Честь семьи Прицци

Глава 40

Деньги поступили в банки Лагоса, Гонконга, Арубы, Панамы и Сан-Паулу примерно в то же время, когда тело Винсента предавали земле на кладбище церкви Санта-Грациа-ди-Трагетто, среди огромных мраморных склепов и гробниц с именами усопших Прицци, Сестеро и Гарроне. Похороны проходили спокойно, но торжественно. Поскольку Винсент был одним из последних мафиози старой гвардии, которые родились за океаном в Агридженто, проводить его в последний путь собрались главари организованной преступности и большие люди со всех США. Присутствовали представители семьи Спина, поручители дона Коррадо и родня его покойной жены.

По оценкам журналистов, на цветы было потрачено примерно шестьдесят пять тысяч долларов. Репортаж вели все национальные телеканалы. Генеральный прокурор, министр внутренних дел, глава ФКС, шесть губернаторов и одиннадцать сенаторов лично по телефону выразили соболезнования дону Коррадо и Эду Прицци. На прощальную мессу собралось море скорбящих, черная одежда которых и черная щетина на лицах мужчин сами по себе служили знаками скорби.

Под траурные звуки духового оркестра гроб вынесли из церкви, поместили в катафалк и повезли через мост Верразано к месту последнего упокоения.

Дон Коррадо, отрешившись в молитве, стоял у могилы сына среди восьми печальных телохранителей, пока священник нараспев читал псалмы. Мэйроуз Прицци бросалась на гроб. Затем шестьдесят четыре хориста, одетые ангелами, исполнили «Реквием» Верди в популярном переложении Скотта Миллера. Компания звукозаписи, принадлежащая Прицци, вела запись для мемориального диска.

Пробравшись сквозь толпу, Анджело Партанна сочувственно обнял хрупкие плечи дона Коррадо и прошептал ему на ухо:

— Деньги в Цюрихе.

Дон Коррадо шумно высморкался.

Они вернулись домой во второй половине дня. До появления Чарли оставалось двадцать четыре часа.

— Может быть, смотаемся в Монтак порыбачить? — предложил Сантехник.

— Почему бы и нет? — ответил Чарли.

Сантехник пересел за руль, и три минуты

спустя они были уже в пути.

— Ты уверен, Чарли? — спросила Айрин.

— Я так и так прикидывал, и, по-моему, все должно выгореть. Представь, нам не нужно будет скрываться, менять внешность, документы. Мы будем при деньгах и при власти. Ты когда-нибудь думала, что станешь женой босса крупнейшей семьи в стране?

— Даже и не мечтала. Это фантастика.

— Точно, фантастика. И я поверю в это, лишь когда мне скажет сам Коррадо Прицци.

— Давай найдем автомат в какой-нибудь аптеке, и я завтра буду ждать там твоего звонка.

— Идет. Нам нужно условиться о месте для встречи, потому что следующим номером мы отпускаем Филарджи. — Чарли обернулся и с жалостью посмотрел на дверь его комнаты. — Нам понадобится «шевроле». Предлагаю вам с Сантехником ждать меня в Брентвуде. В семь-полседьмого туда подгонят машину. Я вам туда и позвоню.

— Отлично, — согласилась Айрин.

Назавтра в два часа дня Чарли отправился на поезде из Смиттауна в Нью-Йорк.

Дон Коррадо плакал, говоря о Винсенте. Он вспоминал первые годы в Нью-Йорке, когда маленький Винсент жил с родителями на Мал-берри-стрит в Манхэттене.

— Онс детства был серьезным, — рассказывал дон Коррадо, — он учился из-под палки, потому что хотел помогать мне поднимать бизнес. Семья Спина из Агридженто, родня моей жены, дали мне хорошие рекомендации, и я начал торговать сыром и оливковым маслом. Потихоньку дело наладилось. Винсенту исполнилось двенадцать, когда мы переехали в Бруклин. Я лупил его каждый день, заставляя ходить в школу, пока не стало времени следить за ним, потому что мне пришла идея открыть банк — небольшой банк для итальянцев Бруклина, а затем я подумал, что с поддержкой банка я мог бы запустить итальянскую лотерею. Лотерея пользовалась таким успехом, что мне понадобились помощники для расширения бизнеса. Я написал Пьетро Спине в Агридженто, и он отправил ко мне твоего отца — ему тогда было семнадцать лет, в 1926 году. Он приехал как раз вовремя, в разгар «сухого закона». Нам фартило, мы процветали. Партанна занимали особое место в семье Прицци. Мы работаем бок о бок почти шестьдесят лет, твой отец — мой ближайший, главнейший, старейший друг. Теперь, когда старая гвардия сходит со сцены, ты примешь плоды моих трудов, так же как твой отец поддержал меня много лет назад. Мой сын оставил меня, но ты станешь сыном моей семьи. Я посвящаю тебя, помня о принесенной тобой клятве верности и молчания, в боссы семьи Прицци. Согласен ли ты, сын моего друга и сын моей семьи?

— Вы оказали мне великую честь, Падрино.

— Мы скрепим твое посвящение кровью.

Дон Коррадо вынул из лацкана пиджака

острую булавку и уколол свой указательный палец. На подушечке выступила капля алой крови. Он протянул палец Чарли, и тот слизал кровь.

— Ты победил, — сказал дон Коррадо. Он уколол палец Чарли и слизал его кровь. — Теперь у нас один разум и тело. Мои враги — это твои враги. Моя воля — твоя воля.

У Чарли закружилась голова от сознания своей власти.

— Я стану честно служить вам, Падрино.

— И нашему делу. — Дон Коррадо высморкался. — Сантехника нужно убрать. Мало того что он предатель, ему многое известно о тебе и твоем отце. Он всем по пьяни разболтает, как работал на оба лагеря. Он переметнулся только ради денег, верно?

— Да.

— Он не защищал свою жену, как ты. Он не хранил верность тебе, как своему командиру, он продался за деньги. Если бы он оставался верен мне, он поехал бы с вами и при первой возможности постарался бы вас убить. Он опозорил меня и потому пусть еще постережет Филарджи, думая, что прощен. А через неделю-две сдай его своим людям.

Чарли внутренне презирал себя за малодушно упущенную инициативу. Он прозевал первый шанс проявить себя настоящим лидером. Но урок был им усвоен.

— И все-таки это мелочи в сравнении с моим памятником, — продолжал дон Коррадо. — Я опишу, как ты должен поступить в отношении Филарджи, шаг за шагом. В результате он будет арестован, осужден, опозорен, заключен в тюрьму, а наша семья вернет себе банк за десять центов к доллару. — Дон Коррадо протянул Чарли коробку с мексиканскими сигарами. — Страховая компания уже выплатила деньги, которые поступили в Цюрих. Вся сумма целиком — два с половиной миллиона — будет перечислена на твой счет хоть завтра, если хочешь.

Чарли утробно застонал от переполнявших его эмоций.

— Завтра утром, в десять часов, ты отпустишь Филарджи на углу Мэдисон-авеню и Шестьдесят первой улицы, за два квартала от его гостиницы. В холле его встретят сотрудник ФБР — Анджело уже обо всем договорился. Они заберут его, допросят и предъявят обвинения в присвоении и растрате фондов вверенного ему банка. Наши копы, под давлением страховой компании, найдут доказательство тому, что Филарджи инсценировал собственное похищение и разработал схему удаленных выплат с целью присвоения страховой суммы. Убийство телохранителя и жены полицейского тоже повесят на него. Следствие обнаружит причастность Филарджи к выплатам в Лагосе, Арубе, Панаме, Гонконге и Сан-Паулу и переводу всей суммы на его счет в Лихтенштейне. Министерство юстиции США потребует заморозить зарубежные счета Филарджи, но к тому времени, кроме фамилии держателя, на них ничего не останется. Гомски уже подготовил доказательства махинаций Филарджи в нашем банке. Филарджи получит двадцать пять лет, итальянцы будут рады сбыть свою долю нашим агентам за одну десятую цены, а Филарджи поймет, что он совершил главную ошибку в своей жизни, отказавшись делать со мной бизнес.

Дон Коррадо поднялся, что означало конец аудиенции. Напоследок, проводив Чарли до дверей, он сказал:

— Сегодня вечером запугай его хорошенько, Чарли, посей в его душе страх. Он неаполитанец, пусть заговорит его наследственная память. Напомни ему, что у нас длинные руки и что если он сболтнет лишнего, то где бы он ни был — в тюрьме, под охраной ФБР, за самыми высокими стенами — мы все равно его убьем. Объясни ему, Чарли. Он не мистер Роберт Финли, крупный американский банкир, он неаполитанец Розарио Филарджи, и он поймет.

Чарли ехал домой вне себя от возбуждения и радости. Всего неделю назад он думал, что они с Айрин обрекли себя на жизнь в бегах — без дома, без друзей, без лица. А теперь он босс семьи Прицци. Для начала дон Коррадо пообещал ему два с половиной миллиона. Правда, они не обсудили требований Айрин, и, наверное, для дона Коррадо эта тема закрыта, но, черт подери, он поделится с ней деньгами. Она будет в восторге, когда узнает, как выгодно обернулось дело.

Прежде всего необходима реорганизация. Их трое капо болтаются как неприкаянные. Он попросит Эда Прицци построить для них новое современное здание, с офисами, оборудованием, где было бы приятно находиться, потому что сейчас они киснут в старой прачечной, точно тараканы. Если на то пошло, им необходима сеть современных гостиничных прачечных, которые выдавят из бизнеса все прочие конторы. Ему не нравилось положение в системе их кредитных операций, построенной Эдом пятнадцать лет назад. Он мог бы подсказать Эду еще полдюжины возможностей, что дало бы повышение прибыли на одну треть. Букмекеров тоже необходимо подстегнуть. Винсент всегда смотрел на дело в общем, упуская из виду мелкие неплатежи, потери от которых достигали восьми, если не десяти процентов. Он усилит штат сборщиков солдатами, и пусть кто-то из дельцов или спортсменов попробует смошенничать. Его люди выбьют из мошенника все дерьмо, чтобы остальным было неповадно.

В ближайшем времени Чарли планировал обсудить с доном Коррадо план мести семье Бокка, потому что убийство Винсента не должно сойти им с рук. Пусть Большой совет возмущается, говоря, что все честно, плевать на Большой совет. Он знает, как приструнить старика Кварико. Их бизнес — это проституция. Они контролируют всех шлюх в Нью-Йорке, Вегасе и других крупных городах, а также на Карибах и Багамах. Но в отличие от Прицци у Бокка нет политических связей. Надо поговорить об этом с Эдом. Пусть его друзья продавят жесткий закон против проституции, чтобы Бокка не знали покоя от полицейских рейдов, чтобы все их притоны закрыли к чертовой матери, а шлюх разогнали. И вот тогда-то они приползут к нему на коленях и попросят сделать что-нибудь. А он и ответит, что это возможно только в обмен на Кварико Бокку. Словом, отомстить за Винсента — дело чести, которым следует заняться прежде реорганизации и прочих надобностей.

Чарли также осознал, что жить на заливе им больше не подходит, поскольку это небезопасно и далеко от города. Мэйроуз, наверное, вернется к себе, а он попросит у дона отдать ему дом Винсента. И они с Айрин поселятся там, отпарив и отдраив прежде все закоулки.

Когда Чарли подумал о Мэйроуз, у него встало. Давненько он ей не звонил. С этой мыслью он остановился у ближайшей аптеки.

— Мэй? Это Чарли, — произнес он в трубку автомата.

— Чарли?

— Я должен сказать тебе, что мне очень жаль твоего отца.

— Что ж, спасибо, Чарли.

— Ты в порядке, Мэй?

— Я в порядке, когда разговариваю с тобой.

— Что ты собираешься делать?

— Я возвращаюсь в свою квартиру.

— Когда?

— Прямо сейчас. Ах, Чарли, я проиграла на всех фронтах. Я потеряла тебя, отца и теряю себя.

— Я часто о тебе думаю, Мэй.

— Что это меняет, Чарли? Этого мало. А я вот думаю, как столько несчастий могут выпасть одному человеку? А еще — с тех пор, как у меня начала расти грудь, я думала только о тебе.

— Оставь эти разговоры, Мэй. Что в них толку? Что сделано, то сделано.

— Да пошел ты! — крикнула Мэй и бросила трубку.

Чарли не слишком огорчился. Его продвижение в боссы, дело Филарджи, Мэйроуз — звенья одной цепи. Все случилось, как должно было случиться. С ней теперь все кончено, он женат на Айрин. Как ему ни жаль Мэйроуз, он ничем не может ей помочь, потому что это судьба.

На пол пути к Брентвуду Чарли вспомнил, что обещал позвонить, и свернул на заправочную станцию. Айрин ответила после первого гудка.

— Чарли? — едва дыша спросила она.

— Все в порядке! Приеду — расскажу. Ты не поверишь!

— О Чарли! Я так тебя хочу! Приезжай скорее.

В Брентвуде он дал Сантехнику поддельную банковскую карту «Америкэн Экспресс Голд», изготовленную Эдом на имя Роберта Филарджи, и велел отвезти трейлер домой в Бейшор.

— Все о’кей, — сказал Чарли. — Деньги нам заплатят, а мы отвезем Филарджи в Нью-Йорк и там выпустим.

— Да, пусть живет — он хороший парень, прибыльный.

— Когда сдашь трейлер владельцу, поезжай на поезде в Бруклин. Через недельку ты получишь, что тебе причитается.

— Идет, — согласился Мелвини, — но мне будет недоставать твоей стряпни. Слушай, а можно я по этой карточке арендую машину, чтобы не ехать в Нью-Йорк на поезде?

— Почему бы и нет? Думаю, Филарджи так бы и поступил. Только знаешь что? Брось машину где-нибудь от Пятьдесят девятой до Шестьдесят второй, между Пятой и Парком.

— Хорошо. Вот спасибо!

Когда Сантехник уехал, Чарли и Айрин поднялись наверх, легли в постель и сорок минут выкладывались всем сердцем и прочими частями тела. Потом они вместе приняли душ и пошли на кухню, где Чарли принялся готовить ужин, попутно рассказывая о том, что произошло у дона Коррадо.

— На самом деле мы пока договорились только по двум пунктам. Я получаю два с половиной миллиона, плюс — только не падай — я теперь босс семьи Прицци! Я — босс. Нам причитается три миллиона годовых плюс много других бонусов, точно каждый день — это Рождество. В мое распоряжение поступают две тысячи сто человек. Куда бы я ни поехал — везде меня принимают с почестями. Я заседаю в Большом совете. Я даю добро на каждую операцию. Кроме того, ты теперь — жена босса. Как тебе это?

— Это здорово, Чарли. Поздравляю.

Чарли был разочарован ее реакцией. Он ожидал гораздо большего. Наверное, Айрин просто не представляет, насколько изменится их жизнь. По сравнению с боссом его заместитель, кем он являлся последние четырнадцать лет, — это все равно что простой солдат или работник. Ему приходилось командовать капореджиме и лично участвовать в опасных операциях. Но теперь с этим покончено. С этого времени он стал высшей властью, чуждой грязной работы. Босс нужен для того, чтобы его защищали. Жаль, что Сантехника бортанули, он был бы хорошим заместителем, младшим боссом.

— А как же мой навар за участие в деле Филарджи? — спросила Айрин.

— Слушай, ну он же обещал выплатить мою долю, значит, и твою тоже. Это само собой.

— А пятьсот сорок тысяч и еще триста шестьдесят, которые мы потребовали? Была об этом речь? Это же куча денег.

— Айрин, да ты что? Ему сейчас не до того. Во-первых, он только что похоронил сына, а во-вторых, у него на руках дело Филарджи — это настолько огромный бизнес, что он называет его своим памятником. Ему не приходит в голову говорить сейчас о каких-то других делах. Завтра мы закруглимся с Филарджи, и я сразу ему напомню. Уж не хочешь ли ты, чтобы он подписал тебе гарантийное письмо, обязуясь выплатить твою долю?

— Нет. Пусть только заплатит. Все должно быть по-честному.

Чарли спустился в подвал к Филарджи.

— Завтра утром я вас освобожу.

— Неужели все закончилось?

— Вроде того. Завтра на углу Шестьдесят первой и Мэдисон в десять часов утра.

— Просто не верится. Каждый день я просыпаюсь и жду, что эта ужасная женщина придет и убьет меня.

— Вы родом из Неаполя, верно?

— Да.

— Из бедной семьи?

— Да.

— Вы не забыли Каморру?

— Нет.

— Мы гораздо хуже Каморры. Против нас они шушера, мы мигом покончили с ними в этой стране. — Чарли придвинулся, навис над головой Филарджи. — Где бы вы ни прятались, мы вас повсюду достанем. Прячьтесь хоть в бункере или на авианосце посреди океана, для нас не существует преград. Вы меня понимаете? Завтра, когда вы выйдете, полиция снимет с вас показания. Если вы хоть словом обмолвитесь о людях, которые вас похитили, вам конец. Одно слово — и мы вас убьем.