Чистое золото

Глава пятая

- А нашего полку убыло, слыхала?

- Да она, наверно, еще ничего не знает!

Этими восклицаниями встретили Тоню друзья, когда она вошла в школьную столярку.

Здесь заканчивался ремонт парт и столов. Новый учебный год школа должна была встретить в полном порядке.

Тут же Толя Соколов доделывал последние пособия, нужные Павлу. Выпускники любили сюда заходить по вечерам. Здесь пахло свежей краской, смолистыми стружками, и в кажущемся хаосе рабочего помещения был свой, особый уют. Столярка даже получила название: «клуб отъезжающих».

Сейчас, увидев ребят, разместившихся на верстаках, досках и просто на стружках, взглянув на взволнованную, раскрасневшуюся Лизу, Тоня поняла, что произошло какое-то важное событие. Петр Петрович заглядывал в окно столярки со двора. Он один казался по-обычному невозмутимо угрюмым.

- Ничего не знаю. Что случилось?

- Андрюха-то никуда не едет! В шахте остается!

- Правда?

Тоня с интересом посмотрела на Андрея. Лицо упрямое и довольное, только на Лизу поглядывает виновато.

- Ну, расскажи, расскажи, Андрейчик!

- Что же тут рассказывать? Остался в шахте, да и все.

- Видели нескладеху? - горячилась Лиза. - «Остался, да и все»! - передразнила она Андрея. Тебе что, шахта высшее образование даст?

- Погоди, Лизаветушка, - мягко останавливала подругу Женя. - Ты его запугала совсем.

- Именно, что запугала, - сказал неожиданно громко Андрей. - Слова сказать не даст! Ох, и тиранка, мироед, честное слово! Вот я вам сейчас расскажу, ребята, почему так получается… - Он помолчал, подбирая слова. - В общем, шахта для нас всех дело родное, правда? А для меня особенно.

И дед был старателем, и отец раньше старался, теперь забойщиком стал… Вы знаете, золото я мыл каждое лето. Только в сорок пятом на тракторе работал, тогда не мыл…

- Мыл, не мыл! - опять взвилась Лиза. - Чистый телок! Мычит, а толку никакого!

- Ладно, пусть я буду телок… Раньше все это по - ребячьи делалось. Главная цель была - намыть побольше, подработать… Ну, а нынче я самим делом увлекся. Такой азарт меня взял… Ребята, ведь по золоту ходим! Сколько возьмешь - все в дело пойдет. В шахтах теперь оборудование новое вводится, механизация… Я машины люблю… Ну, душа горит, охота пришла… Я же за книгами десять лет сидел, меня прииск учил, мне теперь поработать хочется, отплатить за свое ученье.

Андрей умоляюще посмотрел на товарищей, словно прося разрешения поработать.

- Но ведь ты больше пользы принесешь, если образованным станешь, - возразила Нина.

- Я разве против образования? - обиделся Андрей. - Увижу, что мне для дела знаний не хватает, - пойду учиться.

- Ты просто загордился. Вообразил, что без твоей помощи прииск план не выполнит! - фыркнула Лиза.

- Вот правильно! Это ты правильно… - вдруг обрадовался Мохов. - Да, кажется мне, что без меня не выполнит. Пусть смешно, но так я думаю. И почему я против себя должен идти, если хочется здесь остаться? Дружить, я думаю, мы не перестанем оттого, что Илка студент, а я, скажем, крепильщик…

- Нет, это-то чепуха явная, - сказал, хмурясь, Илларион - дружить мы никак не перестанем… И вообще, ребята, я Андрюшку понимаю.

- И я, - тихо сказала Тоня.

- Вы все поймете, если подумаете, - радостно сказал Андрей. - Ванька Пасынков тоже не едет.

- Как! Ваня?

Все обратились к Пасынкову. Ваня, бледное лицо которого за каникулы покрылась чуть заметным загаром, застенчиво улыбался, слушая спор.

- А мечтал-то! - возмутилась Лиза. - «Я географ! Я всю страну обследую!»

- И обязательно обследую. Что сказал - сделаю. Но я хочу всю страну, даже весь свет объездить, а своего края толком не знаю. Просто, мне кажется, неудобно, неловко для будущего географа-путешественника. Решил идти коллектором с геологической партией.

Этим летом в «посетительской», как назывался дом для приезжих, было особенно шумно и тесно. Одни геологи приезжали, другие собирались в горы, третьи возвращались из поездок. Сейчас там жила большая партия перед отправкой в дальнюю горную экспедицию.

- Нет, хорошо Иван придумал, - заявил Илларион вставая.

Он попробовал было пройтись по столярке, но, наткнувшись на чьи-то ноги, остановился.

- Ты сядь, Журавель, здесь все равно не разгуляешься, - ласково сказал Мохов, вспомнив детское прозвище Иллариона.

Рогальский сел.

- Вот почему хорошо, - продолжал он. - Вы помните, сколько знаний давали нам наши школьные походы? А Ваня с настоящей экспедицией пойдет, многому научится. Такому студенту цена будет выше, чем другим, которые прямо со школьной скамьи…

- Петр Петрович, почему вы молчите? Скажите ваше мнение, - взволнованно попросила Тоня.

Петр Петрович не спеша закурил.

- Я приветствую решение Пасынкова, - сказал он. - Ветерком его обдует, сильнее станет… И Мохов прав. Вы поймите это законное нетерпение поскорее для своей страны поработать. Чувство патриотическое.

- Выходит, Андрей и Ваня патриоты, а мы нет? - всплеснула руками Лиза.

- У вас, Лизавета Панкратьевна, как всегда, пересол, - возразил Петр Петрович. - Все мы патриоты, но каждый по-своему решает, где он в данное время будет больше на месте. Вот вы - будущий медик. Пока не выучитесь, лечить не сможете, верно? Соколов дома строить не сумеет без окончания института. Вам с амбулаторной няни начинать или Соколову с десятника - смысла нет. А в горном деле очень полезно азы пройти. Да вот Тонин отец, Николай Сергеевич… Откатчиком начал, а теперь понимает в работе не хуже инженера. Практикой этого добился. Сейчас, когда прииску так нужны люди, каждый человек - большая помощь. Вы и сами эго прекрасно понимаете. Вам просто досадно, что Мохова в Новоградске не будет.

Замечание Петра Петровича, видимо, понравилось Мохову. Он просиял.

- Ой, что вы! - воскликнула Лиза в смущении. - Я и тут досыта на него насмотрелась. Сокровище какое! А вы, Петр Петрович, - прибавила она в отместку, - стоите на воле, а дым пускаете в помещение. Вон Женя кашляет.

- Это возможно. Прошу извинить, - согласился Петр Петрович.

А Женя, покраснев и негодующе взглянув на Лизу, зашептала ей:

- Как ты нетактично!.. У меня просто бронхит.

- Люблю Женю за бойкость! - выпалил Петя.

Женя еще больше покраснела. Ребята захохотали.

- А вы, девушки, как свою судьбу решили? - спросил Петр Петрович Маню Заморозову и Стешу Сухих. Обе они смирно сидели в углу на куче стружек и не вступали в разговор.

- Мы тоже в Новоградск скоро поедем, - объявила Маня, вставая и отряхивая платье.

- Значит, учиться надумали?

- Да нет… Будем на работу устраиваться.

- На какую?

- Не знаю еще. Там посмотрим…

- Вот этого я не понимаю! - вмешалась Тоня. - Зачем ехать в Новоградск, заново устраиваться, когда работы здесь непочатый край!

- А что здесь хорошего-то? - вызывающе спросила Заморозова. - Кроме клуба, пойти некуда. Там и театры и…

- Позвольте, позвольте, - хмурясь, перебил ее Петр Петрович. - Вы для того разве школу кончали, чтобы по театрам и клубам ходить? Развлечения приятны после работы, а вы даже не знаете, какая работа вас привлекает.

- Что же ты, Степанида? - спросил Рогальский Стешу. - Всегда так любила Таежный…

- Да, я люблю… - смущенно ответила она. - От Мани отставать не хочется. Она говорит: в городе весело заживем.

- Весело везде можно жить, коли на душе хорошо! - сердито сказала Тоня. - Вы знаете, что для прииска сейчас время ответственное, и хотите в такие дни его бросить, веселой жизни искать… Это уж дезертирство какое-то, по-моему!

- Ладно! Хватит нравоучений! - отрезала Заморозова. - Десять лет ты меня критиковала. Плохо урок выучишь - ленивая, оденешься получше - легкомысленная, задание не успеешь выполнить - несознательная… Уж теперь позволь своим умом жить, без чужих советов.

Ребята негодующе зашумели, и даже Стеша укоризненно сказала Мане:

- Что же на Антонину сердишься? Она не со зла говорит.

- Ладно! Других учить нетрудно: оставайся на прииске, работай здесь, людей мало… Что же сама не остаешься, в Москву едешь? - ядовито спросила Заморозова.

- Странное дело: Тоня - медалистка!

- Как ты училась и как она!

- Да если бы ты на учебу ехала, тебе никто слова бы не сказал!

- Ты уверена, что не останусь? - вдруг побледнев, сказала Тоня. - А если останусь и в шахту работать пойду?

- Будет чушь-то городить! - в сердцах бросила Заморозова. - Пошли, Степанида!

Она ушла и увела расстроенную Стешу.

- А ты тоже хороша! Все меня горячкой называешь, а сама какими словами бросаешься! - напустилась на Тоню Лиза.

Тоня промолчала. Она знала, что товарищи ждут объяснения ее внезапных слов, но ничего не могла сказать.

Понемногу разговор перешел на другое. Видимо, все, как Лиза, решили, что Тоня погорячилась и сболтнула лишнее.

Неожиданно в дверях столярки появилась озабоченная Анна Прохоровна.

- Ты что, мама? - встрепенулась Лиза.

- Боязно, Лиза, что-то. Степы до сих пор нет, отец на работе…

- Как нет Степы? Да разве он не спит?

- Нету. Время одиннадцать. Всегда уж храпит в это время.

- У Мухамета ты была?

- Была. Да вот он сам тут. Не заходил Степа к ним. И Митхата нет.

- Нет мальчишки, - подтвердил стоявший за Анной Прохоровной Мухамет. - Пришел часов в восемь, рубашка рваная, лицо царапано… Говорит - в лесу был. Я ругал его, велел ужинать и спать ложиться. Он взял кусок хлеба, две таранки. Я думал, он есть будет, - в огород ушел. Прихожу - опять нету, убежал.

- Ну, запоздали сегодня, никак расстаться не могут.

- Ты уж иди домой, Лиза, что-то боязно… - повторила Анна Прохоровна.

- Хорошо, иду, мама.

Лиза сама забеспокоилась. Встревожился и Петр Петрович.

- Давайте, товарищи, проводим Лизавету Панкратьевну.

Пришли к Моргуновым, долго сидели в маленькой Лизиной комнате. Степы не было.

- Помогите, ребята. Надо идти искать непутевого, - чуть не плача, говорила Анна Прохоровна.

- Вы не волнуйтесь, - утешал ее Петр Петрович. - Ребята моментально обойдут все дома, где он может быть.

- Идите, мальчики, правда, - попросила Лиза.

- Сейчас я сам в одно место схожу. Там они, по всей вероятности, - сказал Петр Петрович.

Завуча и ребят ждали с нетерпением, но все вернулись ни с чем. Никто мальчишек не видел. С Петром Петровичем пришла встревоженная Новикова. Она сказала, что сегодня Степа и Митхат к ней не заходили.

- Они вчера говорили, что в тайгу нынче пойдут. Могли заблудиться… Надо идти, товарищи, надо искать, повторяла Татьяна Борисовна.

- Моя-то здесь? - раздался голос Варвары Степановны.

Она вошла, держа какой-то сверток, и обратилась к плачущей Моргунихе:

- Не вой, Прохоровна, найдут! Не было еще у нас такого случая, чтобы ребенок в лесу пропал! Я не утерпела, пошла вслед за вами, Татьяна Борисовна. Вот фонари, ребятушки. Два у нас, оба и захватила. А тебе, Тоня, лыжные брюки и куртка. Надень - теплее будет и не изорвешь так скоро, как платье.

- Вот это мамаша! - сказал Андрей Мохов. - Тетя Варвара, до чего же приятно смотреть на такую сознательную мать, как вы!

- Будет тебе, Андрюша! Сейчас нам всем самое приятное - на мальчишек посмотреть.

- Наподдать Степке хорошенько, вот что мне будет приятно! - сказала Лиза и заплакала.

- Двинулись, товарищи! - скомандовал Петр Петрович. - Женя и Нина остаются, Татьяна Борисовна тоже. Зайдем за Александром Матвеевичем, разделимся на партии - и в горы.

Было уже около часа ночи, но Александр Матвеевич, в белоснежной рубашке и отглаженных брюках, еще одиноко пил свой вечерний чай, когда ребята постучали в его окошко. Он собрался в две минуты.

Стали разбиваться на партии. Неожиданно снова появилась Новикова с толстой палкой в руках.

- Пришли все-таки? - проворчал Петр Петрович.

- Конечно, пришла. Они ведь меня любят, может быть мой голос узнают.

- Товарищи, а они не в Белый Лог убежали? Там сегодня была кинопередвижка, - предположил кто-то.

- Отменили сеанс, у клуба объявление висело.

- Ну, так кто куда?

Мухамет, Илларион и Пасынков отправились по направлению к Белому Логу; Александр Матвеевич, Лиза и Петя - в сторону Яковлевского прииска; Соколов и Мохов - к Блин-горе, а Петр Петрович, Новикова и Тоня решили подняться на голец.

- Как пойдем? В обход? - спросила Тоня.

При выходе из поселка начиналась заросшая, когда-то покрытая деревянным настилом дорога на голец. Можно было подняться и по тропе, идущей через Малиновую гору и Мокрый Лог.

- По тропе идем, - решил Петр Петрович. - Потрудней, да ближе. И ребята сюда часто за малиной бегают.

Он шел впереди и время от времени, приложив ко рту ладони, кричал:

- Ого-го! Степа-а! Моргунов! О-го!.. Вы опять в кустах завязли? - спрашивал он Новикову. - За мной следом идите. Не широка тропка, а разобрать можно.

Шли долго. Татьяна Борисовна вскрикнула, услышав унылое уханье филина. Непролазный малинник, протягивая свои плети через тропку, мешал двигаться. Когда на полугорье тропа начала спускаться к логу, облака разошлись и выглянула луна.

Новикова остановилась прислушиваясь; ей почудился ответный крик. Но Петр Петрович сказал, что это Мохов окликает мальчиков у Блин-горы:

- Я знаю его бас…

Горная тишина словно давила на плечи, и Тоне, шагавшей за Татьяной Борисовной, все время хотелось распрямиться.

- Надо, надо… - тихо пробормотала она и с удивлением поняла, что говорит сама с собой.

Да, надо было распрямиться, полным голосом повторить слова, слетевшие сегодня с языка, покончить с тем, что давило и пригибало ее последнее время.

Постоянная забота о Павле, посещения Белого Лога, возобновившиеся после экзаменов занятия с приисковой молодежью, домашние дела совсем не давали Тоне времени пристально подумать о себе. Но за всем этим недосугом она все явственней ощущала сначала смущение, а потом внутренний протест при мысли об отъезде.

Слова, рассердившие сегодня Заморозову, вырвались у Тони не в раздражении. Она была бы рада сказать родителям, друзьям, Павлу, что ей хочется остаться в Таежном.

Еще так недавно она думала об отъезде с волнением и радостью… Но не это смущало Тоню. Пусть ее настроения непоследовательны. Это понятно - за прошедшие недели многое изменилось. Волновало другое: права ли она, не желая уезжать? Из-за чего хочет остаться?

Павел? Да, конечно. Разлучиться сейчас, когда друг так чудесно нашелся, казалось невозможным. Не то чтобы Тоня беспокоилась, боялась, что без нее плохо пойдут занятия. Нет, она знала, что Павел не будет одинок - Надежда Георгиевна, Петр Петрович, ребята помогут ему. Иначе быть не может. Но сколько бы ни было около Павла друзей, разве кто-нибудь относится к нему так, как она, Тоня? Он еще не привык к своему несчастью, не встал на ноги. С ней ему будет легче. Да и не только в нем дело: она сама не может расстаться с Павлом, не видеть его, не быть рядом.

Все это казалось ясным и убедительным, но было и другое.

Весь год сложился так, что работа прииска стала близко касаться Тониной жизни. Беседа с молодыми горняками, работа на дамбе весной и на воскреснике летом, разговоры отца и дяди Егора, речь секретаря обкома, а главное, его беседа с Кычаковым - все это заставляло Тоню чувствовать свою «горняцкую кровь», как сказал отец.

Она первая осудила бы девушку, которая из-за своих чисто личных чувств не поехала бы учиться. Ведь долг комсомолки и отличницы - продолжать образование. Но разве ее желание остаться принесет прииску вред? Сейчас так нужны люди! Она не отказывается от учения, она только откладывает его. Ее примут и на следующий год: у нее медаль. А нынче она поработает здесь, ей очень хочется, хочется, как Андрею, которому кажется, что без него не выполнят план.

«А если бы Павел не приехал, - думала Тоня, - посмела бы я заявить о своем желании? Нет, наверно побоялась бы огорчить отца… Значит, главное все-таки Павел?»

Может быть, просто кажется, что работа на прииске само по себе так привлекает ее? Может быть, это только самообман, желание оправдаться в собственных глазах?

Нет, нет! Ведь тогда, на выпускном вечере, она уже задумывалась, как нужно поступить. Правда, тогда она решила, что один человек ничем не поможет. А теперь оказалось, что не едет и Андрей. И Ваня, вернувшись из экспедиции, конечно начнет работать на прииске. И Стеша с Маней. Они останутся здесь, она уговорит их. Значит, уже пять человек.

«Да что это я! - спохватилась она. - С ума сошла? Как будто дело уже решено!..»

Тоня не замечала, как далеко они отошли от поселка, не слышала, о чем говорят Петр Петрович и Новикова. Сомнения измучили и запутали ее.

«Не могу уехать от Павлика! Не могу! Не хочу! - твердила она. - А если бы.»

Тоня даже приостановилась на минуту и строго спросила себя:

«Если бы я знала, что мой отъезд нужен, необходим прииску, комсомолу? Если бы, например, оттого, что я не уехала, работа пошла бы хуже?

Уехала бы. Завтра. Сегодня. Сейчас. Не простилась бы с Павлом, если на то пошло», - ответила она себе.

Категоричность ответа и твердая уверенность, что именно так она бы поступила в этом придуманном фантастическом случае, немного успокоили ее. Она бросилась догонять завуча и Новикову. Ей захотелось услышать их голоса, разорвать неотвязную тишину, не оставаться больше со своими мыслями.

- Вы помните, Петр Петрович, как мы сюда лет пять назад приходили с вами? - сказала она первые пришедшие на ум слова.

- Помню. Еще на клубок змей наткнулись. Они грелись на каменной плите… Ну, давайте спускаться. Татьяна Борисовна, осторожней!

Внизу кипел туманом Мокрый Лог. Страшно было погружаться в этот мутный океан, где цепкие травы, как водоросли, оплетают ноги, где трудно дышать и, как ни напрягай зрение, ничего не увидишь, кроме белой мглы.

Двигались гуськом, держась за палку. Тоня не первый раз бывала в Мокром Логу и шла без страха. А Татьяну Борисовну пугали прикосновения холодных трав, неприятно вспоминались рассказы о змеях.

Из Лога выбрались совсем промокшие. Тоне казалось, что она побывала в огромном котле, наполненном густым, остывшим паром.

Стали подниматься на голец. Дорога шла лесом. Он казался здесь очень мрачным. Когда присели отдохнуть - уже недалеко от вершины, - небо посветлело. Зашевелился ранний летний рассвет.

- Ну, если и у других такие же успехи - плохо дело, - сказал завуч.

Он закурил и попыхивал трубкой с таким зловещим видом, что Тоня и Новикова не решались заговорить. Татьяне Борисовне, когда они только начали подниматься на Малиновую гору, казалось, что сию минуту где-то в кустах им откликнутся детские голоса или они увидят спящих Митхата и Степу. В Мокром Логу эта уверенность начала исчезать. Что, в самом деле, может задержать ребят? Тропку к прииску найти нетрудно, и дети наверняка ее знают. Значит, они затерялись на гольце, в этих зарослях…

«Неужели здесь действительно так легко заблудиться?» - подумала Новикова.

Она стала помаленьку отходить от Петра Петровича и Тони, ежеминутно оборачиваясь и запоминая приметы. Справа от камня, на котором они сидят, четыре молодые пихточки, слева - огромный кедр.

- Митхат! Степа! Мальчики! - звала она, медленно подвигаясь вперед.

- Татьяна Борисовна! Далеко не отходите! - предостерегающе крикнул Петр Петрович.

- Нет, нет! Аукаться будем. Я недалеко.

- Вы посидите, Петр Петрович, - услышала она голос Тони, - а я в другую сторону немного подамся.

Наступающий день усиливал тревогу. Прошла ночь, а ребят не было.

- Мальчики! Отзовитесь! - снова крикнула Новикова и остановилась, ясно услышав слабый крик впереди. - Эй! Ау! - опять подала она голос.

Сзади откликнулся Петр Петрович, а с другой стороны снова прозвенел отклик. Можно было подумать, что кричит птица, но Татьяна Борисовна уже услышала знакомые нотки и побежала на голос, натыкаясь на деревья и путаясь в траве.

- Митхат! Ты здесь?

- Тута я! Тута! - долетел до нее ответ.

- Сюда! Петр Петрович! Тоня! Здесь они!

Платье Татьяны Борисовны зацепилось за куст шиповника. Она с силой дернула его и, разорвав подол, снова понеслась, не разбирая дороги. Выбежав на голую площадку, над которой тускло поблескивали тросы подвесной дороги, она осмотрелась. Никого не было.

- Митхат! Где ты? Отвечай!

- Татьян Борисовна!

Около большого серого камня что-то задвигалось, и мальчишка помчался к ней навстречу. Он крепко обхватил ее, бормоча:

- Татьян Борисовна! Тута я! Как ты пришел? Это ты кричал? Татьян Борисовна!..

От волнения Митхат стал очень плохо говорить по-русски. Он показался молодой учительнице совсем маленьким и каким-то посеревшим.

- Злодей ты, Митхат! - со слезами сказала Новикова и так прижала к себе мальца, что он пискнул.

- Зачем «злодей»?

- «Зачем, зачем»!.. Степа где? Говори!

- Там Степа, спит, - указал Митхат куда-то в воздух.

Из чащи выбежали Петр Петрович и Тоня.

- Вот он, Митенька! - кричала Тоня. - Жив, здоров?

- Один есть! - сказал завуч с облегчением и положил свою большую руку на плечо мальчика. - А другой где же?

- Спит Степа, там, - повторил Митхат.

- Да где? Куда ты показываешь? - встревоженно спрашивала Новикова.

А у Петра Петровича на лице появилось выражение ужаса и восторга. Молодая учительница ясно видела этот восторг.

Татьяна Борисовна осмотрелась. Голый, поросший мхом склон, выше по горе - непролазная чаща, над ней - опять голая макушка гольца, внизу - Мокрый Лог… Небо прорезано тросами. Недалеко висит неподвижная бадейка. Здесь когда-то работала шахта, как объясняла полчаса назад Тоня. В те времена в поселке стояла дробилка, и подвесная дорога доставляла вниз руду. Теперь она служила для переправки на прииск леса. Где же Степа?

- Там? - коротко спросил Петр Петрович, показывая на бадейку.

- Ага.

Тоня и Татьяна Борисовна разом вскрикнули, а Петр Петрович сел на землю и долго молчал.

- А ведь Мухамет правду говорит, - сказал он наконец: - это не мальчик, а… уж не знаю что. Ну, рассказывай, как Моргунов туда попал.

Путая русские слова с татарскими, Митхат объяснил, что Степе давно хотелось проехаться с прииска на голец по подвесной дороге. Вчера вечером ему удалось спрятаться в пустой бадейке, и он медленно поплыл по воздуху.

- Бадейка номер семь… вот эта. - Митхат простодушно указал на борт бадейки, где была выведена белая цифра.

Он рассказал, что долго следил за удалявшейся воздушной люлькой и уже хотел идти домой, чтобы там дожидаться возвращения товарища, как вдруг подвесная дорога остановилась. Рабочий день кончился. Только что весело бежавшие по тросам бадейки повисли неподвижно. Где же Степа? Успел он доехать до гольца или болтается в воздухе где-нибудь над Мокрым Логом?

Сказать старшим, что в одной из бадеек, скорчившись, сидит мальчик, Митхат не посмел и пошел вдоль троса искать бадейку номер семь.

- Нет, вы только послушайте! - воскликнула Татьяна Борисовна. - Ну, и нашел?

- Нашел, вот здесь.

- И что же он?

Мнтхат замялся и сказал, понизив голос:

- Немножко плакал Степа… Испугался, однако, - прибавил он, оправдывая слабость товарища. Татьяна Борисовна не выдержала и поцеловала его в ямку на затылке, над которой щетинились жесткие черные волоски. Митхат живо обернулся к ней; застенчивая ласка была в его узких глазах.

- Ну, и все… Я пошел домой, взял хлеба, удочку и пришел обратно.

- До дому-то километров шесть, не меньше! - ужаснулась Тоня. - Пошагал он вчера!

- Зачем сюда вернулся? Почему брату ничего не сказал? - сердито спросил Петр Петрович.

- Мухамет ругаться бы стал… Я пришел, чтобы Степе не страшно было.

- А тебе разве не было страшно?

Митхат засопел и как-то очень убедительно взглянул на Новикову:

- Очень страшно, Татьян Борисовна. Лес, никого нет… Сова кричит, потом вы кричите…

- Так ты слышал? Почему же не отвечал?

- Боялся, наверно… Я когда услыхал - Татьян Борисовна кричит, тогда отвечал, - сказал Митхат и вдруг заплакал.

- Ну, тише, успокойся. Ведь все уже прошло! - утешали его Новикова и Тоня.

А Петр Петрович сказал:

- Будет, будет тебе! Такой храбрец - и вдруг плачет. Ты скажи, зачем удочку сюда приволок? Воды ведь здесь нет.

- Степу кормить, - всхлипывая, отвечал Митхат. - На крючок хлеба сажал - бросал… Он ловил…

Тоня, не сдержавшись, захохотала, за ней Новикова и Петр Петрович. Митхат отнял ладони от лица и всхлипнул последний раз. В повеселевших глазах его еще стояли слезы, но тоненький добрый смех уже одолевал их.

Это веселье разбудило Моргунова. Бадейка закачалась, и Степа, грязный до неузнаваемости, высунулся из нее. Белые вихры его торчали во все стороны.

- Ой! Здравствуйте, Петр Петрович! Татьяна Борисовна, и вы здесь? - сказал он хрипло и вежливо. - А я слышу разговор и думаю, с кем тут Митхат?.. - Он помигал, окончательно просыпаясь, и встревожился: - Неужели вы нас искали? Тоня, а что дома? Беспокоятся мама и Лиза?

- А как ты думаешь? - сурово ответила Тоня. - Бессовестный! Попадет тебе и от мамы и от Лизы!

Степа огорчился.

- Я же не знал, что так получится, - пробормотал он. - Если бы тут спрыгнуть можно было… а то высоко!..

Неожиданно он взмахнул руками и скрылся. Дорога пришла в движение. Все быстрей и быстрей бадейка двигалась к вершине гольца.

- Поехал! - с облегчением сказал Митхат.

- Как он спал там, на холодной железине? - с тревогой молвила Тоня.

- А я пальтушку принес, на удочке ему закинул, - серьезно ответил Митхат.

«Какой ужас - дети! - с отчаянием думала Татьяна Борисовна. - Он, такой маленький, сумел заставить себя в темноте вернуться в глухое место, чтобы принести товарищу хлеба и эту их «пальтушку»… Он просидел всю ночь, борясь со своими страхами, проявил и храбрость и изобретательность, а отговорить Степу от дурацкой шалости не сумел, да и не счел, вероятно, нужным».

- Пойдемте навстречу Степе, - предложила Тоня. - Заодно старую шахту посмотрим. Она здесь недалеко, Лиственничка…

- Идите вы с Петром Петровичем, - сказала Новикова. - Мы с Митхатом вас здесь подождем.

Петр Петрович встал и зашагал в гору.

Они поднимались по неровной, заросшей блеклой травой дороге. Снова начался мрачный, неприветливый лес.

- Не так близко эта шахта, как вам показалось, - проворчал Петр Петрович.

Стали попадаться вырубленные участки, штабеля бревен и распиленных чурбаков. Впереди послышался громкий хохот. Тоня тоже засмеялась:

- Лесорубы Степу обнаружили. Идемте скорее!

Лес кончился, и они опять вышли на открытое место. Упругое крыло ветра мягко, но сильно обняло их.

На утоптанной площадке, несколько ниже вершины гольца, столпились парни и девушки. Они со смехом глядели на Степу.

- Ваш, что ли? - крикнула одна из девушек, увидев Тоню и Петра Петровича. - Хорош! Ничего не скажешь!

- Хоть вместо чучела на огород ставь! - подхватил рослый парень.

От людей, долго работавших в лесу, от свежих чурбаков и щепы, плотно устилавшей площадку, шел острый смолистый запах. Загорелые смеющиеся лица лесорубов, легкий утренний воздух - все показалось Тоне прекрасным.

Степа, видимо радуясь, что стоит наконец на твердой земле, не обнаруживал особенного смущения и сам смеялся. Однако, поймав строгий взгляд Петра Петровича, он заморгал и опустил голову.

- Иди-ка, брат, на расправу, - сочувственно сказал ему кряжистый чернобородый лесоруб. - Шутки это, однако, плохие… - добавил он серьезно. - Хорошо, что летом ты в такую переделку попал. А лет десять назад один умник зимой задумал прокатиться с гольца на прииск…

- Ну, и что? - со страхом спросил Степа.

- Что? Стала дорога - он и замерз. Утром ледышку с бадейки сняли… Ну, пошли, ребята!

Он ушел с товарищами в лес. На площадке осталось несколько парней, грузивших бадейки.

- Куда же ты, Тоня? - закричал Степа, видя, что девушка поднимается в гору.

- Выше нам надо подняться, - сказал Петр Петрович. - А ты, голубчик, помалкивай, тебе подумать есть над чем… Ну, Тоня, вот и Лиственничка!

Тоня жадно осматривалась кругом. У нее даже забилось сердце - так поразила ее пустынность, заброшенность места. Правда, невдалеке работают люди, но тут этого не чувствуешь. Голо и глухо. Повалился набок полусгнивший копер, ниже стоит угрюмая стена леса, склон гольца изрыт старыми шурфами. Ровной грядой сбегают вниз заросшие отвалы. А ведь когда-то здесь шла горячая работа! Спускались под землю горняки, скрипел ворот, поднимая добычу, богатая золотом руда уходила по подвесной дороге на прииск в дробилку… Какими счастливыми должны себя чувствовать те, кому удастся доказать, что в старой шахте есть золото!.. Что же, рано или поздно до Лиственнички доберутся. Может быть, Андрюша Мохов будет работать именно здесь.

- Знаете, как выяснить давность работ? - спросил Петр Петрович и указал на осину, выросшую на отвале: - Спилите дерево, определите его возраст по кольцам и прибавьте пять лет. После возникновения отвала деревья на нем прививаются не раньше чем через пять лет.

Тоня подошла к самой шахте. Колодец был завален землей, остался только узкий ход вроде лисьей норы, полузакрытый кривой березкой.

- Как грустно… Я никогда не думала, что это так грустно выглядит! - сказала Тоня.

- Да, брошенное производство, пожалуй, кажется еще печальнее, чем покинутое жилье, - согласился Петр Петрович.

Тоне вдруг почудилось, что за поваленным копром что - то шевельнулось, а Степа умоляюще сказал:

- Пойдемте отсюда! Невесело здесь как-то!

Где-то близко чокнула белка. Распустив свой пушистый парус, зверек перемахнул с вершины на вершину.

Начали спускаться. Татьяна Борисовна вела Митхата, Степа плелся сзади. Мальчики присмирели, а когда спустились в Мокрый Лог, уже освободившийся от тумана, Митхат сказал, глядя снизу вверх:

- Татьян Борисовна, а если Мухамет меня ругать будет, мы со Степой опять сюда уйдем. Тут и жить будем.

- Что ты еще выдумаешь! - со страхом сказала Новикова. - Пойдем скорее, милый, тебе спать нужно.

Но у Митхата ноги заплетались, и Петр Петрович взял его на руки. Усталые, они совещались, не обойти ли кругом Малиновую гору, когда вдалеке увидели Александра Матвеевича. Он всматривался, кто идет, приложив руку к глазам. Узнав товарищей, молодой учитель побежал навстречу и принял из рук Петра Петровича спящего мальчика.

От соседства с белой рубашкой Александра Матвеевича волосы и кротко смеженные ресницы Митхата казались еще черней.

- Спит, как будто сроду не озорничал, - сказала, очнувшись от раздумья, Тоня.