Что движет Россией

Глава III Дворянство

Переводить слово «дворянство» на английский как nobility (благородное сословие, аристократия) было бы ошибкой. Точного эквивалента этого слова в нашем языке нет. Ему соответствует лишь французское словосочетание noblesse de cour.

Русское понятие «дворянин», которое мы переводим, за неимением лучшего варианта, как noble (благородный), обозначает человека, привязанного ко Двору, и буквально его можно было бы передать словом courtier (придворный), но «придворный» имеет совсем иной смысл. Российский дворянин — это слуга Двора, которому служба государству дает право на наследуемый титул. Человек, продвинувшийся до определенной ступени («чина») на военной или государственной службе, по праву получает дворянство.

Более того, доступ на государственную службу был открыт каждому, кто успешно сдал аттестационный экзамен по окончании школы. В течение всего XVIII века и в начале XIX — со времен Петра Великого и до конца царствования Александра I, каждый армейский офицер или гражданский служащий, имеющий эквивалентный чин, по факту становился дворянином. В армии низший офицерский чин — звание прапорщика — давал право на дворянство^{3}.

Позднее, в 1822, 1845 и 1855 годах, ранг, дававший потомственное дворянство, повышался.

Конкретным результатом всего этого стала: а) гигантская численность дворянского сословия (в европейской части России потомственных дворян насчитывается до 600 000) и б) полное отсутствие сходства между подобным дворянством и аристократией.

Это не значит, что в России нет потомков древних родов. Такие роды существуют, и по древности, пожалуй, превосходят любые аристократические семьи Европы. Более того, некоторые имена и семьи выделяются на фоне окружающей безвестности — одни знамениты своей родословной, уходящей в полулегендарную древность, как имена героев саг и мифов, другие же — выдающимися заслугами в не столь давние времена. Русская история «сияет именами, оставшимися в памяти людской» — некоторые из них известны так же, как имена рыцарей Круглого стола и героев «Песни о Нибелунгах», иные же, скажем, как имя герцога Веллингтона.

Титулы здесь к делу не относятся: в этой немногочисленной «когорте славных» некоторые семьи получили их недавно, а некоторые, с почти невероятно давней родословной и известностью, титулов вообще не имеют.

Подавляющее большинство дворян — за исключением представителей побочных ветвей царской семьи — не имеет ни титулов, ни каких-либо внешних отличий от общей массы дворянского сословия.

Издревле Россия представляла собой скопище небольших княжеств (где правили побочные потомки одного князя), собранных под властью Киева, а затем поглощенных Московским княжеством, которое со временем превратилось сначала в Великое княжество, а затем и в царство. Когда Москва поглотила все небольшие княжества, князья лишились своих вотчин, но сохранили титулы. Таким образом, «князь» — единственный по-настоящему самобытный титул, существующий в России.

Титулы графа и барона позаимствованы из Западной Европы. В русском языке нет эквивалентов словам «граф» или «барон», поэтому сохраняются их немецкие названия. Такие титулы носит небольшое число семей: они либо приобретены недавно — пожалованы монархом за особые заслуги, либо принадлежат дворянам иностранного происхождения.

Примерно две трети княжеских фамилий — потомки правителей Древней Руси, а около сорока из них ведут свой род от Рюрика — самого первого из них. Среди этих последних — Долгорукие, Барятинские, Оболенские, Горчаковы, Хованские, Голицыны, Трубецкие.

В том, что касается родовитости и древности, эти семьи не уступят никому в Европе, но несмотря на существование этих древних фамилий с бесчисленным множеством ветвей (например, Голицыных мужского и женского пола насчитывается около трехсот-четырехсот), такого понятия, как аристократическая политическая элита, в России нет.

Одна из причин такого положения дел связана с демократической системой, преобладающей во всех русских семьях — хоть княжеских, хоть крестьянских: имущество делится поровну между всеми членами семьи. А поскольку в процессе этого дробления каждый член семьи наследует еще и титул, порой получается так, что он оказывается единственной собственностью, которую получает потомок знаменитого рода.

Можно было бы предположить, что из-за этого постоянного раздела имущества крупных поместий в России вообще не должно остаться. И вероятно, так бы и случилось, если бы не огромные размеры страны, постоянное освоение и заселение новых территорий, что ведет к росту стоимости земли.

Более того, имущество делится только между членами семьи мужского пола. Дочерям достается лишь четырнадцатая часть отцовского наследства; они получают приданое и порой ничего более^{4}.

Кроме того, в России, как и везде, существует то, что французы называют un aristocratic mondaine (светское общество). Но даже здесь кастового духа меньше, чем в других европейских странах. Определить состав и пределы этого общества в России невозможно, как невозможно определить границы такого общества в любой стране. Оно может не иметь ничего общего с правящим классом или с основной массой дворянства и даже со знаменитыми фамилиями и заслугами: его отличительная черта — не богатство и титулы, а общность воспитания и культуры. Так, в Петербурге существует erste Gesellschaft (высший свет): все в этом кругу непременно говорят по-французски, а очень часто и по-английски, одно время они даже знали французский лучше, чем родной язык. Впрочем, представители молодого поколения в этом классе хорошо владеют русским.

Итак, если иметь в виду русское дворянство в целом, как класс — а это необычайно многочисленный класс, — английскому читателю следует выбросить из головы все представления о той аристократии, что существовала в Англии, во Франции, в Германии, Испании и Италии, и усвоить следующие факты:

1. Дворянин в России — это слуга государства.

2. На государственную службу может поступить любой, кто выдержал соответствующий экзамен.

3. Достигнув определенного ранга на государственной службе, человек получает право на потомственное дворянство.

4. В России нет политической аристократии.

5. До 1861 года в России только дворяне имели право владеть землей.

6. В России не существует такого понятия, как территориальная аристократия.

Но если до самого 1861 года только дворяне обладали правом собственности на землю в России, как получилось, что там нет территориальной аристократии? И почему, если в настоящее время в России живет бесчисленное множество потомков древних княжеских семей, там не существует политической аристократии?

Ответ на эти два вопроса следует искать в прошлом страны, и, если не вдаваться в сложные исторические изыскания, корни этой ситуации выявить достаточно легко.

На заре своей истории, задолго до татарского нашествия и еще до завоевания Англии норманнами, Россия была разделена на княжества, которыми правили князья. У каждого князя имелся отряд приверженцев, составлявших нечто вроде его личного вооруженного ополчения. Это ополчение называлось дружиной. Дружин ники были лично свободными людьми. Они могли служить кому захотят и переходить на службу от одного князя к другому. Из этого класса вооруженных слуг выросли бояре — они также служили князьям добровольно и могли выбирать себе сюзерена. Естественно, они были склонны выбирать самого богатого и могущественного князя, а потому стекались ко двору князя Московского. Так более мелкие княжества лишались ресурсов и военной силы, и Великое княжество Московское постепенно поглощало их одно за другим. А когда Москва превратилась в главное и преобладающее королевство в России, бояре стали служить Московскому царю. Но они не служили монарху бесплатно: за свою службу они получали землю. Первоначально княжеские слуги вознаграждались за службу земельными наделами, переходившими от отца к сыну, и деньгами, а также доходами, получаемыми на определенных государственных постах («кормлением»). Если бы бояре по-прежнему обладали наследуемыми землями, и ничем, кроме этих вотчин, они могли бы превратиться в касту территориальных аристократов. На деле же, по мере того, как территория России увеличилась, когда к Москве была присоединена Северная Русь, единственными новыми источниками капитала стали гигантские новые земли, принадлежавшие Московскому царю. С тех пор царь, вместо наделения бояр за службу наследуемыми вотчинами, предоставлял им на новообретенных территориях наделы на временной основе. Теоретически эти наделы должны были принадлежать царскому слуге, пока — и только пока — он служит, но на практике владельцы обычно получали их пожизненно. Такие земли назывались поместьями, а их владельцы помещиками: со временем словом «помещик» в просторечии стали обозначать любого землевладельца, и эта практика сохранилась до сегодняшнего дня.

Так царь одним махом достиг целого ряда разных целей. Он разместил служилых людей внутри страны и на ее границах, а предоставляя им лишь временные права на землю в отдаленных областях, предотвратил формирование сильной земельной аристократии, которая, как он опасался, могла стать соперником трона. Он превратил новых землевладельцев в заслон от внешних вторжений, в орудие обороны страны; земля стала средством содержания войска, поскольку войско состояло из помещиков, а служилый человек в обмен на службу получал землю, которая становилась не только его жалованием, но и, давая ему средства к существованию, позволяла ему нести военную службу.

Возник принцип: слуга государства должен вознаграждаться за службу владением землей; вскоре за этим последовало и обратное — землевладелец должен служить.

Вотчины по-прежнему существовали, но постепенно право распоряжаться ими стало зависеть от службы. В Московском царстве XVI века уже все владельцы вотчин были государственными служащими. Человек, унаследовавший земельный надел, обязан был служить, если хотел и дальше обладать на него потомственным владением.

Таким образом русское дворянство обрело двоякую природу — они были одновременно землевладельцами и государственными служащими. Как уже отмечалось, государственный служащий становился собственником земли только при условии, что он несет службу государству.

В результате всего этого дворянство не укоренялось на земле. Все их интересы были связаны с царским двором, земля же была лишь платой, которую они получали. Поэтому, в отличие от других европейских стран, в России не сложилась поземельная или территориальная аристократия. Здесь не было феодальных замков или семей, чьи фамилии происходили от названия поместья, титулов, связанных с собственностью — никаких «фонов», «цу» или «де», или лордов таких-то и таких-то, да и каменных усадеб сравнительно мало. Дворянин, как правило, обитает в деревянном доме, то есть временном, а не капитальном жилище.

Тем не менее русское дворянство весьма упорно пыталось создать политическую аристократию.

Эту попытку предприняли бояре, сосредоточившиеся вокруг московского престола. Они создали для себя сложную иерархическую организацию, где старшинство зависело от знатности предков. Заслуги и положение всех бояр заносились в сложные росписи под названием «родословные книги». Боярин должен был занимать должность не ниже той, на которой служили его предки.

Благодаря такой организации боярство превратилось в потомственную, косную, закрытую касту: ее члены постоянно ссорились из-за старшинства и родовитости, и разрешить эти споры с учетом всех «за» и «против» было необычайно трудно.

К тому времени, когда на царский трон взошел Иван Грозный (1547)[61], отдельные бояре пользовались большим влиянием, но сама природа их кастовой организации исключала любую солидарность и возможность объединения. Каждый боярин хотел быть primus inter pares (первым среди равных). Каждая боярская семья была в ссоре с теми, кто был равен ей по знатности. И Иван Грозный расправлялся с боярами поодиночке, попросту отрубая им головы. Родословные книги были отменены при предшественнике Петра Великого, а сам Петр упразднил и само звание боярина.

С тех пор заслуги ваших предков уже не имели значения. Ни родовитость, ни знатность больше не принимались в расчет. Отныне ваше положение зависело только от вашего чина — то есть должности, которую вы занимаете на государственной службе, а это, в свою очередь, зависело от ваших личных заслуг, от характера вашей службы. Русское дворянство стало классом государственных служащих, где принцип наследственности уже не действовал. И хотя преемники Петра Великого вернули потомственному дворянству часть привилегий, которые тот у него отобрал, созданная им гигантская система государственной службы существует по сей день. По-прежнему действует и учрежденная Петром Великим табель о рангах с ее четырнадцатью классами и чинами. Юноша, окончивший школу и гимназию и сдавший экзамен, который в Германии называют Abiturienten Examen, а в некоторых наших средних школах — экзаменом на аттестат зрелости, получает доступ на низшую ступеньку служебной лестницы.

Университетский диплом обеспечивает студенту чин, и с каждой новой полученной степенью он поднимается на одну ступеньку выше. К примеру, крестьянский сын, если он ходил в школу, сдал экзамены и окончил университетский курс, может поступить на службу, скажем, в Департамент железных дорог при Министерстве путей сообщения и, постепенно продвигаясь по служебной лестнице, в состоянии, частично за счет везения, а частично за счет способностей, закончить карьеру на посту министра финансов или даже премьер-министра.

Преемники Петра Великого освободили дворянство от обязательной службы, а Екатерина II не только сохранила эту «вольность», но увеличила и расширила привилегии дворян. Она превратила дворянство в привилегированный класс. Готовя почву для системы местного самоуправления, она создала промежуточные органы власти между престолом и народом, предоставила дворянам определенную роль в местной администрации и привлекла купечество для сотрудничества с ними, тем самым намереваясь сформировать класс буржуазии. Дворянство получило право назначать из своей среды мировых судей и местных чиновников. Управление каждым уездом находилось в руках дворян в лице предводителя дворянства — в некоторых отношениях это что-то вроде нашего лорда-наместника^{5}. Свой предводитель дворянства был не только в каждом уезде, но и в каждой губернии — и те, и другие избирались дворянскими собраниями. Теоретически влияние предводителей дворянства должно было служить противовесом действиям губернатора — чиновника, назначавшегося короной напрямую. Так было в теории, и теорией все это в основном и осталось — из-за апатии дворянства, не воспользовавшегося в полной мере своим привилегированным положением. Тем не менее дворянство играло значительную роль в местной администрации, и, следовательно, в той мере, в какой дворяне превращались в чиновников, они переставали быть землевладельцами. У них оставалось все меньше времени, чтобы управлять своей собственностью. Большей частью они прекращали быть землевладельцами-практиками, передавали распоряжение поместьями в руки управляющих и зачастую использовали поместья как источник получения денег. В результате накануне эмансипации крестьян, в 1859 году, две трети поместий были заложены в казну, а из оставшейся трети многие были в залоге у частных лиц.

Привилегии, дарованные дворянству преемниками Петра Великого, не могли не затронуть и крестьянство. Крестьяне к этому времени были уже прикреплены к земле. Петр Великий еще крепче привязал их к земле, а Екатерина II ничего не сделала, чтобы ослабить эти путы. Положение крестьян не только не улучшилось, но даже ухудшилось. Права хозяина в отношении крепостного были расширены. Он имел над крепостным даже административную власть: мог сослать его в Сибирь, приговорить к каторжным работам, продать без земли. Такое положение крепостных настоятельно требовало реформ; более того, сами крестьяне понимали, что логический принцип, давший основание для их закрепощения, нарушен, и жаловались на это.

Крестьянство справедливо воспринимало крепостную зависимость как временную меру, связанную с обязательной службой дворянства. И если дворяне перестали служить царю, по логике и крестьяне должны прекратить служить дворянству, поскольку дворяне получили землю исключительно при условии службы монарху, а крестьяне принадлежали к земле.

Недовольство крестьян выражалось в восстаниях, порой весьма серьезных, а нравственное неприятие крепостничества постоянно усиливалось. И поскольку дворяне были слишком заняты другими делами, чтобы лично присматривать за своими поместьями и по-отечески заботиться о своих крепостных, никаких возможных доводов в пользу существования крепостничества, как мы уже отмечали в главе I, просто не осталось.

Тем не менее Екатерина II отлично понимала, что освободить крепостных возможно лишь с согласия дворянства. В ее царствование время для этого еще не пришло, потому что дворяне были против реформы. Она была осуществлена в 1861 году, и в результате дворянство утратило свою исключительную привилегию быть единственным классом в России, имевшим право владеть землей. Доступ к земельной собственности теперь был полностью открыт для всех классов.

Из-за гигантской экспроприации, которой потребовало освобождение крепостных, число помещиков в России уменьшилось примерно вдвое.

Возник абсолютно новый, смешанный класс землевладельцев — это были купцы и отсутствующие помещики, сдававшие крестьянам землю в аренду, и, наконец, те, кто вкладывал свой капитал в землю и пытался вести хозяйство по рациональным принципам.

Мы уже говорили о результатах существования в России «отсутствующих землевладельцев», о дальнейших продажах земли крестьянам в 1905 году и освобождении их от обязательной общинной собственности на землю. Оглядываясь на ситуацию сегодня, понимаешь, что земельное дворянство в России медленно, но неуклонно уходит в прошлое: его собственность постепенно экспроприируется в пользу крестьян, купцов и новоявленных капиталистов. И со временем, как только у крестьянства появятся необходимые средства, капиталы и знания, чтобы конкурировать с дворянством на равных, последнее полностью исчезнет как землевладельческое сословие.

Помните два вопроса, которые я поставил в начале этой главы: почему в России не существует политической аристократии и почему, хотя до 1861 года дворянство пользовалось исключительным правом владения землей, там не сложилась территориальная аристократия? На них, пожалуй, можно ответить так.

Политической аристократии в России нет потому, что, заглядывая в прошлое страны настолько далеко, насколько это возможно, мы не найдем никаких признаков того духа кастовости и солидарности, что создает сплоченную группу с общим мировоззрением и четкой социально-политической целью. С самого начала известной нам истории России дворяне были слугами государства, и, даже получая привилегии, не связанные с этой службой, они были не в силах превратиться в нечто другое. Для этого у дворянства не было ни врожденного чутья, ни желания.

В российской истории есть аристократы, но нет аристократии — и когда эти аристократы пользовались влиянием, их не объединял ни esprit de corps (корпоративный дух), ни какая-либо общая задача. Поэтому короне было нетрудно их разобщить.

Территориальной же аристократии нет потому, что земля представляла собой временную «ссуду» дворянству в обмен на его службу. Когда эта служба перестала быть обязательной, притязания на землю предъявили ее первоначальные владельцы — те, кто ее обрабатывает. Через сто лет после отмены обязательной службы дворянства большая часть земли была возвращена крестьянам, и с тех пор они постепенно получают все новые и новые земли, так что со временем, без сомнения, она вся будет принадлежать им.

Русское дворянство — явление особенное. Аристократии западноевропейского образца в России не существует точно так же, как нет здесь феодальных замков европейского типа. Между плоским, единообразным русским ландшафтом, где нет острых горных вершин и глубоких ущелий, пестроты и разнообразия черт, и природой российских социальных учреждений можно провести аналогию. Русское дворянство, как и русский пейзаж, лишено резких черт — все находится на одном уровне. Оно демократично, оно отвергает возвышение отдельных личностей. Ни одной характерной черты аристократизма — принципа майората при наследовании, кастового духа, классовой исключительности — здесь не существует. Российское дворянство демократично, у него нет своеобразных черт, четкого определенного характера, что в прошлом отличали дворянство в других странах Европы.

Вполне возможно, после всего сказанного читателю придет в голову задать вопрос: если в России нет и никогда не было такого явления, как политическая аристократия, если русское дворянство столь демократично, откуда в стране возникало недовольство? Отчего там появились нигилизм и революционное движение?

На первый взгляд может показаться, что система, где чин полностью зависит от заслуг, а государственная служба открыта для всех, с точки зрения демократии не оставляет желать ничего лучшего. Что ж, в определенных отношениях ее можно назвать демократической, но в других она губительна для любой свободы и демократии.

Принципы системы, конечно, донельзя демократичны, но что происходит на практике? На практике она представляет собой гигантскую машину, управляемую правящим классом чиновников без всякого контроля со стороны общественности.

Верно, попасть в состав правящего класса мог каждый, но никто вне его рядов не был способен обуздать его действия, а одно время никто не мог даже его критиковать. Результатом стал триумф бюрократии в ущерб любой демократии и любой аристократии, и это способствовало только произволу и деспотизму.

Кроме того, хотя теоретически система должна благоприятствовать возвышению достойных, на деле она в тысячу раз сильнее благоприятствует посредственности, рутине, карьеризму, бюрократизму, волоките, удушению любой личной инициативы и отсутствию нравственной ответственности. Главным пагубным результатом существования этой системы был необузданный произвол центральных властей и местной администрации в лице губернаторов и других государственных чиновников. Именно против этого произвола восстала русская общественность — либо радикальными бунтарскими актами, убийствами и взрывами, либо мирными требованиями политических реформ. И в этом мирном движении дворянство играло важную роль.

Как я уже отмечал, Екатерина II жаловала дворянству привилегии, имея в виду подготовку почвы для создания системы местного самоуправления. Она понимала, что в ее время такие учреждения могут иметь лишь зачаточный характер, а подлинное местное самоуправление невозможно, поскольку, за исключением дворянства и купечества, все остальное население страны составляли крепостные. Тем не менее она была полна решимости заложить основы местного самоуправления, расчистить путь в будущее. Она предоставила дворянству привилегии, которые в любой другой стране, несомненно, вызвали бы его конфликт с короной, но в ее время ничего подобного не случилось, потому что дворянство не воспользовалось своим положением. Однако в конечном итоге созданная ею ситуация привела к конфликту дворян с короной, ведь именно органы местного самоуправления выдвинули требование о создании в России представительных учреждений и возглавили движение, которое этого добилось. Первый шаг к созданию системы местного самоуправления сделала Екатерина II, а следующий — Александр II. В 1864 году помимо дворянских собраний были учреждены земства (местные советы), состоящие из представителей всех классов; позднее дворянство и крестьяне стали избирать своих представителей. В каждом уезде создавалось земское собрание; над ними стояли губернские земские собрания (формировавшиеся на основе уездных). Председателями уездных и губернских земских собраний были предводители дворянства.

Так появилось орудие, инструмент, позволявший хотя бы сдерживать бесконтрольную деятельность бюрократического аппарата, но до естественного следствия местного самоуправления — а именно создания центральных органов политического представительства — дело пока не дошло. Более того, время от времени назначенные правительством чиновники получали полномочия, позволявшие ставить препоны деятельности земских органов.

Прошло десять лет. Энтузиазм, с которым была встречена эпоха реформ в шестидесятых, рассеялся во мгле разочарования, возникли революционное движение и «нигилистская лихорадка», чьей кульминацией стало убийство императора Александра II в 1881 году — накануне того, как он собирался предоставить России конституцию. Из-за этого вопрос о любых реформах был положен под сукно на двадцать пять лет, последовал период чистой реакции, и лишь с началом Русско-японской войны в 1904 году общественное недовольство проявилось настолько мощно, что с ним уже нельзя было не считаться.

Именно в этом земства сыграли наиважнейшую роль. Они возглавили движение за конституционную реформу, развивавшееся параллельно с революционным движением. И им удалось добиться сначала обещания создать законосовещательный представительный орган, а затем Манифеста от 17 октября 1905 года, где народу предоставлялись основы гражданской свободы, предписывался созыв Думы, и было обещано, что в дальнейшем ни один закон не вступит в силу без одобрения народными представителями. Солдатами «армии», одержавшей эту победу, был весь образованный средний класс России, но ее «командирами», выразителями ее мнения стали представители дворянства в земских органах. Результат был достигнут не действиями дворянства как класса, но инструментами местного самоуправления — земствами, а каждый орган местного самоуправления, каждое земское собрание возглавлялось представителем дворянства. Итак, русское дворянство в движении за реформы и освобождение действовало не как отдельное сословие, а попросту выразило мнение «человека с улицы». И ему это было совсем нетрудно, ведь простейшее определение русского дворянства, подытоживающее суть дела, таково: в России чуть ли не каждый десятый человек, которого вы встретите на улице, — дворянин.