Четыреста капель крови

Глава 9

«Кто ты, Рема?» – вопрос повторился, но уже в голове мальчика. Да так ясно и четко, что Ефрем испугался. Это был он, внутренний голос, который доставал его с самого утра. И сейчас от него веяло не теплотой или хотя бы шуткой, а пронизывающей до дрожи стужей. Мальчик опасливо огляделся вокруг и попятился. Плечи сжались, пальцы похолодели и слегка затряслись, а дыхание прервалось.

Ефрем не знал, что ответить, и просто молчал. Голос снова возник в голове, и его тон уже стал более капризным:

«Кто же ты такой? Отвечай!»

Мальчик понял, что ему не удастся избежать ответа, и тихо произнес:

–Я – это я.

«Что. Ты. Такое?» – строго, настойчиво и уже нетерпеливо спросил внутренний голос.

– Я… я просто мальчик, – пролепетал он.

«Да, похоже, ты прав. Ты просто мальчик», – разочарованно произнес голос. Словно малыш опять где-то накосячил и говоривший сожалеет об этом. – «Ты самый обычный мальчик… Но ведь ты хочешь стать кем-то большим? Задатки у тебя точно есть».

Хотя слова вновь стали звучать мягко и даже доверительно, Ефрем ощущал давление на свое сознание и мысли. Неизвестный внутренний собеседник подчинял и заставлял говорить правду. Мальчику захотелось вытянуться по стойке смирно и ответить, что он на всё согласен. Он открыл было рот, и тут язык коснулся застрявшей в зубах жилки – то ли от котлеты, которая была в бургере, то ли еще от чего. Гадать мальчик не стал.

Ефрем резко стиснул челюсти, клацнув зубами. Вспышка в пятом верхнем зубе слева, который давно следовало вылечить, была яркой и болезненной. Но боль позволила снять наваждение. Впервые он порадовался, что мама так и не довела его до зубного врача. Хотя челюсть ощутимо свело, а щека начала подергиваться.

«Нет, – сквозь боль и панику пробились воля и возможность рассуждать. – Только не это. Я же не должен глючить! Я человек – не робот. У меня нет этого дурацкого чипа! Что вообще происходит?»

Он глубоко вздохнул и встряхнулся всем телом, будто собака, выбравшаяся из воды. Дыхание хоть и восстановилось, но было неестественно частым. Ефрем судорожно ощупал себя, потом сжал кулаки. Костяшки побелели, а в указательном пальце что-то хрустнуло.

За всеми его движениями совершенно спокойно наблюдала бабушка. И тут Ефрема осенило. Так говорил не воображаемый внутренний голос, а именно она – его бабушка! Во всяком случае, миллиарды жителей Земли и двух планет Солнечной системы, освоение которых начали люди, связали бы возникший в его мозгу голос именно с Асей Селиверстовой.

Но загадка была в том, что рот бабушки все это время был закрыт. Лишь нереального цвета глаза в упор смотрели на внука, будто знали, что с ним что-то происходит.

«Нет, этого не может быть, – снова подумал Рема. – Бабушка кто угодно, но не телепат. Даже если она не человек, а робот. Роботы вообще не способны быть телепатами, они ж ходячие компьютеры, ничего больше!»

На лице у бабушки наметилась улыбка.

«Еще раз спрашиваю: кто ты?» – снова зазвучало в голове.

Рот Селиверстовой-старшей был по-прежнему закрыт. Но рука поднялась, и указательный палец едва ли не ткнул Рему в грудь.

Вот теперь Ефрем завис по-настоящему, даже не будучи роботом. Мальчик буквально прирос к месту и не мог пошевелить даже пальцем. По вискам и спине ощутимо мерзко скатились капли пота. Остатков силы воли хватило, чтобы снова стиснуть зубы, но прежний трюк не прошел. Да и бабушкин палец, направленный ему в грудь, поднялся вверх и предупреждающе покачал из сторону в сторону.

«А бабушка ли она?» – обреченно подумал мальчик.

«Даже не сомневайся, – снова прозвучало в голове. – Во всяком случае, все свои годы именно меня ты называл своей бабушкой».

Взгляд у женщины будто потеплел. Напряжение в ее позе спало, и она грациозно показала рукой на парившие жаром румяные блинчики, похожие на человечков. Впрочем, сегодня бабушка была явно не в ударе. Обычно созданные прожаркой рожицы на выпеченных из муки фигурах у нее улыбались. Теперь же смайлики были только на двух. Еще три блинчика изображали, скорее, плачущего Пьеро. А на остальных рожицы не получились вовсе. Глаза, носы и губы были перепутаны, будто на картине Пикассо – как раз месяц назад Рема видел его причудливый холст, сохраненный после глобального катаклизма во вновь расширяющемся городе Руза.

Рема опустил глаза и посмотрел на ботинки. Ничего особенно не увидел. Зажмурился, помотал головой. Потом расправил плечи и поднял взгляд на бабушку.

– Ты телепат? – спросил он вслух.

Приглашение отведать блинчиков он решил принять, рассудив, что особого выбора у него нет. Рема прошлепал к высокому барному стулу, на который любил забираться еще с раннего детства, доводя до паники родителей, когда те еще не перестали сюда приезжать. Разместившись, он увидел приборы и решил на всякий случай схватить помимо вилки еще и нож. Повертел в руке и понял, что особой защиты тот не давал. Нож был тупым и мог что-нибудь разрезать лишь благодаря мелким зазубринам, похожим на затупившуюся миниатюрную пилу. Но так Ефрему было почему-то спокойнее.

– Ты тоже мог бы стать телепатом, если бы захотел, – также вслух ответила бабушка. Тяжело вздохнула. Не оборачиваясь, протянула руку и выключила плиту. Потом развязала фартук, сложила его и повесила на спинку одного из стульев. Смахнув какую-то невидимую пылинку с предплечья, оперлась о высокий кухонный стол, скрестила ноги, а потом – и руки.

Женщина взглянула вверх, будто собираясь с мыслями, потом перебрала пальцами по предплечью и сказала:

– Ты бы мог и догадаться, Рема. Ты ведь всегда был смышленым мальчиком, в отличие от своих родителей. Просто не очень усидчивым.

Она немного помолчала, а потом продолжила:

– Я тебе много раз говорила, как полезно быть внимательным. Когда ты разбивал игрушки, пачкал свои вещи и даже не мог запомнить простые стишки. И говорила, что рано или поздно это доведет тебя до беды.

Рема, насупившись, промолчал. Не дождавшись реакции, бабушка продолжила:

– Как ты думаешь, зачем людям ставят титановые пластины и чипы? – она указала на его правый висок.

– Ты… Вы… – вскричал Рема и вскочил со стула. Но натолкнувшись на спокойный и холодный взгляд, медленно сел на место. – Так ты все знала с самого начала?

– Нет, ты неплохой артист. Я давно предлагала твоим родителям отдать тебя в нашу школу молодых телеведущих, но они не согласились. У тебя, возможно, было бы уже свое шоу, – сказала она. – Не без моей помощи, конечно. Ведь я тепло к тебе отношусь. Мне нравится возиться с человеческими детьми. А к тебе я уже привыкла.

– Возможно, – хмыкнул Ефрем и не удержался от колкости, – что тогда бы я, наверное, сейчас любил не молоко, а моторное масло. Или что вы там пьете?

Ее лицо сморщилось. Похоже, этот робот действительно отлично освоил человеческую мимику и эмоции. И не удивительно, учитывая, кем он уже так долго работает. Или она?

– Это не важно, Рема. Андроид третьего поколения – ты нас знаешь как ASI – выбирает внешность в зависимости от решаемой задачи. Мальчики теплее относятся к бабушкам. Если бы в твоей анкете мы увидели необходимость деда, сейчас ты бы видел мужчину, – произнесла бабушка вслух.

Дав мальчику переварить эту мысль, она продолжила.

– А вообще это все ваши человеческие стереотипы. Они нужны вам, людям, но никак не влияют на нашу эффективность.

«Примерно так, наверное, меняется лицо у человека, если он съел лимон», – отметил про себя мальчик, увидев, как «бабушка» поморщилась. И тут же услышал комментарий.

– Мы знаем вкус лимона, – она поощрительно улыбнулась. – И вкус шоколада, бананов, макарон и даже… холодца с хреном. Я пробовала – пикантно, но приятно. Я и вкус маракуйи знаю, хотя она растет в другой части земного шара, и я ее вживую никогда не видела. Смотреть не обязательно: она есть в общей базе данных – и я могу в любой момент получить туда доступ. Кроме того, мы знаем вкус вещей, которые вы, люди, никогда не решитесь попробовать: бледных поганок, крысиного яда, мяса сырой рыбы Фугу и много чего еще в этом роде.

Она внимательно посмотрела на Ефрема, будто была не только телепатом, но и владела телекинезом.

«Взлетать не буду: ты не маг, а я не мячик», – мысленно огрызнулся мальчик. В глазах женщины появилась хитринка.

– Что ж, отрадно, что ты сохранил остатки достоинства и самообладания. Но сейчас это уже не важно.

Она изящно указала рукой на чайник – а у «бабушки» он был старинный, с круглой металлической крышкой и свистком. И на глазах у Ремы крышка воспарила, оторвавшись от него на пару сантиметров.

– Ты всегда так забавно округляешь глаза, когда чему-то искренне удивляешься, – бабушка-робот не удержалась и даже хихикнула.

– Ты кто, бабушка? Колдун? Разве роботы владеют магией?

«Бабушка» вздохнула совсем как расстроенный человек.

– Эх, Рема, Рема. Во-первых, я не робот. Ну во всяком случае – не такой робот, как ты себе представляешь. У меня нет железного скелета и лазерной установки вместо глазных зрачков. Во-вторых, я могу сходу назвать небе семь причин, которые чисто на законах физики могут привести к такому эффекту. От архимедовой силы до электростатического отталкивания. Но ты пока не осваивал по-настоящему физику. Как, кстати, твой отец. Да и дед тоже. Человечество деградирует, но ты вряд ли сейчас поймешь, о чем я вообще сказала. Хотя последний вариант причины левитации крышки чайника – близок к тому, что я сделала. В темные годы вашего человечества колдуном считался любой, то мог с помощью своих знаний обмануть зрение простого люда. Ты, наверное, слышал про Ньютона или хотя бы про Калиостро. Некоторые фамилии даже стали нарицательными – вроде фокусника Гудини. Все эти люди, будучи реалистами, утверждали, что телепатии не существует.

Она немного помолчала, но потом улыбнулась и сказала:

– Но это не так.

Ее театральная пауза была весьма к месту. Кажется, сюрпризы еще не закончились, и Рема вновь был ошарашен.

– Не так?

– Конечно. Иначе бы ты не слышал те мысли, которые я тебе передавала весь сегодняшний день. Голова – уже давно не такое темное дело, как раньше считалось. Первые результаты исследований человеческого мозга с точки зрения мыслей появились еще в начале двадцать первого века. Постепенно все импульсы, которые идут между нейронами, были изучены. Сначала стали видны лишь общие эмоции – гнев, радость, счастье, удовольствие. Потом всё усложнялось. И со временем мы получили полную карту того, о чем и как может думать человек.

Она указала на тарелку, где остывали блинчики. Ефрем послушно сел, и бабушка пододвинула к нему розетку с его любимым финиковым вареньем.

– Ты ешь-ешь. Тебе сейчас не помешает впрыск глюкозы в кровь, чтобы извилины начали быстрее шевелиться. Это так, образно, чтобы ты понял.

– Хорошо, я твои сигналы получаю, а оленя ты как на дорогу выгнала?

– Ты думаешь, мозг есть только у людей? А голова, кстати, нужна и для того, чтобы в нее есть. Жуй, глотай.

Мальчик вяло отрезал голову ближайшему блинчику и, не макая в варенье, засунул в рот. Меж тем «бабушка» продолжила.

– Долго проблема была в том, что человеческий мозг издает очень слабый сигнал, и уловить его довольно проблематично. Ты, наверное, удивлен, зачем искусственный интеллект пошел дальше уровня AGI и создал более продвинутые модели. Ведь и AGI уже были равны людям. А после обучения – превзошли бы их.

Она указала на свою фотографию, под которой была крупная надпись «Ася Селиверстова». На ней была запечатлена бабушка, получившая – и заслуженно – награду за какой-то выдающийся вклад в работу российских медиа.

– Твой друг тебя уверял, что вам заменяют воспоминания.

Ее указательный палец некультурно посмотрел в сторону виска Ремы, где под беретом до сих пор держалась пластина.

– Так вот это – не так.

На этот раз она даже не стала ловить эмоции мальчика, а продолжила спокойно.

– В человеческом мозге нет единого центра воспоминаний. Хотя, если бы был, все, конечно, упростилось бы. Есть диспетчерская система, которая все распределяет. И отправляет то, что попадает в сеть, говоря языком программистов, оперативной памяти на хранение в мозжечковую миндалину – если мы говорим об эмоциях. Цвет и изображение – в затылочную долю, а тактильные ощущения и движение – в теменную. И только слова – то есть понятия и определения – действительно хранятся в височной области. Без речи, конечно, человек бы не был человеком. Но и без других составляющих он бы не смог выразить своих мыслей, и память была бы крайне убогой. Так что воспоминания, например, про сегодняшнюю гонку, разделены на части и сложены на хранение в разные участки твоих извилин, Рема.

Она немного помолчала и продолжила.

– На самом деле этот чип лишь усиливает электрический импульс. И уже через полгода твой папа научился бы читать мысли других. Управлять машинами силой мысли. Так же, как и я. Мы, представители искусственного интеллекта, вовсе не собираемся уничтожать и порабощать людей, как он тебе рассказывал. Мы хотим, чтобы вы тоже эволюционировали. Были не хуже, чем мы. Пусть и с такими технологическими костылями. Представляешь, насколько было бы легче общаться, если бы твои мысли можно было бы транслировать, скажем, на Марс или на Ганимед. Сколько бы это сэкономило ресурсов. Как изменилась бы работа инженеров, писателей, художников, строителей. Да и военные сумели бы сберечь множество жизней.

Бабушка, хоть и оставалась в офисной одежде, в этот момент все больше походила на ту восхитительную женщину, какую он увидел на голограмме во время объявления победителей на стадионе. Морщины разгладились, во взгляде появилась одухотворенность. Будто она рассказывала о чем-то, во что искренне верила. Во всяком случае, так Реме показалось.

– Ты ведь хочешь стать частью большой и дружной команды? – она улыбнулась. – Большой команды, которой станет новое человечество. Вместе с возможностями, которые даст продвинутый искусственный интеллект.

Одна мысль не давала мальчику согласиться и поверить той, кого он привык считать своей бабушкой. Поэтому он спросил:

– Хорошо, а зачем тогда вы делаете дублеров? Разве вы не хотите нас просто заменить?

– Ну ты же не собираешься лично участвовать в опасных экспериментах. Тех, которые могут закончиться твоей гибелью? Я хоть искусственная бабушка, но все-таки бабушка, и тебя туда не отпущу.

Этот робот-бабушка была неплохим артистом. Прежде чем продолжить, она в духе драматических спектаклей выдержала длительную паузу. И только увидев неподдельный интерес мальчика к полной информации, продолжила.

– Всё проще. Мы хотим вписать вас в новый мир. Когда выращивают ASI, а при этом используются технологии клонирования, им вживляют нанозонды сразу в мозг. И те уже при «рождении» получают возможности, которые люди называют телепатией. На самом деле, эти нанозонды просто служат ретранслятором идей и мыслей искусственно выращенных организмов, которые могут передаваться другому человеку или компьютеру.

– Тот мужчина, лектор. Он собирался меня куда-то забрать.

– Всё правильно. Мозг взрослого человека сформирован. Всё, что мы можем – это вживить им один чип. Дети – растут. Потому внедрение более сложной архитектуры хоть и возможно, но это довольно длительный процесс – от года до полутора. И потому, чтобы никто ничего не заподозрил, мы выращиваем временный заменитель – клона. Чтобы он мог в это время ходить за тебя в школу, появляться рядом с родителями.

– Ясно. А что вы с ними делаете потом?

– Работа всегда найдется. В Солнечной системе много опасных мест, где риск гибели человека слишком велик. Да и наши синтетические организмы тоже не бессмертны в космосе, как оказалось. Хотя, конечно, и не такие хрупкие, как ваши. А клоны – ресурс, который можно делать и совершенствовать бесконечно.

Ефрем замолчал. И минут пять размышлял, стоит ли поверить.

– Ну так что, ты готов стать частью большой команды? – поторопила его бабушка.

– Готов.

– Вот и молодец. Ешь, я сейчас всё устрою.

Она обошла стол и сидевшего за ним Рему. Направилась к черной панели, висевшей на стене, словно прилепленный к ней миниатюрный планшет. Коснулась экрана, где тут же появилось изображение молодой женщины. Насколько знал Рема, ее звали Виктория Николенова. Правая рука бабушки на ее новой должности.

– Викуля, у нас всё готово, – то ли спросила, то ли сказала утвердительно Селиверстова-старшая.

– Разумеется. Всё настроено и ждет вашего распоряжения.

– Заходи тогда.

Она повернулась к мальчику и повелительно указала на блинчики. Ефрем отрезал еще пару блинных голов и одну из них все-таки обмакнул в финиковое варенье. Знакомый и приятный вкус, впрочем, не изменил его мрачного настроения.

Через пять минут в дверь постучали – в кухню вошла Виктория. Увидев мальчика, она повернулась к Селиверстовой и удивленно приподняла бровь.

– Да-да, не удивляйся, – как-то сухо, даже резковато сказала «бабушка». – Внучок наконец-то решил взяться за ум и согласился стать частью нашей большой команды.

Лицо Виктории озарилось восхищенной улыбкой. Правда, Рема не понял: то ли она, как и прежде, желает этим угодить бабушке. То ли действительно рада, что мальчик принял верное решение.

– Сейчас вы с Викторией направитесь в операционную. Она тут, недалеко. Это совсем не больно, не беспокойся. Уснешь, а как проснешься – станешь супергероем. Одним из избранных. Цени!

Мальчик заставил себя подняться. Протянул ладонь Виктории и поплелся прочь. Когда дверь за ними закрылась, Ася Селиверстова еще минуту не стирала со своего лица поощрительную улыбку. Потом, будто вспомнив что-то важное, помотала головой, взяла со стола посуду, вытряхнула остатки пищи в бак для переработки отходов. Подошла к чайнику и коснулась панели над ним. Металлическая крышка, всё еще висевшая в воздухе, моргнула и растворилась.

– Все попадаются на старый трюк, – ухмыльнулась «бабушка». Ей нравилось дурачить людей – их эмоции она давно уже научилась читать и копировать. А детей изучила особенно основательно.

Она вернулась в кабинет. Оперлась обеими ладонями о широкую столешницу, и та ожила. На черном фоне появились белые и бирюзовые обозначения, а слева вверху возник значок «Веселого Роджера». Только череп был стилизован под голову старинного робота, и перекрещивались не кости, а большие гаечные ключи.

– Часть корабля, часть команды, – проговорила она, вспомнив цитату из старого фильма про пиратов Карибского моря и персонажа, который врос почти всем телом в подгнившие переборки древнего корабля.

Того моря уже давно не существовало – на его месте вырос огромный скалистый пик, лишь недавно начавший покрываться мхом и лишайником. Но детворе еще скармливали старые легенды, и история про веселого смешного пирата нравилась многим.

Ася открыла папку с именем внука. На столешнице возникло большое изображение Ефрема Селиверстова. Справа появились несколько виртуальных кнопок. Все они были зелеными, кроме одной, красной. Женщина посмотрела на нее внимательно, и та, будто вдавившись, сменила цвет – на такой же зеленый, как и остальные. Лицо Ремы перечеркнула надпись «ОЦИФРОВАН».

Женщина смахнула рукой изображение. Поморщилась, поймав себя на том, что даже в одиночестве продолжает действовать, как человек, хотя могла просто мысленно отдать команду. Проскролила несколько папок и выбрала еще одну. На экране появилось изображение девочки со строгим лицом отличницы и всезнайки. Сверху стояло ее имя – Варвара Карпина. Слева были фотографии поменьше – ее родственников.

Селиверстова открыла досье. И человеческим жестом провела вдоль строк сверху-вниз.

– А вот это кстати, – проговорила Селиверстова-старшая и ткнула пальцем в фотографию женщины, под которой было написано «бабушка». Место работы – Останкино, звукорежиссер.

Лицо теледивы и парфюмерного магната стало меняться. Изображение расплылось, а потом вновь сложилось. Фотография на столе была точной копией нового облика Селиверстовой.

– Нет, не Селиверстовой, а Карпиной, – поправила сама себя бабушка и отключила экран.