Чистое золото

Глава пятнадцатая

Тоня вскочила в шесть часов утра и побежала к Сабуровой. Около больной дежурили Новикова и медицинская сестра из больницы. Они сказали, что Зинаида Андреевна не вернулась, а Надежда Георгиевна плохо провела ночь. Боятся нового приступа сердечной слабости.

В половине восьмого Тоня была возле гаража и тут узнала, что шофер Трескин уже уехал.

- Как? - крикнула Тоня с таким отчаянием, что пожилой начальник гаража встревоженно посмотрел на нее.

- Уехал в семь часов. Приказ от директора пришел - в Никольское завернуть. Он и поспешил…

Тоня молча отошла и села на скамейку. Она упорно глядела себе под ноги. Что же делать? Бежать к Михаилу Максимовичу? К директору? Кончается годовой план. Конечно, все машины в разгоне.

Она встала и подошла к дверям гаража:

- Скажите, а эти машины куда идут?

- Эти две в ремонте, та в Неверово пойдет и еще одна - в Щекино.

- Не годится… - прошептала Тоня.

- Тебе в город, что ли? Здесь работник трестовский в управлении, металлург, кажется. Он обратно сегодня поедет.

Тоня поблагодарила и побежала к приисковому управлению. Там действительно стояла легковая машина, и водитель сказал, что если металлург, который вот-вот должен выйти, разрешит, он довезет девушку до города.

Ободренная, Тоня начала ходить перед высоким крыльцом управления. Теперь все будет в порядке.

«А как же я вернусь? - вдруг спросила она себя. - Ведь машина-то обратно не пойдет… Ну, как-нибудь! Найду доктора Дубинского, вместе что-нибудь придумаем!»

Металлург запаздывал. Тоня ходила до тех пор, пока у нее не начало мелькать перед глазами. Она сильно прозябла, захотела есть и спохватилась, что оставила пакетик с хлебом, данный матерью, на скамейке возле гаража.

Около часу дня она в тысячный раз повернула за угол управления и услышала голос шофера:

- Девушка, скорее! Сейчас поедем!

Тоня кинулась к машине:

- Пожалуйста, товарищ, подвезите меня! Мне в город!.. У нас учительница заболела, я за врачом.

Голос у Тони был просительный, робкий, но смотрела она на пожилого, усталого металлурга так, точно хотела сказать: «Попробуй только, откажи!»

Он молча нагнул голову, шофер открыл дверцу машины, и Тоня уселась в кабину.

Радуясь быстрой езде и сознанию, что наконец удаляется от поселка, она забыла о голоде и чуть не запела, но во-время спохватилась, сообразив, что около нее чужие люди. А петь очень хотелось, и песня состояла из двух слов: «скорей» и «вперед».

Это приподнятое настроение постепенно понижалось и сменялось новой тревогой. Час проходил за часом, а впереди неизменно лежал отрезок дороги, огибавшей гору. Когда же горы кончатся и дорога протянется далеко видимой, ровной лентой? Скорей бы уж выехать на равнину - половина пути будет пройдена.

Тоня начала вертеться в кабине, нетерпеливо поглядывая в окно. Шофер понимал ее нетерпение и бормотал:

- Сиди, сиди. Еще не скоро.

В город приехали около шести часов. Поблагодарив своих спутников, Тоня зашагала к здравотделу, стараясь идти быстро, хотя затекшие за долгую дорогу ноги плохо ее слушались. Она чуть не вскрикнула от досады, когда ей сказали, что сегодня работа конференции кончена и врачи разошлись. Никто не мог сказать, где остановился доктор Дубинский. Узнав адреса двух амбулаторий и поликлиники, она поспешила туда.

Город вырос за годы пятилеток из большого села. В нем не было ни церквей, ни старинных зданий. Прямые, широкие улицы, новые аккуратные дома… Говорили, что еще недавно на месте городского сада было болото, на месте треста - озеро, а на главной площади, где теперь театр, научно-исследовательский институт и поликлиника, паслись стада…

Проходя мимо магазинов, Тоня жадно взглядывала на витрины. Особенно привлекали ее выставки книг. Многие магазины уже закрывались. Если бы сейчас, сию минуту войти, можно было бы успеть порыться в книжных сокровищах. Но останавливаться нельзя… Тоня торопливо уходила от соблазнов. Прохожие заинтересованно поглядывали на румяную, рослую девушку в белом платке и длинном полушубке, с твердыми и ребяческими глазами. Она шла уверенно, не спрашивая ни у кого дороги, но по тому, как оглядывалась по сторонам, можно было понять, что это не горожанка.

Тоне решительно не везло: поликлиника была закрыта, а в амбулаториях она нашла только дежурных врачей, не имевших права отлучаться. Один из них дал ей адрес своего товарища, но, узнав, куда нужно ехать и что предстоит еще отыскивать машину, сказал:

- Ну, машину сейчас найти не так просто. Во всяком случае, сначала отыщите ее, а потом уже идите к врачу.

«Что же делать? Пойду в трест», - решила Тоня, снова очутившись на улице.

Все более тревожась, она почти побежала к тресту. Картины одна страшней другой преследовали ее… Надежде Георгиевне опять худо. Новикова и медсестра не знают, что делать. Сабурова задыхается, стонет… А не выполнить поручение Каганова тоже нельзя… Хоть бы в трест не опоздать…

Но в тресте было еще много людей, и даже «воевать», как выразился Михаил Максимович, ей не пришлось. Оказалось, что все знают о работах на Лиственничке и о том, что сегодня собираются брать пробу. Услышав, что Тоня - бригадир, молодой человек, взявший требование, посмотрел на девушку с уважением и сказал, чтобы она подождала, он сам все оформит.

К счастью, ждать пришлось недолго. Он скоро вернулся и провел Тоню в склад, где она получила тяжелый круг кабеля, тигли и банку с ртутью. Отыскали какой - то старый мешок, чтобы удобнее было нести кабель.

Когда Тоня вышла из треста, был девятый час.

«Куда же идти?» спросила она себя, остановившись у ограды, чтобы поправить сползающий с плеч мешок, и громко сказала:

- Знаю куда.

Она подошла к первому прохожему:

- Как мне найти обком партии?

Однако, отыскав большое белое здание обкома, Тоня оробела. Там, наверно, уже кончился рабочий день… А если и не кончился, удобно ли тревожить такого большого и занятого человека, как Василий Никитич?

«Да, удобно, - решила она через минуту. - Он к Надежде Георгиевне хорошо относится, и… вообще удобно».

Секретарь Круглова, хорошо одетая, спокойная девушка, с удивлением посмотрела на слегка запушенную снегом Тоню, на ее большой мешок. Тоне стало неловко под ее взглядом.

- Василий Никитич, наверно, уже домой ушел? - несмело спросила она.

Девушка улыбнулась.

- Домо-о-ой? - протянула она. - Василий Никитич раньше двух часов ночи домой не уходит. Только прием давно закончен. А вы откуда? С Таежного? Ну, присядьте. У него совещание. Как народ выйдет, я доложу.

Тоня села, с удовольствием вытянула усталые ноги. Бегая по городу, она не догадалась купить чего-нибудь поесть и теперь снова почувствовала, как проголодалась. Словно назло, секретарю принесли чай с аппетитными бутербродами.

Тоня отвернулась и стала глядеть на часы.

- Вы, может быть, есть хотите? - спросила девушка. - Я попрошу еще чаю принести.

- Нет, что вы! Я сыта, - поспешно ответила Тоня, принуждая себя свободно и открыто взглянуть на любезную девушку.

«Не хватало еще, чтобы со мной тут люди возились… Разиня несчастная!..» - сердито подумала она.

Тоня начала было дремать, но встрепенулась, услыхав громкие голоса и смех. Из кабинета Круглова выходили люди.

«Какие огромные всё дядьки!» - подумала Тоня. В полусне эти действительно рослые, плечистые люди показались ей великанами.

Она испугалась, что Василий Никитич уйдет, и окончательно проснулась. А он уже стоял перед ней, такой же аккуратно одетый и весело-озабоченный, каким Тоня видела его на прииске.

- Ко мне? - быстро спросил он и обернулся к секретарю - С Таежного, говорите? Везет нам сегодня на таежников…

«Когда же она успела сказать, что я с Таежного? Как я не слышала?» - удивилась Тоня.

- Василий Никитич, я… - начала она.

- Позвольте… - перебил ее Круглов. - Ну конечно же! Медалистка из таежной школы? Помню вас. Проходите в кабинет.

В просторном полутемном кабинете он сел за большой, освещенный лампой стол и указал Тоне на широкое кожаное кресло. По всей комнате в беспорядке стояли стулья. Два кресла, таких же, на какое села Тоня, почему-то отгораживали угол комнаты.

- Вас как зовут? - спросил Василий Никитич.

- Кулагина Антонина, - ответила Тоня, как бывало отвечала в школе.

- Да, да, Кулагина! - повторил он. - Горного мастера дочка. Хорошо ваш отец выступал тогда на вечере… Ну, слушаю вас.

Василий Никитич, директор наш, Надежда Георгиевна, опасно заболела, нужен врач, все амбулатории закрыты, поздно уже…

Тоня выговорила все это единым духом.

- Поехал врач к Надежде Георгиевне, да не один - еще профессора с собой повез, - ответил Круглов, чему-то улыбаясь.

- Как? - не поняла Тоня.

- Очень просто. Машина ваша сегодня тут была?

- Была… Шофер Трескин приезжал… Я с ним выехать опоздала.

- Ну вот. Я с вашим доктором Дубинским по телефону говорил и с профессором. Они уехали.

- Но вы-то как узнали, что больна Надежда Георгиевна? - недоумевала Тоня.

- А, это вам неизвестно? Пожалуйте сюда.

Василий Никитич на цыпочках направился к углу комнаты и поманил за собою Тоню. Она увидела за широкими креслами низенький диванчик. Здесь кто-то спал. Две мальчишеские головы - черная и белобрысая - лежали на подушке.

- Это что же такое? - вырвалось у Тони. - Степка и Митхат!

- Ш-ш… Вы не шумите! - испуганно погрозил пальцем Круглов. - Отойдите-ка лучше от греха. Я считаю большой своей удачей, что они заснули. - Он тихо засмеялся. - Не знаю, что мальцы там нагородили вашему шоферу, но старый дурень поверил, что их послали в город. Привез сюда - они прямиком ко мне… Да, в обком явились… - повторил он.

- Что же, они тоже за врачом? - Тоня не могла опомниться от удивления.

- Конечно. Я разыскал доктора по телефону, профессора уговорил, а этих разбойников отослал, чтобы с той же машиной ехали обратно. А они, видите ли, проплутали где-то, машину не нашли… Доктор опять звонит - долго ли ребят дожидаться. Я решил, что дело промедления не терпит, сказал, чтобы врачи ехали. А мальчишки блуждали, блуждали по городу и опять вернулись сюда.

- Ой, что же там, на прииске, делается? Ищут ведь их…

- Теперь там уже все известно - доктор расскажет, - успокоительно заметил Василий Никитич. - Они хотели взрослых выручить, - задумчиво сказал он, - знают, что все заняты… А у них, как Степа объяснил, отметки уже выставлены за вторую четверть. Они и сочли, что ущерба не будет, если денек в школу не пойдут.

- Горе с ними! - вздохнула Тоня.

- Горе, горе, да… - согласился Круглов, думая о чем-то своем. - И радость большая, правда? - опять засмеялся он.

Тоня вспомнила, что на прииске говорили, будто у самого Василия Никитича детей нет. Жаль. Много хорошего мог бы принести ребенку такой отец.

- Теперь вот что, - уже серьезно сказал он, - надо ведь вас и ребят домой отправить, Кулагина Антонина. Я собирался в Таежный завтра или послезавтра. Перед концом года у меня правило - все прииски объезжать.

Он подумал, пересмотрел листки своего настольного календаря.

- Да, пожалуй, так будет лучше всего… Тоня, распорядитесь-ка, чтобы дали машину! - громко крикнул он. - Вы не пугайтесь, это секретаря моего тоже Тоней зовут.

- На ночь-то глядя, Василий Никитич! - укоризненно сказала вошедшая девушка.

- Ну, что делать. Не в первый раз ведь. Буфет открыт еще? Так вы нашу гостью покормите на дорогу, и двинемся.

Сидя в машине между Василием Никитичем и укутанными тулупом ребятами, Тоня перебирала в уме все события этого беспокойного дня. Как хорошо, что она решила пойти в обком! Каждый человек, пришедший туда с открытым сердцем, найдет добрый совет и помощь.

- Вашей Надежде Георгиевне хорошенько отдохнуть надо, - сказал Круглов. - Так Дубинский говорит. Нужно бы ей на годик школу оставить.

- Как оставить? Совсем уехать от нас?

- Может быть, и уехать, чтобы вернуться здоровой, окрепшей.

Тоня молчала, и Василий Никитич почуял в ее молчании затаенный вопрос.

- Ну что? - повернулся он к ней и чиркнул спичкой закуривая. Несмелый огонек на секунду осветил его крупный нос и живые глаза.

- Василий Никитич, - тревожно заговорила Тоня, - вы только правду мне скажите, я вас очень прошу… вы меня не обманывайте. Не потому ли вы говорите о ее отъезде, что кто - то в облоно недоволен работой нашей школы?

- Вы что меня так заклинаете правду говорить? - усмехнулся он. - Я правды не боюсь. Об этом деле в облоно я знаю. Неправы товарищи: у Надежды Георгиевны отношение к работе и к ученикам настоящее, советское. Словом, никаких неприятных последствий эта история не вызовет. Печально только, что еще попадаются у нас люди в футлярах.

Тоня выпрямилась и порывисто вздохнула.

- Вам, наверно, много приходилось с такими людьми бороться? Да? - спросила она горячим шопотом.

Круглов захохотал:

- Приходилось и приходится, это верно. И тебе, девушка, еще придется повоевать с ними.

Так неожиданно и просто прозвучало его «ты», что Тоня в темноте благодарно улыбнулась.

- Видишь ли, - продолжал он, - такие люди могут быть и очень знающими работниками, да боятся каждого самостоятельного шага. Очень уж исключений не любят. Это бюрократизм душевный или…

- Равнодушие, вот что! - с жаром отозвалась Тоня. - И все, что их равнодушие, их покой может нарушить, им не нравится. Они лучше глаза закроют, чтобы не видеть.

- Может быть, и так… - задумчиво сказал Василий Никитич. - Но они должны исчезнуть. Огромное большинство у нас - живые, настоящие люди… Вот эти, что ко мне приехали, - помолчав, добавил он, - наверно, не будут равнодушными.

- Нет, не будем! - послышался вдруг тоненький голосок.

- Они, оказывается, не спят! - удивилась Тоня. - А ты разве понял, Митхат, про что Василий Никитич говорил?

- Я все понял, - серьезно ответил Митхат.

- Ну, принимаю твое обещание! - сказал Круглов. - Давай руку.

К нему потянулись сразу две руки, и обе исчезли в его широкой ладони.

- А теперь наденьте варежки и послушайте, что про вас старшие скажут. Много они там у вас безобразничают, Тоня?

- Ой, много, Василий Никитич!

- Ладно уж тебе! - дернул ее за рукав Степа.

Он был очень смущен неожиданным появлением Тони в кабинете Круглова и, проснувшись, первое время не отвечал на ее вопросы и отворачивался. Но известие, что сейчас все поедут домой в легковой машине, вместе с самим Василием Никитичем, показалось ему волшебным подарком судьбы, и он твердо уверился, что никаких неприятных последствий их самовольное путешествие не вызовет.

- Ты помолчи! - строго сказал секретарь. - Ну-с, Тоня, докладывай.

Тоня подробно рассказала о «белом мальчике» и о прогулке Степы в бадейке подвесной дороги.

- Хороши ребята! - Голос у Василия Никитича стал суровым. - И сегодня, значит, опять переполоху наделали?

- Мы ведь хотели как лучше, - грустно отвечал Степа.

- Ты, брат, ведь, наверно, военным хочешь быть?

- Ага. Командиром.

- Так имей в виду, что если ты себя и дальше так будешь вести, я, старший партийный руководитель, все меры приму, чтобы тебя в Советскую Армию не взяли. Не надейся, что я позабуду твои проделки, пока ты вырастешь. У меня память железная.

Степа обиженно засопел.

- Пока ты до такого позора не дожил, давай условимся: перед тем как сделать что-нибудь, ты хорошенько подумаешь, ладно ли выйдет. Можешь такое обязательство на себя взять?

- Могу! - восторженно подтвердил Степа.

И Тоня живо представила себе, как твердо он сейчас уверен, что отныне будет обдумывать каждый свой шаг и поступки его будут удивительны и блестящи.

А более трезвый товарищ Моргунова сказал со вздохом:

- Раньше думать не помогает. Пока думаешь - все хорошо получается, а потом выходит плохо.

- Нет, друг, так бывает, когда люди плохо думают, - отозвался Круглов и тихо сказал Тоне: - Я бы не взялся их воспитывать, знаете… Очень мне все в них нравится. И сейчас как следует пробрать не могу… Уж там педагоги окажут подобающее воздействие.

- А Надежда Георгиевна поправится непременно, - заговорила Тоня, продолжавшая думать о старой учительнице. - Не надо ей со школой расставаться. Она всегда говорит, что около ребят здоровее и бодрее становится.

- Ну-ну, ей лучше знать, - ответил Василий Никитич.

Через несколько минут Тоня поняла, что он задремал. Успокоились и ребята. А Тоня сидела, боясь пошевельнуться, чтобы не потревожить своих соседей. Она глядела в темноту и чувствовала в себе большой и ясный покой. Ей, как и мальчикам, поездка казалась волшебной.

Завораживало плавное скольжение в черно-белой мгле, которому бесконечные повороты дороги придавали особую прелесть. Рядом ровно дышал человек, только что говоривший с ней, как с дочерью, а там, в поселке, около Надежды Георгиевны был врач, деловитый, уверенный, с большими белыми руками и громким голосом. Ее, Тоню, ждал друг… Как жадно будет он слушать рассказ о ее приключениях! Ждала и бригада - верные, напористые ребята. Конечно, они встретят ее хорошей вестью о золоте, найденном ими…

Сколько времени ехали, Тоня не знала, но внезапно ей стало холодно, и она услышала изменившийся голос ветра. Нагнувшись вперед, она старалась разглядеть что-нибудь сквозь ветровое стекло. Машина шла очень медленно, а свист ветра становился все резче. Тоня поняла, что теперь ветер не утихнет и будет бушевать всю ночь. Впервые за эту зиму на землю пришел буран.

Она забеспокоилась и уже не спускала глаз с шофера, который, повидимому, тоже тревожился, озабоченно поглядывал по сторонам и бормотал что-то сквозь зубы.

Тоне удалось разглядеть какие-то строения. Шабраки, по ее расчетам, проехали уже давно. Значит, они в Белом Логу. На одно мгновение мелькнула мысль, что разумнее было бы переночевать здесь, но водитель молчал, а он, конечно, первый заговорил бы об этом, если бы было необходимо. В конце концов, осталось немного, значит надеется доехать.

Но прошло еще минут пятнадцать, и шофер обернулся:

- Плохо, Василий Никитич.

- Василий Никитич спит, - шопотом отозвалась Тоня.

- Кто спит? Ничего подобного! - сейчас же послышался спокойный голос. - Что там, Никанор?

- Не доедем. Заносит. Дороги не видать.

- Не пугай, не пугай!

Василий Никитич сел поудобнее, откашлялся и закурил.

Машина шла еще некоторое время, затем резко накренилась и стала.

- Приехали! - сказал водитель и тихо выругался.

- Вылезать? - спросил секретарь.

- Вылезайте, Василий Никитич, и вы, гражданочка. Ребят можно оставить.

Задние колеса съехали с дороги и глубоко ушли в снег. Три человека, по пояс увязая в сугробе, пытались сдвинуть машину с места.

- Нет, ничего не выйдет, - сказал Василий Никитич, выходя на дорогу и отряхиваясь. - Только поморозимся… Вот что, Никанор: залезай в машину к ребятам, укройся тулупом и спи. А мы с девушкой дойдем пешком и людей сюда отправим. Следовало бы ее оставить с детьми, да она местная, дорогу знает. Сколько до Таежного?

- Километра два, наверно, - сказала Тоня. - Но как в этакой каше дойдешь?

- Дойдем, коли нужно.

Василий Никитич зашагал вперед.

Идти было невыносимо трудно. Тоня, напрягаясь, старалась не отставать от Круглова, а он, в своей тяжелой дохе, двигался быстро и все время маячил впереди нее. Ветер резал глаза, не давал дышать, и Тоня страстно, изо всех душевных сил желала одного: чтобы он не усилился. Она видела, что сейчас буран еще не дошел до той ярости, когда люди валятся и не могут подняться, как было с Татьяной Борисовной прошлой зимой.

С трудом передвигая увязающие в снегу ноги, Тоня шла оглушенная и ослепленная, низко держа голову. Она решила, что, как всегда в трудных случаях, нужно поставить перед собой какую-то, пусть небольшую, цель и только о ней думать. И цель она себе нашла - обогнать Василия Никитича. Ей, местной жительнице, подобает привести гостя в поселок.

После долгих напрасных попыток удалось воспользоваться короткой остановкой секретаря и вырваться вперед. Теперь она шла первой, изредка оглядываясь.

Ноги у нее закоченели и плохо гнулись, сильно болел лоб от крепких ударов ветра. Как она ни старалась пониже опустить платок, он сейчас же уползал назад.

В белесом безумии крутящегося снега перед ней вдруг вырос какой-то холм. Тоня, недоумевая, как мог возникнуть посередине дороги такой сугроб, приблизилась к нему и поняла, что это засыпанная снегом машина.

Что же это значит? Каким образом она опять очутилась около машины?.. Значит, весь мучительный путь был пройден напрасно? А где Василий Никитич?.. Его не видно, они потеряли друг друга…

В отчаянии Тоня опустилась на снег около машины. Здесь ветер не так пронизывал, и она, закрыв глаза, слушала его свист. Показалось, что стало теплее, и страх охватил ее: так и замерзнуть недолго.

«Сейчас… одну минутку отдохну и поднимусь…»

Блаженная дремота мягко подбиралась к Тоне. Уже показалось, что всю ее окутывают большим пушистым одеялом, когда над самым ухом сильный голос сказал:

- Эй, спать не годится! Вставай, девушка!

Тоня открыла глаза. Перед ней в самом деле колыхалось какое-то пушистое одеяло, и она не сразу поняла, что это доха Василия Никитича. Он стоял нагнувшись, защищая ее от ветра.

- Василий Никитич, машина… - слабо выговорила Тоня.

- Ну и что же?

- Мы опять к ней пришли!

- Опять? Что ты! Это машина не наша.

Он взял Тоню за руки и заставил подняться.

- Ты приободрись, милая. Мы уже от поселка в двух шагах. Слышишь, электростанция работает, собаки лают… А машина эта, верно, директорская… Тоже, значит, оставил, а сам пешком пошел.

Тоня снова поплелась за секретарем. Грудь и спину ломило. Ноги едва двигались, но она все явственнее слышала звуки селения.

«Еще… еще немножко», - подбадривала она себя.

Они уже шагали мимо заплотов, спящих домов. Тоня шла, не разбирая дороги, не думая о том, сколько еще нужно идти, и вдруг остановилась вздрогнув. В снежном вихре тускло светился круг: это были часы на здании приискового управления.

Тоня схватила Василия Никитича за рукав и молча показала ему на здание. Он понял и свернул с дороги к крыльцу.

«Дежурный-то, во всяком случае, там, - соображала Тоня. - Только чуть-чуть отогреться - и домой… А если дежурный уснул? Не достучишься…»

Но дверь оказалась незапертой. В коридоре было светло и чудесно натоплено. Тоня, вдохнув в себя теплый, с запахом застоявшегося табачного дыма воздух, опустилась на табурет около двери.

К ним бежали люди, неизвестно почему очутившиеся здесь в эту пору. Их окружили, тормошили, раздевали.

- Василий Никитич! Товарищ Круглов! - кричали секретарю со всех сторон.

- Доехал, батюшка! Или дошел? А мы навстречу собрались, сейчас выходить хотели!..

- Да ну? - сказал секретарь, сбрасывая доху и растирая руки. - Как же узнали, что выехал? Наладили, значит, связь?

- Да-да, заработал телефон!

- Но вам, товарищи, все равно выходить придется: километрах в двух машина наша осталась, там двое ребят и шофер.

- А ну, пошли! Веревки у кого?

Мимо Тони прошагали парни с фонарями и кругами веревок. Мелькнули какие-то знакомые лица. Дверь захлопнулась, и за нею прозвучала команда:

- По веревке идти, ребята! Таштыпаев, ты, что ли, вперед встанешь?

- Братцы, а согреться нечем? - спросил Круглов.

Из своего кабинета уже спешил директор:

- Сюда, сюда, Василий Никитич! Сейчас и тебе и девушке согревающего хлебнуть дадим. Я сам час назад ввалился, чуть не замерз.

Тоня слышала все это, как сквозь вату. Кто-то снял с нее полушубок, платок, кто-то спрашивал:

- Не обморозилась? Руки как? Ноги?

- Ноги… да… - начала она. - А Надежда Георгиевна как?

До нее дошел голос дяди Егора Конюшкова:

- Лучше, лучше Надежде Георгиевне. И отец твой тут. Николай Сергеевич, здесь они! Здесь Тоня. Цела дочка!

Тоня привстала с коротким криком. Отцовские руки обхватили ее.

- Доченька! Тонюшка! - бормотал Николай Сергеевич, прижимая к себе Тоню, гладя ее по лицу жесткими теплыми руками.

Она поймала эту жилистую руку, прижалась к ней щекой и закрыла глаза.

- Николай Сергеевич, ноги не поморозила ли? Надо посмотреть. Потом нацелуетесь… Да вот пусть выпьет спирту глоток, - хлопотал дядя Егор.

Тоня хлебнула обжигающей прозрачной жидкости. Ее опять усадили, сняли валенки.

- Пустяки! Чуть-чуть прихватило, сейчас ототрем!

- Да не надо… я сама…

- Сиди, сиди, не мешай!

Отец опустился на колени и начал с силой растирать побелевшие пальцы Тони. Это было очень больно, но она, вскрикивая и морщась, все же улыбалась.

«Простил! Простил! - звучало в ее сердце. - Опять со мной, прежний, ласковый!»

Она вдруг высвободилась и тревожно спросила:

- Папа, проба на Лиственничке была, не знаешь?

- Была, дочка, была! При мне пробу брали.

- Ты на голец ходил? Зачем?

- Ну, мало ли… посмотреть, как там… - забормотал Николай Сергеевич.

- Да уж говори прямо, что сердце не выдержало! - подхватил дядя Егор.

- И что же проба? Нашли что-нибудь?

Отец растерянно перевел глаза на товарища.

- Ни синь пороха там нет, голубка! - сказал старый Конюшков.