Всю ночь кто-то шаркал босыми ногами, и бабушка встала. Приоткрыла дверь в коридор — на кухне горел свет. Она еще больше удивилась и испугалась. За столом, растопырив пятерню и держа на ней блюдце, сидел Гена в одних трусах и пил чай, доставая вишневое варенье из банки столовой ложкой.
Увидев бабушку, Усов встал, закрыл банку с вареньем крышкой, поставил в шкаф. Сел, продолжая пить чай без варенья, как ни в чем не бывало.
— Что с тобой? — спросила бабушка. — Нормальные люди спят.
— Мне рыбу ловить. Видишь, светает?
Бабушка вздохнула, легла, долго ворочалась, не могла уснуть.
— Рыбу… У него переэкзаменовка, а он рыбу… Все матери напишу!
Усов допил чай, спокойно натянул штаны и, не возражая, выскользнул из парадного, держа в руке бидон и удочку. Пересек двор и остановился у подворотни нового дома.
Два окна над самой подворотней — Сонкина. Самое лучшее свистнуть, но свистнуть Усов стеснялся. Вдруг проснется его мать — Алла Борисовна? Все-таки учительница.
Усов стоял и не то, чтобы свистел, а подсвистывал. Так, слегка, и нельзя было догадаться, то ли он действительно свистит Сонкину, то ли просто так стоит, задумавшись…
С тех пор, как начались каникулы, Усов с Сонкиным ездят на озеро. И каждый день на берегу, раздевшись, смотрят, как Тимофеич, небольшого роста небритый мужичок в резиновых сапогах, пыхтя, вытаскивает из тины бредень, выбирает из него рыбешку, складывает в бидон, извлекает из кармана четвертинку водки и сверток, пьет, закусывает, а потом подходит к ребятам. Тимофеич живет в одном дворе с Генкой и Сонкиным, днем где-то пропадает, а по вечерам стучит в «козла».
— Это что же у вас, — замечает вдруг он, — одна удочка на двоих? Снасть я те дам! Любую рыбу возьмет! Вон там, в затончике, говорят, сом живет большой.
— Где?
— А вон слева. Хитрый такой. Говорит: просто так не сдамся!
— Кому говорит?
— Кому, кому! Известно кому — рыбакам. А здесь мое местечко. Я его, как говорится, облюбовал.
И, смотав амуницию, Тимофеич берет бидон и поднимается кривой тропинкой в гору.
— Знаешь, почему у нас не ловится? — сказал Сонкин, когда вчера они налегке возвращались домой. Тимофеич всю рыбу бреднем забирает, а остальную распугивает. Мы приходим — пусто. Давай завтра придем раньше его. Нам бы хоть маленькую поймать.
— Вставать надо рано, — скис Усов.
— Да ты не спи, пей крепкий чай ночью — и не проспишь.
— А с вареньем не лучше?
— Может, лучше, — сказал Сонкин, — я и так могу не спать, сколько хочу. Читать буду…
И вот теперь Усов ждал у подворотни Сонкина, а Сонкин не появлялся. Наконец Генке надоело без толку посвистывать, и он крикнул. В окне показалось заспанное лицо Сонкина. Он радостно замахал руками, не то потягиваясь, не то делая зарядку, а потом сошел вниз, важно неся перед собой на ладони банку с мотылем и в другой руке книжку.
Пустой автобус только выкатил из парка. Он был весь мокрый и снаружи и внутри. В автобусе Сонкин вспомнил, что очки забыл дома. Книжку взял, а очки забыл.
На озере никого. И самого озера не было, его застилал тихий туман. Он цеплялся по кустам и траве и исчезал на берегу.
Усов поежился, снял ботинки. Он отломил и воткнул рогульку, налил в бидон воды, аккуратно расстелил собственные брюки, чтобы удобно было сидеть.
Возле удочки решили дежурить по очереди. Один поймает рыбу, идет отдыхать — садится другой. Проговорили считалочку: кому сидеть первым. Выпало Усову. Гена сидел долго, смотрел на поплавок, смотрел, смотрел и задремал. Вместо поплавка поплыла перед ним чашка с недопитым чаем, пошли от нее круги по воде. Со дна всплыла банка варенья, которую бабушка прятала. Задремав, Усов сполз по скользкой траве с откоса и чуть не плюхнулся в воду. Зацепился за куст.
— Эй, рыбак, рыбу проспишь!
— Проспишь тут! — встрепенувшись, сказал Усов.
Он оглянулся и увидел Тимофеича.
— Обошли, значит, старика? Так, так…
— Сонкин, твоя очередь! — крикнул Усов. — Я посплю немного.
Сонкин гулял вдоль берега и на ходу читал книжку, приставив ее к носу. Глаза у Генки слипались. Он отдал удочку, на четвереньках залез под куст и тут же заснул. Как провалился.
Сонкин вытащил крючок. Мотыля не было, съели. Еще весной достал он книжку, выучил наизусть все способы ловли, тренировался в комнате с дивана, а все равно никакого результата.
Он нанизал нового, самого большого и жирного червя, какого только смог найти в банке. Едва закинул — поплавок повело, и он провалился. Потом показался опять и заметался по воде.
— Смотри как повело! — воскликнул Тимофеич, перестал разматывать свою хитрую сеть и подскочил к Сонкину. — Дайка мне, я лучше выну.
— Сам я, сам! Я и сам могу, я читал, как надо!
Руки у Сонкина тряслись. Он тянул удочку, и два раза из воды показалась голова.
Сонкин притягивал ее к берегу и уже почти выволок на траву.
— Сом! Смотрите, какой сом! — крикнул он.
— Где же сом? — удивился Тимофеич. — Это лещ.
— Вы же сами говорили, что тут должен быть сом!
— Мало ли что должен?! А вышел лещ.
Лещ запрыгал по траве, бил хвостом и сползал обратно в воду.
— Да держи ты его, держи, не то ведь уйдет!
Сонкин упал на траву, накрыл леща грудью, и тот стал бить его хвостом по лицу. Сонкин хохотал и двумя пальцами вытаскивал у леща изо рта крючок.
Лещ успокоился и вяло открывая рот, засыпал. Тимофеич между тем потоптался вокруг и безразлично произнес:
— Да, хорошо вы моего леща сняли…
— Почему вашего?
— А как же? Я в это время всегда прихожу, и вся эта рыба моя.
— Ну да! — возмутился Сонкин. — Кто поймал — того и рыба.
— Это еще неизвестно! — сказал Тимофеич.
Он наклонился над лещом, и лицо его озаботилось. Он даже присвистнул.
— Фьють… Погорели вы, ребята! Леща взяли запретного!
— Почему? — испугался Сонкин.
— А вот, вишь, — он ткнул пальцем в плавник лещу.
Из-под плавника выглядывала крошечная пластинка с цифрами, Сонкин без очков еле ее разглядел.
— Да за такого леща, знаешь, что бывает? — и Тимофеич повел рукой поперек шеи.
— А мы разве виноваты? Сам же на крючок полез.
— Полез-то, полез… Да надо его тут же обратно пустить. А вы…
— Что же теперь?
— Так и быть… Давайте его мне, возьму грех на душу, спрячу, пенсионеров грех обижать. Я тут свой человек, скажу: не видел, мол, кто поймал. Лежал, мол, меченый на берегу — и все.
Сонкин растерянно оглянулся на Усова. Генка сладко спал под кустом, подобрав колени к подбородку. Сонкин подошел к нему, ткнул в плечо.
— Ус, вставай! Ус!..
— Встаю, — не открывая глаз, пробубнил Гена. — Только посплю немножко.
— Вставай, — повторил Сонкин. — Я вроде леща поймал.
— Леща? — открыл глаза Гена.
— Да, леща, только не того.
Усов сел, хлопая глазами.
— Как не того? Ну-ка покажи.
Сонкин оглянулся — рыбы на траве не было. Тимофеич укрывал свой бидон крышкой.
— Отдай леща, — сказал Сонкин.
— Да ускакал он в воду…
— Отдай! — крикнул Сонкин.
— Вам же хуже, — удивился Тимофеич. — В милицию попадете.
— Отдай, — поднялся Усов и стал плечом к плечу к Сонкину.
Генка был худой и длинный, и челюсть у него как-то нехорошо заходила.
— Ну, чего нервничаете, чего?
Мужичок открыл крышку, сунул руку в бидон и швырнул леща на траву. Лещ тяжело плюхнулся, разевая рот, и выпученным глазом посмотрел на Генку.
Усов прижал его к груди.
— Насчет леща еще пожалеете! Сообщу вот, куда следует, вас под суд отдадут…
Смотанный бредень Тимофеич бросил на траву и зашел в кусты спрятать одежду.
Усов все держал в руках леща. Рядом, на голову ниже, стоял Сонкин и растерянно моргал.
— Видишь метку? — спросил Сонкин. — Что будем делать? Может, правда, нельзя? Может, рыба на учете в водоеме?
— В каком водоеме?
— В этом, в озере!.. Слушай, давай отнесем леща! Мы же не виноваты!
— Леща жалко, — сказал Усов. — Большой такой. В жизни не поймаешь…
— Жалко, — согласился Сонкин. — Отнесем?
Он молча закинул на плечо удочку и побрел. За ним Усов в обнимку с лещом.
Вдруг Сонкин остановился:
— Иди, я сейчас…
— Ты куда?
— Говорю — сейчас…
Скоро он догнал Усова.
— Ты чего радуешься? — подозрительно оглядел его Генка.
— Да так, ничего…
Возле сторожки постояли. Усов толкнул — дверь заперта. Сели на пороге. Усов опять задремал, не отпуская рыбы.
— Кого ждете? Не меня ли?
Перед ними стояла полная женщина, одетая в ватник, несмотря на жару.
— Что же — меченого поймали?
— Да мы не нарочно, — сказал Сонкин.
— Знаю, не нарочно. Ну-ка, несите!
Она порылась в кармане, вынула ключ, долго отпирала дверь. Наконец положила леща на стол. Вынула из ящика скальпель и отрезала пластинку вместе с плавником.
— Так, — бодро сказала она, — заприходуем…
Усов, привыкший к неприятностям, покорно стоял, глядя себе под ноги и слегка пошевеливая ушами. Он всегда так делал, когда надвигались неприятности. Это успокаивало нервы.
Женщина спрятала метку в коробочку и открыла сейф.
— Берите рубль!
— Рубль? — удивился Усов.
— За леща меченого положен рубль.
Сонкин взял монету и засунул в карман.
— Ну, а нам что теперь? — удивленно спросил Усов.
— Идите домой!
Они вышли из сторожки.
— Эй! А леща-то, леща берите!
Усов остановился. Не поворачиваясь, сделал два шага назад, схватил леща и бегом бросился на улицу. Следом за ним Сонкин.
— Понял? — кричал Усов.
— Понял! — кричал Сонкин.
— Видал? — кричал Усов.
— Видал! — кричал Сонкин.
— Рубль видал? — спросил он, остановившись.
— Леща видал? — сунул ему под нос рыбу Генка.
Солнце поднялось высоко. Они вышли на улицу и у конечной остановки автобуса купили мороженое. Потом, выскочив из автобуса, на углу у кино опять купили. А возле дома у продовольственного купили еще эскимо. Рубль кончился.
— Как же теперь быть? — спросил Усов. — Нас двое, а лещ один… Слушай, а где твоя книжка?
Книжку на радостях забыли на траве у кустов.
Но настроение было прекрасное.
— Бери леща ты! — сказал Генка. — Алла Борисовна уху сделает.
— Лучше бери ты, — сказал Сонкин. — Матери нет, она на занятиях, а у тебя бабушка сварит.
— Так и быть! Бабушка сварит, а ты приходи есть.
Все порешили и хотели расходиться, когда в подворотню вошел Тимофеич. На ногах он стоял не очень уверенно и прошел было мимо. Потом увидел ребят, двинулся на них, но споткнулся о выбоину в асфальте.
— Ну, погодите! — прохрипел он. — Я еще вам покажу, как меченую рыбу ловить…
Маленький Сонкин засмеялся.
— Ты чего? — не понял Усов.
— Помнишь, когда мы уходили с озера, я вернулся…
— Ну и что?
— Да бредень Тимофеича закинул в озеро. Далеко. Долго он теперь не будет нарушать закон и бесчестно рыбу ловить.
— По домам! — весело крикнул Усов.
Тимофеич стоял, покачиваясь, посреди двора и ругался.