Чистое золото

Глава вторая

Июль начался грозной жарой. Ветер пропал совсем, точно никогда и не летал над землей на своих широких крыльях. А если порою и начинал задувать, то казалось, что сперва он побывал в только что вытопленной печи. Он нес с собою далекий горький дымок. Где-то горела тайга.

На комсомольском собрании было решено, что у Павла ежедневно должен кто-нибудь бывать, читать ему газеты, книги, сопровождать Заварухина на прогулку.

Павел встречал товарищей с чуть преувеличенным оживлением, но его хватало ненадолго. Вскоре он становился сух и молчалив. Ребят это смущало.

- Не знаешь, хочет ли он, чтобы ты еще посидел, или рад, что уходишь, - сказал как-то Таштыпаев.

Молодая, крепкая жизнерадостность товарищей каждый раз по-новому поражала и несколько оскорбляла Павла. Ему казалось, что при нем друзья стараются сдерживать свое оживление, однако оно прорывается. В то же время он с жадностью прислушивался к их смеху, говору и чувствовал горькое раздражение оттого, что не мог смеяться и говорить, как они.

Труднее всего, конечно, было встречаться с Тоней. Что она не отвернется от него, будет стараться проводить с ним как можно больше времени, он знал твердо, но считал, что этого-то и нельзя допускать. Не должна их детская дружба ложиться на Тоню бременем. Если хоть раз она со скукой подумает, что опять нужно идти в Белый Лог, Павел будет непростительно виноват… Такое решение пришло к нему давно. Сказав девушке в день приезда, чтобы она не возвращалась вечером, Павел был доволен собой. Однако, когда вечер наступил, ждал ее с замирающим сердцем. Тоня не пришла. Он сказал себе, что это к лучшему, а сам жестоко обиделся.

После разговора с Сабуровой он решил ждать, стиснув зубы, но сомнения не переставали его мучить. Порою страстно хотелось как можно скорее уехать, а минутами становилось совершенно ясно, что если он с товарищами хорошо продумает все обстоятельства и возможности, то жизнь можно наладить и здесь. Пожалуй, и школу кончить не так уж немыслимо… Но один он ничего не придумает, ребята об этом не заговаривают, а подсказывать им он не может.

Легче, чем с другими, Павел чувствовал себя с простодушным Моховым. Но Андрей навещал Заварухина редко: на летнее время он поступил работать.

В один из душных вечеров Павел, сидя дома один, так задумался, что не услышал, как в дом кто-то вошел.

- Так и сидишь? Ничего не делаешь? - услышал он голос Иона. - За работу пора браться!

Павел даже вскочил, уязвленный грубостью старого друга. Что Ион, с ума сошел?

- Дружка своего Мирона, я привел, - тем же тоном продолжал старик. - Из Шабраков он. Поживет у вас, научит тебя корзины плести. Орсу много корзин нужно.

Павел радостно вспыхнул. Обида была мгновенно забыта.

- Правда? А успею выучиться? Не отдали бы заказ. Сказать в орсе надо.

- Подожди, паря. Я еще попробую тебя. Может, руки - крюки, - спокойно возразил корзинщик.

Ион успокоил Павла: заказ поручат ему и никому другому. Важно взяться за дело как следует.

- Это ты не беспокойся. Возьмусь!

Взбудораженный Павел упросил Мирона сейчас же начать первый урок и в эту ночь долго не спал, думая о неожиданной удаче.

Тоня присутствовала на одном из уроков. Корзинщик неторопливо наставлял Павла:

- Не затягивай - перекосишь! Тут не сила твоя нужна. Руками трогай. Ровно выходит - дальше валяй.

Павел, сосредоточенный и молчаливый, весь ушел в работу. Казалось, что он прислушивается к какому-то далекому звуку. В настороженном лице его, в крепких руках было страстное терпение.

Надежда Георгиевна тоже видела, как он работает, и говорила:

- Великое счастье Павлика, что каждому делу он целиком отдается.

Запавшие глаза тети Даши посветлели. Как-то, провожая Тоню, она шепнула ей в сенях:

- Может, отойдет парень. Ведь по ночам не спит. ворочается… А мне глядеть на него мочи нет! И подмога нужна, Тоня, ох, нужна!.. Что ни заработает - все легче.

- Будет теперь легче, тетя Даша, - пробормотала Тоня.

- Мама, ты с кем?

Павел приоткрыл дверь избы, услыхав, что тетя Даша с кем-то говорит.

- Я, Пашенька, Тоню провожаю.

Павел споткнулся о вязанку лозы, принесенной Степой и Митхатом. Заняться этим делом мальчикам посоветовала Новикова.

- Тальнику здесь, знать, много, - сказал он. - А кто его приносит? Ты мне не скажешь, Тоня?

- Почему не сказать! Ребятишки. Моргунов маленький и товарищи его, - ответила Тоня.

- Они, малыши-то, сейчас пионерам помогают веники для колхоза вязать. Веточный корм козам на зиму, - вмешалась тетя Даша. - Что ребятам стоит тальнику попутно нарезать!

- Все равно. Напрасно ребятишек взбулгачили. Не нравится мне это… - начал Павел.

- Брось, Павлик, - спокойно возразила Тоня. - Им забава одна, а тебе для дела нужно. Ты лучше понюхай, как пахнет.

Павел хотел возразить, но свежий и острый запах вянущего тальника мешал ему быть непримиримо суровым. Внезапно он беспомощно улыбнулся и сказал:

- Пахнет… да… как возле речки вечером.

…Обучение Павла благополучно закончилось, и Мирон отбыл в село. Денег за свою науку он не взял, сказав, что Ион с ним полностью рассчитался, простив старый долг.

Варвара Степановна немного прихворнула - наколола ногу и не обмыла во-время ранку. Образовался нарыв, и несколько дней ей было трудно работать. Тоня усиленно занималась хозяйством, даже вычистила хлев и переколола все дрова. Николаи Сергеевич как будто был доволен, но частенько Тоня замечала, что он смотрит на нее сторожко и пытливо.

Конечно, он замечал перемену в дочери. В прежнее время Тоня заставляла бы родителей любоваться плодами своего труда, шутливо требовала бы наград в виде пенок с молока или особенно аппетитно растрескавшейся горбушки хлеба. Но теперь все эти хозяйственные достижения мало ее радовали.

Внутренним зрением Тоня беспрестанно вглядывалась в три человеческих лица: немолодой женщины, тихого ребенка и сумрачного юноши.

Мыслями она была не у себя, а в маленьком доме с тремя окнами, заставленными бегониями и геранью. Там шла бедная событиями, но скрыто напряженная и нелегкая жизнь. Там умелые женские руки тоже поддерживали чистоту и порядок. Но даже этот строгий порядок оказывался полным скорбного значения. Все вещи должны были лежать на определенных местах, чтобы незрячий мог легко найти их. Мудрая заботливость матери передавалась беловолосому мальчику с вопрошающими светлыми глазами. Алеша волновался, если постоянные посетители домика что-нибудь переставляли, и, водворяя на место ножницы или спички, шептал:

- Сюда класть надо, а то Павлик искать будет.

Толя Соколов тоже непрерывно думал о Павле. Близкими друзьями они никогда не были, держался Заварухин независимо и спокойно, но какие-то черты в его лице, оттенки в голосе поразили Соколова. Перед товарищем, бывшим лишь на полтора года старше него, Толя чувствовал себя мальчишкой, который не испытал и десятой доли того, что пережил Павел.

Анатолий вспоминал первую военную зиму в Ленинграде, с гордостью говорил себе, что и он перенес немало тяжелого, но этого его не успокаивало. На несколько дней он как бы стал Павлом; встречаясь с товарищами, говоря с матерью, любуясь спелым летним днем, чувствовал в себе томящую скованность, которую угадал в слепом. На Тоню ему было тяжело смотреть. Глаза у нее сделались какими-то удивленными, почти испуганными… Если сам Анатолий так живо чувствует несчастье Заварухина, то что же должна чувствовать она?

«Ведь я недавно сказал маме, что никогда не посмотрю на Тоню чужими глазами… Не будет ли мое молчаливое сочувствие отношением именно чужого, хоть и не враждебного человека?» - задавал он себе вопрос.

Зинаида Андреевна, обычно без слов понимавшая сына, была удивлена, когда раздумье Анатолия сменилось веселой озабоченностью. Он стал целыми днями пропадать у Петра Петровича и в школьной столярке.

Школу ремонтировали. Там стучали топоры и молотки, весело шуршали стружки. К «живому уголку» пристраивали две комнаты, все классы заново белили и красили. Петр Петрович руководил всеми работами. Часто в школе можно было видеть и бывших десятиклассников.

Сабурова, плохо переносившая жару, откладывала все дела на вечер. К вечеру она попросила прийти к себе и Новикову, которая обещала помочь ей закончить годовой отчет.

Молодая учительница пришла во-время и крикнула с порога:

- Надежда Георгиевна, посмотрите, что я вам принесла!

Татьяна Борисовна приподняла листья, закрывавшие берестяной, покрытый тонким узором туесок. Оттуда глянули крупные - одна к одной - ягоды.

- Вот прекрасно! Спасибо, Таня. Садись, чаю налью. Или с молоком будем есть?

- Лучше молока, если можно. Жарко!

Новикова сняла с головы белый платочек и села к столу. Две блестящие недлинные косички упали ей на спину. В ситцевом платье, в тапочках на босу ногу она была похожа на любую девушку с прииска. Запотевший от холодного молока стакан казался ослепительно белым в ее загорелых пальцах.

- Твои приятели принесли? - осведомилась Надежда Георгиевна, кивнув на ягоды. - Степа с Митхатом, поди?

- Сама набрала! - возбужденно воскликнула Новикова. - На горы ходила, в тайгу. Ничего подобного в жизни не видела! Какая мощь! Даже страшно немножко… Эти кедры могучие… точно подпирают небо. Его не всюду-то и увидишь в тайге… А на полянах, еланях этих, сколько ягод! Красным- красно! Мальчики сказали, что это лесная клубника…

Она допила молоко и, заглянув в крынку, умильно посмотрела на Сабурову.

- Да пей, пей сколько хочешь! - сказала Надежда Георгиевна, с удовольствием глядя на молодую учительницу.

- Я мигом. А потом начнем работать.

Они внимательно прочитали отчет, исправили неудачные выражения, поспорили, надо ли вводить описание всех форм работы с отстающими.

- Не сомневайтесь, Надежда Георгиевна, - говорила Новикова - это будет методическая статья. Она многим пригодится. Ведь ваш прошлогодний отчет, говорят, гулял по всем школам.

Когда работа была окончена, обе учительницы удивились, что уже стемнело и стало прохладней.

- Ну что же, идти домой? - спросила Новикова, всем своим видом показывая, что ей не хочется уходить.

- Посиди. Куда тебе спешить? Скоро ребята придут. Хотели сегодня заглянуть.

Розовато-серый сумрак вошел в комнату, смешал краски и сделал почти черным букет пестрых саранок в глиняном горшке.

- Надежда Георгиевна, можно?

- Ничего, что мы все сразу?

- Входите, входите, друзья! И Петр Петрович с вами? Какие новости?

Сабурова щелкнула выключателем. Комната осветилась, и саранки налились живой оранжевой краской.

- Надежда Георгиевна, мы сегодня документы в институты посылали!

- В добрый час! - серьезно сказала Сабурова. - У Заварухиных кто был?

- Я, - ответил Таштыпаев. - Заказ на первую партию корзин Паша получил. Начал уже.

- Это очень много значит для него, - тихо сказала Тоня, - только еще не все. Есть у меня кое-какие мысли, да не додуманы до конца.

- И ты что-то проектируешь, Тоня? - с интересом спросил Соколов.

- Договаривайте, друзья! - сказала Надежда Георгиевна. - Вам хочется, чтобы Заварухин кончил десятилетку?

- Да, да! - крикнула Лиза. - Только практически придумать не можем, как это сделать. Мы вот говорили между собой: ну, читать вслух учебники можно, чтобы он с голоса запоминал, а вот задачи объяснять как? Это уже труднее. Длинное уравнение в голове не удержишь…

- Но ничего другого, мне кажется, и предложить нельзя, - сказала Татьяна Борисовна.

- Напрасно вам так кажется, - буркнул Петр Петрович.

- Я вот о чем думала… - начала Тоня. - Писать слепым трудно. Я пробовала закрыть глаза и писать - неважно получается. У них буквы одна на другую налезают, и высоту трудно соразмерить. Надо сделать какие-то выпуклые линейки, чтобы карандаш доходил до границы и упирался… Между двумя такими линейками шла бы строчка… Как Николаю Островскому сделали…

- Вот-вот, верно, Кулагина! - сказал Петр Петрович и вынул изо рта трубку. - Ну, показывай, - обратился он к Соколову.

Толя достал из портфеля небольшую деревянную рамку с поперечными проволочными линейками и, торжествуя, показал товарищам:

- Видите? Сюда вкладывается лист бумаги, а проволочки держат строку. Я сначала деревянные рейки сделал, да мама сказала, что лучше из толстых ниток или проволоки. Они чуть отодвинутся, когда нужно написать «б», «д» или другую букву с хвостиком, и дадут хвостику место.

Рамка переходила из рук в руки.

- Как ты сообразил? - спросил Мохов.

- Это ведь не изобретение, - ответил Толя. - Взял «Как закалялась сталь», прочитал про транспарант корчагинский. Начал думать, как улучшить его… Сделал я прибор в столярке, дома вечером зачищал, а самому уже казалось, что это ерунда, ничему не поможет. А тут мама спрашивает: «Над чем мудришь?» Ну, я ей показал, она говорит: «Верно»…

Толя вспомнил, как при вопросе матери первым его движением было спрятать рамку. Эта простая деревянная вещица была результатом трудных и сложных чувств, о которых не хотелось говорить. И как он был доволен, что Зинаида Андреевна, ни о чем не расспрашивая, подробно обсудила с ним, что можно сделать еще.

- Теперь дальше, - сказал Анатолий. - Что у меня в кармане, по-вашему?

В кармане у Толи что-то сухонько постучало, и он извлек оттуда вырезанный из дерева маленький квадратный корень.

- Вот вам, товарищи, радикал. А такую фигурку не хотите? А вот такую?

И Соколов пошел выкладывать на стол плюсы, минусы, скобки, тройки, шестерки, нули, буквы. Все это было искусно вырезано, зачищено и отполировано. У ребят замелькало в глазах.

- Вот вам почти вся алгебра. А скоро будет готова и геометрия. Выточим и шары, и конусы, и треугольники. Все, что надо.

- Толька! Молодчинище! - закричал Илларион. - Ребята, вот как нам этот резчик по дереву помог, а?

- Погодите! - волновалась Лиза, оборачиваясь то к Петру Петровичу, то к Толе. - Сколько же их надо сделать? Ведь в задаче может восемь, а то и десять раз один и тот же знак встретиться.

- Делать - так делать не скупясь, - ответил Петр Петрович. - Начало положено. Теперь просим рабочих рук побольше. Что, Надежда Георгиевна? - обратился он к Сабуровой. - Спорили со мною, когда я токарный станочек привез? Говорили: «Не понадобится»!

- Целый мешок наделаем и Павлику притащим. Пусть разбирается, - решил Мохов.

- Э, нет! Мы ему пенальчик сделаем, - заявил Соколов. - Только не маленький, как обыкновенные пеналы, а большой, длинный. Разделим его на отделения и на крышке над каждым отделением вырежем тот знак, который там лежит. Он на ощупь будет узнавать, где что. Понятно?

Сабурова искренне любовалась Соколовым. Мягко блестели его глаза под тяжелыми ресницами, с четких губ не сходила улыбка, тонкое лицо дышало прекрасной молодой добротой и оживлением.

И не одна Надежда Георгиевна так тепло думала о Толе. С лаской и гордостью глядела на него Женя, а Тоня твердила про себя:

«Милый, милый! Как придумал, как все сообразил! Не знает Павлик, какие у него друзья!»

- Ну как, одобряете? - весело спросил Соколов.

Все радостно зашумели, а Тоня, быстро подойдя, крепко обхватила голову Анатолия и поцеловала его. Юноша ахнул и растерянно обернулся к ней.

Сабурова, выручая смущенную Тоню, сказала:

- Ну, Тоня за всех нас выразила, как мы относимся к твоему изобретению. А теперь Ниночка Дубинская вам кое-что расскажет.

Нина поднялась с места. Всегда старалась она держаться как взрослая, и это ей удавалось. Помогали рассудительность, неторопливость, спокойствие. Но сегодня белокурые волосы Нины не собраны узлом на затылке, а заплетены в косу; воодушевляющее желание помочь товарищу окрасило ее щеки. Она стала проще и живее. Тоне показалось на миг, что перед ней пионерка Дубинская, собирающаяся сделать доклад на отрядном сборе.

- Папа на днях едет в Москву, - начала Нина, - и мы с ним были третьего дня у Надежды Георгиевны. У него свободного времени мало, еле затащила… Поэтому никого из вас звать не пришлось. Мы втроем поговорили и решили, что папа в Москве побывает в институте слепых и привезет Павлуше специальные учебники. Это книги с толстыми листами, и на них буквы наколоты. Читают их кончиками пальцев. Знаете?

- Знаем! Слышали!

- Они ведь очень громоздкие… Как доктор их довезет? - усомнился Андрей.

- В багаж сдаст.

- Чудесно! Чудесно! - ликовала Тоня. - Нинка, умница!

- Да это все Надежда Георгиевна и папа придумали.

- Э, погоди, Анатолий! - закричал вдруг Мохов так громко, словно Толя был на другом конце улицы. - Алгебру из дерева резать - это хорошо. А геометрические фигуры можно из глины лепить. Проще ведь!

- Правильно! - обрадовался Соколов. - Только не из глины, а из пластилина. Его у нас много в школе. Глина растрескается.

Легко дышалось всем, кто был в этот душный вечер в комнате Надежды Георгиевны. И каждый думал про себя, что никакая беда не страшна человеку, если он живет в стране, где горе одного становится заботой всех.