Чистое золото

Глава четвертая

Тоня молчала. Так величава была широта и тишина ночи, с такой огромной высоты светила холодная луна, что говорить не хотелось.

Они прошли мимо клуба, мимо заборов и спящих домов. Наезженная дорога четко виднелась на снегу. Она вывела Тоню и Толю из котловины, где стоял поселок, нырнула вниз, а когда выпрямилась снова, огни прииска спрятались за горой.

Анатолий еле поспевал за Тоней. А ей все казалось, что они идут слишком медленно.

- Смотри, - сказала она обернувшись, - дорога бежит, правда?

- Бежит.

- А луна?

- И луна бежит. Да как быстро!

- Побежим и мы!

Они побежали, и белые холмы за обочинами двинулись навстречу им.

Тоня легко неслась вперед, Анатолий держался сзади. Он забыл неприятное впечатление от встречи с человеком в дохе. Радость наполняла его сердце. Казалось ему, что лучше ничего не было в его жизни, чем этот бег под высокой луной по снежной дороге за милой девушкой.

У леса Тоня остановилась и, споткнувшись, чуть не упала. Толя поддержал ее:

- Устала ты. Посиди, отдышись немного.

Он подвел Тоню к большому, заметенному снегом пню.

- Сейчас снег смахну… Теперь садись.

Они отдыхали недолго и вступили в лес. Здесь было темнее. Деревья жались друг к другу по сторонам дороги. Большие ветви их были недвижны, словно не могли пошевелиться под снежным грузом.

- Ты не боишься? - спросил Толя.

- Конечно, нет! А ты? Может быть, тебе страшно?

Тоня быстро взглянула на спутника. Не обиделся ли он? Нет, Анатолий улыбался.

- Мне-то стыдно было бы бояться. А я вот подумал, что какая-нибудь столичная девушка здорово струхнула бы. Лес тут у вас серьезный!

- Тайга! Ты в Ленинграде, наверно, только в книгах про нее читал.

- Читал, конечно… И я рад, Тоня, что увидел ее своими глазами!

- Рад! Ты еще тайги по-настоящему не знаешь! Тут ведь заблудиться ничего не стоит. Один мальчишка неделю блуждал. Он медведицу видел. На землю лег, она его обнюхала и не тронула. В Шабраки весь голый пришел, так ободрался в тайге… Здесь только такие, как Ион, ходят - не боятся.

- Это кто - Ион?

- Старик-хакас, охотник.

- Тот, что в школу приходил к Надежде Георгиевне?

- Он самый.

- Он и тебя знает. Еще сердился, что ты давно у них не была.

- Да… С осени не была в этих краях.

Тоня опять умолкла, и Анатолий не начинал разговора. С полчаса еще шли они лесом, потом поднялись на крутой холм и увидели деревню. Она чернела в логу между горами. Редкие огни слабо светились в окнах.

Тоня снова заторопилась. Они спустились с холма, прошли мостик и свернули с пустынной главной улицы в тупичок.

Домишко приютился около трех огромных елок. В палисаднике стыли оголенные кусты.

Тоня толкнула калитку, вошла во двор и приникла к окошку.

- Не спят, - сказала она почему-то шопотом. - Свет есть. Пойдем.

Они остановились в темных сенях. Из избы слышалось бормотанье. Голос был детский. Ребенок не то напевал, не то читал по складам.

Тоня решительно застучала в дверь. Бормотанье оборвалось.

Что-то загремело, и женщина спросила из-за двери громко и тревожно:

- Кто там?

- Тетя Даша, откройте. Это я, Тоня.

Дверь открылась. Тоня и Толя вошли. В комнате было полутемно, а от густого пара, что ворвался с ними из сеней, и вовсе ничего не стало видно.

- Что это ты выбралась в такую пору? Да еще в праздник! У вас там, небось, гуляют сегодня… А у нас веселье плохое. Видишь?

Женщина говорила неласково и повела вокруг себя рукой с раздражением, точно хотела сказать: «Вот, любуйся».

Была она худа, лицо казалось усталым, и темные глаза смотрели отчужденно.

Тоня огляделась. В комнате пахло дымом. На столе светила коптилка. Маленький белоголовый мальчик, повязанный крест-накрест платком, сидел на табуретке. Он испуганно глядел на Тоню.

- Вот как теперь живем, - сказала женщина и неожиданно не то всхлипнула, не то простонала. Анатолию показалось, что она сию минуту заплачет, заголосит, начнет плакать и Тоня, а за ними зальется белоголовый мальчишка. Юноша так растерялся, что сделал шаг к двери.

«Я лучше подожду во дворе…» - хотел он сказать, но Тоня заговорила вдруг оживленно и быстро:

- Соскучилась я, тетя Даша, вот и пришла. Извини, коли не во-время. А вот Анатолий Соколов. Из нашей школы. Слыхала, наверно? Доктора Соколовой сын… Что это у вас дымно? Печка не в порядке? А свет почему не горит?.. Алеша, ты меня боишься, что ли? Давай здороваться.

Говоря все это, Тоня разделась, повесила шубу на гвоздь и, обняв тетю Дашу за плечи, подвела ее к столу. Толе показалось, что сейчас она очень похожа на свою мать, Варвару Степановну.

- Раздевайся и ты, Анатолий. А мы ведь из школы, тетя Даша. Вечер у нас. Алеша-то здоров? Что же он ко мне не подойдет? Ты не узнал меня, да?

- Не узнал, - тихо сказал Алеша.

- Будет болтать-то! - сурово прикрикнула тетя Даша. - Скажет тоже! Тоню не узнал!.. Не видел он тебя давно, отвык.

- Ты песню пел, Алеша, когда мы пришли? Я из сеней слышала.

- Песню, - так же тихо ответил мальчик.

- Ну, спой нам. Мы послушаем.

Алеша помотал головой, молча слез с табуретки и подошел к Тоне.

- Ну, иди ко мне, посидим вместе.

Тоня взяла мальчика на руки. Он прислонился к ее плечу и сидел неподвижно, глядя в упор на Анатолия большими светлыми глазами.

А Тоня не смолкала ни на минуту. Она передавала тете Даше приветы от отца и матери, рассказывала о спектакле, о школьных делах.

Тетя Даша слушала молча. Постепенно лицо ее прояснилось, взгляд потеплел, и стало видно, что она добрая, даже робкая женщина, а сердится только от усталости и заботы.

- Хороша ты, Тонюшка! - вздохнув, сказала она. - Еще лучше стала… Ну, спасибо, что пришла. Я думала, вовсе забыла про нас. Да что же я… Самоварчик надо поставить.

- Не нужно, тетя Даша, не хлопочи.

- Налит он уж, налит. И уголь есть и лучина.

- Ну, так давайте, тетя Даша, я самоваром займусь, а вы с Тоней побеседуйте, - предложил Толя.

- Что ты, молодой человек! Разве сумеешь?

- А вот сейчас увидите!

Анатолий так умело и ловко захлопотал возле самовара, что тетя Даша скоро перестала тревожно следить за ним и опять обернулась к Тоне. Мало-помалу она рассказала о своем житье. Дров у нее много, а в избе холодно потому, что печка дымит. И с чего дымить стала, непонятно. Все время топилась хорошо. Надо бы позвать кого-нибудь переложить, да руки не доходят. Работает она попрежнему на колхозной лисоферме, и работы много.

- Да-да, помню, ты мне говорила. Много зверей у тебя?

- Десять лисоматок и пятнадцать молодых.

- Ну, и как управляетесь? Беспокойные, наверно, питомцы? - спросил заинтересованный Соколов.

- Привыкла… Я когда пришла, лисята хилые были, взъерошенные, ноги кривые у них. Неумелые люди ухаживали. Ни домиков не было, ни корма настоящего. Сидели в темном сарае. Гляжу бывало на них и плачу. Ну, думаю, все погибнут… А тут заведующий новый прибыл. Знающий человек. Настроили мы лисам домишек, заплотом[4] высоким их огородили, спокойней им стало. А то ведь они шума боятся, собак боятся, людей чужих тоже. С мухами я начала бороться, убирать чаще. Мухи их донимали, да и заразу заносили всякую. Теперь такие сытые, гладкие лисы - красота! Меня знают!..

Тетя Даша оживилась, даже улыбка показалась у нее на лице.

- А кормишь чем?

- Целая кухня, Тонюшка. И мясо им нужно обязательно, и отруби едят, и овощь. Картошку даем осторожно. От нее шерстка блеск теряет. А вот от турнепса мех густой, блестящий делается…

- Интересно! Ну ладно, про лисят успеем. Ты скажи, почему Алеша такой бледный, света почему нет?

- Алешка у меня болел долго. До сих пор в садик не ходит. А свету у нас с осени нет. Вот как ты была последний раз, на Октябрьскую, кажется, тогда и выключили. Говорят: временно, на зимние месяцы. Сейчас весь свет к вам на Таежный идет. Вот керосину надо бы добыть, да так уж…

Тетя Даша заметила испытующий, недоверчивый взгляд Тони и быстро дотронулась сухой, жесткой рукой до руки девушки:

- Ты, небось, думаешь, Тонюшка: и есть им нечего, и холод у них… А я прямо скажу: трудно, конечно… Кому сейчас не трудно! Ведь какая война прошла… Но голодные не сидим. Хлеба хватает, картошка есть, из садика обед хороший на Алешу получаю… Мне бы только самой в силу войти… А я, поверишь, на ферме работаю, и дело неплохо идет, забываю беду свою как-то… а приду домой - ничего не могу. Сижу, гляжу в угол, о чем думаю, и сама не знаю…

Анатолий ждал, что Тоня сейчас скажет тете Даше какие-то ласковые слова, начнет ее утешать, но его подруга сурово спросила:

- Запустила ты дом, тетя Даша? Скажи правду.

- Ох, запустила, Тонюшка!.. Сама знаю. Если бы поговорила с председателем, наверняка наладили бы мне печку и керосину бы дали… Только тяжко людей просить, когда раньше свой работник был, да какой… Сам всегда людям помогал.

Тоня слушала, сдвинув брови.

- Самовар готов! - объявил Анатолий.

Все сели к столу. Толя исправил коптилку, она загорелась ярче. Тоня стала рассказывать тете Даше про приезд новой учительницы, про то, что Николай Сергеевич получил премию к Новому году.

Чаепитие началось очень мирно и так же мирно и кончилось бы, если бы не Алеша.

Мальчик разрумянился и повеселел. Отодвинув от себя пустое блюдечко, он несколько раз лукаво взглядывал на Тоню, потом, потянувшись к ее лицу, громко зашептал на ухо:

- Я тебя узнал. Это я нарочно сказал, что не узнал…

- А что же смотрел на меня, как на чужую тетку?

- Не… не на чужую… Я подумал - может быть, это Павлик с тобой пришел…

У Тони опять сдвинулись брови, а тетя Даша заплакала. Лицо ее, не изменившее выражения, оказалось сразу залитым слезами. Всхлипывая, она шептала:

- Ой, Павлушенька… Павлик… Ой, Павлик, сынок.

Тоня быстро спустила Алешу на пол и подошла к плачущей матери:

- Тетя Даша…

Но та не слушала.

- Павлик! Ой, где же ты, Павлик… - Она схватила Тоню за руки: - Ведь нету ничего… Ничего нету с тех пор… Никакой вести… Значит, не ждать уж больше? Не ждать?

- Я жду. Жду, тетя Даша, и вам надо ждать… Будут вести. А сейчас не плачьте, не надо пугать Алешу… - Тоня крепко сжала худые плечи женщины, посмотрела ей в глаза. - Полно, тетя Даша, полно!

- Ма-ам! Не надо! - протянул Алеша, дергая мать за платье.

Дарья Ивановна взглянула на сына и не то что успокоилась, но каким-то привычным усилием сдержала слезы:

- Не буду, Алешенька, не буду!..

- Спать ему пора! - решительно сказала Тоня. - Укладывайте его, тетя Даша, а мы пойдем.

Она сняла с гвоздя шубу, быстро оделась и подошла к Алеше:

- Ну, будь здоров, милый. Приходи с мамой к нам.

Мальчик неуверенно кивнул головой.

Тетя Даша, еще всхлипывая, прислонилась к дверному косяку и дружелюбно глядела на Тоню:

- Не знаю, выберусь ли на Таежный, Тонюшка… Ты сама- то не забывай.

- Да-да. Я приду к вам, я скоро приду. А вы не хворайте тут.

Ночь и снег и далекая луна опять молчаливо встретили Тоню и Толю и повели их из печального дома.

Тоня шла опустив голову и только около леса глухо сказала:

- Соврала я ей.

- В чем соврала, Тоня?

- Что ждать надо. Нечего себя обманывать. Ничего не будет…

Тоня подняла голову. Анатолий увидел ее освещенное луной лицо и удивился, поймав в глазах, всегда спокойных и ясных, то же тоскливое выражение, что в темных, запавших глазах тети Даши.

- Конечно, ей неважно живется. Она только говорить не хочет. А я не была у нее столько времени… Эх!..

- Ладно, Тоня. Что же говорить о том, чего поправить нельзя! Теперь надо подумать, как ей помочь. Я с ребятами потолкую.

- Да-да, непременно!

Тоня вздохнула, продела свою руку под руку Анатолия и, крепко ухватившись за рукав его полушубка, пошла с ним в ногу.

«Намаялась… - подумал Соколов. - И болтовня эта не даром ей далась… Надо о чем-нибудь другом с ней заговорить».

И тут же неожиданно для себя спросил:

- Тоня, а ты очень… дружила с Павлом? Ты прости, что я спрашиваю.

Но Тоня взглянула на него доверчиво и прямо:

- Ничего… Я с тобой сегодня говорить могу. Раньше и не подумала бы, а сегодня могу. Может быть, потому, что ты пошел со мной… Да, я очень любила Павлика.

Тоня пристально смотрела на дорогу и шагала все так же в ногу с Анатолием.

- Слово-то уж очень большое, - опять заговорила она. - Самой себе и то трудно его сказать. Но что же скрывать… Думаю о Павлике постоянно. Ни с кем мне так легко и интересно не было.

- Значит, тоскуешь? Мне вот… - Анатолий замялся, - Всегда хочется, чтобы ты была счастливой.

- А я счастливая! - горячо сказала Тоня.

- Как же так?..

- Вот так. Я счастливая. Разве ты не видишь? Я как себя помню, счастье всегда со мной. Павлик - это мое личное, понимаешь? Я о нем очень грущу, только общего-то это не меняет. Не умею сказать, но ты меня' пожалуйста, несчастной не считай. И не хочу, чтобы меня жалели, и неверно будет.

Она снова помолчала.

- Ты Павлика мало знал.

- Мало, да. Маму сюда в сорок четвертом перевели, летом. Осенью я со всеми вами в школе познакомился, а ушел Заварухин…

- В начале января. Как раз год назад.

- Г оворят, вы с детства дружили?

- С пяти лет… Жили близко друг от друга. А когда у нас на Таежном открылся детский сад, мама меня туда привела и спрашивает: «Ну, Тоня, с кем из ребятишек дружить будешь?» Я показала на Павлика и говорю: «С ним, с кем же еще!»

- А потом?

- Потом вместе в школу поступали, сели за одну парту. И так до конца, пока он не ушел.

Они опять замолчали. Глядя на неподвижные косматые деревья, Тоня живо вспомнила, как ходила с Павлом на прииск Добрый к матери раненого бойца. И вот сейчас опять идет она по зимнему лесу, но другой человек рядом с ней, и нет у нее вести, которая могла бы обрадовать.

Девушка растерянно посмотрела на Анатолия:

- Ты что-то сказал?

- Я спросил: неужели вы ни разу не поссорились?

- Ну, как же! - Она с сокрушением покачала головой. - Иной раз крепко ссорились. Я ведь в отца - нелегкий характер! Только это дела не меняло.

- А… как Павел?.. Он тебе говорил когда-нибудь?

- Нет, никогда, я и так знала.

- И теперь не жаль?

- Что не сказал? - переспросила Тоня, думая, что Павел, в сущности, не сказал ей ничего перед отъездом. - Вот именно, очень жаль, очень. Хоть я и знала, а так жалею, что не услыхала от него самого! И поэтому я ни от кого другого этих слов слышать не хочу.

- Никогда? - Анатолий даже остановился на минуту. - Но так ведь не бывает, Тоня. Это тебе сейчас кажется, а потом…

- Не знаю, что будет потом, - отрезала Тоня, - а сейчас не могу и не хочу ничего такого знать… Ты это учти, - прибавила она тихо.

- Не беспокойся, - сразу похолодевшим голосом откликнулся Анатолий, - запомню.

Они, не сговариваясь, ускорили шаг.

Тоня уже стыдилась своей откровенности, и последние слова показались ей излишне резкими, а Толя вдруг почувствовал, что очень устал и от далекой прогулки и от разговора.

Взглянув на окна Кагановых, Тоня сказала, как бы про себя:

- Женечка не спит. Рассказывает маме про свой успех.

- Ох, Тоня! - спохватился Анатолий. - Боюсь, что не потому у них свет горит.

- А почему?

- Ты не заметила, а когда мы выходили из школы, нам встретился доктор Дубинский. Он шел с помощником Михаила Максимовича, Кирюшиным… И доктор сказал: «Бывают же такие неожиданные ухудшения. А всего час назад она совсем прилично себя чувствовала». Боюсь, что Женина мама…

И ты мне ничего не сказал? - с укором крикнула Тоня и бросилась к дому подруги.