Чистый огонь

Глава 6

Это правило было одним из главных в академии – никогда не приказывать ученикам. Можно было убеждать их, постепенно подводя к правильному действию, заставляя их размышлять и осознавать причины требований, но никогда не приказывать.

Все-таки академия магов-это вам не казарма.

Их брали в академию очень рано, с пяти-шестилетнего возраста, и на этом прекращались их связи с семьями и родными. Будущий маг не должен был быть привязанным к узкому кругу людей и вещей за стенами академии, его растили человеком мира. Это было основной причиной, почему в академии обучалось так мало детей из богатых семейств, в которых вопросы родства и наследования были первостепенными. Маг считался потерянным для семьи, поэтому богачи отдавали туда детей, только если этим разрешались проблемы с делением наследства.

Ученикам никогда не приказывали, потому что будущий маг с самого раннего возраста должен был привыкать к внутренней независимости – чтобы каждое его действие было осознанным, чтобы он никогда не действовал по чужой указке. Потому что маг, подверженный чужому влиянию, куда опаснее независимого мага.

Ученики академии никогда не слышали приказов. С раннего детства они привыкали к разумному сотрудничеству с наставниками, учились понимать их требования и осознавать их правоту. И никогда в академии не возникало серьезных проблем с дисциплиной и послушанием. Отдельные случаи, конечно, бывали, но быстро и легко разрешались. Учеников никогда не исключали за нарушения дисциплины, да и вообще исключения бывали редки, в основном за очевидный недостаток способностей или за общее несоответствие духу академии. Последних старались исключать как можно раньше, так как знания в их руках становились опасными.

Ректор Зербинас сидел за столом в своем просторном кабинете и мрачно барабанил пальцами по столу. Не мог же он выгнать из академии всех учеников сразу!

В этому году их было тридцать семь, теперь уже тридцать пять. И все тридцать пять на следующий день после того, как двое исключенных покинули академию, не явились на утреннюю медитацию к Барусу. Даже трое шестилеток, привезенных прошлой осенью со второго континента. Даже доносчик.

Старый Барус прибежал к Зербинасу и закатил скандал, осыпая его всевозможными угрозами. Основной, конечно, была угроза, что он сам станет ректором академии.

Этого допустить было нельзя. Зербинас уже пожертвовал двоими, чтобы избавить от этого остальных. Но факт оставался фактом – старый маразматик Барус мог оказаться ректором, стоило ему только пожелать этого.

История неприятного положения, в котором оказалась академия, имела корни пятисотлетней давности, когда главный корпус только начинал строиться. Один из ведущих магов того времени был тем самым редким выходцем из знатного рода, которого отдали в маги из-за наследственных проблем. Дожив до преклонного возраста, он волей судьбы оказался наследником основной родовой доли, которую по закону запрещалось делить или продавать – она могла только переходить от наследника к наследнику, а за неимением таковых попадала в собственность правителя. Маг построил на своей земле академию и стал там первым ректором. Пока он был жив, проблем не возникало – они начались после его смерти. По закону академия вместе со всеми остальными постройками входила в родовую долю и считалась неотъемлемым имуществом ее владельцев, владельцам также принадлежало право назначать ректора.

Обычно наставники академии договаривались с очередным наследником, что он будет только утверждать предложенного ими ректора. Так было прежде, но этот несчастный Барус приходился родным дядей ныне здравствующему наследнику и имел на него сильное влияние. В юности у него были небольшие способности к магии, совершенно исчезнувшие с возрастом. Однако это не мешало ему подвизаться в академии магов, что он и делал, пользуясь своим положением. Сначала он держался в пределах разумного, но с возрастом поглупел, и ему захотелось признания на этом поприще. Ему предоставили вести утренние медитации, потому что это было наименьшим вредом для учеников и вызывало у него ощущение собственной значимости.

Как и любое ничтожество, он очень болезненно воспринял свое унижение из-за этой выходки с блохами. Зербинас досадливо качнул головой – взрослые ведь парни, не какие-нибудь мальчишки. Но что сделано, то сделано. В то утро Барус прибежал к нему, кипя возмущением, и заявил – либо этих двоих сейчас же выгонят, либо он пойдет к своему племяннику и потребует, чтобы тот назначил его ректором, а затем сам выгонит их.

Зная обстоятельства, Зербинас был вынужден согласиться на его условия. Но теперь, когда все до единого ученики не явились на медитацию к Барусу, тот снова обратился к нему и возобновил угрозы. И ведь не откупишься – старику были нужны не деньги, а признание.

Нужно было что-то делать.

В академии не давали сигнала на обед, рассчитывая на чувство времени у магов. Зербинас прикинул, что через четверть часа ученики соберутся в столовой, выждал это время и спустился туда.

Все они уже были там. Они сидели за тремя длинными, параллельно стоящими столами различной вышины – для самых маленьких, постарше и взрослых. Стулья стояли редко, как на приемах, перед каждым учеником лежал полный столовый прибор, подаваемый в зависимости от еды, которая была в этот день на столе, – было бы глупо учить их этикету, не применяя его на практике.

Ректор вошел в столовую и остановился, немного не дойдя до торца среднего стола. Все головы повернулись к нему.

– Вы сегодня не были на занятии у Баруса, – сказал он, стыдясь самого себя. – Надеюсь, завтра этого не повторится и все вы придете на утреннюю медитацию.

Он не знал, что им сказать еще. Он надеялся, что они заспорят – тогда им можно будет возразить, или начнут оправдываться – тогда их можно будет обвинить.

Но они молчали.

Пауза тянулась невыносимо долго. Ректор обвел их взглядом, повернулся и пошел к выходу из столовой.

– Архимагистр!

Он узнал голос Гинса – соседа Эрвина по комнате.

Он остановился. Оглянулся.

– Мы не придем.

И они не пришли. Ни завтра, ни послезавтра, ни в последующие дни. Старый Барус бесился, но пока терпел, надеясь, что ректор все уладит. Как ни глуп он был, он все-таки понимал, что на должности ректора может оказаться еще большим посмешищем, а это болезненно задевало его старческое самолюбие. Он ежедневно одолевал Зербинаса требованиями приструнить строптивых учеников.

Учеников исключали и прежде, но это никогда не вызывало такого дружного молчаливого восстания. Утренние медитации прекратились, хотя в остальном жизнь академии протекала точно так же, как обычно, – читались лекции, шли практические занятия с наставниками, сменявшиеся временем для самостоятельной работы, когда ученики разбредались по академии и могли заниматься любыми делами.

Наставники словно не замечали молчаливого протеста учеников. Они выполняли свою обычную работу, будто их совершенно не касалась эта история с исключением. Зербинас пробовал поговорить кое с кем из них, чтобы они повлияли на учеников, но маги равнодушно отворачивались, отвечая, что это не входит в их обязанности. Барус ходил по коридорам академии словно тень. Все относились к нему, как к пустому месту, пропуская мимо ушей его ворчание.

Опасаясь, что старик все-таки осуществит свои угрозы, ректор решился на крайнюю меру – созвал наставников у себя в кабинете и разъяснил им сложившуюся ситуацию. Маги не выразили никакого удивления – в отличие от учеников, наставникам было известно о неловком положении, в котором находилась академия.

– Ну и что? – обратился один из них к остальным. – Академия делает магов, но и маги делают академию. Здесь, конечно, было хорошее место, но это не значит, что невозможно подыскать другое. Если этот старый олух Барус станет ректором, мы уйдем. Заберем учеников и уйдем, пусть он торчит здесь на пару с Зербинасом.

И ведь уйдут, понял вдруг ректор. Подыщут место и уйдут – наставники, а с ними ученики всех возрастов, старшие за руку с младшими. Заберут свои нехитрые пожитки и уйдут, бросив обжитое место, учебные пособия, книги… А там, на новом месте, сделают новые пособия и напишут новые книги.

Если было бы иначе, на чем стояла бы академия?

Ему оставалось только выжидать.

Следующим вечером Эрвин снова пришел к Тирсе. Той работы, которую она имела в виду, уже не было – по описанию Эрвин догадался, что это был тот самый дом, где образовался мистический провал. Зато ей рассказали про другую работу – заболел римми лорда Астура. Никто из местных магов не знал, как лечить волшебного зверька, а пробовать наудачу никто не хотел, потому что римми были очень редкими и ценными зверюшками – если он сдохнет, неприятностей не оберешься.

Римми чуяли яды. Любые – как минеральные, так растительные и животные. При дворце каждого мало-мальски примечательного правителя обязательно держали римми, который обнюхивал подаваемые на стол кушанья и напитки. Если римми фыркал на поднесенное блюдо, оно признавалось несъедобным, а затем производилось дознание. Забракованная зверьком пища могла оказаться и не отравленной, а просто несвежей или плохо приготовленной, но в любом случае ее нельзя было есть. Сами римми были устойчивы к ядам и болезням, поэтому больной римми был явлением необычным. Чтобы он заболел, с ним должно было случиться что-то из ряда вон выходящее.

Эрвин начал вспоминать, что им рассказывали про этих зверьков в академии. Известно было, что зверьки проникали в этот мир через два выхода, на втором и на третьем континенте, где их изредка находили ловцы. Римми были красивыми и дружелюбными, они легко приручались, не говоря уже об их способности чуять яды, поэтому один зверек стоил целое состояние. Ученикам немало рассказывали о римми, и Эрвин вспомнил многое об их повадках, питании, внутреннем строении и особенностях ухода за ними. Как и все волшебные звери, они говорили на алайни, но неизвестно, был ли у них свой язык. Единственное, о чем не упоминалось ни слова, – это болезни римми.

Оставалась надежда, что сам зверек расскажет, чем он болен. Эрвин поблагодарил Тирсу и сказал, что попытается взяться за эту работу. Та объяснила ему, куда нужно прийти – не к главным воротам, а к боковому входу для прислуги и позвать старшего дворецкого. Они поговорили еще немного, затем Эрвин вернулся в гостиницу, где его уже дожидался Армандас, и сообщил своему другу, что снова нашел работу.

– Надеюсь, это будет не как в прошлый раз? – забеспокоился Армандас. – Твоей жизни не грозит опасность?

– Если только у меня не получится и лорд Астур разгневается, – хмыкнул Эрвин. – А так – совершенно безопасно.

Наутро он пришел на указанное место и спросил старшего дворецкого. Тот вышел и окинул его подозрительным взглядом.

– Ты берешься лечить римми его светлости? – недоверчиво спросил дворецкий. – Ты хоть понимаешь, что с тобой будет, если ты его уморишь?

– Я сначала только осмотрю его. В вашем присутствии, – сказал Эрвин. – Если я не смогу вылечить его, я уйду.

Рассудив, что осмотр не повредит зверьку, старший дворецкий повел Эрвина с собой через парк и дальше, во дворец. Они поднялись на второй этаж и вскоре оказались в комнате, отведенной для редкостного зверька.

Римми лежал на мягкой меховой подстилке, служившей ему гнездом. Длинный полосатый хвост зверька, обычно стоящий трубой, бессильно свешивался на пол, еда в золотой мисочке оставалась нетронутой.

– Вот он, – указал на зверька дворецкий. – Ты его осматривай, а я постою рядом.

Эрвин уже осматривал римми, мысленно прощупывая его гибкое тельце в поисках внутренних повреждений и воспалений. Все было совершенно нормальным, словно на учебном пособии в академии.

– Что с тобой? – спросил он зверька на алайни. Римми приоткрыл карие глаза, его круглые ушки приподнялись, вибриссы на рыльце зашевелились.

– Поднеси ко мне руку, – ответил он.

Эрвин поднес ладонь к чувствительным вибриссам римми. Те прикоснулись к ней ощупывающими, обнюхивающими движениями, затем отстранились.

– Мое дерево гибнет, – сказал зверек.

– Какое дерево?

– Вы, люди, не знаете этого, – заговорил римми. – У каждого из нас есть свое дерево. Пока оно здорово, здоров и римми. Когда оно гибнет, римми тоже гибнет. Мое дерево повреждено, и я бессилен спасти его.

Эрвин мгновенно заподозрил, что это дерево где-то очень далеко. Как жаль, что у него нет карты каналов! Но в любом случае дерево римми наверняка было так далеко, что туда не успеть вовремя.

– Значит, тебе нельзя помочь… – сделал он единственный вывод.

– Можно, – ответил зверек. – Я рассказал тебе об этом потому, что ты можешь спасти мое дерево.

– Но оно же очень далеко!

– Любой римми знает дорогу к своему дереву. Я перенесу тебя туда, если ты дашь мне выпить своей крови.

Это было нетрудно. Эрвин полез в котомку и отыскал там кожаный футляр, в котором лежал острый кинжальчик величиной с палец. Такие кинжальчики предназначались для вскрытия нарывов и выдавались каждому ученику. Вынув кинжальчик, он сделал себе надрез на пальце и дал зверьку слизать кровь.

– А теперь пусть он уйдет, – сказал римми. Эрвин с большим трудом убедил дворецкого выйти, сказав, что на этом настаивает зверек.

– Возьми меня на руки, – попросил римми, когда за дворецким закрылась дверь.

Эрвин поднял пушистое тельце на руки. Почти сразу же у него возникло знакомое ощущение входа в канал, а несколько мгновений спустя он оказался на луговине у ручья. Ни одна травинка здесь не была известной ему – и это при том, что в академии огромное внимание уделялось изучению трав. Прямо перед ним лежал невысокий кудрявый кустик или даже небольшое деревце, сломанное скатившимся со склона валуном.

– Это мое дерево, – римми указал на него лапкой. – Вылечи его.

Эрвин опустил зверька на траву, оттащил с дерева валун и начал осматривать надломленный ствол. Место надлома уже начинало подсыхать. Он выпрямил ствол, соединив поврежденные края. Ствол следовало закрепить какой-нибудь палкой и перевязать до срастания, но вряд ли будет возможность вернуться сюда, чтобы снять повязку, – да и кто знает, какими будут последствия, если в этом мире сорвешь хоть одну травинку. Значит, все нужно было сделать прямо сейчас.

Придерживая ствол одной рукой, Эрвин начал водить другой рукой по надлому, шепча про себя заклинание заживления дерева. Они были разными, эти заклинания срастания – дерева, травы, мышцы, кожи, кости, даже камня и металла. Эрвин еще не восстановился после борьбы с провалом, но чувствовал в себе достаточно силы, чтобы подкрепить заклинание.

Трещина в стволе понемногу смыкалась, становилась все незаметнее. Римми поднялся на ноги, подошел и сел рядом, наблюдая за работой мага. Наконец ствол окончательно сросся, а Эрвин выпрямился и устало разогнул спину. Теперь ему еще пару дней можно было даже не думать о колдовстве.

– Спасибо, – сказал римми, потершись головой об его ногу. – Ты теперь – мой кровный друг. Меня зовут Майли. Назови это имя любому римми – и он будет твоим другом.

Эрвин поднял зверька на руки и снова почувствовал холодок перехода в другой мир. Мгновение спустя он уже стоял во дворце лорда Астура, в комнате римми. Он хотел положить зверька на подстилку, но тот спрыгнул с его рук и с бодро поднятым хвостом закружил у его ног.

Итак, в академии не знали эту тайну римми. И не узнают. Даже не потому, что он больше не принадлежит академии, а потому, что некоторые вещи – не для общего пользования. Они передаются только по доверию.

Он выглянул в дверь и позвал дворецкого. Тот, не веря собственным глазам, уставился на ожившего зверька. Римми тем временем подбежал к золотой мисочке и начал есть.

– Он выздоровел. – Эрвин хотел было добавить, что в случае чего пусть посылают за ним, но вспомнил, что у него нет постоянного жилья.

– Лорд Астур будет благодарен тебе, парень, – проникновенно сказал дворецкий. – Пойдем, я выдам тебе что полагается.

Оказалось, что ему полагается не менее увесистый кошелек, чем в прошлый раз. Много это было или мало, Эрвин не знал, и ему, по правде говоря, было все равно. Из дворца он сразу же пошел к Тирсе и поделился заработанным. Та обещала подыскать ему новую работу.

Вечером, когда Армандас вернулся из оружейной школы, Эрвин порадовал его сообщением, что теперь у них есть деньги на покупку меча, о котором так мечтал его друг. Армандас сначала расцвел, но затем загрустил.

– Пока мы здесь, ты вон сколько всего заработал, – вздохнул он, – а я – каких-то несчастных пять медяков. Получается, что я сижу у тебя на шее.

– Я все-таки учился четырнадцать лет, а ты еще не тренировался и недели, – ответил Эрвин. – Ты пока учись и ни о чем не думай, а там посмотрим, каким ты будешь через четырнадцать лет. Все равно мне одному этого много.

Армандас утешился и начал рассказывать о школе, о новых ударах и способах защиты, которые показал ему Гариб, о том, как они с мастером ходили в оружейную лавку и тот подробно объяснил ему, как выбирать оружие и чем хорош или плох каждый из выставленных там мечей. Они присмотрели подходящий меч, но тот оказался не по карману Армандасу. Но теперь…

На следующий вечер Армандас вернулся в гостиницу с длинным мечом в добротных кожаных ножнах. Он долго объяснял и показывал Эрвину, в чем заключаются достоинства этого меча.

– Да ты подержи, ты только подержи его! – Он сунул своему другу рукоять. – Чувствуешь?

Эрвин взял оружие в руку, с усилием приподнял голубоватое лезвие. Того, на что рассчитывал Армандас, он не чувствовал. Ему было непонятно назначение этой железки в его руке. Лист усача, который прикладывают к ожогам, – это понятно. Ветвь руунаги, позволяющая остановить рассвирепевшего рууна, – это понятно. Кинжальчик мага, которым вскрывают нарывы и змеиные укусы, – это тоже понятно. Но меч?

– Какой тяжелый, – сказал он Армандасу.

– Да, он тяжелый, – подтвердил тот. – Гариб сказал, что я – сильный парень и он будет мне как раз по руке. Тяжелое оружие реже бьет, но зато какие удары! Гариб сказал, что я должен сразу привыкать к своему мечу, а не пользоваться школьным.

Теперь Армандас ходил в школу с мечом у пояса и нескрываемо гордился этим. Эрвин отдохнул пару дней и снова заглянул к Тирсе – не то чтобы они с Армандасом нуждались в деньгах, но ведь скучно болтаться по городу без дела.

Колдунья рассказала ему, что в дне пути от Дангалора есть село, где появилась неуловимая тварь, которая по ночам высасывает молоко у скотины. Сегодня на рынок приходил житель из этого села, предлагавший приличную сумму за избавление от твари.

Эрвин отказался от этой работы. Судя по описанию, это был один из видов зукса – безобидный зукс-дояр. Зукса-вампира Эрвин бы еще взялся прикончить, но дояра он пожалел. Ему было бы неприятно убить это небольшое скрытное существо, не имеющее никакой защиты, кроме осторожности и прозрачности, которое, словно ребенок, питалось теплым молоком. Зуксы-дояры встречались редко и не наносили заметного ущерба – не обеднеют крестьяне от пары-другой кружек молока. Поймать его, конечно, не поймают – вряд ли здесь найдутся такие колдуны, которые знают, что зукса нужно ловить только при полной луне, когда он менее прозрачен, и выпив перед охотой кружку отвара корня лопастника для улучшения ночного зрения.

Они с Тирсой посидели немного за чашечкой душистого настоя. Колдунья приберегла пару сырых яиц для Дики и угостила ими кикимору. Дика, давно привыкшая к яйцам в яичных рюмках, похоже, даже растерялась, когда ей подали их вылитыми в мисочку, но быстро сообразила, что к чему, и вылакала угощение досуха.

Тирса рассказала Эрвину о Кейтангуре, где она прожила почти до сорока лет. Хотя на первом континенте было несколько государств со своими правителями, Кейтангур издавна считался столицей всего континента. Его обширные кварталы и пригороды раскинулись в океанском устье полноводной Кейты, протекавшей почти через половину континентальных земель. Туда приплывали корабли со всех пяти континентов, там продавали самые диковинные товары, в том числе и магические, там встречались представители самых различных рас и наций. Нигде на континенте не было такого изобилия колдунов, как в Кейтангуре, – они и жили там, и приезжали туда в поисках работы, нанимались в другие города и на корабли.

Возникал естественный вопрос – почему колдунья оставила это украшение континента и перебралась в Дангалор, но Эрвин не задал его, прикинув, что ректор Зербинас начал работать в академии как раз около двадцати лет назад. Было и так понятно, что Тирсе захотелось быть поближе к кумиру своей юности.

Ему самому, напротив, все больше хотелось уехать куда-нибудь подальше от академии. Было так трудно забыть академию, когда она была так близко от него, всего в трех днях пути отсюда. Может быть, с увеличением расстояния это будет легче? Но от него зависело обучение Армандаса, бредившего военной карьерой, – значит, об отъезде можно было пока не думать. Все-таки не такой уж плохой город этот Дангалор.