Что знал Сталин

Глава 11. Слушая врага

Внешняя разведка ГУГБ — НКГБ была не единственной составной частью ведомства наркома Меркулова, которая поставляла ценную информацию Сталину о германских намерениях. Нам известно из официальной засекреченной истории органов государственной безопасности 1977 года, что в период, предшествующий нападению Германии, контрразведывательные подразделения проводили широкие операции против иностранных миссий в Москве. Эти операции включали в себя агентурное проникновение, прослушивание телефонов, установку подслушивающих устройств и попытки подкупа и вербовки членов этих миссий. Хотя их главной целью было выявление иностранных разведчиков, слежка за их деятельностью и проверка контактов с советскими гражданами, эти операции давали важную разведывательную информацию в качестве «побочной». В то время как «улов» из германского посольства и посольств их союзников считался самым лучшим, операции против американского, британского и иных посольств, так же, как и их служб и резиденций иностранных корреспондентов, давали дополнительные, подтверждающие данные. ^[217]

В феврале 1941 года Главное управление государственной безопасности стало НКГБ — все еще под руководством Меркулова. Его Третий отдел стал Вторым контрразведывательным управлением, так как контрразведывательные операции продолжились и расширились. ^[218]

Главой контрразведки остался Петр Васильевич Федотов, опытный чекист, принимавший участие в операциях против чеченских горцев с 1923 по 1937 год. К 1939 году, после того как Берия возглавил НКВД, Федотов стал начальником Секретно-политического отдела. В сентябре 1940 года он был переведен в контрразведывательный отдел. ^[219]При Меркулове Третий, или Секретно-политический отдел, также использовал секретных сотрудников, чтобы выявлять и действовать против антисоветских элементов среди населения. Эти секретно-политические операции представляющие для нас большой интерес в определении размеров сообщений по немецким намерениям, уже описывались в 4-й главе. Эти операции проводились в новоприобретенных районах Молдавской, Украинской и Белорусской ССР и в Прибалтийских республиках — Литве, Латвии и Эстонии, недавно включенных в СССР.

Московские операции Второго управления дали серьезную информацию по намерениям Германии и ее союзников. В конце апреля 1941 года Первый, или немецкий, отдел Управления направил Сталину расшифровку разговора от 25 апреля между полковником Гансом Кребсом, помощником германского военного атташе, и его помощником Шубутом: «Ну, мы покончили с греками. Скоро начнется новая жизнь — СССР. Мы планируем призвать всю армию?», — спрашивает один голос. «Да». — «Но они даже не заметили, что мы готовимся к войне». Эти замечания, как и предыдущие — в разговоре о слабости железнодорожной и шоссейной систем, должны были не оставить у Сталина сомнения о германских намерениях. Тем не менее, это была довольно откровенная беседа немецких офицеров, которые должны были быть осведомлены, что их кабинеты и жилые помещения могли прослушиваться. Раньше их разговоры были более осторожными. Как же произошло это изменение?

Собеседники разговаривали в доме военного атташе генерала Эрнста Кёстринга. Это был отдельный дом, полностью занимаемый германскими атташе, поэтому не такой доступный для обычных подслушивающих операций, как обыкновенная квартира. Советские контрразведчики еще раньше поняли важность особняка Кёстринга, и в конце апреля 1941 года решили попытаться проникнуть в него. Они использовали соседний дом в качестве базы, объяснив его жильцам, что ремонтируют лопнувшие трубы, и это требует больших работ. Из подвала они проделали тоннель в подвал дома Кёстринга и проникли в его кабинет. Был открыт сейф, сфотографированы документы и поставлены микрофоны по всем помещениям, после чего все следы визита были убраны. Федотов лично разработал операцию. В результате с этого момента до 22 июня советская контрразведка получала отчеты о конфиденциальных беседах немцев между собой. Они также получали доклады о совещаниях между немцами и их итальянскими, венгерскими и финскими союзниками. ^[220]

Эти разговоры, все из которых указывали на возможность нападения Германии на Советский Союз, были переданы руководству страны. Например, 26 апреля есть запись о встрече немецкого офицера с неизвестным, по своей речи и манерам поведения похожего на агента, которого немец опрашивает после выполнения задания. Офицер говорит: «Мы должны иметь информацию по дивизиям. У нас она есть, но она недостаточна ‹…›. Что касается России, то здесь мы не встретим больших трудностей». Далее агент заявляет, «что прошлым вечером развлекал русских военно-морских офицеров у себя дома, и они ему сказали, что теперь немцы объявят войну». Немецкий офицер закончил беседу словами: «Я хочу вам дать одно маленькое поручение — проникайте прямо в воинские части и собирайте информацию». ^[221] Затем, 31 мая состоялся разговор между Кёстрингом и словацким посланником. Кёстринг: «Здесь нужно провести какую-нибудь провокацию. Она должна быть проведена так, что какой-либо немец будет убит, и это приведет к войне». Это замечание могло способствовать страху Сталина перед провокаций со стороны немцев. Однако, более вероятно, что Кёстринг имел в виду способ, который Гитлер придумал, чтобы начать войну с Польшей. Тогда эсэсовцы, переодетые в польскую форму, напали на радиостанцию на территории Германии. ^[222]

Однако 18 мая Немецкий отдел представил выписки из подслушанных разговоров 13 и 15 мая, в которых немецкие офицеры заявляют абсолютно ясно, что они вскоре ожидают начало войны с Советским Союзом. Один говорит: «По мнению русских, у нас расшаталась дисциплина в войсках ‹…›, но они ‹русские› совершенно не думают о том, что мы знаем, что делаем ‹…›. Генерал, нам нужно начинать войну». Второй собеседник комментирует: «Правда, многие говорят, что атака у русских очень плохо разработана. Это их больное место. Поэтому наши войска должны быть брошены в стремительную атаку. Тогда уж русские войска будут смяты ‹…›. Я думаю, что русские будут кусать пальцы, когда мы появимся нежданно-негаданно». Выборка кончается следующими словами: «‹…› то дело, о котором мы говорим, должно остаться в абсолютной тайне ‹…›. Русские, конечно, будут застигнуты врасплох ‹…›. Мой визит в Генеральный штаб Красной Армии показал мне, что они ничего не подозревают». ^[223]7 июня Немецкий отдел сделал расшифровку, датированную 5 и 6 июня. Обе содержат комментарии, отражающие немецкие планы нападения на СССР. Последняя строчка расшифровки от 5 июня звучит так: «Москву нам нужно совершенно отрезать от Ленинграда». 6 июня эти замечания были услышаны: «Если мы будем применять здесь в большом количестве истребители, то нам понадобится восемь недель…». Ответ: «…У русских было почти два года передышки». ^[224]

Конечно, имелись микрофоны, установленные в помещениях посольств и других стран. Расшифровка из финского посольства от 12 мая, взятая вместе с информацией из резидентуры Первого управления в Хельсинки (см. главу 9), не должна была оставить никакого сомнения в мозгах советского руководства, что финны будут сотрудничать с немцами в их войне против СССР. Финский чиновник, выступая 12 мая, заявил: «Мы должны стоять на стороне Германии, так как она единственная великая держава, которая близка к нам». ^[225]

Микрофоны продолжали предоставлять своевременную информацию, подкрепленную агентурными сообщениями об эвакуации штата посольств, когда война стала приближаться. 11 июня агент Третьего — Английского — отдела Второго управления сообщил, что британское посольство получило телеграмму из Форин Офис в Лондоне, с приказом подготовить эвакуацию посольства в течение семи дней. Вечером 11-го в подвале посольства уже шло полным ходом сожжение документов. 18-го была получена дополнительная информация в отношении эвакуации членов Британского посольства и их семей, а также и тридцати четырех членов германского посольства. В рапортах о следующей волне отъездов из Германского, Итальянского, Румынского и Венгерского посольств отмечалось, что дипломаты, нарушая установленный порядок подачи заявлений в «Интурист», сами звонили по телефону и просили устроить любые места, не позднее 19 июня. ^[226]19 июня Четвертый — Итальянский — отдел представил информацию по положению в Итальянском посольстве. Посол Аугусто Россо посетил посла Германии Фридриха Вернера фон дер Шуленбурга, который сказал, что хотя он не имеет конкретной информации, но полагает, что война неизбежна. Вернувшись в свое посольство, Россо сначала послал телеграмму жене в Токио, сказав ей отложить возвращение в Москву. Затем он продиктовал телеграмму в Рим, запросив, что будет делать Италия в случае конфликта между Германией и СССР. Он также запросил инструкции о том, что делать с итальянской собственностью и документацией.

В то время как американские официальные лица не были уверены, будет ли вообще война, они все же подтвердили итальянским дипломатам планы эвакуации американского посольства. Журналистка, корреспондент журнала «Кольерс» Элис Леон-Моутс сообщила, что жена американского посла Лоренса Стейнхардта ‹в советских документах — Лоуренс Штейнгардт› подготавливает дачу, которая, по ее словам, будет служить убежищем для тех иностранных дипломатов, которые останутся в Москве во время войны в Советском Союзе. ^[227]

Три расшифровки ‹прослушанных разговоров›, подготовленных Немецким отделом, раскрывают содержание разговоров, которые происходили 20 июня и относились к намерениям Германии напасть на Советский Союз. В первой отмечалось приводящее в замешательство отсутствие подготовки, заметное в Москве: «Они не делают ничего, хотя слышали слухи и знают об эвакуации дипломатического корпуса». Во второй содержатся такие замечания, как «будет очень хорошо начать воевать сейчас ‹…›. Русские нас боятся». Последовало обсуждение качества дорог в различных местах Европейской части СССР. В последнем сообщении говорится о визите приехавшего ‹германского› генерал-лейтенанта к Наркому обороны Тимошенко и начальнику Генерального штаба Жукову. Он был принят очень любезно, «но это был только визит. Ни по каким политическим или военным вопросам не говорили». Далее один собеседник говорит: «Россия не хочет и не может воевать». Кто-то отвечает: «Да». ^[228]

Один из последних и самых острых прослушанных разговоров состоялся 20 июня в особняке генерала Кёстринга между ним и послом фон Шуленбургом. Посол начал словами: «Я лично очень пессимистически настроен и, хотя ничего конкретного не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля месяца я виделся лично с Гитлером и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с СССР — сплошное безумие, что сейчас не время думать о войне с СССР. Верьте мне, что я из-за этой открытости впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой и, может быть, я буду скоро в концлагере». Кёстринг не разделил пессимизм посла относительно победы над СССР. Богдан Кобулов, замещавший Меркулова, отослал этот патетический рапорт Сталину, Молотову и Берии. ^[229] Неизвестно, вызвал ли он отклик.

Второе управление продолжало получать сообщения от агентуры в различных иностранных посольствах. Среди очень интересных сообщений — представленные покойным российским писателем Овидием Горчаковым. Он описывает агента («Ястреб»), который разрабатывал старшего офицера германского посольства, проходящего только как «Фон В.», угощая его великолепными обедами и поставляя дамское общество за счет Второго управления. Целью этих отношений была возможная вербовка. Но до этого, задачей стояло получение любых материалов о текущей деятельности и персонале германского посольства. «Фон В.» заявлял, что он якобы участвовал в переговорах 1939 года по пакту о ненападения. Он описал сцену в московском аэропорту 23 августа, — посол фон Шуленбург и ответственные сотрудники германского посольства приветствовали министра иностранных дел Риббентропа и немецкую делегацию. Среди других интересных информационных деталей, сообщенных «Фон В.», было его заявление, что германская разведка знала, что после выхода коммюнике ТАСС от 14 июня 1941 года, утверждавшего, что войны не будет, Берия приказал начальнику Главного политического управления Красной Армии Льву Мехлису распространить его. ^[230]

Другим источником в германском посольстве («Эрнст») мог быть мелкий чиновник штата или советский работник. Информация, сообщаемая «Эрнстом», хотя и прозаичная, ясно показывала, что посольство готовилось к серьезным событиям. 19 мая он сообщил о встрече советского посла в Берлине В.Г. Деканозова (в сопровождении своего переводчика В.П. Павлова) с послом фон Шуленбургом, которого сопровождал его близкий друг Густав Хильгер, и секретарь посольства Гебхардт фон Вальтер. Шуленбург пытался предупредить Деканозова о намерении Гитлера начать войну с СССР, но Деканозов сказал, что не уполномочен слушать подобные заявления и что только Молотов может затрагивать этот вопрос. По словам «Эрнста», Деканозов сообщил о разговоре Берии, который сказал, что Германия пытается шантажировать СССР. 2-го и 3-го июня «Эрнст» передал разговоры с германским помощником военного атташе Гансом Кребсом, в которых тот хвалил Сталина за приверженность пакту о ненападении и о решении Советского военного совета не требовать повышения режима готовности войск. Конечно, это было продвижением немецкой дезинформации. 11 июня «Эрнст» сообщил, что германское посольство получило приказ из Берлина быть готовому к эвакуации через семь дней. В подвале уже начали жечь документы. Что касается коммюнике ТАСС от 14 июня 1941 года, «Эрнст» сказал, что Молотов вручил Шуленбургу его копию до публикации. Шуленбург выразил свое мнение многим, что коммюнике было мудрым шагом. ^[231]

Другой агент («Гладиатор») обслуживал итальянское посольство. 12 июня он сообщил, что там все открыто говорят о предстоящем германском нападении. Посол Россо был обеспокоен положением своей жены, которая планировала вернуться в Москву из поездки по Дальнему Востоку (позднее он решил, что ей нет смысла возвращаться). 20 июня «Гладиатор» сообщил, что посол собирается уезжать в этот день и выступил с прощальной речью перед советскими служащими. ^[232]

Похоже, что в американском посольстве было много обслуги из числа советских граждан, сотрудничавших с контрразведкой. Одна («Кармен»), владевшая английским языком, очевидно, была личной переводчицей и помощницей жены посла. 4 мая «Кармен» сообщила о решении посла «снять большую дачу вблизи Москвы». Он сделал это «потому, что убежден, что немцы вскоре нападут на Россию — этим летом». О найме дачи было также отмечено в прослушке от 19 июня Четвертым (Итальянским) отделом. 5 мая жена посла попросила «Кармен» проследить за упаковкой серебра, дорогого столового и постельного белья для отправки в Америку. ^[233]

6 июня «Кармен» сообщила, что в посольстве все знают, что госсекретарь Корделл Халл прислал послу Стейнхардту копии телеграмм от американских послов в Бухаресте и Стокгольме. 8 июня «Кармен», подслушала, как американская журналистка Элис Леон-Моутс описывала поездку на дачу германского посольства, где Герхардт фон Вальтер сказал ей, что немцы нападут на Россию 17 июня. По сообщению «Кармен», 19 июня Элис Леон-Моутс сказала всем в американском посольстве, что фон Вальтер исправил свое предыдущее предупреждение; теперь он заявил, что нападение произойдет 21 июня, и Леон-Моутс почувствовала, что он ожидал, что она предупредит американцев. Посмотрев прямо на «Кармен», он сказала: «Мы устали предупреждать русских». ^[234]

В пятницу 20 июня жены дипломатов и служащие американского посольства были заняты сборами. Миссис Стейнхардт взяла с собой «Кармен», чтобы совершить последний поход по комиссионным магазинам. Она сказала «Кармен», что все женщины улетают на следующий день — она в Стокгольм, остальные — в Тегеран. Посольские мужчины переедут на новую дачу в Тарасовке, а журналисты из гостиниц переберутся за город. Все иностранцы, с которыми «Кармен» была в контакте, предсказывали, что Германия разобьет СССР за время от шести недель до трех месяцев. «Кармен» спросила, почему ее предыдущие сообщения не получили ответа, и потребовала, чтобы их послали на более высокий уровень. ^[235]

Среди других агентов, работавших по американскому посольству, был «Верный» — шофер с хорошим знанием английского языка, который также сообщил о планах снять новую дачу. 20 июня «Верный» вывез посла за город, чтобы разведать дороги, которые можно будет использовать, когда город станут эвакуировать. Слуга посла Джек рассказал, что 1 июня он помогал послу паковать три чемодана. Необходимые вещи были положены в первый чемодан, который поставили у дверей; во втором были вещи не такие нужные. Первый будет взят, если у них будет только пятнадцать минут на сборы, второй — если будет полчаса, и так далее. ^[236]

Такие детали были, вероятно, типичными для донесений агентуры Второго управления, работающих в различных дипломатических учреждениях в Москве, которые они отправляли своим кураторам. Собранные вместе детали свидетельствовали о мыслях и поступках иностранцев, которые, казалось, были убеждены, что война с Германией была уже рядом. Соединенная с материалами прослушивания и телефонных разговоров, информация, казалось, должна была убедить получателей — Сталина, Молотова и Берию — что надвигается нечто смертельно опасное.

Также были и другие «сигналы». 14 июня германские власти издали приказ всем немецким торговым судам не входить в советские порты, а тем, которые находились там, немедленно их покинуть. 20 июня Ленинградское управление Балтийского морского пароходства сообщило о получении радиограммы, отправленной открытым незакодированным текстом с парохода «Магнитогорск», что оно по неизвестным причинам задержано в немецком порту Данциг. В сообщении Балтийского морского пароходства говорилось, что «Магнитогорск» не отвечает на запросы: «Хотя у нас нет инструкций из Москвы, завтра 22 июня мы прикажем „Луначарскому“ возвращаться в Ленинград, а „Второй Пятилетке“ — в Ригу». Последний немецкий пароход ушел из Ленинграда 15 июня, увозя немецких специалистов, которые помогали окончить отделку германского крейсера «Лютцов», ранее купленного СССР. Кажется невероятным, что никто на советском военно-морском Балтийском флоте не знал из истории этих первых указателей приближающихся военных действий. ^[237]

В дополнение к контролированию московских оперативных отделов, Второе управление наблюдало и в некоторых случаях руководило контрразведывательными операциями в союзных республиках. По этой причине его постоянно информировали об операциях немецкой военной разведки — Абвера — в важнейших пограничных районах. Правда, можно удивляться, как люди Меркулова интерпретировали нижеуказанную разведсводку и что они с ней сделали. В конце описания германской военной активности на советской границе следовали такие зловещие строки: «Германская разведка направляет свою агентуру в СССР на короткие сроки — три-четыре дня. Агенты, следующие в СССР на более длительные сроки — 10–15 суток, инструктируются о том, что в случае перехода германскими войсками границы до их возвращения в Германию, они должны явиться в любую германскую часть, находящуюся на советской территории» ^[238] Такие рапорты показывают необходимость уметь делать стратегические выводы из простых контрразведывательных сводок. Если допрос задержанных агентов Абвера отражал инструктаж вдоль этих линий их наставниками, должно было быть ясно, что Вермахт был на грани нападения на Советский Союз.

Если взять в целом, информация, полученная контрразведкой НКВД, подтверждала сведения, добытые источниками внешней разведки, но, однако, нет никакого намека, что она в какой-либо повлияла мере на убеждение Сталина, что Гитлер не нападет на СССР, потому как он продолжает готовиться к вторжению в Великобританию. Но каково влияние этих сообщений на профессиональных сотрудников, которые прекрасно понимали их значение? Их молчание было результатом жизни и работы в мире страха, где никто не мог довериться своим коллегам. Когда полученный ими материал становился все более угрожающим, некоторые из них — те, кто стоял ближе к центру, — начинали выражать свою обеспокоенность открыто, но никогда, конечно, не самому Великому Вождю.