Чистый огонь

Глава 2

Утром жизнь показалась Армандасу гораздо лучше. Ему нравилось все – и зеленый солнечный лес, и весело бегущий ручей, куда они с полусонным Эрвином спускались умываться, и бурая, гладко утоптанная лента дороги. Он начал привыкать даже к этой мерзкой кикиморе.

– Ты чего какой вялый? – спросил он Эрвина. – Если ты сейчас еле шевелишься, каким же ты будешь к вечеру?

– Разгуляюсь, – ответил тот. – Это потому, что я вчера потратил много магической силы.

– Вот на эту? – догадался Армандас, кивая на его пазуху, где дремала кикимора. – На ее ногу?

– Да, – нехотя признался Эрвин. – Сломанные кости заживают за две-три недели, а здесь этого нужно добиться за три дня, пока мы идем до города. Обычно маги так не делают. Они совмещают кости, делают начальное сращивание и обезболивание, а дальше перелом заживает сам. Быстрое заживление отнимает много сил, к тому же нас ему почти не учили.

– Но ведь ты же говорил заклинания! – вспомнил Армандас. – Разве это делают не они?

– Заклинания только помогают сосредоточиться на нужном действии и правильно выполнить его, – пояснил Эрвин. – Чтобы оно было выполнено, нужна сила мага.

– А что такое – сила мага?

– Это… – Эрвин замялся. – Это трудно объяснить тому, кто сам не маг.

– Ну уж попробуй как-нибудь, – обиженно попросил Армандас.

– Ладно. – Тот на мгновение задумался. – У тебя ведь есть кровь?

– Конечно.

– А теперь представь, что у тебя есть еще одна кровь, невидимая и очень тонкая, тоньше и легче воздуха. Но она есть.

– Представил, – после некоторой задержки ответил Армандас.

– Так вот, на выполнение магических действий у магов уходит эта кровь. Сила мага зависит от того, сколько у него этой крови и насколько искусно он ее тратит. Понимаешь, ее ведь можно лить зря. В академии нас учат умению правильно тратить эту кровь. Учили то есть…

– Значит, за любое, даже самое мелкое колдовство маг платит своей кровью?! – воскликнул Армандас.

– Да. Каждый из нас знает это, и каждый из нас выбирает, на что ее потратить. Что этого стоит.

– Но ведь так можно истратить всю свою кровь и умереть…

– Это восстанавливается, точно так же, как и обычная кровь. Через пару дней я приду в норму.

Армандас замолчал, обдумывая услышанное. Непонятные все-таки люди эти маги! Этот, например, отдал свою загадочную кровь какой-то паршивой кикиморе, а теперь едва перебирает ногами и язык у него не ворочается. А он, Армандас, любил поговорить, он вырос в семье, где всегда находилось с кем перекинуться словечком.

В отличие от спутника, Эрвин не придавал значения своему состоянию. В академии он привык к энергетическому истощению – оно было нормой для учеников. Им давали набрать полную силу, только если требовалось выполнить особо трудное упражнение. Чаще всего они жили на полуголодном энергетическом пайке, спали мало и ели понемногу, хотя их пища никогда не бывала грубой. Их содержали в строжайшей дисциплине мысли и тела – это давным-давно стало привычным для Эрвина, и он никогда не хотел ничего другого. Однако они оставались мальчишками – может быть, даже в большей мере, чем их сверстники за стенами академии. Эта дурацкая выходка с блохами… Эрвин стиснул зубы, чтобы не застонать от досады.

Как бы это было, если бы он дождался конца выпуска? Как же это бывало каждый год? За настоящими магами, выпускниками академии, съезжались со всех концов света, за них академии платили бешеные деньги, а им самим – не менее бешеное жалованье. Для приезжих было отведено специальное здание, выстроенное с гораздо большими удобствами, чем каморки учеников, потому что приезжие были людьми не просто состоятельными, а очень богатыми. Они обычно приезжали заранее, договаривались с ректором, кого из выпускников заберут с собой, а затем пережидали посвящение и еще месяц после него, в течение которого новоиспеченным магам сообщали сведения, которых не должны знать ученики, – о каналах, мистических провалах, запредельных мирах и прочих тонкостях.

В этом году их было бы шестеро, но теперь останется четверо. Все равно большой выпуск – бывали годы, когда академия не выпускала ни одного мага. Подумать только, еще недавно он мечтал о том, что скоро остепенится, станет взрослым, богатым и уважаемым. А кто он такой теперь – босяк с кикиморой за пазухой? Эрвин фыркнул от смеха, представив себя со стороны, – нет, рано ему еще остепеняться.

Однако, если даже необходимость остепеняться отпала, необходимость зарабатывать на жизнь оставалась насущной. Эрвин начал вспоминать, что же он умеет делать. А умел он очень многое – все магические дисциплины давались ему одинаково легко. Вопрос заключался в том, что из этого обширного списка редких и непонятных простому смертному умений может пригодиться в обыденной жизни.

Лечить? Пожалуй, это была самая трудоемкая по энергозатратам наука. И самая дешевая, потому что существовала армия лекарей, способных вылечить больного без магии. Конечно, он знал лечебные травы и минералы, ему были известны признаки и способы лечения многих болезней. Он умел лечить не только людей, но и другие расы этого мира – дарнаров, архонтов, свирров и прочих обитателей пяти континентов, нечеловеческих разумных существ вроде кикимор, а также животных, как обычных, так и волшебных. Однако у него никогда не было склонности к лечению. Все-таки это была работа ломовой лошади, достойная разве что посредственного мага.

А что же он по-настоящему любил? Пожалуй, языки. Обязательной в академии была только древняя речь – если не считать, конечно, общеконтинентального, кнузи и алайни, – но он с наслаждением выучил и тарн-ру, на котором говорят архонты, и юи, язык маленьких пустынных ящериц за два континента отсюда, и даже древнейший даас, язык деревьев. Освоив даас, Эрвин мог поговорить с любой травинкой, но после первых дней эйфории он выучил наизусть две-три их глупые фразы и прекратил это бесполезное занятие, усвоив заодно раз и навсегда, что собеседник должен быть достаточно мудрым.

Зато он мог часами вести беседы с Ки-и-скалем, единственным ларом конюшни академии, говорившим не только на и-илари, языке ларов, но и на алайни, общем языке волшебных тварей. Огненный скакун, принадлежавший самому ректору, проводил целые дни в конюшне, по утрам выбираясь полетать в чистом небе, и, кажется, не тяготился своей службой. Он был очень стар. Эрвин кормил его раскаленными углями и точно знал от него, какие самые вкусные – малиново-красные, мелко раздробленные, без непрожженного дерева. Еще лар любил старое вино, но старое вино было очень дорогим, и ректор редко баловал им своего любимца, поэтому Эрвин приносил крылатому коню чистейшую родниковую воду. Из лекций ему было известно, что плохое вино вызывает у ларов отравление, а грязная вода и непрожженные угли – расстройство желудка, поэтому он тщательно следил за пищей Ки-и-скаля.

Интересно, кому здесь было нужно, что он умеет ходить за ларами? Эрвин сильно подозревал, что, кроме Ки-и-скаля, здесь нет ни одного лара на тысячу лиг вокруг. Оказывается, чем тоньше и сложнее умение, тем реже встречаются те, кому оно требуется, сделал он для себя безрадостный вывод. Вот если бы он начал пасти скотину попроще…

Может быть, когда-нибудь этим все и закончится, но пока он надеялся на лучшее. Все-таки Дангалор большой город, подумалось Эрвину, неужели там не найдется подходящего местечка одному магу-недоучке?

Внезапно странное ощущение заставило его замедлить шаги, а затем остановиться. Совсем рядом, почти у самой дороги, был канал!

Армандас обеспокоенно глянул на своего спутника, с отсутствующим видом всматривающегося в лес.

– Может, хватит нам одной кикиморы? – намекнул он.

– Это не то, что ты подумал, – рассеянно ответил Эрвин, не отводя глаз от близлежащих кустов. – Я только подойду поближе и взгляну, не показалось ли мне…

Он сделал шаг, другой, продвигаясь в лес, словно завороженный. Армандас следовал в шаге за ним. Вдруг Эрвин резко остановился, так что тот чуть не налетел на его спину.

– Осторожнее, – сказал он. – Дальше нельзя… мало ли что.

За пазухой у него очнулась и завозилась кикимора.

– Плохое место, – пропищала она. – Уходи отсюда.

Но Эрвин медлил уходить с этого места. Армандас видел в профиль его лицо, на котором застыло чужое, нечеловеческое выражение. По крайней мере не похожее на выражения лиц, которые ему приходилось видеть до сих пор.

Эрвин стоял прямо перед каналом. Еще два, три шага, а там… неизвестность. Если бы он окончил академию, то получил бы карту каналов, на которой помечены и все безопасные входы, и все опасные. И все непроверенные, но обнаруженные когда-либо и кем-либо.

Но теперь… теперь для него все каналы были неизвестностью. Может быть, они ведут в сказочно прекрасные земли, а может быть, в такие, где живое существо остается живым не более нескольких мгновений, и для него это еще не худший исход. Вот она, перед ним, – неизвестность.

Конечно, этот канал был нанесен на карту магов. Он был слишком близко от академии, он находился прямо на дороге в город. Скорее всего, он не был неизвестностью. Но не для него.

Вздохнув, Эрвин поплелся обратно на дорогу.

– Что это было? – затормошил его Армандас.

– Канал.

– Что такое канал?

– Ты никогда о них не слышал? Канал – это такая дыра в пространстве, которая мгновенно переносит тебя в другое место. Выход канала обычно находится очень далеко от входа.

– Так что же ты?! – воскликнул Армандас, подумав, что его друг огорчается оттого, что не побывал в этом канале. – Сходил бы и посмотрел быстренько, что на том конце.

– Быстренько? – Эрвин не сумел сдержать усмешки. – Ну да, ты ведь не знаешь. Каналы очень редко бывают двусторонними. Обычно, когда проходишь туда, обратного пути нет. Хорошо, если вернешься через несколько лет – если выживешь. Ведь канал может открыться и в вечных снегах, и в пустыне, и посреди океана, и на огромной высоте над землей, и, вероятно, в местах пострашнее, потому что из других мест возвращались, чтобы рассказать о них, а многие не вернулись вовсе. Когда неизвестно, куда ведет канал, туда входят, только если выбор стоит между ним и немедленной смертью, да и то не всегда, потому что на том конце может ждать медленная смерть. Теперь понимаешь?

– Жуть какая! – Армандас передернул плечами.

– Не всегда, – сказал Эрвин. – Некоторые каналы ведут в сказочно прекрасные места. Выпускникам академии дается точная карта всех известных у нас каналов – и тех, которые пригодны для путешествий по нашему Лирну и в другие миры, и тех, откуда еще никто не возвращался, и тех, куда еще никто не совался. Но мне уже никогда не получить ее.

– Откуда же ты знаешь о каналах?

– Не могут же ученики совсем ничего о них не знать! Конечно, нас учили чувствовать их и работать с ними. Каждый ученик знает единственный учебный канал, один из входов которого расположен чуть ли не на территории академии. Я даже подозреваю, что академию построили здесь именно из-за него. У этого канала есть две интересные особенности – во-первых, он двусторонний, а во-вторых, совершенно бесполезен, потому что его второй вход расположен на безжизненном скалистом островке северного моря.

– И эта штуковина так и торчит себе у дороги! – возмутился Армандас. – Сверну я, допустим, с дороги в кустики, а окажусь неизвестно где?!

– Нет. – Эрвин наконец поднял голову и заулыбался. – В канал можно пройти только сознательно. Если человек не чувствует канала, он может ходить по этому месту сколько угодно. Маловероятно, что канал откроется.

– Но не исключено?

– Не исключено.

– А как у вас изучают эти каналы?

– Находят их так же, как я сейчас – почувствуют и сообщают в академию, где их наносят на карту. А изучают… – Эрвин пожал плечами. – Разве если кто сдуру вломится туда, а после выживет и сообщит в академию, куда ведет этот канал. Сообщать о каналах – одна из обязанностей члена академии магов. Я как-то слышал разговор двоих наставников – одно время были частые сообщения с пятого континента, от архонтов. Туда лет сто назад наняли Гримальдуса – это самый мощный маг из ныне живущих, сейчас он уже глубокий старик. Этот Гримальдус отправлял в обнаруженные каналы рабов и таким образом узнавал, что там. А затем сообщения прекратились.

– Почему?

– Каналы, наверное, кончились. Не рабы же.

Армандас снова замолчал, осваиваясь с невероятной информацией, полученной от своего спутника. Эрвин тем временем продолжил размышления на тему, что же он теперь может. Можно было бы стать охотником за волшебными тварями, которые случайно или намеренно вываливались в этот мир из таких же каналов, но принадлежащих другим мирам, а затем начинали вести себя здесь кое-как. Некоторые маги делали себе на этом имя, но Эрвин не находил в себе достаточно твердости, чтобы прикончить несчастную тварь, ошалевшую от непривычной обстановки. Хотя, наверное, так было бы лучше и для нее тоже.

Конечно, не все было плохо, что приходило из других миров. Лары, например. Эрвин не раз пытался представить их мир, где они купаются в огне и едят… не угли, наверное, а что-то другое – где взять столько углей? И там они не пьют старого вина – но Ки-и-скаль объяснял ему, что они могут питаться всем, в чем содержится чистый огонь.

Да спустись же ты, спустись на землю, дурень! Думай о том, где ты будешь работать!

Но мысли Эрвина упорно возвращались к каналам. Если вход в канал еще можно было почувствовать, то выход был совершенно незаметен. О выходе из другого мира можно было только догадываться по частоте странных явлений в этом месте. Но и догадавшись, попасть туда все равно было невозможно.

– Давай присядем перекусим.

Эрвин вздрогнул:

– Что?

– Перекусим, говорю, – повторил Армандас. – Полдень уже.

– Думаешь, пора?

– Конечно.

Они выбрали подходящее место и сели полдничать.

– Да ты не стесняйся, ешь, – хлопотал Армандас, озабоченный плохим аппетитом товарища. У него самого был здоровый сельский аппетит. – Хватит нам еды, не бойся.

– Я ем, – кивал Эрвин, тщательно прожевывая бутерброд. Знал бы его друг, как мало они ели в академии!

Он взял кусочек вяленого мяса и сунул за пазуху.

– Моя не хочет, – раздался оттуда сонный голосок. – Моя вечером ела.

Похоже, кикимора придерживалась тех же правил, что и ученики академии магов, хмыкнул про себя Эрвин, кладя мясо обратно.

В этот день они шли быстро, нигде не задерживаясь, и наверстали упущенное вчера время. Армандас снова сделался разговорчивым и начал делиться с Эрвином своими планами на будущее. Оказывается, он намеревался поступить на службу к дангалорскому наместнику лорду Астуру, который держит большое войско и постоянно набирает туда знатных молодых людей, в том числе и неопытных.

– А зачем ему большое войско? – поинтересовался Эрвин. – Сейчас нет войны, да и Дангалор – не пограничный город.

– Для порядка, наверное, – неопределенно пожал плечами Армандас. – Город большой, для порядка там нужно большое войско.

Эрвин знал, что означают слова “для порядка”, – маги поступали на службу к самым знатным и богатым людям, поэтому академия давала им соответствующее воспитание.

– Будешь замирять бунтовщиков и гоняться за беглыми рабами? – насмешливо спросил он.

– Я буду выполнять работу, которую выполняют многие знатные молодые люди, особенно те, у кого нет денег, – парировал Армандас. – Посмотрим, чем будешь заниматься ты.

– А чем, по-твоему, я буду заниматься?

– Делать любовные привороты и наводить порчу на чужую скотину. И хорошо еще, если не чего-нибудь похуже.

– А может, я откажусь делать любовные привороты и буду снимать порчу со скотины?

– Все равно тебя будут бояться и те, кому ты сделал добро, и те, для кого ты отказался сделать зло. И рано или поздно все они возненавидят тебя.

– До чего же скверное будущее ты мне напророчил, – поежился Эрвин, сознавая в глубине души, что Армандас был прав. Это было обычным уделом всяких колдунов и чародеев, так или иначе связанных с магией. Ах, если бы он закончил учебу и остался членом академии магов…

– Разве я что-то не так сказал? – простодушно удивился тот.

– Все так, – вздохнул Эрвин.

Следующим вечером они встали на последнюю ночевку перед Дангалором. Пока варилась похлебка, Эрвин решил осмотреть ногу кикиморы, а затем отпустить ее в лес. Накануне он снова лечил ее и весь сегодняшний день чувствовал себя вяло. И наверное, поэтому ему снова лезли в голову невеселые мысли. Или он скучал по академии? Все равно – еще на один сеанс лечения его хватит.

Сегодня кикимора выглядела значительно бодрее. Она сидела на котомке, опершись на тонкие ручки и, казалось, была готова убежать в лес, если бы не стеснявшая ногу повязка. Эрвин перенес ее поближе к костру и стал прощупывать ногу сквозь лубок, следя за подвижной рожицей кикиморы. Кажется, ей не было больно. Армандас от нечего делать наблюдал за ними.

– Наконец-то она от нас смотается, – обрадовался он, увидев, что Эрвин начинает снимать лубок. – Быстро же ты ее вылечил!

– Старался. – Эрвин не удержался от гордой улыбки – действительно, кое-чему за четырнадцать лет он научился.

Кикимора повернула глазастое личико к Армандасу. Лягушачий рот распахнулся, оттуда выскочил длинный красный язык и быстро-быстро замелькал в воздухе, словно флажок на ветру. Армандас высунул язык в ответ, но тут же понял, что никогда не сможет махать им с такой немыслимой частотой, и убрал обратно. Эрвин покатился со смеху.

– Вы, кажется, нашли общий язык, – выдавил он сквозь смех. – Ну наконец-то… Арман, дай ей кусочек мяса напоследок, чтобы ей хоть сегодня ночью не пришлось искать еду.

Армандас, страшно довольный, что никогда больше не увидит эту кикимору, отрезал большой кусок вяленого мяса и подал ей. Тонкая лапка протянулась и забрала мясо, зачавкал лягушачий рот, а затем сытая кикимора тяжело поднялась с котомки Эрвина и скрылась в темноте по направлению к ручью. Было слышно, как она лакает там воду.

Заглянув в котелок и убедившись, что похлебка готова, Эрвин снял ее с огня и поставил котелок на землю. Они стали есть горячую жижу одной ложкой, по очереди передавая ее друг другу.

– Лентяй ты, Эрвин, – сказал Армандас в промежутке, когда его рот не был занят едой. – Давно бы выстругал еще одну, сучков вокруг полно валяется.

– Да все как-то некогда, – ответил тот, передавая ложку товарищу. – То идем, то еще что…

По правде говоря, ему ни разу даже и в голову не пришла мысль сделать еще одну ложку. Его голова была головой мага, мыслившего совершенно иначе, чем практичный сельский труженик. И впрямь, неужели трудно было сделать ложку? Но сейчас это уже не имело значения – завтра днем они приходили в город.

Армандас вернул ему ложку. Они продолжили еду и разговор, совершенно забыв о кикиморе. Последняя ложка осталась за Эрвином, и он, по уговору, положил ее в котелок и пошел к ручью, чтобы помыть там посуду и набрать питьевой воды. Возвращаясь, он увидел, что Армандас, прибиравший еду, вдруг застыл как вкопанный.

Тот услышал его шаги и оглянулся.

– Эрвин, – опасливо спросил он. – Мне не кажется? Посмотри туда…

Палец Армандаса указывал на разостланную у костра котомку Эрвина. На котомке сидела кикимора.

– Нет, – ответил Эрвин. – Если, конечно, нам обоим не кажется.

Сам он не сомневался, что ему не кажется. Тот, кому кажется, не может быть магом.

– Ты еще не ушла? – обратился он к кикиморе, подойдя к ней. – Будет лучше, если ты за ночь уйдешь подальше отсюда – здесь людные места.

– Моя не уйдет, – заявила кикимора.

– То есть как – не уйдет? – не понял Эрвин.

– Моя останется с твоей.

– Что-о-о? – У Эрвина чуть не пропал голос от изумления.

Сзади послышалось сдавленное хихиканье Армандаса.

– Моя останется с твоей, – повторила кикимора, громче и тверже.

– Могла бы и меня спросить, хочу ли я… моя… тьфу… этого… – обалдело произнес он. – У нас как-то принято об этом спрашивать…

Хихиканье сзади перешло в икоту.

– Твоя хочет этого, – уверенно сказала она. – Моя сильная. Моя ловкая. Моя красивая. Твоя без моей пропадет.

Эрвин нащупал сзади землю и сел.

– Арман… – растерянно повернулся он к другу. – Что это?

Тот всхлипывал от смеха, стуча кулаками по земле и изображая если не кикимору, то какого-то другого немытого выходца из леса.

– Ясно что! – простонал он. – Нечего было ей комплименты на уши развешивать!

– Что же мне теперь делать?

– Соблазнил – женись, как говорят у нас в деревне! – выговорил Армандас между приступами неудержимого смеха. – Тебе еще повезло, что это кикимора, могла бы и девчонка оказаться!

– Думаешь, повезло?

Армандас ничего не ответил. Он сложился пополам и судорожно затрясся. Эрвин снова взглянул на кикимору.

– Ну чего тебе не живется в лесу? – сказал он ей. – Смотри, как здесь хорошо. А мы, люди, вон какие – большие, страшные…

– Моя не уйдет, – категорически заявила кикимора.

Эрвин молча уставился на нее, не зная, что еще сказать.

– Моя не уйдет, – снова раздался писклявый голосок.

– Ладно, пусть твоя остается. – Он обреченно вздохнул, смиряясь с неизбежным. – Скажи хоть, как твою зовут…

– Мою зовут – Дикая Охотница На Крыс, Живущая В Дупле Старого Платана На Подветренном Берегу Большого Озера, – с гордостью сообщила кикимора.

– На подветренном? – тупо переспросил Эрвин.

– Да. Подветренный берег – теплый берег.

– Надо же… Только знаешь, у людей принято называться именами покороче. Давай я буду звать тебя Дика.

– Очень коротко, – обиженно пробурчала она.

– Зато ты сможешь вместо “моя” всегда говорить “Дика”. Это будет чаще, и если сложить все вместе, то получится больше.

– Дика поняла. Дика больше не будет жить в дупле старого платана на подветренном берегу большого озера. Дика будет жить за пазухой большого доброго человека.

– Разве я добрый, Дика?… Я обыкновенный.

– Дика знает, какой ты.