Чистый огонь

Глава 3

Пронзительная синь незнакомого с облаками неба говорила о засушливом климате. Но здесь, в этом парке, не чувствовалось нехватки влаги. Каскады бассейнов и ручьев, с тщательно продуманной не правильностью протекавшие среди зарослей буйной зелени, создавали влажный и необыкновенно вкусный, полный травяных ароматов воздух. По песчаным дорожкам прогуливались важные птицы с раскидистыми хвостами, переливающимися всеми цветами радуги. Каждое их движение говорило об уверенности в том, что вся эта влажная и зеленая роскошь существует только для них, причем так давно, что они перестали обращать на это внимание.

На низком бортике бассейна сидела молодая женщина. Ее узкая рука с длинными тонкими пальцами и тщательно отполированными, похожими на коготки ногтями беспокойно поглаживала розовый мрамор. Темно-голубое платье в обтяжку, едва прикрывающее верхнюю половину ее тела, расходилось от колен веерообразным воланом, поблескивая и переливаясь при малейшем движении. Декольте открывало сзади ее гибкую спину до пояса – впрочем, большую часть этой соблазнительной спины прикрывали темные струи блестящих и упругих волос.

Ее лицо было смуглым и узким – слишком узким, чтобы быть человеческим. Длинная и тонкая дуга носовой кости поднималась гораздо выше переносицы, до самой середины лба, выдавая принадлежность женщины к расе архонтов. И тем не менее, невзирая на чуждую внешность, любой человек безошибочно назвал бы эту женщину красивой – ведь в красоте есть нечто безусловное, не зависящее от расы. Ее косо посаженные глаза были живыми и глубоко-черными, томительно-изящного разреза, напоминающего листья дерева нури. Ее темно-розовые губы были свежими и бархатистыми, по ним хотелось провести пальцем, а лучше – губами.

Так, наверное, и думал стоявший рядом с ней мужчина, потому что каждый раз, когда ее глаза отвлекались на что-то постороннее, его взгляд неизменно останавливался на ее губах. Он тоже был архонтом, уже немолодым, но и не старым, в том самом возрасте, когда мужчины совершают главные достижения своей жизни. Его светлые волосы до плеч, вероятно, были бы тронуты сединой, если бы он был человеком, но архонты никогда не седеют.

Узкое смуглое личико повернулось к нему. Он быстро отвел взгляд от ее губ.

– Дантос, я пойду с вами, – прозвучал мелодичный голос. – Мне тоже любопытно взглянуть на него. Все-таки мы столько лет ждали этого!

– Конечно, леди Аринтия. – Дантос скрыл свою радость. Аринтия поднимется с ним в башню Гримальдуса, а он поддержит ее под локоть или даже за талию, если представится случай. Не Гримальдус же будет вести ее по лестнице!

– Старик давно просится со службы. – Она опустила руку в бассейн, ловя пальцами прозрачные струи. – Еще мой отец обещал ему это, когда появится достойный преемник. Это было двенадцать лет назад, и вот наконец… Род Иру всегда держит свое слово. Наконец-то я сдержу слово, которое дал ему отец.

– Почему так долго? – Ее признание было новым для Дантоса, но он постарался сдержать удивление – у архонтской знати считалось неприличным выставлять свои чувства напоказ. – Академия выпускает магов почти каждый год.

– Род Иру должен иметь самое лучшее. – В голосе Аринтии прозвучала гордость за свой род, естественная для каждого архонта. – Сто два года назад мы взяли на службу Гримальдуса, и все эти годы он оставался лучшим магом пяти континентов. Он служил моему прадеду, деду и отцу, и все они были довольны его службой. Я хочу, чтобы мне и моим потомкам служил маг не хуже Гримальдуса.

Дантос наклонил голову в знак понимания.

– Академия выпускает магов каждый год, – продолжала Аринтия, – но не каждый год она выпускает таких, как Гримальдус. Старик каждый раз наводит какое-то колдовство, чтобы узнать преемника. Он сказал мне, что в этом году один из шестерых в выпуске будет тем магом, который мне нужен, но он не знает его имени. Однако он сможет показать тебе его лицо в зеркале магов, чтобы ты узнал его.

Дантос уже слышал это, и не однажды, но снова склонил голову, понимая, что она повторяет это от волнения.

– Завтра утром ты отправишься в путь, Дантос. – Аринтия улыбнулась ему, ее узкая ладонь легла ему на руку. За ее улыбку он готов был сделать все. – Ничего, что до выпуска осталось не больше трех месяцев, Гримальдус нашел способ предупредить ректора, что ты приедешь перед самыми испытаниями, и тот оставит за тобой право первого выбора. С собой возьмешь обоих ларов Гримальдуса – для себя и для преемника. Академия расположена на краю света, но, к счастью, есть каналы.

– Я ничего не понимаю в каналах, леди Аринтия, – на всякий случай напомнил он.

– Конечно, Дантос, – кивнула она. – Гримальдус расскажет ларам, куда и как доставить тебя, а твое дело – только сесть на одного из них. Ты запомнил, чем их кормить?

– Да, леди Аринтия.

– Хорошо. – Она подняла голову и вгляделась в глубину аллеи, ее коготки нетерпеливо забарабанили по мрамору. – Так где же наш маг? Он сам сказал, что подходящее сочетание светил наступит сегодня на закате, а солнце уже садится…

Не успела она договорить, как в конце аллеи показалась невысокая сухощавая фигура известного на все пять континентов мага. Он держался очень прямо и был одет со сдержанностью, стоившей дороже любой роскоши. У него было острое худое лицо, от части напоминавшее лица архонтов, если не считать небольшого отличия в переносице. Тонкие губы едва выделялись на смуглой коже – в этой жаркой, засушливой стране было невозможно избежать загара, даже если целые дни проводишь в башне. Короткие усы и небольшая бородка из тех, что называют козлиными, вместе с гладко выбритыми щеками делали его лицо еще более вытянутым. Двигался он живо и легко, несмотря на то что ему давно перевалило за сотню лет.

– Леди Аринтия… – Он взялся за край своей серебристой мантии, выставил левую ногу вперед и склонился в придворном поклоне. – Лорд Дантос…

– Наконец-то, Гримальдус. – Она послала магу светскую улыбку. – Мы заждались вас.

– Я не мог отойти, леди Аринтия, – объяснил он. – Но сейчас все приготовления закончены, нам осталось только дождаться условленного мгновения.

– Тогда не будем задерживаться. – Аринтия встала с бортика бассейна.

– Вы с нами, леди Аринтия, – бесстрастно сказал Гримальдус. Не спросил, а именно сказал – за десятилетия службы роду Иру он привык спокойно встречать любые перемены в решениях хозяев. Он выполнял их поручения, за которые ему платили.

– Да, мне тоже захотелось взглянуть на него, – подтвердила она.

Все трое пошли к башне, где обычно работал Гримальдус. Она располагалась совсем недалеко, в возвышенной части парка поместья Иру. Гримальдус взял с полки зажженный светильник и первым пошел вверх по темной винтовой лестнице, освещая путь. Дантос и Аринтия стали подниматься следом. Дантос был безмерно счастлив – лестница оказалась как раз такой ширины, чтобы он мог поддерживать леди Аринтию за талию чуть выше ее глубокого декольте.

Наверху царил сумрак, нарушаемый только светильником в руке Гримальдуса. Весь просторный зал заполнял тонкий, приятно пахнущий туман, розовыми клубами поднимающийся над крохотным огненным язычком. В бледном призрачном свете были видны спущенные шторы на окнах – тяжелые черные шторы от пола до потолка. Одно из окон было оплетено путаницей зеленых и розовых нитей, слабо мерцающих в тумане. В центре на круглой подставке было установлено полупрозрачное овальное стекло в половину человеческого роста. Гримальдус отступил на два шага от входа, давая войти своим посетителям, и остановился. Они тоже остановились, не зная, что последует дальше.

– Все установлено точно. – Он говорил почти шепотом, но тишина зала усиливала каждый звук. – Нельзя ничего потревожить, поэтому вы оба встанете там, где я укажу, и молча дождетесь, пока колдовство не начнет действовать.

– Да, Гримальдус, – так же тихо ответила Аринтия. Еще от своего отца она научилась уважительно относиться к каждому указанию мага. – Ведите нас.

– Подойдите к стеклу и встаньте вот здесь, с этой стороны. – Они встали, где указывал маг – так, что стекло оказалось между ними и оплетенным нитями окном. Гримальдус встал за их спинами и заговорил вполголоса:

– Это окно с нитями – западное окно. Когда на него упадет последний луч солнца, зеркало магов заработает, и вы увидите в нем лицо моего преемника.

– Вот это стекло – зеркало магов? – уточнила Аринтия.

– Это его часть. Но вы правы, леди Аринтия, смотреть нужно в него. Изображение удержится всего на несколько мгновений, пока горит последний луч, поэтому будьте внимательны. Я скажу вам, когда приготовиться.

Гримальдус задул светильник. Некоторое время они стояли в темноте и в молчании. Вдруг нити на окне стали ярче и завибрировали, словно струны.

– Внимание… – раздался сзади шепот Гримальдуса.

Черную штору прорезало круглое пятно света и ударило в стекло. Дымчатая поверхность прояснилась, туман заклубился, складываясь в человеческое лицо.

Обыкновенное лицо, худощавое, почти мальчишеское. Светлые неопределенного оттенка волосы, почти незнакомые с расческой. Серые глаза с прищуром, слегка выступающие скулы. Небольшой, чуть выдающийся вперед подбородок.

Ничего особенного.

Изображение скомкалось и исчезло. Там, за шторой, погас последний луч. Гримальдус щелчком пальцев зажег светильник.

– Вы видели? – спросил он.

– Да… – разочарованно протянула леди Аринтия. – Но, по правде говоря, я представляла себе нечто иное. Он выглядит таким… неприметным. Хотя… у меня всегда был плохой глаз на человеческие лица… Дантос!

– Да, моя леди? – Совместный подъем по лестнице, кажется, придал ему смелости в обращении.

– Ты сумеешь узнать его?

– Да, моя леди, – ответил Дантос после едва заметной заминки. – Среди шестерых я его узнаю.

В толпе он, конечно, не узнал бы этого юнца, но среди шестерых… Эти маги наверняка не выглядят совсем одинаковыми.

Гримальдус проводил их до подножия лестницы, спускаясь перед ними со светильником. Лорд Дантос снова придерживал леди Аринтию за талию. Он даже готов был поклясться, что она прижалась к его руке… Почему она позволила себе эту маленькую слабость – из-за огорчения перед долгой разлукой или хотела заставить его как можно усерднее выполнить поручение?

Теперь этот вопрос будет неотвязно терзать его всю дорогу до академии и обратно. Ах, Аринтия, Аринтия… Лорд Дантос сам принадлежал к верхушке правящих родов архонтов, был весьма искушен в интригах и отлично знал, каким бездушно-расчетливым может оказаться любой поступок каждого из них.

Даже если бы она поцеловала его на лестнице, этот вопрос только сильнее терзал бы его в пути.

Проводив своих хозяев, Гримальдус вернулся в башню. Там он отдернул шторы, а затем открыл все окна, одно за другим, впуская в круглый зал свежий вечерний воздух. Был еще не поздний вечер, поэтому в зале сразу же стало светло по сравнению с только что царившей здесь тьмой. Гримальдус снял стекло с подставки и уложил на замшевое дно лежащего у стены плоского ящика. Опустив крышку, он запечатал ящик заклинанием и задвинул под стол – когда еще ему понадобится зеркало магов…

Свежий воздух вытянул из башни розовый туман, и у стен проступили длинные низкие столы, на которых стояли порошки, снадобья, зелья. Но главным в башне, конечно, были окна – большие, высокие, занимавшие почти все стены круглого зала. Гримальдус не был уроженцем этой жаркой, засушливой страны архонтов, но давно сроднился с ней за годы проживания здесь. Ему полюбилась и ее безоблачная погода, и эта чудесная башня – ведь наблюдение светил было одним из краеугольных камней в работе мага, а обозрение отсюда было просто исключительным. Хорошо, что прадед его хозяйки не поскупился в свое время и, уступив его настояниям, снес убогий насест его предшественника и выстроил это чудо. На указанном им месте, по его чертежам.

Его преемнику понравится эта башня. Ему наверняка понравятся и хозяева. В роде Иру умели обращаться со слугами. Даже когда он впервые появился здесь таким же двадцатилетним мальчишкой, как этот, ему всегда говорили “вы”, к его словам всегда прислушивались, с ним всегда обращались как с равным, пожалуй, даже подчеркнуто. Ему доверяли – с ним не спорили, если он отказывал в каком-либо деле. Здесь всегда помнили, что имеют дело с магом.

И он никогда не подводил их. Сто с лишним лет безупречной службы – это срок. Тем не менее Гримальдус всегда чувствовал, что это клетка. Просторная золотая клетка. Его не могли связать насилием и принуждением – его связали уважением и доверием. Работы было немного, тем более при его способностях и возможностях, и он мог позволить себе собственные исследования, но он никогда не чувствовал себя свободным. Если бы клетка была теснее, он, не задумываясь, вырвался бы из нее, но в роду Иру умели подбирать размер клетки.

Может быть, счастливее был его старый друг и однокашник Зербинас, который сейчас ведет академию магов? В отличие от других, он первое время никак не мог найти себе места и мотался по всем пяти континентам Лирна, то надолго исчезая из виду, то снова появляясь, то купаясь в богатстве, то перебиваясь случайными заработками. Но и он остепенился – пошел в академию наставником и неожиданно быстро стал ректором. Старая дружба позволяла им легко вступать в контакт через транс – благодаря этому Дантос теперь получит право первого выбора, хотя наверняка приедет в академию последним.

Но теперь наконец свобода. Как только преемник явится сюда и примет дела – свобода. Гримальдус запомнил это лицо, и оно понравилось ему – мальчишеское, открытое, пройдешь мимо и не скажешь, что ему суждено стать одним из величайших магов Лирна. Но внешность внешностью, а Гримальдус точно знал одно – маги никогда не бывают открытыми. Жаль, что лицо продержалось в зеркале всего несколько мгновений.

На смуглом лице Гримальдуса отразилось колебание. Нет, он все-таки пошлет преемнику подарок, достойный величайшего мага пяти континентов, – если он ошибся, это будет проверкой.

Сто двадцать лет с лишком… не такой уж это и возраст для мага. Гримальдус чувствовал себя еще в силе, в нем еще горел огонь жизни. Маги плохо поддаются времени, и он еще многое может успеть. Еще немного, и вот она, свобода!

Вот только что он с ней будет делать?

Дангалор стоял на пологой возвышенности в точке слияния двух рек. Лес, которым шли Эрвин и Армандас, тянулся почти до самых пригородов. Увидев первые дома, Эрвин еще раз предложил кикиморе вернуться в лес, но полдень был временем ее сна, и она крепко спала у него за пазухой, свернувшись в уютный клубочек.

– Дика не хочет, – пробормотала она сквозь сон после нескольких безуспешных попыток ее разбудить, и Эрвин окончательно оставил намерение избавиться от нее. В конце концов, она была маленькой и не занимала много места за пазухой, она могла сама прокормить себя, потому что поблизости от людского жилья всегда полно мышей. А поскольку Армандас скоро пойдет на службу, вдвоем с ней будет все-таки веселее.

Лесная дорога входила в Дангалор в самой возвышенной его части. Едва друзья вышли из леса, весь город раскинулся перед ними как на ладони, спускаясь террасами к речному изгибу. Армандас, полный радужных надежд, с восторгом озирал открывшийся сверху вид. Эрвин, как и его приятель, в жизни не видел ни такого скопления домов, таверн и лавок, ни верениц снующих по воде или уткнувшихся носами в берег лодок. На берегу виднелись причалы, у которых стояло несколько судов покрупнее и два-три больших корабля, наверняка плававших куда-то далеко. Может быть, даже на другие континенты.

Родные Армандаса жили в северной части Дангалора. Сверху было видно, что это богатый район – там стояли большие многоэтажные дома, а кое-где и окруженные садами особняки.

– Туда, – кивнул Армандас, проследив дорогу. – В тот район, а там я спрошу, где живет моя родня.

Они пошли по городским улицам. Эрвин рассматривал все – вывески, фасады домов, уличные лотки, одежду прохожих. До сих пор он изредка бывал только в одном городке или, вернее, большой деревне неподалеку от академии. По сравнению и с собой, и с жителями этого городка он считал Армандаса прилично одетым, но теперь с каждым шагом становилось все очевиднее, что его друг почти такой же бедняк, как он сам. А дома вокруг становились такими внушительными, что ноги Эрвина невольно стали подгибаться…

– Здесь. – Армандас остановился у подножия парадной лестницы просторного особняка. На ее верхнем конце стоял важный пожилой мужчина, разодетый так роскошно, что Эрвин мог бы принять его за владельца половины континента, если бы тот не открыл дверь вышедшему оттуда молодому человеку, а затем не закрыл ее за ним.

– Простите… – обратился к молодому человеку Армандас. – Могу я увидеть леди… – Он назвал имя своей родственницы.

– Мамашу? – Молодой человек высокомерно поднял бровь. – А кто вы такой? – Его “вы” прозвучало оскорбительнее любого “ты”.

– Родственник. Я – сын леди… – Он назвал имя своей матери.

– А-а, этой нищенки. – Губы молодого человека брезгливо изогнулись. – Обратитесь к лакею, – он кивнул на дверь, – пусть доложит мамаше. Может, она что-нибудь подаст…

Не дожидаясь ответа, он прошел мимо них на улицу. Правда, он вряд ли чего-нибудь дождался бы, потому что Армандас, кажется, потерял дар речи. Он медленно переводил взгляд то на Эрвина, то на лакея. Выждав немного, Эрвин решил, что нескольких повторений достаточно.

– Тебе же сказали – обратись к лакею, – дернул он Армандаса за рукав. – Может, она…

– Да провались они все!!! – рявкнул тот, мгновенно очнувшись от столбняка. – Пошли отсюда, Эрвин.

Он чуть ли не бегом понесся по улице, Эрвин поспешил за ним. Они пробежали почти полгорода, когда Армандас немного успокоился и перешел на умеренный шаг.

– А я-то думал, что они и мне обрадуются, и о тебе позаботятся, – с горечью сказал он Эрвину. – Мы живем небогато, но всегда рады гостям, а они так богато живут…

– Может, потому они и живут богато, что они такие, – заметил тот. – Чтобы нажить большое богатство, нужны определенные качества…

– Да, пожалуй. – Армандас начал успокаиваться. – Тогда тьфу на них и забудем. Но что же нам с тобой теперь делать?

– Да то же самое, – ответил Эрвин, в глубине души с самого начала не очень-то рассчитывавший на родных Армандаса. – Посмотрим, что здесь есть, устроимся где-нибудь, поскорее найдем работу. На свою службу ты, наверное, и без родных сможешь наняться. Не похожа она на службу для таких типов, как этот парень. Сходи завтра и узнай, а сегодня, наверное, уже поздно.

Действительно, пока они ходили по городу, полдень начал сменяться вечером. Пора было подумать об ужине и ночлеге. Эрвин осмотрелся – они остановились в подходящей части города, не слишком богатой, но и не в трущобах. Напротив виднелась приоткрытая дверь таверны.

– Сколько у нас денег? – спросил Эрвин.

Пересчитав деньги, они пришли к выводу, что на два-три дня этого хватит. Значит, у них было не больше трех дней, чтобы устроить свои дела. Для начала нужно было поесть, и они вошли в призывно распахнутую дверь.

Едва они переступили порог, как Эрвин почувствовал, что за пазухой зашевелилась Дика.

– Плохое место, – недовольно пискнула она. Он услышал звуки, свидетельствующие о том, что кикимора принюхивается. – Плохая еда.

Эрвин принюхался вслед за ней. Конечно, такого в академии не подадут, но он теперь не в академии и никогда там не будет. Один раз можно съесть и такое.

– Мы быстро, – шепнул он. – Поедим быстренько и уйдем.

– Плохое место, – не унималась кикимора.

Они прошли к ближайшему столу и сели на деревянную скамью. Эрвин ожидал, что их спросят, какие блюда они будут заказывать, но служанка, едва увидев их, сразу же направилась к ним с подносом, заставленным мисками и кружками пива, – наверное, выбор здесь был небольшой. Это была молодая крутобедрая девка с необъятной, почти ведерной грудью, вываливающейся из глубокого выреза блузки. Эрвин, никогда не видевший ничего подобного, простодушно уставился на этот феномен природы. Интерес был чисто познавательным, но служанка истолковала его по-своему. Даже не поставив еду на стол, она склонилась к уху Эрвина так, что вышеупомянутое чудо оказалось прямо перед его носом, и зашептала:

– Как поешь, заходи в тот коридор, вторая дверь нале…

Вдруг глаза служанки стали большими, как жерла пивных кружек на ее подносе, и она уставилась на грудь Эрвина так, словно там в считанные мгновения выросло точно такое же чудо природы. Тот машинально глянул туда же и увидел остроухую головенку Дики, высунувшуюся у него из-за пазухи. Из лягушачьего рта кикиморы выскочил длинный красный язык и быстро-быстро затрепетал в воздухе.

Служанка дико взвизгнула и присела, с грохотом роняя поднос на пол, а затем опрометью кинулась из зала. Вокруг воцарилась гробовая тишина.

Эрвин почувствовал пальцы товарища на своем локте.

– Пошли отсюда, – послышался выразительный шепот Армандаса. – Пока хуже не стало…

Они разом встали и бочком шмыгнули к двери. К счастью, всеобщее оцепенение продержалось достаточно долго, чтобы они успели выскочить в дверь и скрыться за углом. Там они припустили бегом по улице, пока не сочли, что отбежали на безопасное расстояние.

– Давай поищем другую таверну, – предложил Армандас, когда они отдышались.

Таверн в Дангалоре было немало. Не прошли друзья и квартала, как впереди показалась еще одна гостеприимно распахнутая дверь. Они дружно ринулись туда.

– Плохое место, – объявил писклявый голосок из-за пазухи Эрвина.

Они переглянулись и, не говоря ни слова, вышли оттуда.

– Вон еще одна, – показал Армандас вперед по улице. – Совсем рядом.

Они миновали полквартала и вошли в таверну.

– Плохое место.

Они прошли еще пару улиц и набрели на дешевую харчевню при постоялом дворе.

– Плохое место.

Они спустились в порт и вошли в матросскую закусочную.

– Плохое место.

Они обошли еще десяток заведений, где можно было хоть что-то съесть. На улице давно стемнело. Друзья так устали и проголодались, что готовы были сожрать в таверне падаль десятидневной давности, если бы не боялись, что Дика снова устроит им какой-нибудь скандал. Поэтому, когда они вошли в уютный ресторанчик под гостиницей и не услышали привычного “плохое место” из-под куртки Эрвина, они еще долго переминались на пороге, не решаясь войти. Было так поздно, что посетителей здесь уже не было. Столы были протерты, стулья стояли вплотную к ним, буфетчик вытирал бокалы мягким полотенцем и убирал их со стойки – заведение готовилось закрываться на ночь.

– Заходите, молодые люди. – Буфетчик указал им на столик. – Что будете заказывать?

Они в изнеможении рухнули на стулья за указанным столиком.

– А что у вас есть? – спросил Армандас буфетчика.

После перечисленного у них обоих потекли слюнки. Один раз им можно было позволить себе поесть вдоволь.

– Несите все, – сказал Армандас.

– А сырые яйца у вас есть? – спросил Эрвин вдогонку буфетчику.

– Да, – ответил тот.

– И сырое яйцо.

– Два сырых яйца, – раздался писклявый голосок из-за его пазухи.

Эрвин пригнул голову и сказал приглушенным голосом, словно готовился стать чревовещателем:

– Это большие яйца…

– Два сырых яйца, – упорствовал писклявый голосок.

Со стороны это выглядело так, словно он уже стал чревовещателем.

– Два сырых яйца, – поспешно исправил заказ Эрвин, стараясь не смотреть в глаза пораженному буфетчику – похоже, у бедняги сегодня это был не последний повод поразиться.

Тот ушел и почти сразу же вернулся, чтобы постелить белую скатерть на гладкоструганый деревянный столик.

– Извините… – остановил его Эрвин. Лучше всего было сделать это сейчас. – Нам не нужна скатерть…

– Как – не нужна? – Буфетчик позволил себе только самую малость удивления, чтобы не обидеть посетителей. – Вы оба выглядите благовоспитанными молодыми людьми.

– Дело в том… дело в том… – начал Эрвин, удивляясь своей храбрости – можно было бы ссадить Дику на пол, как какого-нибудь котеночка, и она, наверное, не обиделась бы, но она была разумна, она теперь была его приятельницей, значит, он не мог обходиться с ней как с животным. Он собрался с духом и выпалил:

– Дело в том, что за этим столом будет есть яйца одна моя приятельница. Она, конечно, со временем выучится вести себя в приличном обществе, но сейчас мне не хочется обременять вас стиркой скатерти…

– Хм… ваша приятельница… – Буфетчик внимательно оглядел их обоих. – Вы не сочтете за нескромность, если я спрошу, кто она?

– Нисколько. – Эрвин понимал, что самое позднее через пятнадцать минут любезный пожилой мужчина увидит эту приятельницу сам. – Она кикимора. Очень милая и воспитанная кикимора.

– Кикимора… – Эрвину показалось, что взгляд буфетчика стал несколько блуждающим. – Вы, полагаю, ручаетесь за свою приятельницу?

– Да, – подтвердил Эрвин. – Но не за скатерть.

Буфетчик попятился от столика. Белая скатерть осталась висеть на его левой руке. Сделав несколько неуверенных шагов, он вспомнил, что передвигаться нужно лицом вперед, развернулся и исчез за кухонной дверью.

– Сейчас нас выгонят, – сказал Армандас. От усталости это прозвучало простой констатацией факта.

– Он еще не видел Дику, – так же равнодушно ответил Эрвин.

– Сейчас увидит.

Они оставались за столиком только потому, что у них не было сил встать и уйти.

– Ну сказал я ему, что она кикимора, – продолжил Эрвин. – Все равно бы он ее увидел – потом, и было бы еще хуже.

– Куда уж хуже…

Из кухни появился буфетчик с подносом. Привычно-заученными движениями он начал раскладывать перед ними столовые приборы.

– Где будет сидеть ваша приятельница?

Эрвин растерянно оглядел столик. Буфетчик терпеливо ждал. Из-за пазухи Эрвина высунулась остроухая голова и завертелась по сторонам. Затем оттуда выбралась вся кикимора, оправила на себе крысиный балахончик и с достоинством прошествовала на дальний край стола.

– Дика будет сидеть здесь, – объявила она, усаживаясь там и скрещивая перед собой ножки.

– Очень мило с вашей стороны, – поблагодарил ее буфетчик и поставил перед ней тарелку.

– А где яйца? – спросила она, заглянув туда.

– Дика… – укоризненно сказал Эрвин. – Видишь, мы тоже ждем. Он не может принести сразу все. Сначала приносят приборы, а затем разносят еду.

– Дика поняла, – кивнула она Эрвину, а затем повернулась к буфетчику:

– Пусть твоя несет яйца. Эрвин с Армандасом переглянулись.

– Видел? – торжествующе шепнул Эрвин, словно это было его заслугой. – Прямо светская дама.

Буфетчик вышел и вернулся с подносом, нагруженным тарелками с едой, среди которых возвышались два сырых яйца в яичных рюмках. Первой он обслужил даму, поставив яйца на тарелку перед Дикой, затем расставил на столе заказ Армандаса и Эрвина. Оба были так голодны, что сразу же накинулись на еду, забыв посмотреть, как кикимора будет управляться со своей порцией.

Дика озадаченно уставилась на рюмки. Яйца были любимым лакомством кикиморы, и они были большими, такими замечательно большими, но они застряли торчком в каких-то странных железках. Нужно было вытащить их оттуда.

Она ухватилась за одну из железок и увидела в яйце дырочку, в которой поблескивал вкуснейший белок. Нужно просунуть туда язык – так она и сделала, залпом выпив половину яйца. До второй половины язык не доставал, поэтому она положила яйцо набок, запустила проворные пальчики в дырку и стала обламывать скорлупки. Рюмка покатилась по тарелке и сшибла другую рюмку, та ударилась о край, содержимое второго, еще полного яйца выплеснулось на стол. Ничего, так даже лучше. Дика встала на четвереньки и подлизала лужицу.

Обе рюмки с остатками яиц лежали в тарелке, и в каждой из них оставался нетронутый желток, а это еще вкуснее, чем белок. Вытряхнув остатки из рюмок, Дика выбросила рюмки на стол и начала с наслаждением копаться в образовавшемся месиве из скорлупок, белка и желтка. Скользкая смесь текла по ее мордашке, по ее ручонкам, но поговорка “близок локоть, да не укусишь” была не для тех, у кого короткие ручки и длинный, проворный язык, который сейчас ловко подхватывал капающие с локтей капли белка.

И Эрвин, и Армандас умели вести себя в любом обществе и управляться с любыми столовыми приборами. Армандаса воспитала мать, знатная леди, хоть и бесприданница. Эрвина воспитывала академия, а там этикету обучали строже, чем любая знатная леди. Несмотря на голод и усталость, оба помнили, что ужинали в приличном месте, поэтому они не сделали ни одного противоречащего этикету движения. Управившись с первым блюдом, они вспомнили о Дике.

Увидев лужу слизи и скорлупок с кучкой в центре, которая предположительно была кикиморой, Эрвин побледнел. Действительность превзошла все его ожидания. Какое счастье, что он догадался попросить не стелить скатерть! Но отмоется ли стол?!

– Дика! – позвал он. – Ты наелась?

– Дика наелась, – раздался довольный голосок – точно, из этой кучки. – Дика пойдет к твоей за пазуху.

Эрвин привстал на стуле, чтобы в случае чего успеть увернуться.

– Дика! – твердо сказал он. – Тебе нужно помыться.

– Дика не моется, – сказала кучка.

– Дика будет мыться, – собрал всю свою решительность Эрвин.

– Дика не будет мыться. – Из кучки высунулась лапка и погладила одежку.

– Неужели Дике не хочется быть чистой?

– Не хочется. Дике все равно.

– Но моей пазухе не все равно! – страшным голосом сказал он. – Если ты хочешь сидеть там, тогда, будь добра, помойся!

– Дика наелась вкусных яиц, – ответил голосок из кучки. – Дика добрая. Дика помоется.

Эрвин с облегчением обвис на стуле. Он поискал глазами буфетчика, который был поблизости и, кажется, не без удовольствия наблюдал за их пререканиями.

– Пожалуйста, – сказал он буфетчику, – принесите нам миску воды и кухонное полотенце.

Тот немедленно сходил на кухню и принес требуемое. Эрвин отмыл и насухо вытер Дику, но кикимора была еще слишком мокрой, чтобы ее можно было посадить за пазуху. Он усадил ее на стол рядом с собой и стал доедать остывший ужин, а его друг занялся расчетами с буфетчиком.

– Эрвин, здесь можно недорого снять комнату, – позвал его Армандас. – Давай остановимся здесь.

Хоть бы и дорого – не на улице же ночевать. Однако Эрвин предполагал, что и ужин, и комната обойдутся здесь значительно дороже. Дика не ошиблась – это было хорошее место.