она резко остановилась, уставившись на него. Он знал, что сильно испачкался и что она поймет — почему. Он улыбнулся ей с дерзким видом, который удавался ему все с большим трудом. Хотелось выплеснуть весь накопившийся гнев, но для этого время еще не пришло.

Она покачала головой, почти не проявив удивления, и стала опускать на пол все, что принесла. Это были уголь и факелы, чистые полотенца, ведро воды и даже поднос с едой. Как ей удалось донести все это?

Он представил себе, какой неутомимой она была бы в постели, и тут же тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Нельзя позволять себе отвлекаться, подумал он, но она затрудняла ему эту задачу. Почему его так притягивала эта спокойная, сильная женщина, когда обычно ему нравились женщины слабые, готовые подчиниться? Ему следует злиться на нее, думать только о побеге, а не вожделеть ее.

Справившись со своими эмоциями, он ровным голосом произнес: — Добрый вечер, мистрис.

Она распрямилась, закончив возиться с поклажей, и посмотрела на него:

— Добрый вечер, милорд.

— Ваш господин по-прежнему не хочет навестить меня?

Она ничего не ответила, ее умное лицо осталось бесстрастным.

Он улыбнулся:

— Я начинаю сомневаться, существует ли он вообще.

Она вскинула голову, но больше никак не отреагировала на это заявление. В прошлом он, должно быть, часто обижал женщин — ведь он представления не имел, как вести себя с ними. Но ему, конечно, не приходилось встречать леди, готовых опуститься до похищения.

— Вы сегодня хорошо потрудились, милорд.

— Мне нужно чем-то занять себя, дни тянутся так долго.

— Многие находят опору в Боге. Он лишь развел руками.

— Я не из них. Я сам отвечаю за свои поступки — и за свое спасение. Бог освободит меня? Сомневаюсь.

Она наблюдала за ним с явным удивлением.

— В ваших словах много горечи, милорд.

— Что неудивительно, если учесть, что все детство и юность я провел, готовясь против своей воли стать священником.

Она замерла, рука ее застыла на салфетке, которую она собиралась снять с подноса.

— Разве ваш господин не рассказывал вам этого? — продолжил он. — Все, кто знает меня, наслышаны и о моем прошлом.

— Живя здесь, в глуши Йоркшира, я ничего о вас не знала, милорд. И все же скажу: не Бог виноват в том, что вас заставляли стать священником, а люди. Не на них ли должен быть направлен ваш гнев?

Она сняла с подноса салфетку и сделала вид, что поднимается, чтобы уйти. Он не хотел, чтобы она уходила.

— Трудно гневаться на мертвого, — сказал он. — Я унаследовал титул виконта от моего брата, который умер при загадочных обстоятельствах.

Она опустила голову.

— Вы перенесли трагедию, милорд.

— Однако же я избежал участи, которой не желал, так что в каком-то смысле это не было трагедией для меня.

Он сел, как всегда делал, приступая к еде, так, что поднос оказался между ними. Она снова пристально наблюдала за ним; глаза ее были цвета окружающего их камня и такими же непроницаемыми. Стояла тишина. Девушка излучала спокойствие, и это внушало уважение. «Вера ли помогает ей? Или выработанное умение принимать то, что должно принять?» — гадал он.

— Так вы… сожалеете о смерти брата? — с сомнением спросила она.

На ее лице было написано любопытство, и он знал, что ему следует удовлетворить его в надежде обнаружить ее слабое место.

— Вы считаете меня бессердечным ублюдком, который обрадовался его смерти? — Он взял каравай хлеба, разломил его пополам и бросил ей половину. Она поймала хлеб, выказав превосходную реакцию. — Я могу искренне сказать, что оплакивал его — или того, каким я его считал. В конце концов, он не был хорошим человеком, и убить его могли многие. — Он не сказал ей, что испытывает заслуживающее порицания облегчение.

Ему показалось, что она напряглась.

— Ну, это было убийство, негодяя так и не нашли.

Вынужденная ложь. Но ей казалось, что даже после стольких лет ему хотелось защитить бедную неизвестную женщину.

Она медленно намазывала масло на хлеб.

— Должно быть, это трудно переносить.

— Я привык. Какая-то часть меня еще жаждет узнать правду, но другая часть смирилась с тем, что я никогда ее не узнаю. Но я не отказался от поисков. — Именно это он всегда говорил всем, кто спрашивал.

Она кивнула, не поднимая глаз от еды, словно была не в силах встретиться с ним взглядом. Видимо, она не привыкла к тому, что мужчины так откровенно говорят с ней, решил он, особенно если она действительно служанка, за которую себя выдает. Ему не нравилось обсуждать свое прошлое с незнакомой женщиной, но если это может помочь ему склонить ее на свою сторону, он признается в своих грехах.

Диана чувствовала себя загнанной в ловушку, зная, что ей следует выслушивать все, что он пожелает сказать. Ее удивляло, что она испытывала чувство вины за то, что должна будет изложить все им сказанное в своем донесении в Лигу. Но чувства придется оставить в стороне во имя справедливости. Если Баннастер заслужит доверие Лиги, эта влиятельная организация, может быть, перестанет ощущать свою вину за то, что сделала его главным подозреваемым в смерти брата. Диане надо найти способ заставить его больше рассказать о себе.

Она отщипнула от куска вареной говядины и стала есть, отметив, что только тогда он взял остальное. Прожевав, она спросила:

— Даже если вы не хотели стать священником, наверное, было трудно оставить все в прошлом и начать другую жизнь?

Он рассматривал ее сузившимися глазами, его челюсть медленно двигалась. Она чувствовала себя неуверенно, понимая, что перед ней умный человек. Ее вопросы явно не походили на те, что могла бы задать простая служанка.

Он отпил вина и только потом сказал:

— Не могу найти слов, чтобы описать, как мне хотелось забыть, что я был священнослужителем, и поскорее стать таким, как все остальные. Но большинство мужчин проводят половину жизни на арене для состязаний, а я боялся даже взяться за меч.

Она молчала, просто смотрела на него широко открытыми глазами, как бы удивляясь таким откровениям.

— Я понимал, что не смогу командовать своими людьми, если не завоюю их уважение, и весь ушел в тренировки. Хотя мне было всего восемнадцать лет, я начинал как оруженосец, которыми обычно бывают мальчишки, только что оторвавшиеся от материнских юбок.

— Но вы были виконтом, — сказала она, искренне восхищаясь его стойкостью.

— Мне необходимо было стать рыцарем. Я тренировался больше, чем все другие, днями напролет, пока не становилось совсем темно. И постепенно стал пользоваться уважением.

«Но вам не удалось завоевать уважение других пэров», — думала Диана, зная, что отчасти виновата в этом она сама. Что, если подозрения, которые она навлекла на него, и привели его к необдуманным поступкам?

— И вас посвятили в рыцари? — спросила она.

— Именно этого я твердо решил добиться. — Он посмотрел на нее и улыбнулся, — И вот когда я был уже близок к очень важной цели, вы с вашим господином встали на моем пути.

Она смотрела, как он вгрызается в сочную грушу.

— И что это за цель, милорд?

— Вы уже знаете. Откуда-то вашему господину стало известно, что я отправился на север искать расположения благородной дамы.

Ей не следовало давать ему понять, что она знает это, но сожалеть было поздно.

— Господину нетрудно было догадаться. Одежда, которую вы взяли с собой, подарок, то, как далеко вы отъехали от дома в это время года…

— Так он знает, откуда я. — Баннастер кивнул, как если бы это подтверждало его соображения.

Он уже догадался, что похищение было совершено по личным мотивам, а не из корыстных расчетов неведомого «хозяина».

— Я только повторила вам, что он сказал, — чуть слышно пробормотала Диана неуверенным голосом, будто она боялась, что будет наказана.

Баннастер постарался улыбнуться ей, как бы желая заслужить прощение за многочисленные проступки.

— Да, это из-за женщины я пустился в путь в ваш Богом забытый край.

Она склонила голову, как бы в растерянности.

— Простите мою смелость, но меня удивляет, что вы не женаты.

Что-то изменилось в его глазах, они потемнели.

— Я пытался, — сказал он беспечно. — Но все попытки кончались ничем.

По большей части из-за собственных ошибок, подумала она с сарказмом.

— Но, как и положено мужчине, я не теряю надежды, — добавил он.

— Кто она?

Его улыбка стала шире.

— Думаю, это не та информация, которую я хотел бы сообщить вашему господину. Но поймите, мне необходимо поехать к ней, вам нужно освободить меня.

Диана поднялась, оставив ему поднос.

— Милорд…

Помрачнев, он вскочил на ноги. Она слышала, как загремела, натянувшись, цепь, видела, как сжались в кулаки его руки, но лицо его выразило только озабоченность.

— Я не позволю ему обидеть вас, если вы освободите меня, — произнес Баннастер приглушенным настойчивым голосом. — Если вы захотите, я увезу вас далеко отсюда, обеспечу вам лучшую жизнь. Я смогу найти вам мужа.

Она подняла голову.

— А почему вы решили, что у меня его нет?

— Догадался, — сказал он мягко, с ребячливой бравадой.

Она не смогла не покраснеть, вспомнив, как уставилась на него, когда он мылся почти голый.

Отступив к двери, она заговорила почти умоляюще:

— Не просите у меня помощи, милорд. Я… привязана к этому месту. Это мой дом.

Она повернулась спиной к нему, не реагируя на его слова: «Но, хозяйка, пожалуйста, выслушайте меня».

Оставив принесенные припасы там, где он мог достать их, она вышла, закрыла дверь и повернула ключ в замке. Ключ плохо поворачивался, каждый раз после возни с замком у нее болели пальцы. Она дошла до лестницы, после чего неслышно повернула обратно, желая узнать, чем он занялся после ее ухода. Может быть, в отчаянии выкрикивает проклятия? Швыряет поднос в стену? Выходит из себя?

Ничего подобного. Она слышала только то, что он двигается. Что же он делает? У самых дверей она опустилась на корточки, радуясь, что на ней головной убор, скрывающий светлые волосы. Она осторожно приподнялась и заглянула через забранное решеткой окошко. К ее удивлению, он двигался по своей камере, совершая движения, как будто в руке у него был меч, нанося удары, парируя их, прыгая над невидимым клинком воображаемого противника. На его лице застыло выражение свирепой сосредоточенности, как если бы энергичными движениями он перебарывал свое состояние, крах своих планов.

Он не сдался, думала она, ощущая легкую слабость внутри, когда в ее воображении возникала пробегающая по его мышцам волна, уходящая в низ живота. Он тяжким трудом приобретал умения, необходимые лорду, чтобы вести за собой своих вассалов и обучать их военному делу. Он мог бы просто принять наследство как должное, тратить деньги и жить в свое удовольствие, но он хотел, чтобы его люди знали, что он достоин быть их вожаком.

Еще один день прошел. Диана теперь собиралась с духом каждый раз, когда она входила в подземелье. Доброта и терпение Баннастера подавляли ее, заставляли все сильнее ощущать свою вину. Поскольку он не нашел способа вырваться на свободу, она стала его единственной надеждой. Он прибегнет к помощи своего обаяния — большинство женщин поддались бы на такую уловку. Она не могла понять, как этот же самый человек мог запереть женщину в башне и отправиться просить позволения жениться на ней.

Но… таков ли истинный виконт Баннастер? Он, конечно же, притворяется, чтобы завоевать ее доверие. Ей надо научиться видеть то, что скрыто, докопаться до сущности, прячущейся за шелухой любезных слов.

И как ее угораздило сделать такую глупость?

К ночи люди Баннастера воротились, напрасно обыскав все вокруг. Они пребывали все в большей тревоге, опасаясь за жизнь своего господина. Сесили то впадала в злобную подавленность, то жаловалась на свою горькую судьбу, и Диана чувствовала себя в ловушке.

Это должно произойти сегодня утром, решил Том. Он проснулся от колокольного звона. Он знал, что скоро там, наверху, все будут в церкви. Если служанка не изменит своих привычек, она принесет ему пищу после обедни, когда все обитатели замка займутся обычными делами.

Том принялся ходить, слушая звяканье цепи. В лодыжке ощущалась тупая боль. Он чувствовал себя пойманным животным, жаждал света и свежего воздуха. Хотя было всего лишь утро третьего дня в заточении, он почти не помнил, как выглядит небо и что значит быть свободным. Он продолжал разбивать оковы, и, хотя добился некоторого успеха, дело продвигалось медленно. Весь его мир сузился и ограничивался четырьмя стенами — и женщиной.

Он даже не знает ее имени, подумал он с горестным изумлением. Но все время думает о ней — когда не размышляет о том, как убежать. Он мог представить себе, как она движется, — уверенно, но с некоторой робостью. В ней было нечто, заставляющее воображать ее в постели. Не пряталась ли за внешней невозмутимостью страстная натура? Может быть, в глазах, которые она опускала, тлело пламя?

Застонав, он провел рукой по волосам и продолжил ходить взад-вперед. Прошлым вечером он помылся и надел чистую одежду, сам не зная почему. Скоро у него не останется ни одной чистой вещи. Но он не желает выглядеть как животное, в которое может превратиться.

Он услышал, как открылась и закрылась дверь, и напрягся. Ему и в голову не пришло, что мог прийти господин той женщины. Нет, это снова была она, женщина, которая обходилась с ним куда лучше, чем обычно обходятся с узниками.

Но ее доброта, желанность ее появления не поколебали его. Он планировал сюрприз для нее. Последние два дня он пытался склонить ее на свою сторону всеми доступными ему способами обольщения. Он рассказал о своем прошлом, чтобы вызвать сочувствие, в надежде, что она не сможет спать, думая, как он там — один, в промозглом, холодном подземелье.

Но ее поведение нисколько не изменилось. Так что пришло время для более действенных мер.

Когда скрипнула дверь, он поджидал ее в точно рассчитанном месте, тщательно уложив цепь.

Простое покрывало, усеянное тающими снежинками, как обычно, почти полностью закрывало ее волосы, и его снова охватило любопытство. Не мог ли он видеть ее раньше? Она была не из тех женщин, которые выделялись броской красотой, но ее отличала спокойная уверенность, редкая среди женщин, которых он знал, и вдвойне редко встречающаяся у служанок, за исключением разве только занимающих особое положение в доме. Может быть, она была горничной благородной дамы?

Она принесла обычные припасы и, сложив все возле двери, подняла на него глаза, потому что, как он уже знал, его молчание смущало ее.

Когда она наклонилась, чтобы подтолкнуть поднос к нему, он сделал быстрый выпад вперед и схватил ее за запястье. На миг ее широко открывшиеся глаза встретились с его глазами.

Свирепо улыбаясь, он сказал:

— Вам следовало бы внимательнее смотреть на цепь. И сразу дернул к себе — она оказалась в его руках, а деревянный поднос перевернулся. Теперь она была прижата к нему спиной, его руки обхватывали ее. Она оказалась такой теплой, а ему всегда было холодно. Прежде чем он смог начать искать ключи у нее на поясе, она локтем ударила его в живот. Когда он согнулся от боли, все еще склоненный над ней, она схватила его за волосы и перебросила через плечо. Он тяжело упал спиной на каменный пол, успев увидеть, как она отступила к спасительной двери.

Перекатившись и встав на четвереньки (его движения сопровождались звяканьем цепи), Том изумленно уставился на нее. Он тяжело дышал, болели голова и живот. Поднявшись на ноги, он еще пристальнее вгляделся в нее.

— Вы натренированы, как мужчина, — убежденно сказал он, совершенно ошеломленный.

Она яростно замотала головой.

— Я инстинктивно ответила на нападение.

— Нет, вы лжете.

Они смотрели друг на друга. Он пытался узнать правду, она явно старалась, чтобы на ее лице ничего нельзя было прочитать. Но она не могла скрыть опасение, что своим поведением выдала многое. Он с торжеством думал, что вот-вот доберется до истины.

— Мистрис Диана! — послышался встревоженный женский голос из коридора за дверью его темницы.

Прежде чем служанка выскользнула из нее и закрыла дверь, оставив большую часть принесенного недоступным для него, Том заметил испуг на ее лице.

Диана. Кажется, ее испугало, что он мог расслышать ее имя. И сразу что-то щелкнуло в его мозгу. Он соединил ее правильную речь, ее неопределенные ссылки на таинственного господина и непонятную причину его заточения. Неистовая ярость поднялась в нем.

— Диана Уинслоу?! — воскликнул он.

Сестра барона, сестра Сесили, женщины, ради которой он пустился в путь?