Что движет Россией

Глава VIII Русская церковь

Русская церковь официально называется Святой Соборной Апостольской Православной Церковью. С одной стороны, это национальная церковь, с другой — одна из ветвей гигантского христианского сообщества, включающего целый ряд стран и народов: Восточной Православной Церкви.

Сейчас паства Русской православной церкви составляет более ста миллионов человек, из которых восемьдесят миллионов — российские подданные. Из оставшихся половина[90] — славяне из прежних турецких владений и Австро-Венгрии. Греки, румыны, болгары и сербы — тоже православные; Православная церковь имеет миссии в Китае, Японии и Северной Америке.

До XI века Восточная и Западная церкви были объединены. В XI веке произошел раскол — большая часть Восточной церкви отделилась от Западной.

Но и после раскола — даже в начале XII века — между двумя Церквями сохранялась взаимосвязь, а киевские князья и княжны женились или выходили замуж за приверженцев Латинской церкви. Позднее предпринимались усилия по преодолению раскола — самыми серьезными из них были второй Лионский собор в 1274 году и Флорентийский собор в 1439 году. На обоих этих соборах была провозглашена уния, и Греческая церковь на это согласилась, но устойчивых результатов они не дали. Решения первого из перечисленных соборов остались только на бумаге, а после второго согласие греков было аннулировано, как только их делегация возвратилась в Византию, а самих делегатов объявили вероотступниками. Таким образом, на практике раскол продолжает существовать с самого 1054 года. Для Востока, и особенно для России он обернулся глубокими нравственными и политическими последствиями. Подлинная причина раскола не была связана с доктринами или догматами. Догматические разногласия — причем по незначительным поводам — использовались в качестве предлога уже после того, как раскол стал свершившимся фактом. Подлинной его причиной стало существовавшее с незапамятных времен соперничество между греками и латинянами.

Сэр Чарльз Элиот в своей книге «Турция и Европа» отмечает: раскол между Восточной и Западной церквями стал таким же поворотным моментом в отношениях между Востоком и Западом, как основание Константинополя и коронация Карла Великого. Для России и Византии он был катастрофическим событием. В том, что касается последней, он закрепил и углубил антагонизм, помешавший Востоку и Западу объединить усилия против общего врага, а это оказалось одной из главных причин падения Византийской империи и пришествия османов в Европу. Россия же, и без того изолированная своим географическим положением, из-за этой дальнейшей изоляции и разрыва с Западом стала легкой добычей орд варваров-завоевателей из Азии, что на века прервало ее национальное развитие. Если же говорить о догмах, то разногласия между двумя Церквями и сегодня остаются незначительными, а прежде были и вовсе пустяшными. У Православной церкви — те же Семь Таинств, что и у Католической: крещение, миропомазание, святое причастие, покаяние, елеосвящение, священство и венчание.

Некоторые различия существуют в отправлении таинств. Так, при крещении в православие человека троекратно погружают в воду. Миропомазание происходит сразу после крещения — кстати, так было и на Западе в течение всего XIII столетия. Православная церковь считает необходимой тайную исповедь священнику, но в целом в православии таинство покаяния отличается меньшей регламентацией и большей гибкостью, чем на Западе. В православии также существует догма пресуществления. Иными словами, православные верят, что святое причастие — это подлинная плоть и кровь Христова, лишь внешне выглядящая как хлеб и вино, что происходит пресуществление, то есть превращение внутренней невидимой субстанции в другую. При этом ее вид и свойства — то есть качества, внешне воспринимаемые органами чувств, например, цвет, вкус и форма — остаются без изменений. Они отвергают любые объяснения относительно типической или субъективной данности. Святые Дары преподаются мирянам в обоих видах: таинство отправляется с помощью золотой ложки, где в освященном вине плавают кусочки хлеба для причастия — просфоры. Младенцев причащают после крещения. Таинство последнего елеосвящения — по-русски оно называется соборованием, то есть не предсмертным, а просто елеосвящением, — отправляется четырьмя священниками и предназначено не только для умирающих: оно рассматривается не столько как подготовка к уходу в мир иной, сколько как способ исцеления больного.

В том, что касается Священства, в России священнослужителям не разрешается жениться после рукоположения. Они женятся до посвящения в сан, и женитьба считается необходимой предпосылкой для рукоположения.

Православная церковь провозглашает нерасторжимость брака, но на практике признает, что неверность одного из супругов дает основание для развода. Нарушение брачного обета рассматривается как аннулирование таинства, и только пострадавшей стороне разрешено вступать в новый брак.

Цикл церковных праздников у православных и католиков практически один и тот же. Святая литургия совершается в двух вариантах — литургия Иоанна Златоуста и литургия святого Василия Великого.

Православные соблюдают четыре главных поста: сорокадневный Рождественский пост с 15 ноября до сочельника, Великий пост, который начинается с понедельника за шесть недель до Пасхи; Петров пост с первого воскресенья после дня Святой Троицы до 28 июня, и, наконец, Успенский пост с 1 по 15 августа. По правилам православного поста есть разрешается только один раз в день, при этом запрещены не только мясо, но и рыба, сливочное и растительное масло, молоко, сыр и яйца. Бедняки строжайшим образом соблюдают посты, и даже зажиточные сословия воздерживаются в Великий пост строже, чем на Западе. Статуи Господа и святых в православии запрещены, но иконы и любые другие изображения на плоской поверхности разрешаются.

Подведем итог — основы православного вероучения таковы: вера в Господа, единого в трех лицах, в Боговоплощение Сына Божьего, в искупление грехов человечества его самопожертвованием, в основанную им Церковь с ее Таинствами, в телесное воскресение и вечную жизнь. У православных есть иерархия: они признают второканонические книги Ветхого завета равными прочим, верят в семь таинств и отправляют их, чтут, призывают святых и молятся им, поклоняются святым иконам и мощам, бесконечно почитают Богоматерь.

По перечисленным мною основным положениям между Восточной православной церковью и Западной католической нет разногласий. Первоначальный раскол между двумя Церквями произошел из-за незначительных вопросов дисциплины, а теперь их разделяют и определенные догматические вопросы. Но наибольшее различие между двумя Церквями связано с их внутренней организацией, что стало результатом самого их разделения. Первое различие между двумя Церквями в догматике касается ис-хождения Духа Святого. Восточная церковь отказывается добавлять к Никео-Константинопольскому символу веры слово «филиокве». Но даже здесь, хотя православные не признают исхождения Святого Духа не только от Отца, но и от Сына, они никогда четко не заявляли об обратном. Отрицая возможность включения в Символ Веры формулировки о двойном исхождении, они признают, что она допускает православное толкование. Это чисто теологический спор, и он по сей день остается главным пунктом разногласий между двумя Церквями.

Различается у двух Церквей и учение о чистилище: православные молятся за усопших и верят в промежуточное состояние, когда умершие спят и пассивно ждут, но подробнее они это состояние не определяют, и отрицают всякую мысль об очищении духовным огнем. Они отрицают, что души, покинувшие этот мир, могут искупить свои грехи, или по крайней мере связывают это искупление только с молитвами верующих и Таинствами Христовыми.

Православные отвергают догмат о непорочном зачатии Девы Марии. Этот католический догмат заключается в том, что все человечество изначально запятнано первородным грехом, кроме Святой Девы, которая по особой привилегии и милости Божьей осталась непорочной — то есть свободной от первородного греха с момента зачатия.

Я привожу здесь эту формулировку, поскольку она как правило не знакома протестантам-англичанам, которые обычно путают непорочное зачатие с боговоплощением, и я знаю случаи, когда они упорно отстаивали эту ошибочную точку зрения даже перед лицом доказательств.

Данная доктрина, хотя и не признается Восточной церковью в теории, на практике является частью их вероучения — то есть православные неизменно называют Богородицу Святой непорочной девой.

Наконец, Православная церковь отвергает догмат о непогрешимости Папы Римского. На деле это единственное по-настоящему важное разногласие между двумя Церквями, как в религиозном, так и в политическом смысле, поскольку оно включает в себя все остальные возможные разногласия, и из него вытекают различия в организации и политическом положении двух Церквей.

Для католиков дверь для уточнения догматов всегда открыта: принимая на веру полноту и окончательность откровения апостолам, они признают постоянную возможность развития Откровения в символах веры, в связи с возникающими ересями или в качестве более полного раскрытия догматов.

Православные, со своей стороны, считают, что время для развития догматов уже закончилось, окончательно и навсегда. Они убеждены, что на первых семи Вселенских соборах, состоявшихся до раскола, были приняты решения, содержавшие полное, окончательное и непреложное определение самой Церкви и догматов христианской веры, и добавлять к ним ничего нельзя. Православные считают первые семь Вселенских соборов непогрешимыми в определении догм, точно так же, как католики считают непогрешимым Папу в его роли верховного пастыря Церкви, когда он с амвона определяет божественную истину или трактует христианское учение о вере и нравственности. Православные не согласны с тем, что Папа является главой всей Церкви. В русских и греческих катехизисах у Церкви нет иного главы, кроме Господа нашего Иисуса Христа, — в этом они совпадают с католическим катехизисом — и ни один священнослужитель не представляет его на Земле. Православные рассматривают Папу как Патриарха Запада, и законного первого по старшинству патриарха (первого среди равных), но отрицают его главенство над всеми христианами.

И поскольку первые семь Соборов оставили некоторые вопросы нерешенными, а Отцы Церкви не могли предвидеть все возможные обстоятельства, эти вопросы в Православной церкви так и остаются без определений.

Поскольку Православная церковь не имеет ни единого духовного главы, ни мировой столицы наподобие Рима, она отличается естественной тенденцией к децентрализации. С этим связано возникновение национальных независимых Церквей, которые греки называют автокефальными.

Русская церковь первой обрела независимость, и ее примеру последовали Греция, Сербия и Румыния.

В 1872 году, повинуясь национальным интересам, из юрисдикции православного Константинопольского Патриарха вышла Болгария. Это было сделано, чтобы болгар не объединяли в одну категорию с греками: по турецким правилам всех, кто подчиняется Константинополю, официально признавали «греками».

Так, болгары еще до того, как их страна стала независимым государством, создали во владениях Османской империи самостоятельную Церковь, наряду с Греческой, и за это они подверглись анафеме православного Константинопольского патриархата. Их провозгласили еретиками, поскольку патриархат считал: разграничение церковной юрисдикции должно совпадать с политическим разграничением, и в одном и том же политическом государстве может быть только одна Церковь. Таким образом, этот шаг Болгарии противоречил церковному канону — то есть был еретическим. Тем не менее независимость Болгарской церкви была признана султаном, и она была учреждена во главе с собственным экзархом. Что же касается России, то она, не делая никаких четких заявлений, на деле никогда не признавала константинопольскую анафему.

Через несколько лет Болгария стала независимым княжеством, и если бы юрисдикция Болгарского экзархата ограничивалась его территорией, Вселенский патриархат в Константинополе по логике должен был бы его признать. Однако в соответствии с султанскими фирманами юрисдикция Болгарского экзархата распространялась за пределы Болгарского государства, включая епархии во Фракии и Македонии — областях, номинально остававшихся под властью султана и служивших яблоком раздора между греками и славянами, боровшимися там за влияние. Поэтому греко-болгарская схизма продолжалась. Сегодня этот вопрос снова приобрел важное значение. Македонские епархии и часть фракийских, находившиеся в церковной юрисдикции Болгарии и политической юрисдикции Порты, теперь, в результате последних войн на Балканах и Бухарестского договора, оказались частью в руках Сербии, а частью в руках Греции[91]. Доселе Болгарский экзархат был ядром, вокруг которого объединялись все болгарские национальные элементы в Македонии, но теперь, из-за Второй Балканской войны, македонские болгары попали под юрисдикцию Митрополита Сербского, и в результате опасаются утраты своих национальных черт: болгары боятся, что их церкви и национальные школы не могут продолжать существование на территориях, приобретенных Грецией и Сербией. В результате некоторые болгары в этих областях Македонии заговорили — в качестве наиболее надежного средства сохранения своего народа — об отделении от Православной церкви, переходе в подчинение Римской церкви или принятии протестантизма^{14}.

Несмотря на эти различия, Русская церковь и независимые Церкви Востока в действительности представляют собой единую Церковь — если у них нет единой организации, то налицо единство вероучения, а единство вероучения обеспечивается его неизменностью, из-за которой в какой-либо международной властной структуре и периодических соборах просто нет необходимости. Поскольку дискуссия по догматическим вопросам завершена раз и навсегда, либо они навеки оставлены расплывчатыми и неопределенными, такому органу власти нечего формулировать, а соборам — нечего обсуждать. Более того, панегиристы Православной церкви гордятся отсутствием у нее единого органа власти и ее организацией по национальному признаку, которая, по их мнению, позволяет сочетать единство вероучения с независимостью Церквей, или, согласно формулировке Хомякова[92], «единство в свободе, но по закону любви».

Но если национальная организация восточных Церквей — источник их силы, то одновременно она и источник слабости, поскольку в результате такой организации православных Церквей и отсутствия у них единого духовного главы стало огосударствление многих из них, и нагляднейший пример тому — судьба Русской церкви.

Православные церкви, и особенно русская, оказались открытыми для доступа светской власти, власти государства, и были ею подчинены.

Русская церковь попала в зависимость от государства. Часто приходится слышать, что это обстоятельство гарантирует политическую свободу и свободу мысли, но ни в истории России, ни в истории Византийской империи мы не найдем тому примеров. Напротив, и в российской, и в византийской истории мы сталкиваемся с двумя явлениями — идейным застоем и политическим деспотизмом, — возникшими, судя по всему, не без участия Церкви, поскольку она, подчинившись государству, не имела средств для сопротивления светской власти, и последнюю ничто не сдерживало. Светская власть пользовалась поддержкой власти церковной, мирская власть подкреплялась влиянием духовенства, и никаких препятствий на пути к абсолютизму не возникало.

Альянс Церкви и государства подавлял идейное развитие внутри страны и не допускал притока новых идей извне. Результатом этого альянса стали застой и изоляция. Кроме того, у восточного духовенства не было общего языка наподобие латыни на Западе, поскольку Греческая церковь не навязывала братским Церквям своего языка, позволяя им пользоваться наречиями своих стран.

Это своеобразное устройство Русской церкви, по словам сэра Чарльза Элиота, «породило в России почти магометанское сращивание Церкви и государства, или по крайней мере религии и политики».

Но такое положение вещей не возникло в одночасье.

Христианство пришло на Русь через Византию в тот период (988), когда Восточная церковь была еще объединена с Римом после временного раскола между Востоком и Западом; епископский престол в Киеве занял русский митрополит, назначаемый Константинопольским патриархом. В этот период Русская церковь была одной из епархий византийского патриархата.

Затем произошли татарское нашествие и перенос великокняжеского престола сначала в бассейн Волги, а затем в Москву. Московский митрополит по-прежнему подчинялся греческому патриарху, но его избирало русское духовенство и утверждал великий князь. Это был второй этап истории Русской церкви, в ходе которого она постепенно обретала независимость. Московское княжество стало царством, и в 1589 году, после смерти Ивана Грозного, Россия потребовала для себя собственного патриарха. В том же 1589 году митрополит Московский Иов был возведен в патриаршее достоинство. Этого решения добился Борис Годунов, фактически управлявший страной при преемнике Ивана Грозного Федоре.

Так начался третий этап в истории и Русской церкви — период независимости. С этого момента Русская церковь больше не подчинялась Константинополю.

Всего Московских патриархов было десять. Поначалу они играли большую и важную роль в истории России, способствовали защите страны от иностранного господства.

Кульминационный момент в истории независимой Церкви наступил при царе Алексее Михайловиче, в 1642 году[93], когда патриархом стал Никон.

Патриаршество Никона ознаменовалось двумя важнейшими событиями с далеко идущими последствиями — во-первых, конфликтом со светской властью, в котором он потерпел поражение и был лишен патриаршего достоинства, что привело к падению престижа патриархата, и, во-вторых, расколом в Русской церкви в результате вполне разумной никоновской реформы — исправления текста богослужебных книг, куда в результате постоянного копирования и переписывания вкрались неточности.

Никон весьма энергично выступал против верховенства государства над Церковью. В результате через шесть лет после возведения на патриарший престол[94] он, из-за боярских интриг, предстал перед Поместным собором Русской церкви, был осужден и низложен. Его реформа по исправлению богослужебных текстов и обрядов была одобрена Собором, но ее не приняла значительная часть русского народа. Эти люди упорно цеплялись за старые, неисправленные книги и называли себя «старообрядцами». Отсюда возник великий раскол в Русской церкви. Старообрядцы подвергались гонениям и превратились в фанатиков. Помимо исправления книг Никон внес два незначительных изменения в богослужебные обряды. Этого было достаточно, чтобы потрясти Россию. Позднее в старообрядческий лагерь стекались все противники заморских новшеств, они пережили любые гонения, даже самые жестокие, и в результате в настоящее время 25 миллионов русских живут в расколе с официальной Церковью.

Падение Никона раз и навсегда поставило Церковь под власть государства, а великий раскол ослабил ее авторитет, поскольку Русскую церковь покинула значительная часть паствы. Патриархат был поколеблен и ослаблен — но даже в этом состоянии он казался слишком сильным Петру Великому, и в 1721 году император его упразднил. Вместо патриаршества он создал Святейший правительствующий синод. Так начался четвертый этап истории Русской церкви, который продолжается и поныне.

Сам по себе Синод нельзя считать таким уж реакционным учреждением, и подобные органы существуют не только в Русской церкви. Так, в Греции, Румынии и Сербии Церковь тоже управляется Синодами. Тенденции в его деятельности определяются процедурой избрания членов Синода, характером его гарантий, законами и обычаями страны, в которой он существует.

На сегодняшний день Святейший синод состоит из членов и присутствующих, постоянных и временных членов. Среди постоянных членов — митрополиты Киевский, Московский и Санкт-Петербургский, а также экзарх Грузии. Временные члены — четыре-пять архиепископов, епископов и архимандритов, духовник императора и протопресвитер военного и морского духовенства. Все члены Синода назначаются императором; помимо этих иерархов он назначает также своего представителя в Синоде — обер-прокурора. Обер-прокурор — мирянин, представляет в Синоде светскую власть. Его обязанность — следить за тем, чтобы дела церковные велись в соответствии с императорскими указами. Без его утверждения ни одно решение Синода не может вступить в силу. Он также обладает правом вето на случай, если эти решения противоречат закону. Таким образом, если не в теории, то на практике именно он управляет Синодом; сам же обер-прокурор выполняет волю и подчиняется распоряжениям императора.

Однако, каковы бы ни были практические результаты деятельности этого учреждения, было бы грубой ошибкой называть Императора Всероссийского главой Русской церкви. Он на это не претендует, да и в русском православии признается лишь один глава Церкви — Господь Бог, и единственный непогрешимый орган власти, говорящий от его имени, — первые семь Вселенских соборов. Император может считаться самодержавным властелином Церкви, но он ее не возглавляет. Его власть осуществляется только извне. В догматических вопросах он никакой власти не имеет. Монарх рассматривается как мирской защитник и страж Церкви, его власть, а значит, и власть государства, распространяется лишь на административное управление Церковью, да и здесь она ограничена традициями, каноническим правом и вселенским характером Церкви.

Догматы точно так же находятся вне компетенции Святейшего синода, и даже дисциплинарные меры он рассматривает как комиссия по расследованию, а окончательное решение по ним принимается Церковью.

Таково учение Русской церкви по вопросам ее отношений с государством и положения императора касательно Церкви.

Но несмотря на все это, ни в одной Церкви влияние и власть государства не ощущается так сильно, как в Русской. Дело в том, что на практике церковью управляет Святейший синод, а не иерархи, поскольку Синод может отменять решения иерархов, а обер-прокурор — решения Синода. При этом, как мы помним, обер-прокурор воплощает собою светскую власть. Следовательно, на практике Русская церковь — это Церковь государственная, и многие честные представители духовенства не перестают сетовать на такое положение дел.

В прошлом в русских книгах по богословским вопросам эти горькие сетования встречались и повторялись часто, но я процитирую то, что совсем недавно, в ноябре 1912 года, написал об этом один из апологетов Русской церкви — это показывает, что сегодня подобные жалобы звучат актуальнее, чем когда-либо. В своей статье о русском обществе и религии С. Булгаков утверждает: верным и мощным союзником атеизма интеллигенции, несомненно, является светский характер Церкви, ее губительная зависимость от государства в рамках синодального управления и отсутствие самоуправления. Он также отмечает, что одна из причин отчужденности не только интеллигенции, но и народа от Церкви связана с наличием бюрократической касты церковных управляющих, вторжением чиновничества и властного произвола в область свободы и любви. «Речь, — пишет он, — идет не о каком-либо извращении или искажении догм: напротив, Русская церковь истово блюдет догмы Единой церкви. Главный рычаг, с помощью которого государство сегодня управляет Церковью, — это епископат, который, вопреки канонам, назначается, а значит, в какой-то степени и отбирается светской властью. Состав Святейшего синода также выбирается из числа этих епископов, и тоже светской властью… Епископы, которые должны всю жизнь оставаться в своих епархиях, превратились в „церковных губернаторов“, меняющих епархии быстрее, чем губернаторы — свои губернии… Теоретически Православная церковь должна иметь самоуправление сверху донизу, но прискорбная действительность, напротив, показывает такой паралич в общественной жизни Церкви, что у стороннего наблюдателя возникает впечатление — здесь нет ничего, кроме церковных губернаторов под руководством обер-прокурора Святейшего синода и стоящей за ним светской власти, а духовенство совершенно бесправно».

Этот пассаж подытоживает все то, что постоянно говорилось в прошлом, и то, что все резче говорят сейчас честные представители Русской церкви, с прискорбием признающие почти полную отчужденность Церкви от образованных классов и со страхом ожидающие того дня, когда равнодушие образованных и вульгарный атеизм полуобразованных распространится на крестьянство. Но, с другой стороны, уже тот факт, что такие заявления звучат, показывает: наряду с ростом рационализма происходит и движение в противоположном направлении.

Много лет назад, во времена отцов и дедов нынешнего поколения, образованная Россия разделилась на два лагеря — славянофилов и западников. Лидерами западничества были Белинский и Герцен, а вождями славянофилов — поэт Хомяков, отец бывшего председателя Думы, и другие.

Западники считали рационализм и атеизм последним словом западной культуры и превратили в религию социалистические утопии. В то же время они с пылким энтузиазмом участвовали в борьбе за политическую свободу. Православие и Церковь были для них проявлениями деспотизма и реакции.

Славянофилы в период рассвета этого движения отнюдь не были реакционерами в политике, и, превосходя своих оппонентов по культурному уровню, обладали глубокими знаниями о философии, искусстве и религии Запада. Тем не менее они с почтением относились к божественной власти русского царя, выводили из этого собственные утопии, и в противоположность космополитическому идеалу западников, для которых слово «национальный» имело лишь этнографическое значение, создали настоящий культ «народности», которую они неразрывно связывали с религией и православием. Между идеями двух лагерей существовало то же различие, что сегодня существует между идеями мистера Честертона и мистера Блэтчфорда[95], только в Англии у мистера Честертона последователей совсем немного, а славянофилы были выразителями невысказанных чаяний подавляющего большинства русского народа.

Среди славянофилов было немало гениальных мыслителей, в том числе писатель Достоевский и философ Соловьев.

Традиция славянофильства не сошла на нет и сегодня, и хотя большая часть интеллигенции, наверно, отдает предпочтение противоположному течению, у потомков славянофилов найдется немало видных представителей среди меньшинства (их имена я уже перечислял) философов, художников и литераторов. Всех их объединяет одна черта — интерес к религии.

Типичный русский вульгарный атеист видит в Церкви лишь инструмент клерикального обскурантизма и политической реакции. Поскольку он смотрит на нее извне, с этой позиции такая точка зрения простительна.

Но потомки славянофилов смотрят на Церковь изнутри. Они на собственном опыте познали благословенность Таинств, величие древних традиций, блеск и загадку церковной службы, чьи ритуалы и обряды обладают невыразимым богатством, глубиной и красотой. Даже самому равнодушному агностику Русская церковь предлагает зрелище, необычайно интересное с эстетической точки зрения, а если он к тому же музыкален — еще и несравненный источник изумления и наслаждения качеством своих духовных песнопений.

Если говорить о ритуалах и обрядах, то на Востоке в неприкосновенности сохранились практика и обычаи первых веков христианства, во многих случаях упрощенные Римом, а затем урезанные или отвергнутые Реформацией. Бытующее в некоторых кругах представление о том, будто обряды ранней христианской Церкви были простыми, а затем, в Средние века, постоянно усложнялись и усложнялись, не имеет ничего общего с действительностью. Обряды Церкви в V–VI столетиях были продолжительны и сложны, и лишь позднее их упростили латиняне. Доказательство тому — церемониал Восточных церквей, совершенно не изменившийся с IV и V веков от Рождества Христова. К примеру, в Коптской церкви обедня длится пять часов, а то и больше. «Малая месса» без пения — один из упрощенных обрядов, введенных Римом, — в Греческой и Русской церкви неизвестна. Там существует только торжественная обедня, сопровождаемая речитативным знаменным пением в присутствии верующих, и проводится она, как правило, лишь по воскресеньям и церковным праздникам. Такие же богослужебные обряды соблюдаются и униатами, будь то греки, русины, поляки и другие. Это пышное и одновременно аскетическое богослужение. Алтарь только один, и от паствы его отделяет большая перегородка под названием «иконостас» — на ней размещаются иконы — с вратами, которые открываются и закрываются во время службы. Заходить в алтарную часть церкви имеет право только священник или император, когда он причащается в день коронации. За этими вратами, которые закрываются перед освящением Святых Даров, проходит самая торжественная часть обедни. В восточных храмах не разрешены органы или другие музыкальные инструменты: как в Сикстинской капелле, когда Папа служит мессу, там слышны только человеческие голоса.

Если говорить о духовных песнопениях, то в этом русские намного превзошли греков, от которых они их заимствовали. Литургическая музыка состоит из хорового пения и древних распевов, относящихся еще к временам Средневековья. Русские церковные хоры не имеют себе равных в мире. Басы достигают таких же нот и звуковых эффектов, как 36-футовые басовые регистры большого органа. Соединяясь с ясными и дерзкими дискантовыми голосами мальчиков, они выводят

Лучшие русские хоры поют так согласованно, что кажется — это один голос. Эти голоса возвышаются до грандиозного крещендо, гудящего, громогласного звука, а затем падают в божественную мягкость и деликатность снижаемого тона. Лучшего хорового пения нигде не встретишь. Русские необычайно любят религиозную музыку и высоко ее ценят. Во всех учреждениях, даже банках, есть собственные любительские хоры. Я даже знаю одного банкира, который подбирал себе служащих по одному-единственному признаку — качеству их голосов. Так он хотел создать в своем банке церковный хор.

Лучшие хоры в России — у императора, в Исаакиевском соборе в Петербурге, в Успенском соборе, храме Христа Спасителя и Чудовом монастыре в Москве, а самые красивые церковные службы можно увидеть тоже в Москве — на Страстной неделе и в Великую субботу.

Религиозная музыка в России уходит корнями в душу ее народа. И каким бы ни было в будущем влияние рационалистических тенденций и материалистических теорий, поверхностного индифферентизма или плохо понятой науки, сегодня русский народ любит богослужения, обряды и музыку своей веры. Церковь по-прежнему играет гигантскую роль в национальной жизни. Для крестьянина церковь не только средоточие тайны, безмятежности и утешения, но и окно в мир духовности — его опера, его театр, его концертный зал, его картинная галерея, его библиотека.

Русские люди по-прежнему стекаются к гробницам святых и проходят пешком сотни миль, чтобы побывать в святых местах. Однажды крестьянка попросила меня одолжить ей два рубля, потому что она отправляется в путешествие. «Куда?» — спросил я, и она ответила: — «В Иерусалим».

Паломник — такой же непременный элемент русской толпы, как солдат, студент или представитель любого другого рода занятий. Церкви в России по-прежнему полны людьми, и у них есть та черта, без которой церковь нельзя считать церковью, — там царит запах бедняков.